Глава 12 (1/1)

Он приходит в себя от резкой, тошнотворной боли, его глаза распахиваются, и, судорожно хватая ртом воздух, он бездумно смотрит в давно не беленый потолок со следами ржавчины по углам, пока не находит силы полностью подчинить себе чужое тело. Он поворачивает голову набок и видит лишь кафельные стены, ранее светлые, но теперь покрытые грязными разводами. С другой стороны от него что-то шлепается о воду, заставляя быстро обернуться. У противоположной стены стоят трое существ – только так можно назвать их.Двое из них ростом чуть ниже него, третий – не выше четырех футов, будто бы детеныш. Они напоминают людей, но с такими омерзительными анатомическими особенностями, что эта картина заставляет его передернуться от отвращения. Тускло-желтая кожа, которая, кажется, велика каждому раза в два, делает их похожими на высушенных на солнце утопленников. Руки достают до пола за счет втиснутой между плечом и предплечьем лишней безымянной кости. На лысых головах нет ни глаз, ни носа – только огромные провалы ртов с тонкими зубами длиной с ладонь, расположенными во множество рядов – этакие вывернутые наизнанку трупы дикобразов. Из пасти самого низкого из троих стекает кровь и, опустив глаза, можно догадаться, что то, что упало на пол, скрытый под двумя-тремя дюймами воды, и привлекло внимание, было куском плоти, выпавшим из его зубов.Боль и мерзостное чувство нехватки подсказывают, что мясо, которое сейчас окрашивает воду у ног тварей в багровый, минуту назад было частью его руки. Он делает попытку сесть, и обнаруживает вдруг, что прикреплен ремнями, обхватывающими его поперек груди и ниже бедер, к медицинской каталке. Он отчаянно вцепляется пальцами целой руки в замки связывающих его ремешков и, ломая ногти и истекая кровью, освобождает себя. Существа стоят у стены, повернув к нему безглазые морды – слишком удивленные тем, что он пришел в сознание, чтобы попытаться помешать. Не отрывая от них взгляда, он скидывает босые ноги на пол и тихо пятится к единственным в комнате дверям.Он попадает в узкий, кажущийся бесконечным коридор, по одной стене которого тянется вереница дверей, покрытых облупившейся белой краской, по другой – высокие, до потолка, окна с мутными стеклами. ?Беги!? – истерично вскрикивает кто-то у него в голове, и он бросается вперед, оскальзываясь на покрытых илом кафельных плитах, поднимая брызги, оставляя за собой шлейф мельчайших капелек крови и не оглядываясь, ни за что не оглядываясь.Коридоры, лестницы, залы... Никого не встречая на пути, он летит сломя голову, пока воздух не начинает опалять гортань с каждым вдохом, пока колени не принимаются предательски дрожать, пока перед глазами не поднимается белый туман. Тогда он останавливается в огромной пустой комнате и соскальзывает по стене на пол.Он заставляет себя перевести взгляд на поврежденную руку. Рана отвратительна. Зубы существа вырвали кусок плоти чуть выше локтя и срезали кожу вокруг, превратив ее в длинные покрытые запекшейся кровью лоскуты. Он отворачивается, не в силах вынести это зрелище. Кровотечение не прекратилось. Он решает сделать перевязку и оглядывает себя в поисках того предмета одежды, от которого можно оторвать ткани. К его досаде, все, во что он одет, ограничивается медицинским халатом с завязками на спине, таким, в какие облачают пациентов перед операцией – без рукавов, но зато ниже колен. Здоровой рукой он хватается за край подола и под хруст материи получает себе кусок импровизированного бинта. Стиснув зубы и стараясь не смотреть, он принимается осторожно перевязывать рану, подбирая под ткань полосы срезанной кожи.Покончив с этим, он смывает кровь в воде, разлитой по полу. Она странная, будто бы более плотная, чем обычно, и не стремится на нижние этажи, а лишь заполняет каждый плоский участок – он крайне удивился, когда увидел, что каждая из лестничных ступеней также покрыта стоячей водой – но она по крайней мере хотя бы выглядит чистой.Еще несколько минут он сидит без движения, пытаясь прийти в себя от вызванного страхом и болью шока, а потом поднимается и нетвердым шагом направляется к ближайшему окну – грязному треснувшему стеклу, зажатому в ненадежной раме. Он открывает его и выглядывает наружу: перед ним с высоты около сотни футов открывается вид на бесконечную равнину. Мертвенно-желтая земля выглядит неспособной дать жизнь ни дереву, ни травинке, вросшие в нее многоэтажки напоминают костяшки домино, расставленные в нестройные ряды чьей-то огромной тряской рукой – но не это заставляет его сердце пропустить удар. Солнце, эта раскаленная докрасна металлическая пуговица на вылинялой ткани небосвода, клонится к горизонту, готовясь лишить мир своего света. Он может биться об заклад, что три эти твари не одиноки тут, а значит, с наступлением темноты – он будет съеден заживо.Полчаса назад, петляя по зданию, он не задумывался о том, куда бежит: если лестница шла вверх – он поднимался, если коридор уходил в сторону – он следовал ему. Сейчас он проверяет каждую комнату в поисках ступеней, ведущих вниз, и уже несколько раз из открытой двери к нему тянулись бледные руки с лишними суставами.Преодолев бегом очередной поворот, он с размаху налетает на одного из выбравшихся на охоту существ. Оно свистяще выдыхает, повернув к нему бледную морду, разевает наполненный шипастыми зубами рот, наполняя воздух смрадным запахом гнилого мяса и голода, и делает шаг навстречу. Он не берет в расчет противоестественную длину рук твари и не успевает увернуться, когда та хватает его за правое запястье. Вскрикнув от пронзившей покалеченную руку боли, здоровой он вцепляется в непропорционально длинную конечность существа и пытается отцепить ее от себя.Случается то, что он ожидал меньше всего: что-то сухо хрустит, и тварь отступает с надрывным визгом, тряся оставшимся от руки плечом – то, что было ниже сустава, остается зажатым в его ладони. Вместо крови из ее раны льется прозрачная жидкость, ее много, в разы больше, чем могло бы в действительности поместиться в ссохшемся теле, она смешивается с водой на полу и он вдруг понимает, что то, что он принял за воду и есть... Выронив продолжающую конвульсивно дергаться в его руке оторванную конечность, он отворачивается и, не удержавшись на ногах, падает на колени прямо в кровь всех этих существ, что покрывает пол на несколько дюймов. Ему приходится зажать рот ладонью и попытаться дышать ровно, чтобы подавить тошноту. Когда он находит в себе силы обернуться, то обнаруживает, что раненая тварь полусидит у стены, жалко булькая и, похоже, готовясь издохнуть.Крики могли привлечь других существ, поэтому он вскакивает на ноги и бросается вниз по лестнице. Он знает, что, спустись он еще на пару этажей, можно будет попробовать выпрыгнуть в окно и осмотреться, надеясь, что вне здания ночью будет хоть немного безопасней. Но время поджимает, сумерки сгущаются стремительно, становятся вязкими, липким, как старые чернила.На пути ему попадаются еще несколько тварей, но они слишком медлительны, чтобы угнаться за ним. Снова ступеньки, прежде чем начать спускаться, он бросает взгляд на нижнюю площадку и замечает нечто совершенно странное. Это большой треугольный плавник, выступающий над поверхностью так, будто бы в тонком слое воды на полу действительно могла поместиться акула. Он на несколько секунд замирает на вершине лестницы, не рискуя спускаться, а затем решает поискать другой путь.Через пару минут ему удается опуститься еще на этаж вниз. Он попадает в длинный коридор с окнами по одну сторону и глухой стеной по другую, в конце которого находится распахнутая настежь дверь, ведущая наружу из здания. Она выходит, должно быть, на вершину холма, потому что если глянуть из окна, земля все еще слишком далеко.Он бросается бегом, и неожиданно слышит за спиной надсадный визг. Обернувшись, он видит, что за ним ринулись сразу четыре твари. Он почти смеется от облегчения, понимая, что они с их заторможенными движениями ни за что не догонят его. Он все ближе к выходу, в дверном проеме уже видно усыпанную гравием дорожку, окаймленную с обеих сторон газонной травой, которая малахитово переливается в лучах больше чем наполовину скрывшегося за горизонтом солнца.Неожиданно крик усиливается, заставляя его снова оглянуться, чтобы увидеть, как из-под воды показывается акулья морда, и ее огромные челюсти с сухим треском смыкаются вокруг всех четырех существ одновременно, мешая их кости с мясом. На поверхности снова остается лишь плавник, и хищник продолжает целенаправленное движение по коридору.Он кидается к дверям на пределе своих сил, и озирается только тогда, когда до них остается не больше тридцати футов. Акула все еще слишком далеко, он понимает, что будет, точно будет жить, когда – хлоп! – острая, мучительная боль пронзает его тело, и, вскрикнув, он падает на пол. Подняв голову, он видит, что его нога угодила в полусржавевший медвежий капкан, унизанные треугольными металлическими зубцами дуги которого сошлись под выбитым коленом, разорвав плоть и упершись в кость. На миг все заволакивает красный туман, но каким-то образом ему удается сохранить сознание. Он дергает ногу, плача навзрыд от невообразимого соединения физического страдания с разочарованием, но не может высвободиться из ловушки.Акула все приближается, и он отчаянно тянется к дверям, зацепляя пальцами мелкий гравий дорожки за порогом, и чувствует, как погружающееся за горизонт солнце посылает его сведенным судорогой боли пальцам последний нежный поцелуй. Он не видит, как плавник полностью уходит под воду, приближаясь к нему, зато слышит, как зубы акулы сначала ломаются о дуги капкана с хрустом, какой бывает, если наступить ботинком на алюминиевую банку, а потом ломают его кости – и этот звук он топит в собственном крике.