'Что это значит?' Анжольрас/Грантер, еще одно соулмейт АУ (1/1)

Анжольрас не позволяет себе верить.Нет, конечно, где-то там в груди продолжает биться его раненое сердце, но Анжольрас не позволяет верить себе, что оно когда-нибудь растает. Что-то внутри него, конечно, все еще подает робкий сигнал, но как космонавт, забытый на алых просторах Марса, Анжольрас не позволяет верить себе, что за ним хоть кто-то вернется.Он продолжает делать все те же вещи. Его любят на работе и любили бы в семье, если бы она у него была, но на деле Анжольрасу совершенно нет никакого до этого дела. Он каждый вечер боится момента, когда нужно будет ложиться в постель, как ребенок, потому что означает, что ему придется отдаться всем своим невеселым мыслям разом.Пару раз он даже пытается дозвониться Грантеру, но сдается на третьем гудке. Эта безумная связь, которая вдруг осветила его жизнь всю разом, выжгла из нее все лишнее, все иное, разбила его самое в прах, когда оборвалась так внезапно. Анжольрас не знает, что произошло. Анжольрас боится, что если узнает это, то больше не сможет оставаться прежним. Не сможет надеяться и бояться, не сможет терпеть скучные дни, которые, в сущности, и составляют основу его бессмысленной жизни. Если бы у него появилась метка… Если бы хоть какие-то слова связывали его с Грантером, он бы осмелел настолько, чтоб отыскать его, но безмолвная кожа будто бы смеется над ним, повторяя, что он не прав, что он просто все себе придумал, и он никогда не сможет существовать как-то иначе, чем в бессмысленном, сером сейчас.В итоге, Анжольрас попросту сдается. Грантер не приносил бы ему таких проблем, как эта, если бы объявился хотя бы в виде крохотной смс, но это слишком щедрое одолжение. Он всегда звонил Анжольрасу за его счет, и Анжольрас больше не верит, что он когда-нибудь снимет трубку.Анжольрас не надеется, что он вернется?— хрупкие крупинки прогресса, с которым он по каплям собирает свою жизнь обратно, падают сквозь решето его неоправданных ожиданий. Возвращаться Грантеру некуда и незачем?— но внутри себя Анжольрас упрямо отказывается верить, что это так.Временами, просыпаясь посреди ночи, Анжольрас подскакивает: ему кажется, что он слышит шаги Грантера, чувствует его запах, видит призрачный силуэт. Но эта ноша?— его неуемное воображение?— только делает разлуку больнее, и Анжольрасу едва хватает времени, чтобы спрятать алые порезы перед тем, как отправиться на работу.Он ругает себя за это, но за стеной, в которую, кажется, обратилась его грудина после ухода Грантера, так томительно пусто, что даже гулкое биение пульса не может запустить снова хоть какую-то трель. Пустоты пятничных вечеров Анжольрас заполняет сидением в баре, но Курфейраку так и не удается уговорить его найти себе кого-то на пару случайных ночей. Анжольрасу, который так сильно скучает, что впору поддаться вою, хватает сил, чтобы оценить дружескую заботу, но не хватает чего-то иного, важного, как будто бы кто-то его укусил, и теперь порезы от знакомых клыков на запястье, темнея, лишают его последних доступных к сопротивлению сил. И поэтому Анжольрас сдается.С виду все ровно так же?— но именно это и означает, что он пересек свой предел. Пока ему хватало сил держаться и плакать, он, наверно, сумел бы настроить себя на то, чтоб на какое-то время забыться. Но с приходом усталости и оттоком последних сил все его надежды уходят прахом, и Анжольрасу ничего не удается больше, кроме как принять свою боль как ужасный, мучительный факт. Все бессмысленно?— твердит ему уставшая совесть,?— но ты должен бороться. С чем бороться и как, Анжольрас больше не знает, и потому, сдаваясь, оставляет обломки старых устоев в груде брошенных раньше костей. Все эти кости?— обглоданные останки его надежд?— его более не насыщают, и Анжольрасу остается только смотреть безмолвно, как рушит все, что он знал в жизни, ушедший бедняга Грантер. Сочувствие душит его, но все же Анжольрас решается позвонить?— в самый последний раз набрать номер, ни на что не надеясь.Но все же больное сердце неумолимо трепещет, когда Грантер неожиданно?— как и все, что он делал прежде?— снимает трубку.?— Алло? Анжольрас? —?вопросительно призывает он, и это окончательно выбивает Анжольраса из колеи. Он повышает голос, проклинает его, клянется, что сможет убить, попадись только Грантер на глаза Анжольрасу. Грантер слушает это молча, а потом почти ощутимо морщится:?— Вау. Ты действительно не в порядке. Я скоро приеду, ладно? Не клади трубку. Можешь продолжать орать на меня, если хочешь.Грантер говорит это так, будто это совсем ничего ему не стоит, но Анжольрасу кажется, что вместе с его слезами он вручает Грантеру и все свое сердце разом. Прощальный, жалкий подарок?— он знает об этом, но больше ничего у него нет.Больше ничего не осталось.Грантеру хватает пары недель, чтобы убедить его в обратном, но Анжольрасу все так же боязно засыпать. При этом на нем все еще нет никакой метки, и это больно бьет его сердце, теперь огромное, словно мяч.?— Если бы она появилась, ты что, боялся бы меньше? —?Анжольрасу совершенно не хочется отвечать на этот вопрос, но Грантер смотрит, не отрываясь, и он заставляет себя кивнуть.?— Наверное, тебе в детстве нравились сказки про Пару, не так ли? —?мрачно шутит Грантер, а потом целуего его белоснежную спину. —?Не так ли? —?бормочет он, продолжая водить губами по белой коже, нетронутой буквами сверхестественных сплетен, так непохожую на все то, что он встречал раньше. У людей, которых он раздевал до этого, были сплошь везде незнакомые имена, и это словно показывало Грантеру, что он очутился в борделе. И только на коже Анжольраса, нетронутой, как горный снег, не оставалось ничьих имен?— словно это было в его собственной власти, словно это означало, что он не допустит до себя никого другого, словно он волен был выбирать, а не отдаваться вслепую удаче.Думать так, несомненно, оказалось ошибкой, но это сладкое заблуждение помогло скоротать Грантеру много одиноких ночей после их встречи. Он придумал, что это значит так много?— то, что кожа Анжольраса всегда оставалось белой, сколько бы он ни целовал ее, что казалось, что эта встреча была для них предопределенной. На деле же, каждый раз, когда Анжольрас ему звонил, а Грантер не успевал поднять трубку, ему казалось, что на это есть сотня причин, и одна из них, казалось, самая мимолетная, заключалась в том, что его имя не значилось на этой коже, а значит, он был Анжольрасу совершеннейше безразличен.Которая из догадок натолкнула его на это, было неизвестно, но Грантеру в какой-то мере лестно было знать, что его выбирают так объективно, как лучшего из лучших. Что до постели?— он никогда не сомневался в этом, и совсем не так все было, когда дело касалось любви.Анжольрасу было не привыкать, что все его любят, чего нельзя было сказать про Грантера. Ему хватало смелости не сдаваться, но, как и Анжольрасу, ему было невдомек, что, верно, это отсутствие сноровки приводит его к боли, а не то, что нечто означает, будто бы это его удел. Тем не менее, не отличавшемуся терпением Грантеру вовсе казалось, что ему ничего не стоит ждать от судьбы. Вот только… это было до того, как он встретился с Анжольрасом.Он запомнил все до деталей: белая кожа, белая простыня, призрачные голубоватые линии вен, испачканные ладони. Полосы света?— яркие, как трава на картине Ван Гога, испепеляющий утренний свет, наверное, в самом деле, ему стоило уйти раньше, но он не ушел.Не ушел, даже когда Анжольрас вышел из душа. Не ушел, когда он, смущенно так улыбаясь, предложил ему выпить кофе. И после кофе он не ушел?— наверное, так и проторчал бы в просторной гостиной-столовой до самого обеда и после, может до ужина даже, если бы Анжольрасу не стоило уходить поскорее, чтобы не опоздать на работу. Скорее это были его мечты, чем реальность, но Грантеру казалось, что до этого дня весь его мир состоял из стен, а теперь стен не осталось вовсе. Только широкая, залитая солнцем равнина?— над пропастью во ржи, не иначе, только без всех этих сентиментальных бредней. Ночью, когда он впервые за долгое время остался один, ему все казалось, что он чует силуэт Анжольраса за дверью, но с каждым разом, когда он подскакивал проверять, ему все больше казалось, что это лишь сон и морок.Как выяснилось после, Анжольрас действительно приходил. Грантеру, измученным недосном, не довелось услышать, как он колотился в дверь.Иронию этой безумнейшей ситуации распаляло то, что у Грантера метка с именем Анжольраса появилась на самой груди. Она начиналась над сердцем и тянулась правее, пересекая грудную клетку и лишая его шанса надеть любую майку с широким вырезом, которые он так любил прежде. И дело было не в душевном стриптизе?— просто это Грантер очень хотел сохранить только лишь для одного себя. Тем не менее, он сдается, когда Анжольрасу хватает смелости потянуть его водолазку вверх. Восторженно выдыхая, он зажимает себе рот ладонью, и Грантер не уверен, душат ли его слезы или, скорее, смех.Анжольрасу все так легко дается?— доклад в университете или прелюдия, но с Грантером он так часто теряет дар речи, что иногда ему кажется, что он на самом деле немой, и это всего лишь иллюзия разговора?— то, что происходит с другими.С Грантером не нужно ни о чем говорить. Грантеру и объяснять ничего не нужно?— но Анжольрасу так хочется с ним объясниться, объяснить ему, почему он вечно не в духе, и почему метка, так щедро изображенная на коже Грантера, не светится на его собственной?— пускай он и знает, что здесь нечего объяснять.Анжольрасу хочется извиниться, но он не станет портить этот вечер, зная, что он последний. Разве Грантер еще раз придет? Разве ответит? Анжольрасу страшно твердить это про себя, и поэтому он отвечает на долгую, немую просьбу Грантера?— и, неловко и суетно раздеваясь, собирает волосы в хвост.Анжольрасу давно бы стоило их отрезать, но эта память?— о том, как его волосы нравятся Грантеру, как он сгребает их в кулак прежде, чем поцеловать его, как они, влажные, липнут к его разгоряченной спине?— все эти вещи, из волшебного сна, не иначе, заставляют его решать, что он не отрежет их никогда больше.Грантеру никогда не было стыдно себя уличать в похоти или злости, но Анжольрасу удается странным образом выбивать из него то и другое сразу. Похотливое бинго, шар летит в лузу с другой стороны стола?— и Грантер никак его не отбивает, с легкостью позволяя себе увлечься в дымное небытие. Грантеру не впервой сгорать от страсти, но впервые ему почти хочется плакать от такой сильной и безнадежной любви, пока его бедра вбивают чужие во влажный от пота матрас, а руки комкают одеяло, пока щеки поочередно трутся о белые полукружья плечей Анжольраса. И так выходит, что в ту же секунду Грантеру чудится свое имя среди золотых завитков волос на его затылке. Он на мгновение выдыхает?— но как и прежде, не успевает сообразить, где заканчивается реальность и начинается сон. Поэтому, как только Анжольрасу удается вывернутся из его хватки с восторженным облегчением, он кивает ему, мысленно умоляя, чтоб Анжольрасу снова понравилось задремать, лежа к нему спиной. Так и выходит?— и долгое время Грантеру, лежащему вовсе без сна, в голову приходят то одна, то другая печальнейшая развязка, пока он не решает прекратить это сразу и навсегда. Его робкие пальцы скользят по спине Анжольраса, на этот раз бережно собирая мягкие кудри ладонью и укладывая их на неспрятанном в одеяле плече. Наверное, мимо проезжает машина, потому что вдруг во вспышке холодного света кожа Анжольраса бросает Грантеру собственное имя прямо в лицо. Анжольрас вздыхает, когда пальцы Грантера гладят короткие завитки на его шее, приоткрывая едва заметную надпись?— золотая, она, наверно, совсем не видна была при солнечном свете, но пальцем Грантеру удается нащупать выпуклый, как у шрама, завиток буквы 'р', повторенный дважды.?— Что происходит? —?исподволь Анжольрасу приходится развернуться в его руках, чтобы увидеть, как влажные ресницы Грантера, сообщающие о следах, оставленных в его сердце, прыгают навстречу друг другу и снова расходятся врозь. Прямо как они сами.?— Наверное, простудился,?— шмыгает носом Грантер, и это?— самая абсурдная вещь на свете, которую только можно сейчас сказать.?— Останься,?— каким-то бесчувственным шепотом просит его Анжольрас.?— Пока не пройдет простуда? —?пытается пошутить Грантер, но Анжольрас, как и обычно, убийственно с ним серьезен.?— Пожалуйста, навсегда.Грантеру еще никто не предлагал быть вместе, но это совсем не умаляет его неприязни ко всему, что кажется только лишь бессмысленной болтовней.?— Обсудим это после,?— хмыкает он, размышляя, как бы показать Анжольрасу то, что увидел он сам. Но пока они лежат здесь вдвоем в первозданном мраке, шанса нет никакого, поэтому Гранеру приходится просто положить его ладонь на свою грудь?— ровно в том месте, где темнеет татуировка.?— Что это значит? —?шепчет он Анжольрасу. —?Ты знаешь?Тот отвечает: 'Нет', хотя после, в молчании, Грантеру будто бы слышно, как сердце в его груди отстукивает под ритм признание в вечной любви Анжольрасу.