истина в глазах смотрящего (pg-13) (1/1)

Оглядываясь на череду прошедших как ураган событий да украдкой вспоминая о том, что есть сейчас, до сих пор задаю себе я один простой вопрос: как я, ничего не смыслящий в жизни пятнадцатилетний мальчишка, так необычайно точно понял всё ещё задолго до них самих. Конечно потом, говоря об этом, меня пытались убедить, что мое бахвальство беспочвенно, но, сказать по чести, до сих пор я верен моему убеждению: именно я был первым, кто заметил что-то большее между этим поначалу казавшимся мне странным капитаном и давнишним знакомым доктором.Я помню этот момент – кажется, тогда светило яркое солнце и был полный штиль; матросы внизу ругались (я так и не понял, на кого), и корабль, неподвластный непогодице, целый день стоял на месте, – когда впервые в мою голову прокралась эта шальная мысль. Возмущённый дневной задержкой сквайр, впрочем, глупо будет сказать, что хоть кого-то устраивало положение дел, без дела болтался на палубе, то и дело поглядывая на стоящего на капитанском мостике Смоллетта. Признаться, меня тогда до смерти забавило его поведение, поэтому я со спокойной душой собрался увидеть очередное представление, позабыв обо всем. Мои взгляд так быстро метался с раскрасневшегося лица Трелони на выжидающего капитана, что глаза, и без того снедаемые яркими лучами полуденного солнца глаза начали болеть; и так увлёкся я ожидаемой ссорой, что не заметил подошедшего ко мне со спины доктора. С минуту мы стояли молча, пока я не заметил его тени на крепкой корабельной древесине. Когда, пристыженный своим бездельем я повернулся, то не увидел и капли гнева на его светилом лице.– Вижу, Джим, тебе тоже интересно, чем всё это кончится, – усмехнулся он и по-доброму положил мне руку на голову. Я любил, когда доктор делал так: рядом с ним мне всегда становилось спокойно на душе, и черты умершего отца, который оставил меня так рано, тут же возникали передо мной.– Он ходит тут уже семь минут, – довольно поделился я своими наблюдениями, – не подумайте, что я жажду ссоры, мне просто интересно...– Нам всем тут просто интересно, – Ливси улыбнулся мне в ответ, – а теперь давай притихнем. Пусть они думают, что нас нет.Эта идея показалась мне довольно здравой, и с замиранием сердца я продолжил следить за тем, как смешно ходит туда-сюда сквайр, поворачиваясь на своих коротких каблучках. Его руки были сцеплены в замок на спине, и от этого он становился ещё смешнее. Наконец, он остановился; почувствовав напряжение, мы с доктором ощутимо напряглись в ответ, пытаясь прислушаться к происходящему.– Я, конечно, понимаю, что не могу отвлекать Вас от Вашей непосредственной работы, – последние слова Трелони выделил, подходя ближе к капитану, – но, позвольте поинтересоваться, сколько ещё нам торчать здесь как рыбам в стакане? У нас, в конце концов, есть срок, за который мы должны...– Ближе к делу, мистер Трелони, я начинаю терять суть Ваших слов.Смоллетт убрал компас в карман форменного кителя, в который внимательно вглядывался все девять минут, да нацепил на себя треуголку. Тень от её полей тут же забавно легла на его лоб – я услышал, как сзади тихо хмыкнул доктор, и с той поры начались мои подозрения.– Хорошо, Вы хотите ближе к делу, тогда я скажу сразу, потому что раньше я ещё пытался подбирать слова, чтобы не обидеть Вас. Когда корабль сдвинется с места?– А это уже, сэр, решать не мне и не Вам, и даже не прячущемуся за бочкой бездельнику юнге, – тут уже обиженно хмыкнул я, вызывая этим смешок у доктора, – а погоде.– Ну так сделайте что-нибудь с погодой, в конце концов.– Сэр, я терпеливый человек, но с Вами я банально теряю терпение. Может, Вы желаете сесть в привязанную к кораблю шлюпку и повести нас за собой? – с восторгом наблюдал я, как краснело и без того красное лицо сквайра, и как медленно Смоллетт выходил из себя, быстро постукивая пальцем по локтю. Будучи обладателем таверны, множество раз до я чувствовал эту атмосферу приближающейся драки, и с упоением ждал, что будет дальше. – То-то.– Вы забываетесь, сэр, – только Трелони храбрым львом кинулся на добычу, как под суровым взглядом Смоллетта обмяк снова, – я не Ваш подчинённый, в конце концов, и если Вы хотите войны...На этом я почувствовал, как до этого мирно поглаживающая мою голову рука Ливси дёрнулась; в секунду он оказался между ними. Одной рукой он успокаивающе поглаживал друга по плечу, а второй, на наше дружное удивление, схватился за нашейный платок Смоллетта.– Джентельмены, прошу вас, не ссорьтесь. Трелони, друг мой, я не сомневаюсь в твоих благих намерениях, но, прошу, не нужно обвинять капитана в том, что ему неподвластно. Не может же он вызвать ветер. А вы, сэр, – стоило ему повернуться к усмехающемуся Смоллетту и увидеть свою оплошность, как весь его миротворческих дух тут же был выбит, – а вы, сэр, просто не поддавайтесь на провокацию.Только тогда он отпустил многострадальный платок – краем глаза я заметил, как с задумчивой полуулыбкой разгладил его Смоллетт, взирая на водную гладь морской бесконечности, – и увёл бурчащего под нос ругательства Трелони вниз, пытаясь быстро его успокоить.Я простоял там ещё минуту, пытаясь сложить минувшие картинки в хоть какой-то цельный пазл, а опосля ушёл и сам, стараясь не попасть под горячую руку. Так или иначе, уже следующим утром подул ветер, а когда я радостный выбежал на палубу, увидел, как упоительно мило беседовали капитан и доктор, стоя на капитанском мостике.Тринадцатому дню я заметил ещё одну маленькую странность: вечно недовольное лицо капитана вмиг становилось упоительно смиренным, только стоило появиться Ливси. И когда Смоллетт, совершенно не любящий говорить без дела да считающий это своим самым главным достоинством, начинал с ним разговор первым – и, позвольте заметить, всегда находил темы, – я точно понял, что меж ними творится что-то неладное. Когда мы вчетвером подолгу сидели в каюте сквайра (Ливси, как мне казалось, специально тащил меня с собой, как попугайчика приманивая на яблоки и разговоры, дабы своим присутствием я отвлекал Трелони от очередной ссоры с капитаном), я, играя с ним в шахматы, украдкой поглядывал на беседующих доктора и капитана. Сказать по чести, Смоллетта было действительно до ужаса приятно слушать: тембр его голоса был необычайно спокоен, сам голос низкий, с хрипотцой, он будто гипнотизировал нас всех своими капитанскими флюидами, и мы втроём купались в этой атмосфере, не в силах этому противостоять. Должно быть, именно поэтому почти все, даже скрепя сердце, исполняли его приказы – он очаровывал одним своим видом, и огонь свечи, переливающийся в его медных волосах, благородно сверкал позолоченными пуговицами. Слушая про какое-то очередное морское приключение, я внезапно заметил, как забавно шевелятся усы в такт его медленным, заискивающим речам, а когда ненароком мой взгляд переметнулся на доктора, я понял, что он смотрит туда же и чуть-чуть ниже. Это вмиг показалось мне настолько интимным, что я зарделся и отвёл взгляд от них обоих, и только полуночная темнота сокрыть смогла мои догадки.Засыпая ночью в гамаке, мне вдруг отчего-то стало безумно жаль доктора: какая это, наверное, мука, любить человека, влюблённого в море.А потом я удачно подслушал то, что не предназначалось для моих ушей, и тогда мне стало по-настоящему страшно. Вид Сильвера, с безумной улыбкой купающегося в тысячах монетах, а затем протыкающего меня своим же костылём не дал мне заснуть в ту ночь. Я не боялся смерти – я боялся оставить одну свою бедную мать, но уверенность капитана со временем перешла и ко мне. Тем не менее, моих ночных кошмаров это не убавило; я вспомнил про снотворное и поспешил к Ливси.Доктор тоже не спал. Сквозь щель внизу меж полом и дверью лился яркий свет, и когда я дёрнул за ручку, он так ослепил меня, что темные круги плыли ещё минуты три. Он оказался не один: проморгавшись, я различил Смоллетта, опиравшегося на край стола. Его руки были скрещены на груди, и на секунду мне стало так стыдно из-за того, что я отдал голову беспочвенным страхам, когда рядом с нами есть он.– В чём дело, юнга? – как ни в чем не бывало спросил он, усмехаясь так, как, наверное, умел только он.Мне стало ещё стыднее. Я повернулся к доктору, ища в нем привычное спасение, и снова нашёл его.– Вы не могли бы оставить нас, капитан? – мягко попросил он и приветливо похлопал по краю кровати. С довольной улыбкой я сел рядом с ним. Когда дверь закрылась, я беспомощно выдохнул, силясь не упасть в его объятия. – У Вас есть снотворное? – Конечно, – он медленно встал – я видел, как он пытался скрыть от меня зевок – и подошёл к своему саквояжу, резко перебирая всевозможные склянки. Я на секунду сомкнул глаза, а когда снова разомкнул – он уже отсчитывал капли в стакан воды. – Джим... ты уверен, что хочешь этого? Мы могли бы поговорить, я понимаю, что...– Нет, всё хорошо, спасибо, мне просто надо отдохнуть.Я хотел было встать, но Ливси тут же остановит меня жестом. – Спи здесь. Думаю, отсутсвие этого ужасного гамака лишь поспособствует твоему крепкому сну.– А как же Вы? – О, не переживай за меня, я найду, где уснуть. Под его четким контролем я осушил стакан до дна, и мягкая подушка радушно приняла мою беспокойную голову в свои объятия.Вскоре всё поплыло; сквозь дрему я почувствовал прикосновение тёплых рук к голове и чьё-то цокание.– И все же...– Умоляю Вас, тише!– И все же это сюсюкание с ним не сделает из него мужчины.– О, признайтесь, в Вас говорит ревность. Хотите, я Вам спою колыбельную?– Избавь Бог меня от такого счастья.– Вот, слушайте: отец уже постриг овец, спи, малыш, спи...– Боюсь, Вам теперь попросту негде спать.– Я думаю, мы решим эту проблему.– Это уж точно.Последним, что я слышал, был тихий звук закрывающейся двери, а потом меня как будто накрыло оглушающей тишиной, и я провалился в глубокий сон. Утром на моих губах была легкая улыбка.Следующим днём я старался не попадаться на глаза им обоим, и это получалось вполне удачно. Только под конец дня, снедаемый стыдом за испорченную ночь, я, опустив голову, на негнущихся ногах пошёл обратно – уже извиняться. Но тихий говор заставил меня спрятаться за углом.Аккуратно высунув голову, я увидел, как неловко капитан, поставив руки на стену, зажимает доктора меж собой и древесиной. Не скрою, как забавно это выглядело со стороны, особенно, если учесть, что Ливси почти на полголовы был выше; ему же, судя по его лицу, смешно не было.– Вот Вы и попались, доктор, – самодовольно произнёс Смоллетт, и этот низкий, пробирающий до самых костей шёпот я не забуду никогда.– Я лишь сделал вид, что попался, – невозмутимо ответил тот, но голос его дрожал.Я боялся сделать и маленький вздох – только с предыханием наблюдал за ними. А потом они поцеловались, и я так и не понял, кто сделал это первым. Уже через секунду лязгнула дверь каюты – и этот темный закоулок опустел.С минуту я стоял там, сгорбившийся и красный как рак, пытаясь осознать то, что только что увидел – а потом пошёл обратно, понимая, что в данный момент мои извинения им не нужны.