Глава 5. Детский смех и сломанные души. (1/1)

Прохладные струи воды, стекающие по телу, немного успокаивают тошноту и головокружение, усилившиеся минут десять назад. Вода чуть теплая, напор слабый, но другого тут добиться не получается, сколько ты эти краны не выкручивай.Откидываю голову назад, подставляя шею и плечи под душ, устало водя руками по коже.Перед глазами встает безумное лицо той самой старухи, набросившейся на меня после завтрака, цепляющейся своими тощими руками в мои запястья. В ее глазах стояло самое настоящее безумие, ее персональный Ад, затягивавший и меня. Она что-то кричала, просила, угрожала, но слова ее были непонятны, не доходили до моего сознания, облетая его стороной. Кажется, что-то про ребенка.От попытки вспомнить ее слова, голова снова начинает покалывать, тягуче-сильно, раздражающе растекаясь под висками. Открываю глаза и устало смотрю на свои руки с едва проступающими синяками на запястьях и небольшими царапинами.Едва эту женщину удалось оттащить от меня, меня вырвало. Даже не понятно было, от чего: от боли, от страха, от отвращения..Провожу рукой по мокрым волосам, слегка отжимая воду, закрываю кран. Пора выходить, иначе ждущая за дверью медсестра вломится сюда и будет пристально следить за каждым моим движением.

Делаю шаг в строну моих вещей и полотенца и чуть не падаю на мокрый кафель душевой: мимо меня словно что-то проносится, проскальзывая мне за спину. Я чувствую шевеление воздуха вокруг моего тела, словно кто-то мечется в паре сантиметров от меня. Его горячее дыхание опаляет мой затылок, и я испуганно поворачиваюсь, ожидая увидеть хоть что-нибудь. Передо мной, как и ожидалось, никто не стоит. Но теперь уже я слышу звуки, словно кто-то шлепает мокрыми ногами по полу сзади меня, там, где лежат полотенца.Становится страшно, температура в комнате словно резко спустилась к нулю. Быстро оглядываюсь по сторонам, пятясь к стене, прижимаясь к ней спиной. Стараюсь сделать свое дыхание как можно тише, незаметнее, вслушиваясь в тишину. Я не слышу никаких звуков, кроме собственного пульса в ушах. Прикрываю глаза, закусывая губу и надеясь, что это пройдет. Только не сейчас, не посреди дня, когда в любой момент меня могут застать здесь, в припадке, сочтя, что моя болезнь усиливается. Только не это.Тишину нарушает тихий детский смех совсем рядом со мной. Я чувствую, как крохотные ручки скользят по моему впалому животу, обхватывают меня за талию. Я чувствую, словно ко мне прижимается детское тело. Этот ребенок смеется, что-то шепча, наглаживая мой живот.- Не смотри на меня.. – доносится до меня его детский голос с искрящимися радостными нотками. Мне страшно, мои руки сжимаются в кулаки, но я не могу ничего поделать, не могу двинуться. Нужно открыть глаза, увидеть его, и тогда, возможно, он уйдет.. Эта мысль кажется мне спасительной, единственно-правильной, отчего я со всех сил стараюсь разлепить в миг потяжелевшие от страха веки. Руки с силой упираются в крохотные плечи, больно сжимая и тут же отталкивая ребенка от себя. Дрожащие колени подкашиваются, и я сползаю по стене на пол, медленно открывая глаза, все еще боясь того, что я смогу там увидеть. Но передо мной ничего нет. Душевая пуста, только в противоположном конце помещения раздается шлепанье босых ног по кафелю и звук хлопнувшей двери. И все.Облизываю в миг ставшие сухими губы, опираясь рукой за стену и пытаясь подняться. Мне все еще страшно.****Сижу на кровати и вытираю волосы полотенцем, растирая их. Мысли лениво протекают у меня в голове, не останавливаясь на чем-то конкретном. Неделя. Прошла уже целая неделя в этом месте. Неделя, за которую мне почти удалось привыкнуть к этому месту, к девушкам с психическими отклонениями и периодическими припадками. Время тянется медленно, лениво, неимоверно скучно. Оно протягивается через весь день, останавливаясь на скучных разговорах с остальными ?заключенными? или бессмысленными разговорами с лечащим врачом, плавно перетекая в почти бессонные ночи, наполненные цепким страхом, неясными снами с воспоминаниями о убийстве Курта, беззвучными слезами сквозь стиснутые кулаки. Каждое утро этой недели начиналось с моего вопроса у врача о том, сколько сейчас времени, какой сейчас день недели и число месяца. Я стараюсь не теряться во времени, чтобы не утонуть в трясине этого места. Это место слишком затягивающее своей безысходностью, серостью, заторможенностью. Сейчас, вспоминая ритм города, пульсацию жизни за пределами этих чертовых стен, мне кажется, что это место словно вырвано из времени, из течения жизни, полностью лишенное каких-либо событий. Мне кажется, скоро я начну сходить с ума, не выдержав этой давящей безысходности и не покидающего меня не на минуту страха.А с ума я действительно могу сойти. Мне сложно вспоминать, что происходило вчера, но я отчетливо помню каждый ночной шорох, каждый свой сон, пронизанный ужасом той ночи, цепким страхом, растекающимся в крови с каждым Его приходом.

Я устало прикрываю глаза, зарываясь лицом во влажное полотенце. Сегодня понедельник, четвертое марта. Ровно месяц со смерти моего Курта. Месяц, наполненный болью, страхом, сопровождаемый нескончаемым головокружением и чьим-то взглядом, таким холодным, язвительным, переполненным усмешкой.От мыслей становится как-то горько, больно. Глаза начинает покалывать от непрошеных слез, в горле застревает тугой ком. Курт, мне тяжело без тебя. Я не могу без тебя. Казалось бы, я привыкла, но.. Я не могу. Я ломаюсь, сгораю заживо, словно соломенная кукла. Я хочу перестать думать о тебе, но каждый сон напоминает мне о событиях той ночи. Я хочу попытаться жить дальше, с начала, но время в этом месте словно остановилось, застревая на одном и том же месте. Мне больно. Противно. От себя, от своей слабости, безвольности. Мне противно от жестокости моего сознания, вновь и вновь рисующего мне твою теплую улыбку, твои шоколадные глаза с искорками света, теплого, лучистого. Я не могу забыть запах твоих волос, помня каждый его оттенок. Я помню каждую нотку твоего чуть хрипловатого голоса, с такими нежными интонациями. Я скучаю по твоему теплу, всегда согревавшему и успокаивавшему меня.

Курт, я хочу жить дальше, но мне так сложно. Я не могу без тебя. Я не хочу без тебя. Я бы отдала все на свете, чтобы вернуть тебя.Слезы катятся по щекам, плечи вздрагивают в тихих рыданиях. Мне больно. Мне холодно, мне одиноко. Чувствую себя потерянной, ненужной, забытой.

- Курт.. – срывается с моих губ, а вслед новая порция всхлипываний и рыданий.Где-то под сердцем жжет, горит, не давая покоя. Словно оттуда вырвали что-то важное, оставив рваную рану. Я почти ощущаю, как кровь сочится и неровных краев, как пульсирует боль в этом месте. Боль внутри кажется яркой, огненной, незатмимой ничем, кроме склизкого страха, пестрыми струями растекающегося в сознании. Вокруг меня, словно в серовато-сизом тумане, струятся будни, обходя стороной. Вокруг слезы от безысходности, крики чьих-то мук, ломающиеся мысли, разбитые чувства – все это обходит меня, оплетая вокруг, стараясь проникнуть в эту рану, оставленную смертью любимого, раздирая ее края, делая ее шире настолько, что уже трещинами идут ребра, раскалываясь под этим напором. Бетонная клетка лечебницы закрывает меня куполом от остального мира, становясь все теснее, сжимая, прокалывая торчащими из нее кусками арматуры в виде постоянно наблюдающих врачей и медсестер. Меня рвут эмоции изнутри, раздирая на части, раскалывая кости, смывая грани, растягивая кожу. Меня сдавливают врачи, подавляя восприятие своими извечно горькими или безвкусными лекарствами, сжимая ледяными взглядами, обжигая бесстрастными диагнозами.

От всего этого хочется кричать, но я, как всегда, не могу, беззвучно открывая и закрывая рот, сгорая изнутри, хрипя от боли.Внезапный лай собак где-то за окном перетряхивает сложившуюся картину, плавно выводя к реальности.Я вздрагиваю и открываю глаза, обнаруживая себя лежащей на кровати и прижимающей к себе все то же влажное полотенце. Кажется, я задремала, даже не заметив этого. Прикрываю рукой рот и зеваю, садясь на кровати.Зря: стоит мне сесть – и низ живота начинает покалывать, стягивать. Боль терпима, но далеко не приятна. Она кажется раздражающей, непонятной. Внутри меня зарождается чувство, что я что-то делаю не так, что я делаю что-то недопустимое. Словно кто-то сильно обижен на меня. Кто-то бесценный.Я недоуменно передергиваю плечами, отгоняя совсем уж глупые мысли: ничего подобного я не делаю, да и обижать мне сейчас точно некого.Встаю на ноги и чувствую слабое головокружение. Тихими шагами иду в сторону ординаторской, придерживая болящий живот рукой.Заглядываю за дверь, неловка стуча. Одна из медсестер, в чью смену я сейчас попала, была полной женщиной лет 30, всегда вежливой, ненавязчивой.- Что-то случилось, мисс Нона? – она ко всем обращается исключительно по именам, но с ее вежливым тоном и внимательным выражением карих глаз это никогда не звучит оскорбительно. Я привыкла.- Да. Можно мне таблетку обезболивающего? Живот побаливает.- Да, конечно. – она довольно ловко встает со стула, начиная копаться в лекарствах. – В Среду к нам приедет врач на ежемесячный медосмотр. Не забудьте упомянуть ему о своих проблемах с животом. А то что-то у вас с ним не в порядке: то тошнота, то боли. – она вежливо улыбается протягивая мне одну таблетку и стакан воды. В ее обязанности входит проследить, чтобы я ее выпила. Чертовы меры предосторожности.Я кладу таблетку на язык, запивая водой, глотаю, после чего открываю рот и показываю, что действительно ее проглотила. Чертовы правила.Выхожу из кабинета, вежливо попрощавшись, медленно плетусь в сторону комнаты. Внутри застревает тревожное чувство, что я делаю что-то недопустимое. Руки слегка подрагивают от начинающейся паники, но я стараюсь подавить это необоснованное, на мой взгляд, чувство. И вновь зря: стоит мне только дойти до комнаты и сесть на кровать, как к горлу подкатывает тугой ком тошноты, настолько сильный рвотный позыв, что я тут же подскакиваю и едва успеваю добежать до туалета. Забегаю в туалетное помещение, распахивая дверь первой попавшейся кабинки и падаю на колени перед белым керамическим. От завтрака у меня в желудке и так ничего не осталось, так что вышел только этот злополучный стакан воды и желудочный сок. До чего же мерзко!Тщательно полощу рот водой из под крана, стараясь избавится от горечи во рту. Практически тщетно, конечно, но все же. Тошнота прошла так же резко, как и появилась. Мне начинает казаться, что у меня в животе сидит маленький злобный гном, специально создающий боли и провоцирующий на принятие таблетки, чтобы потом благополучно отправить ее в унитаз. Раздраженно сплевываю воду изо рта и закрываю кран.****Наконец-то пообедав, я сижу в холле, слушая очередной интересный рассказ Мэри – девушки, с богатым воображением и настоящими дикторскими способностями, всегда веселой и улыбающейся. Слушая новую смешную историю, которую она, скорее всего, на ходу и выдумывает, я наблюдаю за смешно дергающимися кудряшками, за активной и живой мимикой, за красочной жестикуляцией. Она всегда рассказывает увлеченно, чувственно, ярко. Так, словно на самом деле пережила это все.Иногда мне даже не верится, что этой девушке неплохо досталось от жизни, что она здесь не просто так. Если бы она, как всегда добро усмехаясь, сказала бы, что она здесь просто потому, что за пределами этой больницы скучно, я бы тот час поверила ей, ни разу не усомнившись.

В памяти всплывает, как однажды, сидя в просторной беседке на очередной вечерней прогулке, она рассказывала мне и еще парочке незнакомых пациентов то, как она оказалась здесь. Помню слабый свет почти закатного солнца, падавший на ее лицо, оттенявший его каким-то волшебным оттенком. Она тогда говорила немного приглушенным голосом. Привычная ее улыбка казалось натянутой, с толикой грусти.Когда-то давно, когда она еще жила в мире – так она называет жизнь, за пределами больницы – у нее был парень. Самый обычный, заурядный даже. Но с ним было весело, легко. После окончания старшей школы она поступила в университет, на издательское дело. Парень же устроился работать помощником механика в автомастерской на соседней улице. Не сильно доходно, но чтобы снимать однокомнатную квартирку на окраине города им хватало. Жизнь у них была тихая, но веселая. Она тогда даже не задумывалась о будущем.И вроде все было хорошо, пока однажды, вернувшись домой с учебы, она не обнаружила записку, прикрепленную к зеркалу. Он просил не винить его ни в чем. Говорил, что неимоверно благодарен ей за чудесную совместную жизнь. Просил прощение, что так с ней поступил.. И, наконец, что больше так не может. Что он нашел подругу и уехал с ней колесить по стране, что ему наскучила такая жизнь, что он не хочет себе такого серого будущего.

Когда он метнулась вглубь квартиры, то обнаружила, что он собрал все свои вещи.Она переехала жить к родителям. Время шло. Сомнительные знакомые, беспорядочные связи, извечные попытки забыть его, выбросить из своей жизни. Она забросила учебу, стала напиваться до чертиков, загоняясь травой с почти незнакомыми людьми, отдавая свое тело, еще сильнее терзая свою душу.

Очередной скандал матери дома, измученной такой резкой переменой в дочери, и она убежала на улицу, босиком бегая по улице. Тогда она и встретила Его. Свой Свет, своего Бога, свою Надежду. Она не может описать, как он выглядел, говоря лишь то, что он был прекрасен. Он принимал ее, обещая ей поддержку, появляясь в самый нужный момент в самых неожиданных местах. Постепенно она возвращалась к нормальной жизни, забрасывая алкоголь, разрывая все сомнительные связи. Взялась за учебу. Он поддерживал, успокаивал, придавал сил жить. Платой за свою помощь он считал то, что иногда, прогуливаясь по улицам, он говорил, как здорово было бы убить того или иного прохожего. Она охотно поддерживала разговор, считая это всего лишь небольшой его странностью, вместе с ним придумывая наиболее изощренные способы убийства.Это все было невинной забавой, пока однажды, зайдя в спортивный магазин, чтобы купить баскетбольный мяч в подарок к скорому дню рождения ее любимого племянника, он вновь не затеял с ней этот разговор. Речь шла о об убийстве от многочисленных ударов тупым предметом.

- А как бы это было? – смеясь говорил он, но взгляд его оставался серьезным. И тогда она всерьёз взяла биту и забила проходившего мимо случайного покупателя. Насмерть. Подбежала охрана, но она, каким-то чудом, умудрилась прорваться и забежать в кладовку, где прятались два продавца. Их смерть настигла почти сразу, почти не мучая.Потом, когда следствие пыталось найти ее Бога, соучастника убийства выяснилось, что его нет. Он не был записан ни на одной из камер, никто из соседей или родителей не видел, как он приходил к ней. Нигде не было его следов.Вспоминая и рассказывая все это, она, с грустной усмешкой, добавила, что и сама толком не знает теперь, был ли он на самом деле, этот ее Бог.От мыслей меня отвлекает внимательный взгляд со стороны Клары и Мэри, явно спросивших меня о чем-то и ждущих ответа. Я натянуто улыбаюсь, извиняясь, и честно признаюсь в том, что задумалась и прослушала, в конце добавляя свою жалобу на постоянную головную боль и тошноту.Их странные понимающие взгляды меня немного пугают.****Керамический нож с вьющимися вокруг него голубоватыми клубками дыма проникает вглубь вскрытой грудной клетки и живота, кромсая органы, превращая их в кровавое месиво.

Я наблюдаю эту картину, и мне снова страшно, снова я не могу пошевелиться от ужаса. Мое тело сковывает боль, пронзающая каждую клеточку тела. Низ живота болезненно тянет, горит, словно из меня вырвали кусок мяса.Сердце бешено стучит в висках, кровь приливает к нервам, обжигая их, деля еще чувствительнее. Боль кажется невыносимо сильной, страх паническим, животным, яростно бушующим в сознании, смешивающимся с горящей ненавистью к Нему. К Нему, посмевшему сотворить такое с Моим Куртом, со мной, разбивая наше будущее, ломая мою жизнь, мои чувства, мою любовь. Я ненавижу его каждой клеточкой своего тела, каждой точкой сознания. Ненавижу, как и боюсь. Страх ледяной, обжигающий, искрящийся в венах, студящий кровь. Боль, ярость, животный ужас – все это рвет меня на части, убивая изнутри, раздирая тело, сознание.Кровь из раны хлещет потоком, органы превращены просто в фарш, а я наконец разрываю нити оцепенения, раскаленной сталью сжимавшие в себе мой крик, не дающей вдохнуть.Из воспоминаний меня вырывает резко, стремительно, оглушая моим же криком.

Грудь яростно вздымается в испуганном дыхании, сбитом, судорожном. Волосы прилипли к взмокшим от пота вискам, закушенные кубы начинает жечь болью.Устало сбрасываю одеяло, стараясь прийти в себя, успокоиться. Этого нет. Это только сон.Мысли более-менее приходят в норму, мозг начинает обрабатывать поступающую информацию. За соседней стеной слышится истеричный плачь, переходящий на крик, на хрипы, на извинения.

В соседней от меня комнате находится Меринда, 42х летняя женщина, утопившая своих дочерей в неизвестном приступе. Клара рассказывала, что иногда, по ночам, к ней возвращается рассудок. Она начинает осознавать, ЧТО сотворила со своими дочерьми.Я вновь закусываю губу, накрывая голову подушкой. Слышать ее боль невыносимо, как невыносима боль каждой из нас. Наше безумие сломало нам жизни, судьбы. Все мы, хоть на миг, но видим просвет в нем, вспоминая, что с нами происходит, и от этого становится невыносимо больно.

Ужасно больно находиться в бетонной коробке с людьми, погрязшими в своем безумии, утонувшими в своей боли, среди изуродованных душ моих соседей по блоку.Странное тепло зарождается где-то внизу живота, растекаясь теплыми волнами к сердцу, успокаивая, затягивая в спокойный сон, не давая проснуться до утра, закрывая собой всю внешнюю боль и безысходность. Знакомое чувство умиротворения, очень похожее на присутствие Курта, но я не успеваю заметить это, погружаясь в спокойный сон.

Добрый вечер. Снова я.

Торопилась выставить эту главу. Она, кстати, вышла по объему чуть больше, чем предыдущие.Сразу хочу сообщить одновременно хорошую и нехорошую новость:Я во вторник уезжаю отдыхать ровно на две недели, вернусь 20го.Возможность писать главы у меня, возможно, будет, но выставлять я их точно не смогу.Мало вероятно, что я смогу написать еще одну главу до своего отъезда, так что эта, скорее всего, будет последней главой перед моим отъездом.Извиняюсь, что так затормаживаю продолжение ._.п.с. если кто-то это еще читает, помимо 3-4 человек, оставляющих отзывы и\или пишущих в личку свое мнение о работе, то, пожалуйста, отзовитесь хоть одним комментарием.Просмотров значительно больше, чем людей, хоть как-то уведомивших о своей заинтересованности.Согласитесь, что писать, зная, что твоя работа почти никого не интересует - немного грустно?Вот потеряю я интерес, и все, грустьпечаль.Ладно, что-то меня уже не туда несет, срочно спать.Всем сладких снов ^-^