Глава 1.6. (1/1)

?Господи, защити раба твоего Андрея…? Фигура склонилась перед алтарём, стоя коленями на холодном каменном полу церкви. ?Защити его, обереги тело его от меча, стрелы, яда, от греха, охрани душу его от огня греховного, от яда дьявольского, от погибели…? Запёкшиеся губы твердили эти молитвы, едва слышно, ибо голоса не было. Точно стальная рука сжимала горло Иоанна. Не первый час стоял государь, склонившись в мольбе господу. В глазах его застыли горячие слёзы, которые всё никак не могли просохнуть. Увиденное во сне лишило спокойствие сердце и разум Иоанна. Видение гласило, будто бы стоит он на берегу потока буйного. Бьётся вода чёрная о камни, и шуму столько, что не слышит Иоанн ничего, кроме плеска того. Через берег человека видит, фигуру всю, но не лица. Кричит Иоанн, и машет ему, и хоть лица разглядеть не может, а всё одно – недвижен тот, что на иной стороне. Горло уже болью охвачено, да нет будто бы голоса. И видным становится лицо того, иного. Едва ли лицо то вовсе рода человеческого – и вроде черты его на месте все, и расположены в порядке должном, а всё пустое оно, лишённое. Отшатнулся Иоанн в ужасе, подкосились ноги государя, да отвести взгляда не может. - Гляди, Ваня, не оступись. – произнёс человек тот. Дар речи покинул государя, не в силах пошевелиться. - Оступишься – потонешь. – продолжал нечеловеческий голос, поднимая руки свои. И увидел Иоанн, что пальцы отрублены с рук тех, и кровь каплет с них на берег. И глядит государь на человека того, и видит, что устами шевелит тот, но поток точно прибавил в силе своей, озверел – не слышно голоса. В холодном поту пробудился государь ото сна этого, и лик тот, пустой и бездушный, точно стоял перед ним воочию. - Кто ты..? За что ты мучишь меня..? – вопрошал Иоанн, будучи один в покоях своих. Сон развеивался в разуме государя, но никак ужас не покидал его сердца. Слова и образы забывались с каждым мгновением всё боле, но не утихало лютое чувство ужаса, точно что-то чудовищное и необратимое уже вонзило свои когти в душу Иоанна. Холодный пот продолжал выступать крупными каплями на худом лице. Тяжёлое дыхание заставляло вздыматься грудь и плечи, едва ли не с болью отдавало в сердце. В голове стояли страшные образы, но точно виделись они сквозь туман или мутное стекло – лишь пятнами размытыми. Весь слух заняло лишь отчаянное биение беспокойного сердца. Дикий ритм заполонял всё вокруг, и тяжёлое дыхание вторило ему, усиливая тот жуткий шум. - За какие грехи..? – точно задыхаясь в нехватке воздуха, шептал государь, глядя на белокаменные своды. Взгляд медленно опустился в дальний угол покоев, и сердце вновь сжалось от боли. Слабые глаза, пленённые полумраком, улавливали лишь общее очертание стола и шахматную доску на нём. - Андрей… Андрей!... – вскрикнул Иоанн, ринувшись с ложе своего. Облачившись в чёрное одеяние свое, точно не был он царём, но монахом, всю ночь вымаливал Иоанн защиты для друга своего, что на чужбине службу нёс. ?Пытался Ты меня, окаянного, вразуметь видением своим – да не внимал я Тебе по слабости, по гордыне, по греховности своей! Не остави же нас, Отче! Не остави меня, не остави! Не дай душе раба твоего Андрея отойти на чужой земле, без покаяния, без погребения! Не дай, Отче! Яко прощался, не ведал я, что воистину ведение твоё истинно! Ежели так, защити, Господи раба твоего, яко и я на земле, вверенной Тобою, защищать буду всей убогих, блаженных, не имущих и страждущих!? Чувствовал Иоанн, как молитва его точно вторит сама себе эхом, да нет ответа на возглас его к небесам. ?Неужто Ты покинул меня, Отче?? Иоанн поднял остекленевшие глаза на святой образ Спасителя. ?Нет, Господи! Нет нынче мне опоры ни в чём, не покидай меня на растерзание злобы да алчности людской! Не остави меня средь Иуд, что оскверняют имя Твое! Отче, не остави нас, слабых да безвольный! Защити раба твоего Андрея, даруй спасение телу, разуму и душе его, Отче!? В соборе не было никого боле, не считая двух священников, служившие в ту безлунную ночь. Иоанн стоял на коленях, и сердце его постепенно охватывал ледяной холод. Когда пламенная молитва стихла. Он медленно поднялся в полный рост свой, осенил себя многократно крестным знаменем, приложился ко святыням и вышел из святой обители. К тому моменту, как взошло солнце, государь уже восседал на троне. Облачение его переменилось со скромного монашеского одеяния на царское одеяние, исшитое золотом да камнями драгоценными. Шуба его, подбитая густым длинным мехом, ниспадала на его плечи. В правой руке своей он держал длинный посох. Взгляд его точно застыл, будто бы вся жизнь покинула тело Иоанна, оставив лишь холодное величие царственной фигуры. Не могли знать бояре, которых принимал государь во время последних утренних звёзд, что гложет душу государя. Отчего голос его был тих, отчего взгляд его всё обращался к дверям, точно вот-вот должен кто-то явиться. Бояре держали совет с государем, но далеки были мысли Иоанна от этих разговоров. Не ведали они того чувства, которое охватило всё сердце и разум царя, того чувства, коим был преисполнен он, будучи ещё малым дитя. Как сейчас перед государем стояла та картина – морозное утро, предрассветный час. Юный Иоанн пробудился, точно кто-то коснулся его, точно кто-то силился говорить с ним, но мальчик был один в своих покоях. Полумрак. Ранние утренние сумерки, но сердце Иоанна точно твердит – отныне солнце будет лить свет свой иначе, отныне всё переменится. Несколько минут он гнал от себя эти мысли, протирая сонные глаза. Тревожные думы сгущались в голове, точно тучи, и тяжестью своей обращались будто бы свинцом. Ощущение это точно возводило Иоанна к роковому мигу, который всё близился. Разум юного князя спал, и не был в силах истолковать те предзнаменования, что сжимали его сердце и душу. Прошло несколько минут. Иоанн сидел в своей постели, когда приглушённый каменными стенами, но резкий крик прервал ожидание неизбежной утраты. В тот миг Иоанн навеки лишился покоя. Тот крик, отдалённый, раздающийся гулким эхом до сих пор слышался государю под сводами царского дворца. То морозное утро, когда Иоанн остался сиротою, стало роковым рубежом. Тогда он простился с детством, с нежностью, которую он помнил по прикосновениям и по голосу своей светлой матушки. Тот крик оборвал всё.Хоть дитя и не видело, как бездыханное тело княгини рухнуло замертво на каменный пол, но сердце точно знало – отныне всё будет иначе. Ночами терзали его страшные видения, днями те ужасы воплощались во плоти. Немало смертей видел Иоанн в детстве и юношестве своём, и ещё боле скрывались от глаз его, но не от разума. Однако ныне иное время. Обрёл Иоанн Васильевич власть, коей не было до сих пор ни у князя Московского, Новгородского, ни у одного князя во всей Руси. И сейчас великий царь восседал на троне, и близился вновь предрассветный час. Всё будто бы готовилось к тревожной вести, но во взгляде Иоанна уже замерло в смирении. На пороге просторной залы появился гонец. Лицо своё он опустил и отдал низкий земной поклон. Бояре умолкли, видя, что взор государя сосредоточен лишь на явившемся. Разговоры не были громкими, но и те умолкли. - Говори уже. – произнёс царь. – От кого явился ты ко мне? - Государь великий, светлый наш повелитель! – точно взмолился гонец. – По воле вашей доношу вам весть, да не прогневайся по множеству милости твоей, по множеству щедрот твоих! Голос вошедшего дрожал и прерывался, точно не был властен над собою докладывающий. - От Курбского? – хмуро спросил Иоанн. От имени того гонец едва ли в клочья не разорвал шапки своей, коию мял в руках своих от тревоги неуёмной. - Великий государь, свет отчизны нашей… Ныне князь Андрей Михайлович… На иной стороне… - произнёс посланник, преклонив колено перед царской фигурой. Иоанн прикрыл тяжёлые веки. - Что же… - тихо вздохнул царь. – Да упокоит Господь душу его. Велите доложить о том в монастыри по всей земле русской. Пусть отмаливают душу его. Гонец оторопел, затем сглотнул. Склонив голову, он сжал шапку свою в руках. - Ныне он на другой стороне служит! Переметнулся на сторону врага вашего, латина Жигимона! – выкрикнул посланник. Слова те точно не возымели влияния никоего на государя. Едва заметно царь приподнял бровь, глядя на гонца, которого пробила дрожь со страху. - Повтори. – произнёс Иоанн, плавно взмахнув рукой. – Слабый слух мой с трудом улавливает речь твою. Посланник поднял взгляд на государя. Губы дрожали, и насилу совладав с собою, слуга собрался с духом. - Курбский ныне на стороне Жигимона… В княжество Литовское бежал, оставив отечество своё… - повторил гонец. Иоанн коротко кивнул и жестом дал понять, что полно разговоров. Медленно поднялся государь со своего трона. Бояре, среди коих были и Басмановы, невольно отступили назад – кто на шаг, кто и боле. Гонец с замиранием сердца следил за каждым шагом царя. Гробовую тишину разбил резкий удар посоха государева об пол каменный. На звук тот невольно обернулся гонец, отведя голову свою влево. В следующее же мгновение царь со всей силою своей ударил посланника по голове посохом, повалив его на пол. Фёдор хотел было остановить гнев государев, но Алексей крепко схватил сына своего выше локтя. Юноша боле не противился, глядя как град жестоких ударов обрушились на гонца. Несчастный силился укрыть лицо свой руками, но то не было защитой. С каждым мгновением тело слуги обретало всё боле и боле страшные увечья. Царь бил его и ногами. Крики стихли – то знак был, что гонец лишился чувств. Но даже тогда во гневе своём государь не сдерживался. Новые удары вновь и вновь обрушивались на едва живое тело. Рынды боле не могли стоять в стороне – стражники попытались было оттащить государя. Когда замахнулся царь посохом своим, чтобы учинить очередной удар, один из стражников схватил было за руку, но не успел сдержать Иоанна. Стоило лишь коснуться одеяний царских, так государь бросил на него ещё боле гневный взгляд. - Не видишь, кто пред тобой? – тихим, но полным силы и гневного кипения голосом, спросил Иоанн, глядя на рынду. - Помилуйте, великий государь! – взмолился тот, отшагивая назад, склонив свою голову и опустившись тотчас же на колени пред государем своим. Рында тотчас же бросил секиру свою на пол, и грохот её об пол каменный разнёсся по залу всему. - Милую. – с резкою усмешкой бросил царь, обернувшись через плечо жестом подозвал к себе слуг своих. – Басмановы! Отец и сын тотчас же метнулись ото толпы бояр, пока Иоанн выжигал взглядом своим стражника. Первым делом Алексей ногою своей пнул в сторону секиру рынды. - Ежели очи твои лукавые мешают тебе, что истинно, а что ложно, - произнёс царь, постукивая пальцами своими по посоху, - к чему они тебе? Короткого взгляда, который бросил Иоанн на Алексея, а через миг на и Фёдора, хватило, чтобы Басмановы принялись за исполнение приказа. Старший Басманов зашёл за спину рынде, крепко скрутив руку его за спиною и поднимая лицо наверх, оттягивая за волосы. Фёдор сглотнул, достал нож свой из ножен и обернулся на государя. Иоанн коротко кивнул. Губы его искажала жестокая усмешка. Юноша крепче схватился за рукоять своего оружия приблизился к рынде. На мгновение он заглянул в лицо человеку, которого было велено ослепить. Фёдора охватило чувство, не ясное самому юноши, коего не мог он испытать в пылу битвы. - Давай, Федь. – голос отца окончательно развеял сомнения, ежели они и были. То мгновение пронеслось столь быстро, что Басманов-сын едва уловил его. Фёдор ощутил горячий поток крови, что бойко хлынула, заливая всё лицо стражника. Слух точно отказал – юноша не слышал надрывного ора, что разнёсся по сводам тронного зала. Второй удар был твёрже – рука новоявленного линчевателя точно окрепла, держа оружие своё. Алексей отпустил рынду, когда тот возопил в адской агонии. В крике рынды терялся низкий звучный смех Иоанна. - Нынче всё иначе будет устроено… - вздохнул государь, медленно возвращаясь на трон свой. Бояре и воеводы, которые несколько мгновений до того держали совет с государем, боялись шевельнуться. Фёдор ощутил, как тяжёлая рука опустилась на его плечо. Обернувшись, юноша встретился взглядом со своим отцом. Алексей одобрительно кивнул, пару раз хлопнув сына по плечу. Тот жест точно вывел Басманова-сына из оцепенения. Он опустился на колено и вытер лезвие своё о плечо рынды, которого колотило от жуткой боли.Фёдор бегло оглядел ослеплённого и поднялся на ноги, переведя взгляд на царский трон. Иоанн сидел, глядя полубезумным взглядом куда-то вперёд. Губы его подрагивали, но ни звука он не произносил. В том жутком оцепенении прошло около минуты. Казалось, само время застыло, не решаясь двинуться дальше. - Иначе всё… - тихо прошептал Иоанн, мотая головой и закрывая свои веки. … Деревянные балки нависали практически над самыми головами людей, забившихся в углу. Небольшое окошко располагалось прямо под потолком и давало немного бледного света с улицы. На большом сундуке со сломанным замком сидел парень, постанывая от каждого прикосновения знахарки Агаши. Под ногами у Агаши стояла кадка с водой, в которую подмешали настойку на спирту с травами. Знахарка протирала лицо парня, заплывшего от отёков и синяков. Губа была рассечена с такой силою, что гонец через силу держал рот закрытым. Рядом с ними сидели двое девок за рукоделием. Они были похожи меж собою лицом, цветом волос. Одинаковые платья, скроенные в скромной простоте, ещё боле мешали их меж собою. Девушки склонились ко свече, которая стояла на сундуке подле раненного парня. Мягкий свет дрогнул, ибо от открытой двери повеял слабый ветер. Парень не мог сосредоточить взгляда своего. Он видел мутное очертание человека в чёрной накидке, накинутой поверх красного шёлкового кафтана. Агаша же, как и девчушки, тотчас же узнали Фёдора Басманова. Знахарка поднялась со своего места и принялась расправлять свою юбку, измятую за долгим сидением. Девушки отложили рукоделие своё и быстро встали босыми ногами на пол и кротко опустил свои лица в пол. Фёдор взглянул на них и указал головою в сторону двери. Девчушки не медлили ни секунды. Агаша тоже было последовала за ними, но Басманов остановил её жестом. Знахарка кивнула, оставаясь на ногах, точно не зная, куда и деть себя. Взгляд её бросился на грязное тряпьё, которым отирала она тело избитого. Агаша быстро собрала лоскуты те прочь с глаз Фёдора. Сам же Басманов сел на табурет прямо подле гонца, которому не было сил подняться на ноги с места своего. - Узнаёшь меня? – тихо спросил Фёдор. Гонец тотчас же закивал головой, морщась от боли. - Так растолкуй мне, отчего Курбский к Жигимону-то переметнулся? – спросил Басманов. - Так со страху всё… - с трудом ответил гонец. Его лицо обернулось сплошным синяком. Не было возможно сыскать там живого места – всё побои измесили. - От гнева царского бежал… - едва вороча языком, продолжил он. – Потерь… слишком много потерь в войне… царь... не простил бы. Вот Курбский и бежал… и спасся… Голос его ослаб, и речь прервалась жутким кашлем. - Отчего променял он государя нашего? За всё предоброе Андрей к латинам перебежал? – спросил Фёдор, когда кашель тот унялся. - Что ныне гадать? Неведомо… - через силу ответил гонец. Фёдор свёл брови и глубоко вздохнул, мотая головой. - Выходи его, Агаш. – приказал Басманов, вставая с табурета. - Уж с Божией помощью, барин, с Божией помощью. – ответила знахарка, окрестив себя крестным знамением. - И что за девчушки сейчас подслушивают нас за дверью? – спросил юноша. - Девки-то? Сиротки безродные. Они и так, барин, дурочки убогие, не обижайте их почём зря, Фёдор Алексеич! - Не буду. – усмехнулся Басманов. – Раз уж ты, Агаша, просишь за них. С теми словами Фёдор направился к двери и покинул тесную душную комнатушку. Юноша вышел во мрачный коридор. Мысли его мешались, пока он проходил от одного редкого факела к другому. Не заметил юноша, как в своих размышлениях он вышел в просторный зал с выходом во двор. По правую руку от Басманова возвышалась большая белокаменная лестница. Фёдор поднимался по лестнице, как услышал свист. То был его отец. Воевода спускался по лестнице и широко всплеснул руками, завидев сына. - Я-то понадеялся, ты сейчас где-то по полям скачешь. – произнёс Алексей вместо приветствия. Фёдор слабо усмехнулся и помотал головой. - Нет, батюшка. Не гоже службу оставлять, ежели средь ближних наших Иуда. – ответил юноша. – Как государь? Унялся его праведный гнев? Алексей отмахнулся и помотал головой. - Не уймётся долго ещё. – ответил мужчина, почёсывая свой подбородок. – Услужил нам Андрюшка, услужил! Ничего не сказать! Жил бы себе, как у Христа за пазухой! Нет же, неймётся ему, сучий он потрох! Знал бы – прирезал пса! Фёдор коротко усмехнулся, глядя на негодование отца. - Полно вам, батюшка, поминать подонка этого. – произнёс юноша. – Лучше напутствие дай – что ныне? - Ныне делай, что и ране – служи государю. Злости не вызывай его, да ежели иной вор али изменник прогневает царя – так под ярость его не попадайся. За опальников не вступайся – сам видел, ещё больший гнев обрушишь на голову свою. Надобно оно тебе? А меж тем, ты не сплоховал, Федя. - Да какой же полудурок сплохует, ежели держал ты предо мною его, да безоружного? – спросил юноша, пожав плечами. Алексей усмехнулся, окинув своего сына с ног до головы. - Славный ты парень, Федька, да ловкий. И рука у тебя тверда. - А как иначе, при породе нашей? – усмехнулся Фёдор. Слова те вызвали улыбку на лице бывалого воеводы. С радостною гордостию потрепал он сына своего по голове, растрепав волосы юноши. Направились Басмановы наверх, к покоям своим. - Государь велел ехать в Москву. – произнёс Басманов-отец, пока проходили они по белокаменным ступеням, коврами устланными. - Ныне новый порядок учреждён будет. Да помилует нас Господь! Алексей тяжело вздохнул, молвив эти слова. - И наместник его на земле, светлый государь наш. – добавил Фёдор. …Январские морозы беспощадно обрушились со всею суровостью на Русь. К высоким монастырским стенам подъехало шесть лошадей со всадниками, одетыми в тяжёлые шубы. Шестеро мужчин были при оружии, головы их укрывали шапки, подбитые соболиным мехом. У ворот пришлось лошади остановились. В белокаменной стене отворилась дверь, и к приезжим вышел блаженный старец в чёрном одеянии. Алексей Басманов спешился и сложил руки свои, прося благословения у монаха. Старец осенил его крестным знамением, и воевода прислонился устами своими к руке монаха. - Господь с вами, братия. – произнёс старец. – А по сему – воротитесь обратно в Москву. - Никак не можем, святой отец. – вздохнул Алексей, мотая головою. – Ни в Слободе, ни в столице нет государя. Осиротел народ. Здесь же царь великий со семьёю своей? - Говорю же вам, так внемлите – разверните коней своих, да мчитесь обратно. Днями и ночами государь господу молится. И ныне в соборе замаливает грехи свои и отчизны всей перед святыми образами. Накануне примчался к нему вестник ваш, и молвил государь волю свою – не принимает он боле. Не внял гонец словам сием, умолял государя вернуться на престол – да отрезал государь уши ему собственною рукой. Басманов невольно поморщился и почесал затылок свой, обернувшись на спутников своих, среди коих был и сын его. Те внимали речам старца, и лица их омрачились. - Не можем возвратиться мы без государя. – вздохнул Алексей. - Отец, вели открыть ворота. - Воле вашей перечить не стану, да наставление моё в помощь вам – не тревожьте государя – в великой печали он, во великой скорби. Не желает видеть ни семьи, ни друзей своих. Воротитесь восвояси, братия. - Открой ворота. – требовал Басманов, залезая обратно на свою лошадь. Старец коротко склонился, пошёл ко двери в крепость. Через несколько мгновений тяжёлые ворота монастырские ожили и раскрылися, стряхивая с себя снег. Всадники въехали во двор. - Видно, не сговорчив ныне государь. – вздохнул один из воевод. - Когда это сговорчивым он был? – ответил Алексей Басманов. - Так нынче если не вымолим на коленях у царя, дабы воротился он на престол, не избежать мятежа! В столице – так точно! А там, гляди, и новгородские весточку передадут! И с кого начнут? Со свиты царской! Вот вам, бабка, и Юрьев день! - Так кто пойдёт к государю? – спросил Басманов, оглядывая бояр, что ехали с ним. – Афоня, гойда ты? - Нельзя мне! – возразил князь. – Ныне припомнит мне все потери, что понесли братья наши славные, воюя с латинами на чужбине! Живота своего не жалели, да не отстояли мы города Полоцка! Не сносить мне головы, ежели просить царя буду! - От пущай Васька идёт! – предложил один из воевод. - Да как пойду я? С Курбским этим, супостатом лживым, едва ли не в дёсна лобзался! – сразу выкрикнул Василий Грязной. – Я-то, ей-Богу не изменник, и об перебеге его, гляди, последний прознал! Да ты поди, изъясни государю таков расклад! За теми спорами приблизились к собору. - Ты сам-то, Басман, чего не пойдёшь? – спросил Афанасий. - Нет никого нынче ближе сердцу государева. - Так сам я в шаге от опалы! – возмутился Алексей. – Велено было нам с Курбским-то приглядывать друг за другом. Недоглядел я! Прямо государь мне говорил: ?Ежели предаст меня Андрей, так ты, Алёшка, первым то прознать должен! Не возжелает сердце моё видеть, ежели предаст меня ближний мой, на то есть у меня ты?. Не доглядел! Я крайним и выйду! Фёдор прервал споры те своим юношеским смелым смехом. - От раскудахтались! – произнёс юноша, спешившись с лошади своей. - Ты чего удумал, Федька!? – воскликнул Алексей. - А пущай Федька идёт, в самом деле! – тут же вступился князь Афанасий. - И в самом деле! – поддакивал Василий. – Ежели и есть средь нас, кто менее пред государем нашим светлом провинился, то токма Федя. - Не дури, Фёдор! – возразил Алексей. – Запамятовал ты, как государь на вести скверные разгневаться может? - Так где ж эти вести дурные! – спросил Фёдор, отдавая поводья своей лошади отцу. Поправив ворот шубы своей, юноша снял шапку свою, осенил себя крестным знамением и переступил порог храма Господнего. Князья остались снаружи, глядя Фёдору вслед. Алексей тяжело вздохнул, снял кожаную перчатку и потёр переносицу. Мелкие хлопья снега медленно опускались на землю. …Под сводами собора тихо разносилась монотонная молитва. Послушники и монахи стояли одинокими редкими фигурами, в унисон читая куплеты и строфы. Голоса эти, звучные и певучие, разносились и множились средь просторных стен собора. Молитвы возносились к высокому куполу, откуда вниз взирал Спаситель, восседая на небесной сфере. Перед алтарём на коленях стояла фигура, облачённая в чёрное. Одежды её ниспадали до самого пола. В руках молящийся перебирал деревянные чётки. Пальцы его быстро перебирали одну крупную бусину за другой, пока в один момент он не замер, услышав, как отворяется тяжёлая дверь. Иоанн чуть обернулся, вскользь разглядев вошедшего. Не придав ему никакого значения, мужчина вновь погрузился в свою молитву. Прошло много времени, прежде чем Иоанн поднялся с колен и обернулся на фигуру юноши. Фёдор стоял поодаль. Атлас его красного кафтана с хитрыми узорами отливал золотом в свете свечей. Взгляд его был устремлён на государя, в ожидании, когда царь велит ему молвить слово. - Я дал ответ свой. – произнёс Иоанн, ведая, с какими вестями беспокоит его Басманов. - Не принимает ответа вашего ни столица, ни весь народ честной. – ответил Фёдор. Иоанн усмехнулся, мотая головой. Медленным шагом приблизился он к Фёдору, покачивая на ходу деревянными чётками, продолжая перебирать бусины. - Сказал я, и верен я слову своему – не быть мне царём ныне. Измучили измены меня. Новый государь ваш – сын мой Фёдор. Ему на верность присягайте, у него отныне и впредь просите милости и заступничества. Государь замер в двух метрах от Басманова. - Не остави народ свой, точно сироту. – произнёс, точно взмолился Фёдор. ?Отчего же, если вы все оставили меня?? На лице Иоанна появилось выражение, сродни презрению. Медленно он поднял руку свою, указывая на двери. - Поди вон из обители святой. – сквозь зубы, едва ли не шёпотом произнёс Иоанн. – Остави меня! - Не уйду, государь великий. – твёрдо ответил Фёдор, глядя царю прямо в глаза . Пальцы Иоанна, что перебирали бусы чёток, замерли. Неподвижный взгляд точно впился в фигуру, облачённую в бархат и меха. - Оглох ты, Феденька? – тихо спросил царь, улыбаяся, точно скалясь по-звериному. – Али рассудок покинул тебя, сын ты Басмановский? Последний раз молвлю волю свою – не быть мне отныне государем. Слаб я, тело и душа мои изранены. Полно! Нет во мне силы тяжбу тянуть со всеми бесами в обличье человеческом! Полно! Гневная речь та прервалась заливистым звонким смехом. В оцепенении замер Иоанн. Стихли и молитвы. Монахи и послушники святой обители невольно обернули взоры свои на Иоанна и Фёдора, чей смех становился уже кощунственно бесстыдным. Терпения царя иссякло. В мгновение ока очутился он прямо перед юношей и со всей силою своей ударил наотмашь Фёдора по лицу, до крови рассекая тому уста. Крепкою хваткой Иоанн вцепился в воротник Басманова и впечатал его в стену, приподняв над землёю. - Что же так позабавило тебя, Басмановское отродье?! – стиснув зубы от бешенной злобы, вопрошал государь. Хоть юноша и жмурился от боли, с лица его не сходила улыбка. Сглотнув кровь с губ своих, Фёдор перевёл дыхание. - Да то, - ответил юноша, распахнув свои пронзительно голубые очи и глядя прямо во глаза Иоанновы – что вы, великий наш светлый государь, при всей силе вашей, при всём разуме вашем, молвите в святой обители, точно вы слабы! Царь ни на секунду не ослаблял своей хватки, но медленно опустил руку, что занёс для нового удара. - Кто, ежели не вы, великий царь? – много тише произнёс Фёдор. Свёл государь брови свои, внимая речи Басманова. - Кто, ежели не вы защитит детей своих, отечество своё от Жигимона подлого, от измены Иудовой? Юноша ощутил, как ноги его вновь коснулись каменного пола. Глядел Басманов на лицо государево, обрамлённого дрожащим сиянием свечей, и видел Фёдор, как слепая гнев и ярость стихает в душе Иоанна. - Ежели бросите нас на погибель, – произнёс Фёдор в абсолютной тишине, - так тому и быть. Нет у нас надежды иной. Но как верный слуга, как раб ваш, великий Иоанн, молю вас – за всё отечество молю – не остави нас. Служители святой обители боялись проронить хоть слово. Мёртвая хватка, с которою держал государь Басманова в мгновение распустилась. Иоанн перевёл взгляд свой на святые образа. Фёдор меж тем вновь вытер кровь с рассечённой губы своей. - Отче! – воскликнул Иоанн, расправив руки свои. – О, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо меня! Не моя воля, но Твоя да будет! - Аминь. – прошептал Фёдор, склонившись в земном поклоне пред царём, но голос тот донёсся до слуха государева. … Когда дверь собора отворилась, пятеро бояр, а более их всех Алексей Басманов устремили взгляды своим на крыльцо церкви. Воевода тотчас же нахмурил брови, видя кровь на лице своего сына, однако весь вид Фёдора, говорил о тихом, но величественном торжестве. - Мы возвращаемся в Москву. – объявил юноша. Бояре в недоумении меж собою переглянулись, но следом за Фёдором на пороге церкви явилась величественная фигура Царя Всея Руси. … Ударили морозы, пронзили когтями ледяными реки да озёра. Народ честной тянул работу, коия оставалась на зиму весь год. Кто шёл на рынок, кто праздно слонялся по дворам да проулкам, точно зевака. Один такой мужик с выражением лица пустым и унылым, слонялся вдоль рынка городского. Да зазевался мужик – чуть под копыта лихого наездника не угодил. - Государеву волю слушать велено! Государев указ! – провозглашал всадник тот. Немало таких наездников в тот морозный день бороздили столицу и другие города Руси, а всё для того, чтобы собрать народ честной на площади за зачитать волю царскую. Не знали люди, что значили слова из указа государева. Да и гонец, как бы ни старался надрывать горла своего слабого, надышался студёным воздухом. Оттого слова указа едва ли слышно было. Да и народ всё галдел в общем беспорядке. Неясно было ничего толком, токма если очень уже напрягать слух свой, али родиться востроухим. Ясно был лишь то, что ныне государь учреждает земщину да опричнину, и будет нынче иной порядок во всём Царстве Русском.