Глава четвертая (1/1)

Дневник Элены дель Кастильо и ГарсияБлизится рассвет. В нашем доме не спят. Уже не первый час я слышу за стеной мерные шаги Алехандро. Я знаю, что он, как и я, ждет рассвета с нетерпением и тревогой. Рассвет — это час, когда возле губернаторского дворца сменится караул. Час, когда можно безопасно проскользнуть в город — или выбраться из него незамеченным. Сегодня ночью регулярная стража спугнула лазутчиков у покоев губернатора. Алехандро постарался увести большую часть солдат за собой и возвратился домой, проблуждав несколько часов в полях. Хоакин до сих пор не вернулся. Я не решаюсь пойти туда, откуда несутся размеренные звуки шагов, и посмотреть в глаза своему мужу. Рассвет сперва прорезает горизонт белой полосой, затем затопляет розовым маревом и неспешно уступает место прозрачной синеве. Шаги уже давно не слышны. Вместо них снизу несется ржанье коня — а потом стук дверей и резкие крики. Алехандро в дорожном костюме появляется на пороге моего будуара, злой, точно пес, просидевший день на цепи. За окном уже совсем светло.— Ты б его видела! — возмущенно шипит мой муж. — Сияет, как кот на масленицу!Но под маской злости прекрасно видно, как он счастлив. Счастлив, что все обошлось. Постепенно наш дом затихает.Дневник Аны Корсо де АлькесарБросив перо, я поняла, что заснуть не смогу. Полная луна — она всему виною. Окно стояло распахнутым, и полог не стали опускать из-за жары — луна светила прямо в мою постель, дразня и маня за собою.Накинув платье, я выбралась в сад. Папа, бедный мой папа, знал бы ты, как предала тебя этой ночью твоя бесстыдница-дочь!Крики — они неслись с улицы, с той стороны, где расположены покои отца. Там, за углом, преследовала кого-то ночная стража. Повинуясь слепому наитию, я отворила заднюю дверь сада. Темная тень появилась из-за угла, как неровный осколок ночи. Мне бы спрятаться, убежать, захлопнуть калитку, но я стояла и ждала, пока он не проскользнул мимо меня — в наш сад. Через миг в проулке показались солдаты. Я узнала их капитана, но волкам сегодня суждено было остаться без добычи. Калитка захлопнулась, и лишь кусты ромний закачались возле ограды. Я долго медлила, прежде чем обернуться. Но мираж не рассеялся, не исчез среди зарослей плодовых деревьев, не развеялся в воздухе у меня на глазах. Точно так все было в романах, что читали когда-то мы с Эленой: лунная ночь, незнакомец в маске, погоня и девушка, отворившая ему дверь. Только этого человека я знала.Точно так уже было больше года назад: те же страшные, горящие диким огнем глаза смотрели на меня теперь сквозь прорези в полумаске. То же хриплое, тяжелое дыхание. Слуги спали, и я — в саду. Положение выходило не просто двусмысленным, оно было чудовищным. А по его щеке текла кровь...— Вы ранены? — я протянула руку. Быстрым, резким движением он перехватил мое запястье. Ах, какие же отчаянные глупости я совершала одну за другой!— Что теперь? — спросил он настороженно. — Позовете домашнюю стражу?Господи, как безумно я боялась его! Страх придавал дерзости.— Я бы выдала вас еще на балу, если бы хотела предать... Хоакин.Резко выдохнув, он рывком вцепился в мое плечо. Кисть другой руки занемела в его хватке. Я закричала. Тихий крик потонул в густых зарослях сада.— Почему? — прошептал он, склонившись над моим лицом. Он не мог не видеть, что я плачу. Рука дрогнула на моем запястье.— Уходите! — всхлипнула я и рванулась. Он отпустил. Я не ожидала и оттого едва не свалилась в траву, тяжелую от ночной росы. Собрав силы, я подхватила полы ночного платья и пустилась бежать; слезы душили меня. Позади было тихо. Первые звуки шагов заставили было поверить, что он уходит, но то оказался всего лишь обман слуха: шаги приближались. Сильные руки остановили мой бег, удерживая надежно, но мягко. Я попыталась вновь закричать... и не смогла.— Ана, прошу…— Уходите! — взмолилась я. — Прошу вас, я никому не скажу! Неужели вы не верите мне?— Верю. Уйду. Вы... простите меня. Я… скорее бы умер сам, чем позволил кому-нибудь вас обидеть.Я подняла взгляд, он был без маски. Что-то непонятное мне, но не пугавшее больше промелькнуло в глубине его глаз. Я смежила веки — и шагнула к нему. Ладонь, осторожная и неловкая, опустилась мне на затылок, приминая волосы, точно пытаясь утешить ребенка. — Боитесь меня? — спросил он сдавленно, запутываясь пальцами в небрежно заплетенных на ночь прядях.— Нет, не боюсь!Эта ночь пролетела, как сон, в тихом шепоте спящего сада, словно слезы звенел ручей, и заря алела, как румянец на моих щеках. Старые тропинки расстилались под ногами ковром, а я говорила и говорила, уж не помню о чем, точно боялась хоть на секунду умолкнуть. Он молчал, только взгляд его оставлял на моих щеках ожоги румянца. Незаметно погасли звезды, первая птица рассыпала над зарослями свою трель, а я все боялась отпустить его руку. Боялась, что он уйдет, что за стеной его ждут солдаты, что не вернется больше и что все это было лишь сном, ведь не похоже это было на правду.Когда он обнимал меня, страхи отступали, но как будто подстерегали поблизости, чтобы тут же вернуться вновь. Я тянулась ему навстречу, чтобы возвратить тот первый, украденный на балу поцелуй, а он пил с моих губ, точно мучимый жаждой, пил и не мог напиться.Разгоралась заря, и уже должны были подняться слуги, он просил возможности увидеть меня вновь, если только я это позволю. О, зачем я позволила! Или же, какое счастье... Я не спала ночь, но и сейчас прилечь нету сил. Я вся словно в огне. Отец за завтраком заметил, что я бледна, и беспокоится о моем здоровье. А я боюсь, что Кончита увидит лихорадочный блеск в моих глазах. Как же мне счастливо и как страшно… Святая дева, спасибо тебе, что он жив!Дневник Элены дель Кастильо и ГарсияПереговорить с Хоакином я, как и следовало ожидать, не успела. После полудня дон Эмилио Роблес Фрага устраивал пикник в честь рождения старшей дочери. Раз уж братья все еще были в ссоре, Хоакин выехал раньше, не дожидаясь пока меня соберут. Вечером я отыскала его у реки за неожиданным занятием: посреди настоящего цветника, сплошь из дочерей богатейших ранчеро округи, деверь мой увлеченно рассказывал о своих приключениях в Африке. Среди внимавших ему девиц я с немалым удивлением заметила Аниту. Сидя в траве рядом с Алисией Р.Ф., она выслушивала повествование, смеясь, пожалуй, заразительнее своих товарок. Былой враждебности не осталось и следа.В некотором отдалении от них, прислонившись к дереву и небрежно скрестив на груди руки, с немым вызовом наблюдал за этой сценой дон Рамон де Вильябранка, тот самый влюбленный юноша с бала, отпрыск одной из богатейших мадридских фамилий, последовавший в Новый свет за Мануэлем Корсо… или за его красавицей-дочерью. Дневник Аны Корсо де АлькесарАлисия, неугомонная, потребовала моего участия в скачках вдоль реки. Здешние излучины знакомы мне с детства, правда, прежде мне доводилоь бывать у них только с отцом. В какой-то момент я поняла, что мы с Крошкой остались одни среди зарослей. Веселые голоса Рамона, Алисии, дона Фернандо были слышны далеко впереди. Осторожно переступая по ненадежному берегу, Крошка спустилась к реке и сунула темный нос в воду. А я на ней — словно Европа на быке.Взгляд я ощутила, не видя, почувствовала всем своим существом и почему-то вовсе не подумала испугаться. Обернулась — это был он. Тоже верхом, он, как и прежде, не спускал с меня своих темных глаз, но в модном костюме для верховой езды совсем не походил на рыцаря из вчерашнего сна.— Добрый вечер, — решилась я. — Нас здесь никто не видит.Он направил коня ко мне. Темный гнедой, вершка на два выше Крошки, настороженно раздул ноздри, но, как видно, решив, что мы достойны доверия, тоже опустил морду к воде.— Вы не боитесь быть у реки одна. — Показалось мне, или в его голосе прозвучало осуждение? — Почему вы совсем ничего не боитесь?— Не говорите мне ?вы?, — окончательно осмелела я.Иногда даже больно, когда на тебя так смотрят. Я отвела глаза, потом опять взглянула на него и, наверное, чрезвычайно глупо улыбнулась.— У тебя глаза, словно у Мадонны, — вымолвил он, наконец опуская взгляд, — был у моей матери такой медальон.— Медальон? — Да. Святая дева с зелеными глазами. Отец ей подарил…Треск ломаемых лошадьми веток где-то совсем поблизости заставил меня отпрянуть.— Что с нею сталось, с вашею матерью? — тихо спросила я, когда мы выбирались назад на тропу.— Этого я так никогда и не узнал.Дневник Элены дель Кастильо и ГарсияПикник продолжал преподносить сюрпризы. Ана налетела на меня, будто маленький вихрь.— Рассердила я тебя вчера, Нели? Дуешься? Ну прости, прости меня глупую! Прости, сестренка, я всегда столько несуразиц творю. Сама не понимаю!— Да постой, смешная, куда ты меня ведешь?Мне не нравилось то, что сейчас происходит. Я теперь уже прекрасно знала, что то — вчера — были вовсе не глупости. А сегодня щеки Аниты покрывал лихорадочный румянец.— Посмотри, что я нашла! Старый дуб — мой дуб. Помнишь, точно такой был у нас в Андалусии?Я рассмеялась. Конечно, я помнила. Точно такой же корявый, развесистый дуб рос когда-то у поместья Монтеро. В его глубоком дупле мы, дети, прятали записки друг для друга.— Я все мечтала, чтобы мама оставила мне письмо. Ведь она же не может не глядеть за мною с небес. Посмотри, здесь тоже дупло! Если мне будет плохо — очень плохо — я тебе напишу. Ты ведь защитишь меня, Нели?Я обняла ее.— Ана, тебе нехорошо? У тебя глаза так горят.— Ах нет, Нели, мне хорошо, я диво как счастлива! Посмотри, какая красота!Дуб стоит на холме у излучины и сразу за ним берег круто обрывается — темная вода внизу. Вид пугающий, но величественный.— Отсюда бы прыгнуть, — сказала Ана очень серьезно. — Разбежаться и лететь долго, красиво, как ангел. Господь бы залюбовался и простил грешницу.— Что ты!— Нет, правда, Нели, если когда-нибудь я пойму, что так хорошо, как сейчас, уже больше не будет — приду на этот берег…Она вдруг расплакалась, и я прижала ее к себе, утешая. Господи правый, помоги понять, что такое с нею творится!***— Ана — большая фантазерка, — заметила я за завтраком. Хоакин кинул на меня быстрый взгляд.— Представь себе, Харрисон Лав и к ней сватался, — Алехандро скривился при этих словах так, будто услышал несусветную гадость.— Ана считала его чуть ли не людоедом, — я встала, отошла к боковому столику за лимонадом, не желая лишний раз беспокоить Чикиту. — Однажды она заявила мне, будто он держит человечьи головы в сосудах для вина в своем кабинете.На секунду за моей спиной повисла тягостная тишина.— А он и правда… — начал Алехандро как ни в чем не бывало.— …их там держал, — хрипло закончил за него Хоакин.Я быстро обернулась. Братья ошеломленно смотрели друг на друга.— Черт! — воскликнул наконец Алехандро, поднося руку к лицу. — И ты тоже?! Я их видел, — хмуро пояснил он в ответ на мой вопросительный взгляд. — Милейший капитан Лав как-то продемонстрировал мне вот его голову из своей коллекции. Я тогда и не понял, что это — воск.Лимонад показался мне ужасно прогорклым.— Губернатор тут ни при чем, — Алехандро наконец оторвал взгляд от стола и, как видно, решил сменить тему. — Я не сказал вам. Корсо сам не знает, кто похищает людей. Но и он тоже этого кого-то боится…***Семья наша собирается теперь лишь изредка, вечерами. Алехандро, не жалея себя, объезжает деревни, и все равно падре Фелипе рассказал уже о трех новых нападениях. Крестьяне судачат о разбойниках с севера, но уж слишком прицельны эти погромы для простых душегубов. Хоакин, уставая днем не менее брата, то и дело исчезает куда-то ночами, вызывая бессильную злость Алехандро. Чикита прячет за корсажем таинственные записочки, Милагрос давно не видно дома. Такой спокойный вечер, как сегодня, выдается нам не каждый день.Алехандро, Хоакин и Мигель нынче возились с маленьким Хоакинсито — обучали драться на кулачках. Что до меня, я предпочла бы, чтобы мой сын сперва научился читать, а уж потом сражаться, но муж мой снисходительно заявил, что к тем годам, когда человек овладевает грамотой, бойца из него делать поздно. Благоразумие не позволило мне спросить, какие годы имеются в виду. — Я завтра уйду, — уронил Хоакин как бы между прочим.— И не надейся! — парировал Алехандро и, недовольно косясь на меня, нехотя пояснил. — Дело есть.Хоакин нахмурил брови, но согласился слушать. Мигелито, признанный стратег нашей компании, расстелил на ковре карту провинции.— Губернатор, — деловито объяснил он, — хочет на время увезти дочь в поместье Ортега. Оно вот здесь.Я подвинулась ближе.— Губернатор явно боится, — тут же перехватил инициативу Алехандро. — И угрожают ему те же люди, которых ищем мы. И ровно за тем же. Они не знают, у кого это золото, но откуда-то знают, что оно есть. До гасиенды Ортега около двадцати миль. Кто сможет ручаться, что девушка со служанкой доберутся туда живыми? Даже под охраной солдат — мы все знаем доблесть здешнего гарнизона. Необходимо проследить за каретой. Ты едешь?Хоакин какое-то время задумчиво рассматривал карту.— Еду, конечно, — он тряхнул головой. — Только, сдается мне, ты не все знаешь.Они обменялись с Чикитой быстрыми взглядами.— Мне Бето сказал, — торопливо затараторила девочка, — новый прислужник сеньориты Корсо. Будет две коляски. В одной поедет дуэнья, Кончита, и солдаты там будут. Чтобы отвлечь. В другой — сеньорита. И дороги, наверное, разные.— Ну так что? — невозмутимо продолжил Хоакин, сгребая в охапку возившегося у его ног малыша. — Ты следишь за одной каретой, я — за другой?Алехандро, помедлив, кивнул.— Я возьму с собою Мигеля. Ты, если Энрике захочет… Кстати, а где Энрике?— Где Энрике, где Энрике? — язвительно протянул Мигелито. — Энрике бегает за Милагрос, — мальчик вытянул губы трубочкой и презрительно чмокнул, пародируя поцелуй. — В этом доме все с ума посходили!У Хоакина едва заметно порозовели скулы. Обиженная за старшего брата Чикита швырнула в Мигеля диванной подушкой.— А вот Чекита, — вредным голосом продолжил тот, увернувшись, — уже давно сохнет по дону Хоакину.Дневник Аны Корсо де АлькесарСегодня был странный день, день, наполненный страхами и волнениями. Утром я тревожилась за отца. Бедный папа, он никогда не умел скрывать от меня свое беспокойство, и, отправляясь к дону Луису, я садилась в карету с тяжелым сердцем.Суетливо пробежав по двору, моя старая нянька вскочила в экипаж, когда мы уже собрались отъезжать — закутанная в темную шерстяную мантилью и с неизменной корзинкой, крепко прижатой к груди.— Кончита, отец же велел тебе… — начала было я и обомлела, когда из под съехавшей на бок мантильи выглянули черные усы. Я прянула назад, собираясь кричать, руки сами выдернули из-за пояса тонкий стилет, что подарил мне Хосе после памятных событий прошлого года. Быстрым движением мужчина перехватил мою руку, нажал, не больно, но так, что клинок выпал, жалобно звякнув о пол кареты. В следующий миг я узнала его.— Ш-ш-ш, — пригрозил он, смеясь.— Дева Мария, как вы меня напугали!— Уж лучше я, чем кто-то другой. — Наклонившись, он поднял стилет, протянул его мне. — Попросите того, кто дал вам нож, научить вас с ним обращаться.— Но откуда вы здесь? — не могла успокоиться я.— Я? Я за вами слежу, — пояснил он с усмешкой.— Следите?Он кивнул.— Здесь в округе обижают крестьян. Я подумал, вдруг вы это делаете?Я рассмеялась. На какой-то миг мне стало легко и спокойно; треволнения этого утра, явная тревога отца — все куда-то отступало. Что бы ни было, меня есть кому защитить… Но такая защита рождала беспокойство иного рода.— Вам здесь опасно! Отец наверняка послал со мной стражу.— Вот потому-то я и решил, что следить за вами изнутри кареты будет куда удобнее, чем снаружи.Он невозмутимо поправил пышные юбки. Я захихикала:— Не глядите на меня так, мне неловко!Он покорно прикрыл глаза, откинувшись на подушки сиденья. Потом заговорщицки приоткрыл один глаз.— Вы можете опустить шторки на окнах. Тогда вам не будет видно, гляжу я на вас или нет.Коляску тряхнуло. Испуганное ржание коней прервало в какой-то миг нашу… беседу. Я вжалась в спинку сиденья, снова стискивая в ладони стилет. Вопли ярости, отдаленный треск выстрелов и крики — крики на незнакомом мне языке — ясно показали, что то, чего так боялся отец, случилось. Спутник мой усмехнулся и решительно подобрал юбки. Голоса охранников быстро замерли в отдалении. В наступившей вдруг тишине отчетливо слышен стал хруст шагов, приближавшихся к дверце экипажа.Хоакин приложил палец к губам, после выставил руку с пистолетом в ту сторону, откуда доносился зловещий шорох сухой травы под сапогами, и, выждав мгновение, одним ударом ноги вышиб дверь. Я увидела перекошенную рожу гринго, всю заросшую волосами, с уродливым шрамом, пламеневшим на правой щеке.— Мак-Гиннес? — вкрадчиво протянул мой защитник.— Мурьета! — ошарашено выдохнул тот, и я вспомнила, что человека, сидящего со мною в карете, весь мир считает погибшим. — Нет, черт с рогами! — пробормотал мнимый покойник, легко выпрыгнув из кареты, и захлопнул за собой дверь, оставляя меня в смятении и тревоге.Не дыша, я вслушивалась в шорохи леса, надеясь различить в них отзвуки сражений и погонь. Но шум, долетавший до меня временами, был слишком неясным.Не знаю, сколько просидела я так, перестук копыт по жухлой траве заставил меня в ужасе замереть. — Ана? — услышала я на удивление знакомый голос. — Ана, вы здесь? С вами все в порядке?Меня кинуло в жар. Рамон? Что он-то здесь делает?Встревоженное лицо Рамона де Вильябранка склонилось к правому окошку кареты.— О, слава Всевышнему! — вскричал он с заметным облегчением, завидев меня. — Я не простил бы себе, если бы что-нибудь…— К счастью, — прервал его не менее знакомый насмешливый голос, тотчас наполнивший мое сердце ликованием, — у вас есть такие друзья, как дон Рамон, сеньорита! Случайно очутившись в этих местах, я стал свидетелем того, как он единолично расправился с целым полчищем бандитов. Они угрожали вашему спокойствию?— Дон Хоакин весьма помог мне разогнать негодяев, — сухо заметил Рамон. Он говорил подчеркнуто вежливо, и оттого становилось еще яснее, что на поле боя он предпочел бы оказаться один. — Так что вы здесь делали, дель Кастильо, хотел я спросить?— А между тем все очень просто: я тут ехал. Мы с вами сейчас находимся на землях моей семьи, вы ведь знаете это? А я до сих пор не осмотрел их все. Похоже, здесь водятся опасные типы.— По счастью, я оказался рядом. Согласно просьбе вашего отца, Ана, я двигался по вашим следам. И, вижу, не зря. Я провожу вас до поместья Ортеги.— Уж будьте покойны, сеньорита Корсо, — подхватил его собеседник с другой стороны кареты. — Мы с господином Рамоном не дадим вас в обиду. В конце концов, какой стыд, что на вас смеют нападать в наших фамильных лесах!Устав вертеть головой от одного окна к другому, я откинулась на подушки и покорилась судьбе.Два всадника так и сопровождали меня до поместья дона Луиса, то и дело обмениваясь ядовитыми репликами и бросая друг на друга исполненные ревности взгляды.Дневник Элены дель Кастильо и ГарсияЧто у нас буря, я поняла, едва войдя в дом. Чикита сидела в передней, втянув голову в плечи. Наверху, в библиотеке, откликаясь эхом по всему дому, грохотали разъяренные голоса.— Позер!!! — вопил Алехандро так, что позвякивали оконные стекла. — Шут гороховый!Я пересилила желание съежиться рядом со своей горничной и решительно поднялась по дубовой лестнице.— Довольно уже меня учить! — донесся из-за двери раздраженный голос Хоакина. Голос этот звучал пусть не менее громко, но несколько сдержанней, чем у брата, — Что ты о себе возомнил, как напялил эти дурацкие тряпки? Что ты всех на свете умнее? Я устал плясать под твою дудку.— Фигляр! — рявкнул Алехандро, почти срываясь на визг. Что-то грохнуло.Я вошла в библиотеку, плотно прикрывая за собой дверь. Мой муж метался по комнате, едва не налетая на стеллажи, точно тигр в слишком узкой для него клетке зверинца. Хоакин стоял в противоположном углу, подле окна и неподвижно, скрестив на груди руки, смотрел куда-то в потолок над головой Алехандро.— Что тут у вас происходит?Алехандро споткнулся о валявшийся на полу том, развернулся на каблуках и только теперь заметил меня.— А! — завопил он радостно, точно не мог дождаться, когда же я появлюсь и приму участие в их перепалке. — Ты гляди, Нели! Нет, ты погляди! Ты знаешь, что он творит?! Хоакин тяжело опустился в стоявшее возле письменного стола кресло и, опершись локтями о столешницу, поглядел на нас с усталым интересом.— Он у нас дуэли устраивает! Дворянином себя возомнил, у их милости дело чести! Я из себя агнца безвинного корчу, а он дерется под носом у губернатора. Фигляр!— Алехандро, — сказала я спокойно. — Ты мне можешь толком объяснить, что произошло?Мой муж открыл было рот, чтобы ответить, но клокотавшее возмущение не дало ему говорить.— Дон Рамон, — пояснил Хоакин, глядя в стол. — Он сильно ранен. Я боялся, убит.О господи!— Из-за чего вы дрались?Мой собеседник медленно поднял голову, скользнув взглядом мимо моего лица, и вновь уставился на неизвестную мне точку на потолке.— Видишь? — снова взвился успокоившийся было Алехандро. — Молчит он! Все время молчит. Сердечные дела у него. Бабу уже где-то нашел!Хоакин, оставил потолок и с вожделением взглянул на тяжелое пресс-папье, явно примериваясь швырнуть его в брата. Перехватив этот взгляд, Алехандро вновь забегал по комнате, тяжело дыша и не переставая говорить при этом:— Нет, ты посмотри на него! Почему я занят делом, а он развлекается? Почему я должен изображать слабосильного идиота, а ему стукнет — и пошел шпагой махать? Какого черта он мне все портит!— Алехандро, — попросила я, — замолчи.Он еще раз с наслаждением пнул ногой книжный шкаф и уселся на пол у его основания, запустив в волосы руки.В библиотеке повисла настороженная тишина. Братья ершились в своих углах, как квочки. Делать шаг к сближению никто не намеревался.— Нели, — жалобно попросил Алехандро, сдаваясь первым. — Ну скажи ему! Почему теперь я должен все это расхлебывать?Хоакин, будто очнувшись, со вздохом провел рукой по лицу.— Сандро, — сказал он глухо. — Ну, прости меня. Я дурак.— Полный, — мстительно уточнил Алехандро.— Полный дурак, — легко согласился Хоакин. — И я не знаю, что теперь делать.Дневник Аны Корсо де Алькесар?Что вы натворили?!? — эти слова и мой собственный обличающий голос до сих пор звучат у меня в ушах.?Что я натворил? Я всего лишь пытался вас защитить!??От кого? Рамон мне как брат. А вы… вы… вы — убийца. Уходите!?Я не видела его больше с той самой ночи. Ночи, когда, проводив меня до гасиенды дона Луиса и откланявшись, они снова вернулись. Семейство Ортега хлопотало вокруг Рамона, бледного и недвижимого, а он стоял передо мной, не поднимая глаз.Что он натворил? Что я натворила?— А в ту пору все воевали, — рассказывала Кончита, неторопливо нарезая овощи для начинки к пирогу. В эти сумасшедшие дни в нашем доме она единственная оставалась спокойна и невозмутима. — Воевали… за независимость, вишь! И кому она сдалась, независимость эта их?Я всегда любила смотреть, как Кончита готовит. Рядом с нею чувствуешь себя спокойнее, словно птенец под заботливым материнским крылом. Я не птенец, но моя взрослая жизнь несет мне пока одни только горести.А старая нянька моя, видно, сердитая за что-то на мужа, все выговаривала и выговаривала мне наболевшее.— Я же сразу знала, что ничего хорошего с этого не выйдет. Ну и что, и он туда же — воевать.?Он? — так Кончита всегда говорит о Хосе.— Не прожить без него провинции, вот никак! Доны смутьянят, а наши и рады — в подпевку. Вот и я, конечно, за ним. Молодая была, даже стрелять умела! Толпами собирались, офицеров овощами гнилыми закидывали. Раз Зорро видела, близко, вот как тебя.Не заметив моего смущения, Кончита скинула нарезанное в чан, сердито тряхнула рано поседевшими волосами.— Ну, повязали нас всех, конечно. Меня — в тюрьму, его расстрелять хотели, кто тогда церемонился? Спасибо, донья Лусия вступилась. Знала она меня, я ей отвары целебные как-то носила, грудь у нее была слабая, у матушки-то твоей. Ну и пожалела, должно быть, дуру, я ж ненамного старше ее была. С ними мы и уехали, от греха дальше. Дон Мануэль решил ее увезти поскорее, сперва на юг — там уже успокоилось, потом и в Испанию. С ними и уехали. Дон Рафаэль тогда комендантом был… А мальчишки-то мои тут остались, — сказала она вдруг. Ребром ладони провела по щеке, сгоняя слезу, то ли от лука набежавшую, что она тогда резала, то ли от нахлынувших пронзительных воспоминаний. — Как меня в тюрьму увели, они и сгинули. Может, пригрел кто, а может, так и померли с голоду, кто же их знает. Малые совсем были. Двадцать лет уж прошло.Голос ее не дрожал. Но я, подбежав, обняла креолку.— Кончита, почему? — спросила я, прижимаясь к ее груди. — Если ты понимала, что восстания добром не кончатся, почему согласилась участвовать?— Ох ты ж, глупая, — рассмеялась она. — Да как я его-то брошу? Вон в Писании сказано: ?Жена да следуй всегда за мужем своим?. Да что Писание, кто ж его без меня и накормит, непутевого, кто согреет, кто утешит, когда что не так? Пропадет ведь. Нет, такая уж судьба у нас женская… Никак расстроила я тебя, девочка, своими россказнями? — спохватилась она вдруг, вглядываясь в мое лицо.Я затрясла головой, сдерживаясь изо всех сил, чтобы постыднейшим образом не разрыдаться, но не смогла и сбежала, оставив добрую мою нянюшку, должно быть, в сильном недоумении. На душе моей совсем скверно. Мальчик, посланный с запиской в гасиенду дель Кастильо, вернулся с вестью, что господа покинули дом, отправившись смотреть принадлежавшие семье земли к югу от Йерба-Буэна, и неизвестно, когда вернутся. А я все терзаю себя, думая о той ночи. Ведь он пришел ко мне, когда ему было плохо, а я, вместо того, чтобы стать сразу и не раздумывая на его сторону... я прогнала его. ?Жена да следует всюду за мужем своим?, — сказано в Писании, а я его, моего нареченного мужа, уже предала. Что с ним сейчас? Каково ему? Изгнанный из города, всеми гонимый, отверженный даже мною, негодной, как он должен терзаться сейчас!Что я натворила? Что делал Рамон в лесу? Отец, я знаю, не посылал его в числе стражи…Дневник Элены дель Кастильо и ГарсияГород Святого Франциска душен и суетлив, пришельцы с севера встречаются тут куда чаще, чем у нас на юге. Мужчины мои пропадают целыми днями в сомнительных заведениях, пытаясь разыскать своих прежних приятелей и через них выведать что-либо о банде Мак-Гиннеса, прежде промышлявшей в округе. Новости, что доходят до нас из Лос-Анхелеса, тревожны.— Здесь его нет, — сказал Алехандро этим вечером, открывая послание, доставленное днем от падре Фелипе. — Зато мы узнали кое-что о банде. В ней не меньше двадцати человек. Все — или бывшие надзиратели рудника, или из тех, кто помогал Монтеро и Лаву собирать подневольных. Все гринго. Для нас хорошо, что они не спешат посвящать в дела посторонних.Мой муж пробежал глазами записку и, сведя брови, передал ее мне. В письме падре было лишь несколько строк:Вчера близ Санта-Фе. Еще двое убитых.Возвращайтесь!Post scriptum. Пытаюсь собрать уцелевших в миссии Сан-Габриеле.— Неумно, — хмуро заметил Хоакин. — Если миссию возьмут штурмом, на следующее утро гринго будут у нас в гасиенде.— Это наше дело — не допустить, чтоб ее взяли штурмом. — Алехандро пожал плечами. — Что ж, молись, чтобы Лос-Анхелес успел забыть о твоих ратных подвигах. Нам пора возвращаться.Дневник Аны Корсо де АлькесарУстав сердиться на мои ?капризы?, отец отправил меня погостить к дель Кастильо — с глаз долой. С каким нетерпением ожидала я этой поездки — но тщетно. Сухо поприветствовав меня, брат хозяина дома вышел из комнаты, чтобы больше уже не вернуться в тот вечер. Ночью я не сомкнула глаз ни на миг и вышла с рассветом вдохнуть воздух сада.Утренний ветерок охладил пылавшие щеки. Дом только еще пробуждался, скидывая с себя очарование дремы. Миновав хозяйственные постройки, я вдруг услышала тихое пение, незамысловатый народный мотив. Дверь конюшен была раскрыта. Крупный гнедой конь чутко прислушивался к голосу убиравшего его человека, время от времени поводя ушами и настороженно всхрапывая.— Ну-ну, Тиран, — хозяин успокаивающе похлопал по крутой холке, пригладил шелковистую гриву коня. — Сердишься? И ты тоже считаешь, что я неправ? Тоже мне, нашелся судия!Он прошелся щеткой по лоснящемуся боку жеребца и, подняв глаза, увидел меня.Он ничего не сказал; будто повинуясь внезапному порыву, сделал несколько шагов мне навстречу, затем остановился... и отвернулся.— Простите меня, — сказала я просто, опускаясь на колени на прикрытый соломою земляной пол.Он вновь обернулся, отбросил щетку. Быстро шагнул ко мне, поднял с колен.— Да вы-то передо мной чем виноваты?— За злость и глупость, за то, что испугалась, что отвернулась, что в тяжелую минуту не была рядом, прости! Я твоя ведь, навеки твоя, мне не жить иначе… Ай!Я вскрикнула, когда, обняв за талию, легко, словно дитя, он поднял меня от земли, поглядел, откинув голову, как смотрел бы ребенок на редкую, необычайно красивую и совершенно недоступную его разумению игрушку.— Мадонна…— Простите меня.— Я стрелять не хотел, — прошептал он, осторожно опуская меня рядом с собою. — Я...— Знаю. Рамон, верно, сам…— Он в том лесу… разбойники… сговор…— Нет, — я прижала палец к его губам, — неважно. Все неважно.Он улыбнулся, покорно кивая, склонился, осторожно, едва касаясь, убрал с моего виска непокорную прядь. И вдруг вздрогнул, рывком подняв голову, будто увидел что-то за моей спиной. Я обернулась и едва не закричала. Дон Алехандро дель Кастильо и Гарсия стоял в дверях конюшен.Не раздумывая, я прянула вперед, пытаясь заслонить собою любимого мной человека. И ощутила на плечах его сильные, дарящие уверенность руки.Дон Алехандро поднял бровь, затем другую и наконец усмехнулся.— Элена просила передать, что завтрак уже накрыт. Вряд ли она простит, если вы дадите ему остыть.С легким поклоном хозяин дома удалился.— Вот и попались! — прошептал мне на ухо взволнованный голос. — Съест ведь теперь!И, не сдерживаясь более, обладатель голоса расхохотался.Элена за завтраком была необычайно предупредительна, хотя в глазах ее плясали шаловливые искорки. Дон Алехандро зловеще молчал, и ясно было, что он уже успел поделиться произошедшим с супругой. Хоакин оставался невозмутим. Я дичилась.После завтрака, когда мужчины удалились в кабинет ?для серьезного разговора? (брат хозяина дома подмигнул мне и выразительно закатил глаза), детская моя подруга со смехом увлекла меня на веранду. Как когда-то давно, между нами вновь не было секретов. И следуя за нитью ее невероятного повествования, я наконец перестала бояться дона Алехандро.В эту ночь я стала женой Хоакина дель Кастильо и Гарсия.