XIV. (1/1)
Из темноты стали выныривать крики. Обрывки разговоров. Грубая немецкая речь. Лес. Следы крови на снегу... Вдруг все завертелось, закружилось, жестко утаскивая за собой. Выстрел. Громкий лай собак. - Kaiser! Henker! Faß!.. - Франция еще не ваша страна... - Да! Я люблю ее!.. - Auf!.. - А сейчас я убью и тебя!.. - Ну-с, попробуй... - С удовольствием... Снова выстрел, который стал уже начал отдаляться, проносясь где-то вдали... - Наташенька, сестричка! Прости меня, пожалуйста... - Ничего, братик... Все хорошо... Белобрысый парень, вдруг пошатнувшись, падает на колени, и в его глазах девушка успевает заметить испуг. Сквозь белое одеяние паренька, на груди, медленно проступало алое растекающееся пятно. - Ив... Иван... Иван! Иван!!! – Заорала девушка, и тут... смех. Знакомый, жесткий, холодный. Но откуда он доносился было неясно. Казалось, он полностью заполнил все пространство. Все темнело. Руки судорожно сжались. Темнота все сгущалась, а смех никак не прекращался. Вот Иван все еще испуганно смотрит взглядом загнанного зверя, а пятно на груди все увеличивается и багровеет. Вот-вот парень, уже не в силах стоять на коленях, кажется, рухнет вниз... Он что-то шепчет, и на его губах появляется привычная добрая улыбка. - Наташенька.., - покачнувшись, Брагинский падает лицом вперед. - Братик! Ива-а-ан!!! – Слезы вновь дали о себе знать... Беларусь резко распахнула заплаканные глаза. Где она? Неужели уже... дома? Оглядевшись, девушка издала огорченный стон. Та же знакомая обстановка, то же знакомое кресло, прямо перед кроватью огромное зеркало. Хоть свет в комнате не горел, предоставляя лишь лунное освещение, Наталья четко помнила расположение каждой вещи и предмета. Она медленно все вспоминала. Выстрелы, француженка, погоня, собаки, Крауц, крики, Вагнер, вопли, удар, а потом сплошная темнота... Нет! Она вновь вернулась в свой ад! Неужто это ее проклятие? Голова жутко раскалывалась, и, казалось, сейчас взорвется от боли. На лбу, наверное, точно есть здоровенный синяк от «нежного» столкновения с деревом. А еще опять было холодно - ее снова била дрожь. Девушка нащупала включатель на небольшой лампе, и комнату заполнил мягкий свет. Но, бросив невольный взгляд на огромное зеркало перед ней, Наталья сразу же отшатнулась и в немом шоке зажала рот рукой – большими красными буквами на зеркале было четко написано: «Du wirst nicht entkommen»*. Проведя два с половиной месяца в немецком плену и порой слушая речь Людвига, Арловская уже понимала определенные слова. А особенно эти четыре, которые всегда повторял ей ее «любимый» ублюдок. На ломаном немецком девушка четко прочла фразу вслух. Краска, которой была сделана надпись, слегка стекала вниз. А вообще, краска ли это? Или, может..? Беларусь еще раз вгляделась в надпись и от неожиданной догадки ахнула. - Что? Дошло, наконец? – Донесся до нее знакомый ироничный и одновременно ледяной голос. - И прочла ты правильно. Только еще бы над произношением поработать... Людвиг, прислонившись к стене напротив, с другой стороны от зеркала, стоял со скрещенными руками на груди. С высокомерной улыбкой он смотрел на свою жертву сверху вниз, и от этого девушка ощущала себя совсем крохотной и ничтожной. И как же она раньше его не заметила? Арловская не могла произнести ни слова, но кое-как выдавила: - Кровь? - Моя. – Подтвердил Крауц. – Она же должна была тебя хоть как-то порадовать, не так ли? Так метко выстрелить! Браво! – Немец явно издевался. – Но я, почему-то, вижу лишь разочарование в твоих... глазах, - сделав самое расстроенное в мире лицо, Германия «отлип» от стенки и медленным шагом направился к девушке. - Не подходи ко мне, тварь! – Крикнула та, отползая к самому углу противоположной стороны кровати, чуть ли не вжимаясь спиной в стену. И вновь то ощущение загнанного зверя в клетке. Германия хмыкнул и усмехнулся. - А как ты звала своего никчемного братика! Ах, это было так... мило, - расплывшись в еще большей улыбке, Людвиг вмиг преодолел нужное расстояние, присаживаясь на кровать. - Мразь, - процедила Беларусь, попытавшись переползти кровать, но моментальная реакция Крауца – и Наталья скривилась от боли в руке. - Тише-тише... Бежать нет смысла... Хотя для России побег сейчас играет чуть ли не решающую роль.., - хитро проговорил немец, понижая голос, сидя почти вплотную к Арловской и переходя на шепот.Заметив, что она дрожит, Людвиг выудил из-под своего армейского кителя флягу, открыл ее и, протянув здоровую руку к затылку девушки, второй рукой приставил горлышко фляги к ее губам. Беларусь, естественно, снова начала упираться и дергаться. Спустив руку с затылка ниже - на шею, - и нащупав там болевую точку, Крауц, не колеблясь на нее надавил. От боли девушка открыла рот, а Людвиг живо наклонил флягу, вливая ее содержимое в Наталью.Жгучий, как огонь, и противный напиток, попадая в рот, чуть ли не разъедал горло. Но как-никак девушка была вынуждена глотать эту гадость, кривясь и жмурясь. - Это шнапс, - ответил немец на немой вопрос. – Ну все, хватит пить. Убрав шнапс ото рта и руку от шеи Арловской, Людвиг спрятал флягу обратно в пиджак. Впервые, думала Наталья, за все время ее тюрьмы, Крауц принял верное решение – остановился вливать в нее эту дрянь. Но вскоре эта «дрянь», разливаясь по телу, начала согревать, и девушка все меньше и меньше чувствовала себя ледышкой.- Россия – труп, - вдруг резко подавшись вперед, прошептал Германия. - Что?! – Темно-синие глаза Беларуси расширились от ужаса. А голова заболела еще сильнее, словно кто-то сжимал ее в невидимых тисках. - А то, - полностью приблизившись к девушке прошептал Крауц. - Твой брат – труп. А потом, шевеля губами, передал всего-навсего одно слово: - Революция. Ее лицо исказилось невыразимым страданием. Она прекрасно знала, что это такое, когда обозленный и уставший народ, толпа, начинает переворачивать страну, ломать стереотипы и рушить законы. О Боже! Как же мучается сейчас ее братик, ведь люди буквально съедают его живьем! И это еще не все. Каким бы не был слабым Германия, Россия в такой ситуации в десять раз слабее его. Нет, может даже в сотню, если не в тысячу. Наталья уже никак не могла спасти брата, и от этого еще больше хотелось забыться. Ее вновь начали душить слезы. Ведь это ужасное чувство – когда не можешь помочь близкому и родному тебе человеку. Хотя разве что... Пусть этот шаг и станет ее позором, пусть он поставит черное пятно в ее жизни, которое будет все время напоминать о себе мучениями совести и многочисленными истериками, но может хоть так она сможет как-то помочь Ивану или даже спасти его. Посмотрев взволнованным взглядом прямо на немца, девушка принялась живо шептать: - Пожалуйста, Германия... Пожалуйста, не трогай братика. Оставь его... Он... он сейчас очень слаб. Он... не в состоянии с тобой уже бороться... «Да она сама неосознанно следует моему плану», - пронеслось в голове у Крауца, и он спокойно, но хитровато произнес, провоцируя ее дальше: - Так чем же не прелесть? Я его легко сломаю, согнув его гордую спину! - Прошу, Людвиг, не надо. Помилуй его. «О, уже по имени назвала. Прогресс!», - втихаря усмехнулся немец, а сам непоколебимо отчеканил: - Казнить – нельзя помиловать.- А я думала, ты воин, Германия, - презрительно хмыкнула Беларусь. - А чем я не похож? - Настоящие воины не добивают других, потерявших свое оружие. А ты – так... - Ахахах, ну и что мне с этого? Что мне до твоих слов? Я своих решений не меняю, - прошипел Крауц. Девушка сверлила его взглядом. - Прошу, Германия, - вновь шепотом начала она, и, немного поколебавшись, неуверенно коснулась здорового плеча немца, - прошу, умоляю... Перестань отправлять свои войска на моего брата. Пальцы девушки все еще неуверенно заскользили вверх, касаясь шеи Людвига, а затем и его щеки. Крауц хитро сощурился. «Девчонка-то оказалась очень сообразительной!» - Хорошо, я подумаю, - вяло и как бы, делая одолжение, протянул он, замечая, как девушка убрала руку от его щеки, немного облегченно выдохнув. Однако следующая фраза немца заставила ее вновь приобрести выражение панического ужаса. «Естественно! И не делай такое лицо! Ну, в самом деле, не думала же ты так просто своего добиться?!» Шепот Крауца, показался ей очень громким в просторной комнате: - Только попроси меня. - Гер... Германия, я.., - тихий и робкий лепет сорвался с губ Беларуси. Она смотрела на Людвига безумным испуганным взглядом, понимая, чего он от нее жаждет. Она, только положив тогда руку немцу на плечо, знала на что идет. Но когда сам Людвиг выдал эту фразу, у девушки еще больше все съежилось внутри. - Я неясно выразился? Тогда повторю. Попроси меня. Нежно, мягко, хорошо, и может тогда я уведу войска от России. Ты ведь этого хочешь? – Крауц улыбался, однако в отличие от глаз Беларуси, его взгляд бегал по ее телу. Хоть та и была в одежде, все же поспешила сжаться. – Хм. Ну ладно. На нет – и суда нет. Немец начал подниматься с кровати, но Наталья схватила его за руку, удерживая. Людвиг повернул голову и нарочито сделал высокомерное выражение лица. - Ну?- Германия, стой... - Ну, чего ты хочешь? - Медленно он вновь опустился перед девушкой на кровать. Арловская колебалась. Она хотела помочь брату, но опять совесть спорила и осуждала ее за такой метод. Это невыносимо, однако волнения за брата сводили ее с ума.- Чего ты хочешь? – Повторил Крауц, всматриваясь в лицо Беларуси. Прикрыв на минуту глаза, как будто смирившись с положением и собираясь с силами, девушка вскоре твердо, но тихо произнесла: - Тебя.____________________________* «Du wirst nicht entkommen» (нем.) - Тебе не сбежать