Часть 2. Локи (1/1)

Локи, сын Лафея, приёмный сын Одина, младший царевич Асгарда, наследный царевич Йотунхейма, имел все блага и возможности, какие только может пожелать самый взыскательный вкус.Любые яства тотчас были бы изготовлены по первому его требованию. Прекраснейшие девы готовы были день и ночь услаждать его взор, слух и прочие чувства. Золото окружало его повсюду: золотыми были стены, пол и потолок Золотого Чертога, вся мебель, которой пользовалась царская семья, была отлита из чистого золота. В будущем его ждал трон Ледяного мира?— и треть казны Одина впридачу.Локи был самым несчастным среди асов и йотунов вместе взятых.Точнее, был бы, живи он так, как уготовала ему судьба и родители.Старший, Тор, приносил родителям только радость и горделивое чувство наслаждения, ведя себя сообразно их чаяниям. Он был прост и прям, как любимый им молот, однако ж умён?— ровно настолько, насколько нужно царю, чтобы вовремя раздавать награды и наказания. Он с удовольствием принимал свой долг наследного царевича, обещая со временем пополнить своим открытым лицом галерею славных предков. Смятение, не отпускавшее приёмного брата с самого его появления во дворце, не оставляло шанса Локи оказаться рядом с Тором.Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться в раннем ещё детстве. Тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и шутника, проверяющего на прочность незыблемые основы?— бога, в сферу своего покровительства возжелавшего избрать самый бесполезный, всеми презираемый удел,?— намечался в Локи ещё тогда, когда маленькая Сиф с восторгом рассказывала ему о прочитанном ею в старинных книгах легионе валькирий. Её глаза блестели страстью, а маленькие кулачки то и дело сжимались, когда она рассказывала о славных подвигах и битвах.—?Какая жалость,?— с сожалением вздыхала Сиф,?— что нынче валькирий больше нет…Последний легион был распущен за три столетия до появления Сиф на свет.—?Но я ведь могу и сейчас стать воительницей,?— осенило как-то девочку. Тор хмыкнул, Локи будто бы не обратил на те слова внимания.Останавливали Сиф две вещи: категорическое несогласие родителей, прочивших дочь в придворные леди, и роскошь и гордость Сиф, предмет зависти доброй половины Асгарда?— совершенно роскошные, длинные золотые волосы. С таким богатством нечего было и думать сражаться на мечах, кувыркаться и даже просто бегать. Сиф очень любила свои волосы, тщательно за ними ухаживала?— и даже помыслить не могла о том, что они стоят на пути к её мечте.Однажды вечером, наблюдая за тренирующимися воинами, среди которых были и царевичи, Сиф, не выдержав, всплакнула. Она быстро постаралась справиться с собой, но пара слезинок всё же скатилась на расшитое платье.…А поутру дворец проснулся от криков матери Сиф?— и её самой. Девичья гордость, роскошная золотая коса, могущая обернуться вокруг Хлидскьялва, сиротливо лежала на полу, неровно отрезанная кинжалом, лежавшим тут же. По кинжалу и признали виновника: витая монограмма на лезвии?— переплетённая двойная ?Л? и поверх, еле заметная?— ?О?.—?Зачем ты это сделал? —?сурово вопросил Один, которому доложили о происшествии.Локи, глядя на заплаканную Сиф, пожал плечами:—?Сиф хочет стать воительницей, но со столь длинными волосами это невозможно. Она сама не сумела бы решиться на такой шаг. Кто-то должен был помочь. Я это сделал. Придёт день, и ты вспомнишь меня с благодарностью,?— поднял он глаза на Сиф.Та, устав плакать, только всхлипывала, зло взирая на виновника покрасневшими глазами. Но на следующий день она уже стучалась в покои к Локи. На вопросительно вздёрнутую бровь заявила:—?Одолжи мне какой-нибудь из твоих костюмов. У меня только платья.Одежда худенького царевича пришлась ей впору, и с тех пор Сиф пропадала на тренировочной площадке более иных мужчин.Локи неутомимо изучал дворец, делая поразительные открытия. Так, в закрытых покоях он нашёл кучу искорёженных доспех, шлемов с крылышками?— почти таких же, как носил его брат.В огромном погребе дворца, по соседству с подземельями, он получил интересные сведения относительно эля, пива и редкого в Асгарде, а потому дорогого вина. Здесь, в мутной полутьме, подсвеченной лишь парой чадящих факелов, которые сам же Локи и зажёг, стояли маленькие и большие бочки; самая большая, в форме плоского круга, занимала всю поперечную стену погреба, столетний тёмный дуб бочки лоснился как отшлифованный. Среди бочонков стояли в плетеных корзинках пузатые бутыли зеленого и синего стекла. На камнях и на земляном полу росли серые грибы с тонкими ножками: везде?— плесень, мох, сырость, кислый, удушливый запах.В одном месте было зарыто две бочки лучшего вина, привезённого Одином в прежние времена из великих походов. Никто не смел даже приблизиться к тем бочкам, его не подавали даже на славных пирах. Погребщик, карлик Вейг, не упускал случая повторить их историю, слышанную Локи не единожды, но каждый раз будто бы звучащую по-новому.—?Ну вот что,?— говорил Вейг, усаживаясь на пустой ящик и набивая крючковатый нос табаком,?— видишь ты это место? Там лежит такое вино, за которое не один пьяница согласился зашить себе рот, если бы мог хотя бы пригубить его. Каждая бочка до краёв полна вином, что свалит с ног даже самого крепкого бога. Его цвет темнее вишни, и оно не потечет из бутылки. Оно густо, как хорошие сливки. Оно заключено в бочки черного дерева, крепкого, как железо. На них двойные обручи красной меди. На обручах рунами выбито: ?Меня выпьет бог, ступивший за черту?. Этого вина никто не пил, не пробовал и не будет пробовать.—?Я выпью его,?— сказал однажды Локи, топнув ногой.—?Мой царевич, это довольно дерзкое заявление,?— с почтительностью, на дне которой сквозила насмешка, ответствовал Вейг. —?Какую именно границу из великого их многообразия вы имеете в виду? Уже не раз пытались расшифровать эту надпись, но попытки ни к чему не привели…—?Черты проведены для того, чтобы сильный духом мог проверить их на прочность,?— ответил Локи и засмеялся тихим счастливым смехом.…Родители, обременённые заботою о благополучии Золотого Города, нечасто уделяли внимание детям. Найдя им хороших учителей, они почитали долг свой перед наследниками выполненным. По крайней мере, так сказал бы всякий сторонний наблюдатель. Царская семья ревностно хранила свои тайны, буде набралось их за время сменившихся властных предков предостаточно.Но, удостоверившись, что никто сторонний не может потревожить её уединения, Фригг?— эта гордая, утончённая красавица, истинная царица по призванию и внешнему соответствию?— оставаясь наедине с сыновьями, делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге?— их сила в чувстве, не в самих них. Более её расположением отчего-то пользовался приёмный сын. К Тору она была более строга, Локи же неизменно вызывал в ней неподконтрольное чувство умиления, чем порой беззастенчиво пользовался.Его приёмный отец, Один, некоторое время боролся с этим, но уступил?— не принципу, а желанию жены. Он ограничился удалением из замка всех детей служащих, опасаясь, что царевичи подвергнутся их влиянию. В общем, он был всепоглощенно занят бесчисленными удовлетворением нужд царства, сыновей же видел так редко, что иногда забывал, сколько им лет.Локи вступил уже на порог отрочества, когда все намеки его души, все разрозненные черты духа и оттенки тайных порывов соединились в одном сильном моменте и тем получив стройное выражение, стали неукротимым желанием. До этого он как бы находил лишь отдельные части своего сада?— просвет, тень, цветок, дремучий и пышный ствол?— во множестве садов иных, и вдруг увидел их ясно, все?— в прекрасном, поражающем соответствии.Он открыл прелесть Дороги.В тот день он особенно усердно осваивал иллюзии на прислуге, и случилось так, что они оказались наиболее убедительными. Уверенные в том, что младший царевич преспокойно сидит с книгой по сложному дипломатическому этикету, слуги замерли у дверей, вытянувшиеся и бесстрастные, на страже своего долга. Локи же, переодевшись в старую, выброшенную кем-то одежду и измазав слишком нежные лицо и руки сажей, шмыгнул из дворца, пробежал знакомый и по-своему уютный, но слишком правильный сад, выбрался за дворцовые ворота. И замер, восхищённый.Величественный Асгард лежал перед ним?— не укутанный туманной дымкой, как обычно наблюдалось с высоких этажей дворца, где так часто любил стоять его приёмный отец. Но живой, кипучий, будто варево в горшке, столь же ароматный, дразнящий и обещающий раскрыть свои тайны.Но более всего манила к себе дорога?— обычная брусчатая мостовая, местами с кривыми выбоинами от копыт лошадей и тяжёлых повозок. Эта изгибавшаяся, словно змея в танце, линия будто умоляла ступить на неё, обещая взамен неизведанные чудеса за каждым поворотом.И он внял её зову.С тех пор при каждом удобном?— и не слишком?— случае он норовил сбежать. Вскоре его неуклюжие попытки иллюзий были обнаружены матерью, которая сама и обучила его этим приёмам.Встревоженная сверх меры отлучкой сына, она дождалась его, еле удержавшись от того, чтобы не поднять на уши всю стражу дворца и Золотого Города вместе взятых. Но вот Локи вернулся, и она не сразу его узнала. Перемазанный, в диких, совершенно невообразимых одеждах, в башмаках на два размера больше, он совершенно не походил на того благопристойного царевича, в которого его пытались обратить среда и воспитание.И не только внешние перемены так поразили Фригг. Не узнала она выражение лица приёмного сына. То, чумазое, светилось счастьем. Щёки всегда бледного царевича разрумянились, глаза сверкали лукавым огнём. Никогда прежде Фригг не видела у Локи такого лица, ни на одной из церемоний.—?Где ты был? —?тихо выдохнула Фригг, вкладывая в голос всю свою тревогу.—?Мама, я нашёл свою сферу! Я буду богом дороги! —?бросился ей навстречу Локи. —?Её песни?— лучшее, что есть на свете. Её пыль обнимает мягче перин, а придорожный ручей утоляет жажду сильнее ледяного щербета в моей спальне. И на ней можно увидеть столько интересного!..—?Но ведь ты царевич, Локи,?— мягко ответила Фригг, привлекая сына к себе и целуя взъерошенный затылок. —?Станут ли подданные уважать царя-бродягу, что чумаз и босоног?Левый ботинок сына оказался дырявым, и большой палец торчал призывно наружу, будто вознамерившись дерзостью своей бросить вызов благопристойности Золотого Чертога.—?Я не хочу быть царём, мама,?— спокойно ответил Локи.Фригг лишь вздохнула.—?Что на это скажет твой отец? —?только и молвила она.Один сказал много чего, шумно и громко. Стены тряслись от разгневанного его голоса, когда Локи посреди тронного зала повторил своё заявление.—?Я не затем заключал с царём Ледяного мира договор, чтобы ты всё испортил своим глупым упрямством!.. —?грохотал Один. —?Царь не может идти на поводу у своих желаний!..—?Поэтому я не буду царём,?— вновь кивнул Локи.Один бушевал долго, велел запереть непутёвого сына, надеясь, что тот всё же образумится. Оставшись один, долго сидел, глядя перед собой?— и не видя золотого убранства.Он тоже любил дорогу?— и отчасти понимал стремление сына. Но долг, лежавший на согбенных плечах, был слишком тяжёл и обширен, чтобы можно было часто предаваться странствиям. Оттого живая непокорность приёмного сына бередила в нём и собственные хорошо спрятанные раны.Наутро слуга, принёсший завтрак младшему царевичу, растерянно смотрел на пустые покои.Дорога приняла нового бродягу?— с изящными руками, кричащими за версту о благородном происхождении скулами, в дорогом, шитом золотом камзоле. От последнего он избавился в первом попавшемся огороде, обменявшись одеждой с чучелом. Более всего расстраивало то, что башмаки опять были не по размеру, а поскольку возвращаться домой Локи не собирался, то постоянно ходить в неудобной обуви было не лучшей идеей. И с замиранием сердца он сделал страшную для изнеженного царевича вещь: зажмурившись, ступил босиком на брусчатые камни мостовой.Он ожидал, что ощущения будут сравнимы с хождением по раскалённым угольям, но нет! Дорожная пыль окутала его ступни, будто любящая мать укрыла дитя, смягчив непривычную жёсткость и неровности. Потом, конечно, ноги невыносимо болели. Да что там ноги?— ныло всё тело, непривычное к долгим переходам, ночёвкам где придётся и питанием раз в сутки. Но Локи не собирался так быстро сдаваться, мужественно преодолевая усталость и тяготы пути. Понемногу он потерял всё, кроме главного?— своей странной летящей души; он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, бледность заменил лёгким загаром, изысканную беспечность движений отдал за уверенную меткость руки, а в его глазах навсегда поселился лукавый огонёк, будто он непрерывно смотрел на огонь. И его речь, утратив неравномерную, надменно застенчивую текучесть, стала краткой и точной, как удар чайки в струю за трепетным серебром рыб.Он не знал, куда он идёт, и не хотел знать. Его манило само движение, нескончаемый путь, неожиданные, но всегда нужные встречи и находки. Он узнавал обычаи жителей из самых отдалённых уголков Золотого Города, и везде сходил за своего.Как-то раз Локи набрёл на порт, полный стройных красавцев-драккаров. Торговый караван отправлялся в богатый восточными диковинками Ванахейм, где купцы носят на голове чудные полотенца, именуемые тюрбанами, и красят бороды в алый цвет. Трюмы были полны дарами Золотого Города: оружием и золотом, мехами и мёдом, лесом и шерстью. Обратно везли тончайшего аромата чай, пряности, изысканные ткани и изумительной работы драгоценности.—?Ну, во славу Одина! Да пребудет с нами удача! —?прокричали с головного суда, и караван двинулся, подгоняемый попутным ветром. Локи стоял и глядел им вслед, полный восхищения. Он уже обдумывал, как бы можно было потихоньку пробраться на какой-нибудь корабль незамеченным?— дорога обучила его ловкости и бесшумности?— как рядом раздался надтреснутый голос:—?Куда глядишь? Сюда гляди. Диковинка получше будет.Карлик Судри смотрел на него насмешливо и покровительственно. В руках он вертел серый невзрачный плат.—?Думаешь, они красивые? —?указал он вслед уходящему каравану. —?Громоздкие. Не денешь никуда. Вот красота настоящая, у меня в кулаке заключена. Покупателя ищу.Локи хмыкнул. Несмотря на его разительно отличавшийся от прежнего вид, ему часто предлагали разного рода сделки?— будто чуяли если не платежеспособность, то удачу, и бросали ей вызов. Но капризная удача сопутствовала бродяге, променявшему трон на пыль дорог. Не раз случалось уносить ноги от разъярённых асов, проигравших странному прохожему с царской осанкой.—?Не желаешь купить? Недорого беру. Три дня и три ночи в кузнице моей отработать,?— не отставал карлик. —?Взамен корабль твой будет! Лучший драккар Девятимирья! По воде ходит, по суше ходит. В кармане унесёшь. Смотри!Судри развернул плат?— и поднялся на том месте красавец драккар. Борта его, просмолённые, казалось, хранили ещё запах сосен, из которых он был изготовлен. Паруса хлопали на ветру, готовые мчаться на мягком его дыхании в неизведанную синюю даль.Блеснули ярче глаза Локи, подумалось ему, что море?— та же дорога. Отчего по ней не походить?—?Что взамен просишь? —?молвил негромко.—?Сущий пустяк: в кузнице моей проработай трое суток,?— оживился Судри. —?Сумеешь?— драккар твой. Только если не сумеешь?— будешь работать на меня три года бесплатно.Было у карлика две кузницы: в одной горел огонь столь мощный, что не мог никто там находиться?— будто в жерло вулкана спустился. Вторая же была обычная, где и работали на него бедолаги, заключившие сделку. Срок истекал, и уходили одни, но на смену непременно находились другие: всякому охота была заполучить чудесный драккар. Карлик же чужими руками стал преуспевающим в своём деле, подвалы его ломились от золота.Локи согласился. Войдя в полыхающую огнём кузницу, сотворил собственную иллюзию, заставил её размеренно махать иллюзорным же молотом, а сам, выбравшись незамеченным, отправился в обычную кузницу. Судри всё ждал, когда же очередная жертва с криками выбежит из пекла, пополнив ряды добровольных его работников, но никто не выбегал. Кончилась ночь, и день, и вторые сутки минули, вот уже и третьи к концу приблизились. Судри совсем занервничал, отворил дверь в кузницу?— работает бродяга, стучит себе молотом по наковальне. Окликнул его карлик?— тот не отозвался. Кинул тогда Судри маленький камушек, и тот пролетел сквозь силуэт Локи, будто сквозь туман предрассветный. Растаяла дымкой иллюзия.—?Ага!.. Вот ты и попался! —?закричал довольный карлик.—?Что такое? —?выглянул Локи из второй кузницы, где всё это время выковывал серебряный шлем. Тот вышел кривоватый, скошенный на один бок. Локи обжёг себе руку, но изделие своё держал с видом довольным, особенно ему нравились крылья по бокам: так он гордо именовал бесформенные нашлёпки, оставшиеся от пролитого раскалённого металла. —?Вот, кстати, и работа законченная,?— протянул он карлику шлем.—?Ты должен был работать в той кузнице! —?закричал карлик, размахивая руками.Локи лишь улыбнулся в ответ?— сверкнули лукавые очи:—?Ты не уточнил, в какой именно кузнице я должен был работать. Трое суток истекло, драккар мой.А за спиной его угрюмо столпились работники Судри, скрестив на груди жилистые, прокопчённые дымом руки. Лица их, окрылённые надеждой на освобождение в случае успешной сделки, не сулили карлику ничего хорошего.Судри дёрнулся было бежать, только метнул Локи ему под ноги кривой серебряный шлем. Споткнулся карлик об него, тут и набежали все, кого он дурил, намяли ему бока как следует да и выкинули вон.А Локи развернул плат, и драккар вырос перед ним, величественный и прекрасный, словно горная гряда.—?Я назову тебя ?Хвёдрунг*?,?— негромко молвил он, касаясь рукой обшивки драккара. —?И не страшны тебе будут никакие бури.