Часть 6. Сигюн остаётся одна (1/1)

Агнар провёл двое суток на охоте. Он не сколько охотился, сколько шёл по Железному лесу, слушая его голос, смотря мимо чёрных высоких стволов, не знавших никогда радости обновлённой листвы. В тяжёлые часы жизни ничто так не восстанавливало силы его души, как эти одинокие блужданья. Тишина?— вот что нужно было ему для того, чтобы все самые слабые и спутанные голоса внутреннего мира зазвучали понятно.Эту ночь он думал о будущем, о том, как ещё ненадёжно его выздоровление, о Сигюн. Каждый раз он покидал её с трудом, хоть и не подавал виду; кроме того, каждое возвращение сулило вспыхивавшую, ровно угольки под пеплом, боль. Возвращаясь из долгих своих отлучек, труда стоило ему не воображать, что милый друг дома?— а после осознавать раз за разом: Мьёдвейг его не ждёт. Но нужно было заботиться о пропитании своём?— и Сигюн, оттого он углублялся всё дальше и дальше в чащу.Когда Агнар вернулся, девушка уже была на ногах. Его не удивило это: Сигюн часто поднималась рано. Не сразу он заметил, как она возбуждена и румяна, как не сидится ей на месте. Но вот она остановилась посередь комнаты, почти испугав его светом взгляда, узревшего причуду. Она молчала, смотря в лицо Агнару столь странно и непонятно, что он быстро спросил:—?Ты не заболела?Она не сразу ответила. Когда смысл вопроса коснулся наконец её слуха, Сигюн встрепенулась, как ветка, тронутая рукой, и засмеялась долгим, ровным смехом тихого торжества.…Едва она дошла, смятённая нечаянным своим событием, до дома, как встал вопрос: что скажет отец? Чужая шуба на её плечах кричала?— всё сдвинулось, всё изменилось, и в скором времени изменится ещё пуще! Что скажет он на это?.. Сигюн не сомневалась, что отец желает ей счастья, но собственная его грустная история и привязанность к дочери?— единственному близкому существу?— могли вызвать смуту.Агнара не оказалось дома, и Сигюн спрятала вещь на узкой своей кровати, зная, что туда отец точно не сунется. Странное её состояние не утишилось, напротив?— от поступка этого всё её существо лишь сильнее взбудоражилось. И сейчас, когда он задал вопрос, надо было бы что-то ответить, и она ответила:—?Нет, я здорова… Почему ты так смотришь? Мне весело. Верно, мне весело, но это оттого, что день так хорош. А что ты надумал? Я уж вижу по твоему лицу, что ты что-то надумал.—?Что я надумал,?— сказал Агнар, бережно усаживая девушку на стул и сам опускаясь на соседний,?— ты и так это видишь. Ноги держат меня превосходно, а потому я ухожу на долгую охоту. Хватит тебе уже тащить на себе заботу о двоих.—?Да,?— издалека сказала она, силясь войти в его заботы и дело, но ужасаясь, что бессильна перестать радоваться. —?Что же, отправляйся. Я буду скучать за тобой, ты поскорее возвращайся. —?Говоря так, она расцветала неудержимой улыбкой. —?Да, поскорей, милый; я жду.—?Сигюн! —?сказал Агнар, беря ладонями ее лицо и поворачивая к себе. —?Выкладывай, что случилось?Она почувствовала, что должна выветрить его тревогу, и, победив ликование, сделалась серьёзно-внимательной, только в её глазах блестела еще новая жизнь.—?Ты странный,?— сказала она. —?Решительно ничего. Я проснулась раньше обычного, только и всего.Агнар не вполне поверил бы этому, не будь он так занят своими мыслями. Их разговор вновь стал деловым?— обычными наставлениями перед долгими отлучками и столь же обычными заверениями, что всё будет в порядке.После этого Агнар поел, крепко поцеловал дочь и, вскинув заплечный мешок и оружие, вышел на дорогу. Сигюн смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом; затем вернулась. Немало домашних работ предстояло ей, но она забыла об этом. Она села к столу, где недавно они обедали?— крошки так и остались рассыпанными?— но, смотря на знакомый дом, будто не узнавала его. Всё, что случилось утром, снова поднялось в ней дрожью волнения, и запах хвои и дыма коснулся её обоняния, хотя шуба по-прежнему лежала сложенной в изголовье, в удалении от стола.Не усидев, она вышла, нет?— выпорхнула из дома. Ей совершенно незачем было идти, однако ж она шла через селение, не зная, зачем идёт, но не идти?— не могла.Всю длинную дорогу миновала она незаметно для себя. Привычный шум селения доносился сквозь парившее сознание, однако он был не властен над ней, как раньше, когда ранил и подавлял?— отношением, оскорблениями, молчаливым равнодушием. Она противостояла ему.Пройдя селение насквозь?— и оказавшись уж сильно за его пределами?— Сигюн внезапно очнулась и решила возвращаться. Обратный путь показался дольше предыдущего; теперь шла она в настроении мирном и ясном, подобно вечерней реке, сменившей весёлые волны дня на тихий шёпот ночи. Но уже на подходе поняла она, что творилось что-то неладное: шум, крики, брань и стук были свойственны йотунам, но не в таком количестве. Что-то тёмное клубилось в самом сердце сгрудившихся жилищ. Ускорив шаг, Сигюн почти побежала, сердце отдавало острой и колкой тревогой?— не от бега, нет. От доносившегося запаха дыма. Теперь уже стало понятно, что чёрная туча?— это дым, а горел дом старосты.Крики, грохот и прочий шум разносились над селением. Бывшие дома йотуны повыбегали наружу, кто-то кинулся помогать тушить снегом, но пламя оказалось столь высоким и яростным, что быстро прекратили эти попытки. Сам Йорген с чадами и домочадцами успели выскочить?— кто в чём был, но дом обещал сгореть дотла, со всем добром и скарбом.—?Экие дела творятся… —?шептались в толпе.—?Не иначе как наказание за жадность, и поделом,?— добавляли те, что посмелее. И то сказать?— какая теперь власть у того, кто держал в страхе всё селение, когда ему самому проситься на ночлег надобно?Сусанна, жена Йоргена, раскачивалась из стороны в сторону, наблюдая за пламенем, и негромко выла на одной ноте. И вдруг, будто опомнившись, замолчала. А следом закричала пуще прежнего:—?Герхард, младшенький мой!..Йорген и слуги кинулись пересчитываться?— и верно, младшего сына не оказалось. Лицо старосты исказилось, он взревел, будто раненый кабан…Слабый вскрик был ему ответом. Сусанна перестала выть, метнулась к полыхавшему дому?— никто и помешать не успел. Шлёпнувшись в сугроб, размазывал слёзы страха и боли маленький йотун. Левая рука его была обожжена.—?Как ты выбрался, Герхард? —?запричитала мать, прижимая сына к себе так, что тому, спасшемуся из огня, грозила теперь смерть от удушья.Силясь перестать всхлипывать, мальчик ответил:—?Всё полыхало, а у окна почему-то не горело. Я успел выбраться, только вот… —?он поднял пострадавшую руку,?— зацепило.—?Предупреждение тебе сделали, Йорген,?— молвил бывший его слуга, Гюнтер, случившийся тут же. —?Стало быть, задуматься тебе надо над жизнью своей. В другой раз могут и не по-доброму ответить.—?По-доброму! —?дурным голосом взвыл староста, не спуская глаз со стены огня, в которую превратился его дом. —?Всё моё богатство, вся моя жизнь сгорела?— а ты называешь это добром, пёс?!..Он собрался было отвесить Гюнтеру затрещину, да чужая рука удержала.—?Ты больше не староста, Йорген,?— сурово молвил Ойвинд, имевший несчастье как-то занять у того денег?— а отдать в три раза больше. —?Будешь тихо сидеть?— будешь здесь жить. Нет?— выгоним в Железный лес, договаривайся с тамошней нечистью сам.—?Ойвинд, будь нашим старостой! —?выкрикнул кто-то.—?Сигвальд! —?возразили ему.По обычаю, перечислили имена всех добрых домохозяев, кто мог бы быть старостой. Но ни одно не поддержали достаточно громкими криками. Но, когда Гюнтер второй раз выкрикнул: ?– Ойвинд!..??— толпа взорвалась шумными и долгими воплями, и стало ясно, кто будет отныне во главе.—?Поздравляю, друг мой,?— сказал Гюнтер Ойвинду, когда шум поутих. Пожар меж тем догорал, и взялись уж его тушить, не желая, чтобы тот перекинулся на чужие дома, и не в последнюю очередь надеясь поживиться остатками добра из дома Йоргена. —?Будь счастлив, суди по справедливости, и дозволь с тобой распрощаться.—?Куда же ты? —?удивился Ойвинд. Он знал, что Йорген выгнал Гюнтера, но ведь тот более не опасен…—?Пойду ещё немного постранствую,?— уклончиво молвил бывший слуга.—?Ну, коли решил ты так?— доброй дороги.Толпа ещё стояла и судачила?— ещё бы, столько происшествий за день!.. Да и Йорген, хлопнув себя по лбу, принялся рассказывать байки про захожего колдуна, что давеча выспрашивал у него про малахольную, да и оставил чудной подарок. Полыхать-то принялось именно с угла, где спрятан был камень, и загореться там было решительно нечему. Да ещё эдак бодро да резво, чтобы и снег не брал, как на обычных пожарах…Сигюн раздумывала было, имеет отношение рассказ старосты к невесть откуда взявшейся шубе и покалывающему отпечатку уст на плече, как заметила сгорбленную фигуру, удалявшуюся от судачившей толпы.—?Гюнтер! —?окликнула она, быстро догнав его. —?Ты уходишь?—?Ухожу,?— кивнул он, остановившись и с грустной улыбкой глядя на девушку. —?Прощаться не хотел, но, коли уж сама позвала…Он положил руки на плечи Сигюн и коротко прижал к себе.—?Бывай,?— бросил. —?Вспоминай иногда… делать мне здесь нечего, а снега эти обрыдли за столько лет.Сигюн помолчала.—?Знаешь, Гюнтер,?— заговорила она,?— я тебя очень люблю, и потому скажу только тебе. Я скоро уеду; наверное, уеду насовсем.Тот помолчал.—?Не иначе как в Золотой город? —?спросил он наконец.—?Не знаю. —?Сигюн медленно обернулась на бубнящую позади толпу и прибавила:?— Всё это мне неизвестно. Я не знаю ни дня, ни часа и даже не знаю, куда. Скорее всего?— в Золотой Город… а может быть, и дальше. Больше ничего не скажу. Поэтому, на всякий случай,?— прощай; ты часто помогал мне и Агнару.Девушка кивнула, повернулась и отошла. Она исчезла так быстро, что Гюнтер не успел даже рассказать ей о том, что видел интересовавшегося ею господина.По чьей милости и заполыхал дом старосты.?Видать, и впрямь колдун?,?— рассудил он. И с опаской полез в заплечный мешок за подаренным булыжником. Выбросить его почему-то не получалось, хотя собирался он то сделать неоднократно, забирая из Йоргенова дома нехитрые свои пожитки.С опаской повертев булыжник в руках, вздохнул: тот по-прежнему оставался камнем. Ни золотого, ни стального блеска не просматривалось на серых его унылых боках.—?Как есть колдун,?— в сердцах воскликнул Гюнтер. —?Надеюсь, не змею за пазуху наколдовал,?— боязливо добавил он, не желая злить странный предмет. Если камень старосты огнём оборотился, что ожидать от другого подарка?..В желудке противно заурчало, йотун вспомнил, что не ел со вчерашнего утра. Он размахнулся, желая всё-таки выбросить опасный камень?— и понял, что в руке слишком легко для булыжника. Потянуло горячим хлебом и чем-то ещё вкусным.На ладони лежал ломоть сочного, с корочкой, мяса и краюха хлеба?— румяная, будто из печи, ещё горячая.—?Ай да колдун!.. —?воскликнул Гюнтер. И, не тратя время на раздумья ?съедобно ли??— вон, Йоргену и то в огне ничего не сделалось?— принялся уплетать негаданный обед. Когда осталась лишь корочка хлеба и маленький кусочек мяса на кости, повинуясь наитию, сложил их рядом. И тотчас на месте их возник прежний невзрачный булыжник.Уложив камень в мешок с куда большим почтением, Гюнтер поклонился наугад, вспоминая странного дарителя, и отправился в путь-дорогу.