Глава 16 (1/1)

Майор потер переносицу, пытаясь привести мысли в порядок. Ему нужно было снова потакать единственной слабости агента P – странной привязанности к своей гостевой семье. Но мог ли он отказать? Ведь в любом случае кто-нибудь из О.Б.К.А. обязательно должен был следить за юными гениями Финесом и Фербом.Агент Пинки, живущий под прикрытием у соседки и подруги братьев, конечно, страховал Перри, пока он занимался своей основной обязанностью – срывом планов Дуфеншмирца. Но этого было недостаточно, обязательно должен был быть кто-то внутри семьи – только так Монограмм мог быть уверен, что ситуация находится под контролем. А кто знает, сколько времени потребуется на то, чтобы внедрить к Флинн-Флетчерам очередного агента?Мальчики, разумеется, не были злыми, но, в конце концов, это была просто пара детей. Со своими дикими изобретениями они могли в любой момент неумышленно навредить себе или, что хуже, другим людям.

Тогда у О.Б.К.А. возникли бы большие неприятности, ведь использование агентов-животных было затеянным властями рискованным экспериментом, главными и непреложными правилами которого были две вещи: полная секретность и безопасность людей. Майор прекрасно понимал, что нельзя больше давать ни малейшего предлога расформировать Агентство.Однако неприятности возникли бы отнюдь не только у О.Б.К.А.: эксперимент предусматривал скрытый контроль над самыми талантливыми изобретателями – будь то злые ученые-неудачники или сводные братья с неуемным воображением – чтобы использовать их открытия для государственных разработок; именно поэтому специалисты Агентства воссоздавали и изучали все изобретения. Это значило, что в случае, если Агентство будет распущено, пришлось бы вновь вернуться к старому способу: просто принуждать одаренных людей создавать то, что нужно.Монограмм не мог рисковать. Он вздохнул: кажется, ему снова предстояло сделать выбор из одного варианта.– Мы сделаем все, что в наших силах. Вашего врача можно отправить в... неожиданный отпуск, а с Флинн-Флетчерами объяснится Карл.– Юху-у-у! – донесся из динамиков счастливый крик интерна.

Перри, сказавший про себя чуть более сдержанную версию этого восклицания, едва сумел заставить себя сохранить серьезный вид, слушая, как паренек напевает за кадром незатейливую радостную песенку, больше чем наполовину состоящую из несодержательных выкриков. Это было одно из немногих настоящих заданий для Карла, поэтому его воодушевленность была вполне понятна.– Хорошо, агент P, поскольку ваша семья будет уверенна, что вы находитесь в клинике, то вам придется остаться у Дуфеншмирца, пока он не починит свой как-там-его-инатор.– Кошмаропередавателинатор! – раздраженно поправил доктор, без запинки выговорив длинное название своего изобретения. – И вообще, а мое мнение тебя не интересует?– Вовсе не интересует. Но я вот что тебе скажу. – В голосе Монограмма зазвучала незнакомая металлическая нотка. – Если ты только попытаешься затянуть ремонт своего устройства или нанести моему агенту еще больший вред, – глаза майора опасно сузились, – я найду способ упрятать тебя за решетку на долгие годы.– Ты... ты мне угрожаешь?! – изумленно воскликнул Дуфеншмирц.– Не-а.– Да! Я же слышал! – искренне протестовал может быть и злой, но наивный, как дитя, ученый. – Я знаю этот тон...– Вам показалось, – со всей серьезностью заверил его глава О.Б.К.А..Перри разочарованно возвел глаза к потолку, догадываясь, сколько могут продлиться препирательства между этими двоими.– Ничего мне не показалось, это была угроза! А я не нуждаюсь в твоих угрозах, чтобы позаботиться о Перри Утконосе, ясно тебе? – в запале бросил Дуфеншмирц.Он бы еще много чего рассказал, если бы вдруг не прочел в глазах агента P явственное ?Замолчи!?– Хм, вот как? – поинтересовался Монограмм, переводя испытующий взор с одного врага на другого: оба отрицательно мотали головами, но сказанного не воротишь. – Ну... ла-а-адно. Я свяжусь с вами завтра. Счастливо оставаться.Майор еще раз выразительно хмыкнул, прежде чем его голограмма растаяла в воздухе.– Упс, Перри Утконос, – доктор прикрыл рот ладонью, – кажется, я сболтнул твоему монобровому начальнику лишнего. Но я всегда говорю то, что думаю! Это внутренняя потребность в правде, я не могу ничего с собой поделать!Последние две фразы Дуфеншмирц прокричал, петляя по лаборатории от окончательно вышедшего из себя Перри, который решил, что ему определенно станет легче, если он в очередной раз выбьет дурь из своего врага.Спустя несколько минут беготни доктору удалось скрыться от пылающего праведным гневом агента P в кладовке и вцепиться в ручку двери, не позволяя ее открыть.– Теперь я в безопасности, Перри Утконос, – радостно заявил он. – И не выйду отсюда, пока ты не пообещаешь не трогать меня. Я, знаешь ли, в дополнительных синяках и ссадинах не нуждаюсь. Так что?Перри недовольно зарычал, пару раз наудачу дернул дверь и осел на пол рядом с ней, намеренный ждать ученого столько, сколько придется, чтобы намылить ему шею. Он все еще чувствовал стыд и обиду – их особые отношения, не совсем понятные даже для них самих, не должны были стать достоянием общественности. А полагаться на тактичность начальника было откровенной глупостью.И это не говоря уже о том, что майор остался очень недоволен своим агентом, хотя, казалось, еще сильнее после нашествия роботов разочаровать его Перри уже не мог. Теперь Монограмм явно считал, что в тот злополучный день агент P едва ли не подыграл своему врагу, коль скоро они спелись настолько, что Дуфеншмирц готов помогать ему без какой-либо для себя выгоды, а просто так, по доброй воле, словно другу.– Хм... Перри Утконос, было бы очень мило, если бы мы заключили мировую прямо сейчас, – чуть дрожащим голосом сказал ученый после минуты ожидания. – Здесь темно и страшно... А еще, кажется, по мне что-то по... – повисла секундная пауза, за которой последовал истерический вопль: – Пау-у-ук!Следом раздался грохот и сдавленное ?ой!? – похоже, доктор задел какую-то полку, и теперь на него обрушилась лавина хлама, который невесть сколько накапливался в этой кладовке, ожидая своего звездного часа. Перри предусмотрительно отступил от дверей, и как раз вовремя – поток самой разнообразной ерунды не то вынес, не то вытолкнул Дуфеншмирца из его убежища.Не обращая на жаждущего мести агента никакого внимания, доктор начал остервенело приплясывать посреди горы старья, силясь стряхнуть с себя паука, который (если вообще существовал) наверняка давно уже успел ретироваться в неизвестном направлении. Перри опустил сжатые кулаки и заставил себя перестать улыбаться. Его враг иногда был таким ребенком...– Фух, кажется, он куда-то делся, – остановившись, констатировал ученый. – Но он был! Паук, огромный!Он показал руками, какого именно размера, по его мнению, достигал арахнид. Перри выразительно закатил глаза: он не был готов поверить, что в кладовке притаился птицеед. Дуфеншмирц рассеянно окинул взглядом раскиданные по полу вещи и вдруг воскликнул:– Ага, так вот что мне на голову свалилось!

Он извлек из груды старых лабораторных халатов, непарных кроссовок, свернутых в трубочку чертежей, деталей от чего-то, похожего на трехколесный велосипед, и прочих еще более загадочных вещей нечто большое и явно увесистое, завернутое в коричневую почтовую бумагу. Растерянно оглядев найденный предмет со всех сторон, он с размаху уселся прямо на пол, позабыв даже о пауке. Перри заинтриговано уставился на разом притихшего Дуфеншмирца.– Ты не поверишь, что это... – наконец произнес тот, не сводя взгляда со свертка. – Это решение нашей проблемы.