Часть 7 (1/1)

Автор слишком ленив и забыл про этот фик, но, надеюсь, данная глава вас не разочарует...***- Ты видишь, видишь, что тут написано?! День медленно скатывается к своему завершению, когда ненавистный Джеймс Хант переступает порог его квартиры. Лауда не мог дозвониться до него больше нескольких часов: сначала боролся с собой, пытаясь заставить заткнуться собственные чувства, а потом безрезультатно искал, как связаться с гонщиком. На самом деле, ему по большей части повезло. Вся квартира словно была залита топленым, вязким солнцем, мерно стекающим по стенам и мебели. Его топкая густая масса забиралась в самые неприметные уголки комнаты, в нем, словно в трясинном болоте, увязали вещи и книги. На самом деле, Ники не собирался орать. Он уже практически сорвал голос в безрезультатных спорах с менеджерами и владельцами низкосортной газетенки, написавшей всю эту грязь. Он просто хотел поговорить, не более. Лауда сам не ожидал от себя подобного крика, когда раздался дверной звонок. Австриец, проведший весь день в нервном напряжении, едва заметно дернулся, отчего-то трясущейся рукой хватая злосчастное печатное издание. Ключ со скрежетом провернулся в замке.- Привет, – Джеймс, как и всегда, небрежно улыбался, в стеклах его солнцезащитных очков Лауда увидел свое отражение. Это словно отрезвило: Ники, набрав в грудь побольше воздуха, начал свою тираду. - Ты представляешь, ЧТО тут написано? Ты хоть малейшее представление имеешь, КАК это скажется на нашей репутации? Лауда очень хотел казаться взрослым уравновешенным человеком, здравомыслящим мужчиной, отстаивающим в споре свою точку зрения, но по едва заметной усмешке, лишь на пару секунд задержавшейся на лице Ханта, он понял, что это совсем не так. - Может быть, ты дашь хотя бы зайти в квартиру? Или ты, солнышко, хочешь, чтобы о наших отношениях знали и твои соседи? – пальцы ловким и изящным движением убирают очки в нагрудный карман, и Джеймс подкрепляет свои слова, подмигивая Ники. Солнце, стоящее сейчас за спиной австрийца, причудливо ложится в складках одежды англичанина, касается губ и словно наполняет его взгляд особенной выразительностью.Лауда рвано вздыхает.- Да... Прости. Я принесу тебе кофе, – он быстро опускает голову, стараясь скрыться в другой комнате.А солнце сегодня уже и не спешит уйти. Оно словно нашло свою обитель тут, в съемном жилье, и с каждой минутой лишь сильнее разгорается, желая спалить дотла. Джеймс слишком неожиданно хватает Ники за руку, мягко скользит пальцами вдоль ладони, и Лауда поддается эмоциям, оборачиваясь излишне резко.- А вот это я пока возьму себе, – Джеймс перехватывает газету, как ни в чем не бывало отпуская чужое запястье.?Каков хитрец?, - Ники усмехается собственным мыслям, направляясь в кухню.***- И что ты планируешь со всем этим делать? – свежесваренный кофе заставил успокоиться, и теперь они могли вести диалог. Он поставил чашку на фарфоровое блюдце, всматриваясь внимательно в выражение лица Джеймса. Тот, кажется, даже не был расстроен. Джеймс всегда такой: уверенный, сильный. Только вот Лауде отчего-то казалось, что это всего лишь маска. Он словно чувствовал, что его, Ники, впустили в свой, очень личный, сокрытый от других мир. Черная капля скатилась на белоснежную тарелку, и гонщик отвел взгляд.- Я не знаю. Будь проще, в любом случае это пиар. О нас узнают еще больше…- Я не хочу такой славы.- Стесняешься?- Я не думаю, что это вообще хоть кому-то может показаться…- Или боишься самого себя?Солнце все же угасает, сгорает, тлеющем углем обливается устрашающе красными всполохами, и Ники его боится. Иногда случаются такие моменты, когда ты неожиданно видишь картину целиком. Все словно было ясно давно, но собранное по кусочкам, не казалось очевидным. Все меняется, когда вдруг перестаешь смотреть на детали, а видишь ситуацию по-настоящему. Ники не может скрыть удивления, натыкаясь на серьезный взгляд Ханта.- Ну вот, настоящие эмоции. Я уже было подумал, что ты кукла. Необычная фарфоровая кукла, - гонщик крутит в руках пустую кружку, и австриец понимает, что тот хотел бы видеть в ней что-то покрепче кофе. Последние жалкие брызги света от далекой звезды обдают угнетающим спокойствием. В квартире поразительно тихо: не слышно шума машин, чужих голосов, и кажется, словно даже часы остановили свой ход. Жаркий, липкий день в Монако наконец-то покидает их, и словно ожидающая этого ночь узорным полотном рассыпает по небу светящиеся самоцветы. Ники не хочет этого видеть, он хочет выпить.- Я принесу чего-нибудь… Покрепче, – Лауда принуждает себя улыбнуться, пытается успокоить нервы и сбить лихорадку, заставляющую сердце рваться прочь из клетки ребер. Собственные движения кажутся слишком неловкими, австриец перехватывает белоснежную чашку Ханта, чуть ниже наклоняясь над его креслом. Это кажется повторением, только сейчас он трезв, но сдерживаться получается с трудом. Хваленое спокойствие словно скрывается вместе с солнцем. Лауда вдыхает запах чужого парфюма.- Мне кажется, это уже никогда не кончится. Знаешь, а я люблю получать то, что хочу. Австриец лишь закрывает глаза, а когда открывает их вновь, уже оказывается сидящим на коленях Джеймса, а чашка - разбитой на полу. - Нам надо поговорить- Сколько угодно, но разговаривать мы будем тут. Англичанин смотрит прямо в глаза, хватает Ники за запястья и подается ближе, накрывая его губы своими. Это не кажется странным, и неправильным - тоже. Этого и не хватало: с Марлен было хорошо, но с Джеймсом лучше. Лауда прикусывает чужие губы, пальцами очерчивая кадык. Все вставало на свои места, и голова шла кругом. Хант рискует. Слишком часто срывается с места и бьет без предупреждения. Ники дрожащими пальцами расстегивает пуговицы его рубашки, ощущая, как ладони безропотно ложатся на его задницу. Любитель просчитывать все до мелочей, Лауда сам теперь не знает, что произойдет в следующую секунду. Да, это тоже казалось правильным. Даже сейчас мерзкая привычка анализировать не отступала: гонщик всегда считал это своим плюсом, но замечать, как Хант изучающее и возбужденно смотрит на него, как прижимает ближе, заставляя судорожно схватиться за спинку кресла, становилось физически невозможным. И он заходится рваным грудным стоном, запрокидывает голову, когда Джеймс касается собачки молнии на брюках. - Признай, я всегда тебе нравился, – Джемс выдыхает это ему в шею, оставляя наливающееся кровью пятно. - Осел, – и не остается сил на аргументы, Ники закрывает глаза, чувствуя, как собственное возбуждение накрывает с головой. Это тяжело. Осознание зависимости словно водопадом обрушивается на плечи. Джеймс прижимает его ближе, с почти звериным рыком сажая на кофейный столик, сметая с него все к чертям. Лауда запрокидывает голову, смеясь в полный голос- Любишь покрасоваться? – в свете луны и яркого городского освещения Ники хорошо видит гонщика, не останавливается лишь на взгляде, очерчивая пальцами каждую мышцу.- А разве не знал?И, видимо, у Джеймса все же не хватает выдержки и все его намерения всерьез, потому что он переходит в наступление, стягивая с австрийца бесформенную футболку и дурацкую кофту на молнии. Он заваливает их прямо на пол, в ворс дорогущего белого ковра, склоняется ниже, языком скользя по судорожно вздымающейся груди.- Это полный идиотизм! – характер берет верх, и Ники пытается сопротивляться, не больно ткнув англичанина под ребра. Он делает это одной рукой, второй зарываясь в светлые взъерошенные пряди, притягивает его ближе, жадно сплетаясь языками. - Это просто секс, – эта фраза дается Джеймсу с трудом, в перерывах между смазанными поцелуями, гонщик все же преодолевает последнее препятствие, нерешительно касаясь чужого члена. Ники выгибается в позвоночнике, прикусывая собственные губы, когда пальцы медленно начинают двигаться по всей длине, размазывая выступившую смазку. Лауда боится открыть глаза, потому что точно знает, что наткнется на изучающий взгляд гонщика; он чувствует, как сложно Джеймсу сдерживаться самому, и, ругаясь на немецком, осторожно разводит ноги. - Так это предложение? – Хант убирает руку, заставив Лауду посмотреть на себя. Австриец поджимает губы, но выполняет просьбу, смотря прямо в голубые глаза. А вместо ответа Ники лишь приподнимается, вовлекая своего конкурента в новый поцелуй, борется за первенство даже тут и уже тянется к его ширинке. И Ханту не нужно другого ответа - он сам раздевается до конца, закидывая ноги Лауды себе на поясницу. - Придется потерпеть Джеймс осторожно толкается, ощущая, как ногти царапают его плечи. Он замирает, позволяя австрийцу перевести дух, сказать пару оскорбительных фраз, а потом начинает двигаться резче, входя почти до конца.На полу холодно. Из открытого окна доносится гул города и шум моря, запахи из прибрежных закусочных. Ники четко ощущает Ханта внутри, только сейчас, наконец, понимая, что между ними происходит. Флер захватившей их агонии, страсти, замешанной на злости и недосказанности, словно отступает, и гонщик ступнями скользит по чужому позвоночнику, поджимая пальцы. Он старается поймать ритм, подстроиться под резкие толчки, когда Хант меняет угол, и он заходится в хриплом стоне, сжимая англичанина изнутри. Это подстегивает двигаться еще резче, Лауда уходит от очередного поцелуя, кончает, с шумом выдохнув чужое имя, а Джеймс следует за ним, ожесточенно вгрызаясь в открытую шею.И что будет дальше?Вопрос висит в остывшем воздухе - и остается без ответа…