Часть 8 (1/1)

Ники просыпается. Открывает глаза, борясь с иррациональным желанием закрыть их вновь. Холодный утренний воздух с морским бризом напополам прячется в занавесках цвета фуксии. Из открытого окна стелется, как туман, достигая горячей после сна кожи. Чувствительность и тяжесть наваливаются воспоминаниями и слабой, звенящей болью в абсолютно пустой голове. И эта боль лишь путает, смешивает в кашу обрывочные видения; Лауде кажется, что он слышит собственный стон. А там, на улице, шумит прибой, и крики ленивых, раскормленных чаек доносятся сквозь призрачно-розовые облака. Эти облака - как сахарная вата, так любимая детьми, она плывет по небу и, кажется, цепляется за крыши домов, высокие засушенные деревья, клоками путаясь в проводах. Там начинается новый день.Лауда глубоко вздыхает, наполняя легкие воздухом с запахом пиццы из придорожного ресторанчика, соли и специй, дешевого не фильтрованного бензина и такого же пива, столь излюбленного местными жителями. Это предвещает жаркий, плавящийся под солнцем Монако день. Когда Ники определяет себя в пространстве, чувствует ворс ковра между пальцев и саднящие царапины на шее, эмоции находят его, грозясь погрести под лавиной ненужных мыслей. А солнце продолжает медленно ползти по полотну неба, машины лениво скользят по улочкам, и французская речь витиевато звучит из пекарни. Гонщик злится, чувствует размеренное дыхание Ханта и поворачивается на бок, замечая на полу футболку. Он старается действовать тихо, осторожно и очень размеренно. Почти задерживает дыхание, осторожно убирая руку англичанина с собственного бедра. Лауда не думал, старался не думать, найдя своей целью лишь скорейший отъезд из этого дома, или даже страны. Холодный утренний воздух окончательно наполняется светом солнца, прогревается и стелется по полу неровными линиями.- Куда-то собрался? – Ники вздрагивает. Одергивает себя за эту глупость, но замирает в дверях, смотря на гонщика, развалившегося на полу, как дикий зверь.- Прогуляться. И именно сейчас голос дрожит, но Лауда закатывает глаза и цокает языком, убеждая самого себя, что Джеймс ничего не заметит. От лукавой улыбки, небрежно брошенной ему, австриец чувствует неуверенность, запоздало понимая, что вопрос был риторическим. Полумрак отступает. Остаются лишь солнце и новый, не успевший истлеть, день. Мягко подступало спокойствие. Ники обвел взглядом комнату, в неуверенности дальнейших действий переминался с ноги на ногу, когда сильные руки потянули его назад, на пол, Лауда облегченно вздохнул. Неловкость тоже отступала.- Ты хочешь, чтобы пошло ЕЩЕ больше слухов?! – Ники давал себе свободу, повышал голос, пальцами зарываясь в светлых прядях- Слухов о том, что я трахаю чемпиона формулы? – Сбитое дыхание и спутавшиеся в тугой узел мысли отходили на второй план. Австриец не злился, не чувствовал, что все происходящее неправильно, и почему-то позволил себе наслаждаться моментом. Слова Джеймса были одновременно приятны и отвратительны и достигали мозга словно сквозь флер наваждения, Ники хотел было ответить что-то из заготовленных заранее фраз, специально для разговоров с англичанином, но был бесцеремонно прерван. Это уже не казалось странным.Ники запрокинул голову, закрывая глаза, когда язык прикоснулся к его шее. Мягкие, теплые губы коснулись скул, а руки блуждали по покрывшейся мурашками спине. Джеймс сильнее сжимал его в объятиях, но не был так настойчив, как ночью, скорее утверждался в своих правах на него, Лауду, его соперника номер один. - Ты же понимаешь, что будет непросто? – Австриец сбивчиво складывал простые предложения, позволив уложить себя на пол.А Джеймс просто проигнорировал эту фразу, или не услышал, занятый изучением худого бледного тела новоиспеченного любовника.Солнце взошло.