Глава пятая (1/1)

Дневник Элены дель Кастильо и ГарсияДом, выстроенный моими предками (и в точности восстановленный после пожара!), передает нам свои привычки. Здесь тайное мешается с повседневным. Кратчайший путь из моего будуара в кабинет Алехандро — через тайный ход, прорезанный в толще скалы. Первые калифорнийцы использовали этот ход для обороны при набегах индейцев. При моем отце дети тех же индейцев, скрывались здесь от произвола властей. А теперь жена хозяина дома использует его для того, чтоб скорее обрадовать мужа вестью о своем возвращении.Сюрприз не удался мне: звуки, долетавшие сквозь толщу книжного шкафа — он маскирует дверь со стороны кабинета — ясно показали, что мой муж не один, и его гость прибыл сюда вовсе не для светской беседы. Голос дона Мануэля, доброго, милого, заботливого дона Мануэля, я узнала с трудом. Слова пугали.— Я уничтожил бы вас, уничтожил легко, если бы не Элена и этот ребенок. И я уничтожу вас, будьте покойны, если вы станете у меня на пути!— Я не понимаю вас, сеньор губернатор.— Я, однако же, понимаю вас. Мне не в чем обвинить вас сейчас; я, впрочем, и не собираюсь. Но, знайте, если Зорро появится вновь...Я вздрогнула.— ...если Зорро появится вновь, все нити будут вести к одному человеку. У вас красавица-жена, дон Алехандро, маленький сын. Если правосудию не дадут свершиться, если, пока я жив, вы попробуете покинуть Калифорнию — призываю небеса мне в свидетели! — я их не пощажу… как вы не пощадили меня. Вы выбрали плохой дом, дон Алехандро. Много лет назад под этим кровом погибла женщина, защищая свою семью.— Вы пришли сюда, чтобы мне угрожать?!— Нет. Я пришел сюда потому, что ваша жена мне как дочь. Я пришел предупредить: не встаньте у меня на пути! Вы отняли у меня все, чем я дорожил, вы и ваша семейка... Не помешайте мне мстить.— Наша семейка?! Не задумывались ли вы, что это вы отнимаете у своей дочери право на счастье?— Счастье? — голос показался вдруг мне безмерно усталым. — Не дай вам Бог иметь дочь, дон Алехандро. Не дай вам Бог, чтобы она однажды повторила вам эти слова... Слуги меня проводят. И заклинаю вас, не станьте у меня на пути!Дверь скрипнула. Я замерла, не решаясь войти. Из кабинета доносился звук тяжелых шагов, отпираемого шкафа, льющейся жидкости.— Алехандро! — я решительно толкнула дверь, скрытую за книжным шкафом.Мой муж сидел за столом, запустив в волосы руки. Он неловко встрепенулся, услышав мои шаги, и стоявший на краю стола бокал полетел вниз, распадаясь на звенящие искрящиеся осколки. В комнате удушливо запахло дорогим алкоголем. Алехандро выругался медленно, грязно и изобретательно, чего я не слышала от него, пожалуй, никогда.— Сандро? — только тут он, казалось, заметил меня. — Что тут произошло? Что не так?— Все не так, — сказал мой муж глухо. — Все. Они арестовали Хоакина.***Цепь фатальных поступков и нелепых случайностей… За те считанные дни, что я прогостила у R. на побережье, успели пошатнуться и рухнуть несколько жизней. Хоакин, безрассудный, не спрося ничьего совета, вздумал просить у губернатора руки его дочери. Почему он не обратился ко мне? Разве не смогла бы я устроить сватовство? Не забывший дуэли дон Мануэль, отказал, разумеется, сославшись на то, что у него есть более видный жених на примете. Ана, узнав о том, устроила нервную сцену, после которой, ей стало дурно. По слухам, вызванный из города доктор, ничтоже сумняшеся, объяснил взволнованному отцу, что его дочь ждет ребенка. Моя маленькая, наивная, беззащитная сестренка! Почему я не уберегла ее, не уследила, не научила быть осторожной? А следующей ночью Хосе задержал в саду и незадачливого любовника — в полном облачении Зорро. Лучших условий для мести придумать было нельзя…***Камеры при городском суде выгодно отличаются от подземелий Таламантес, по крайней мере, наличием свежего воздуха. Зарешеченные двери их выходят прямо во двор присутствия, упрощая, с одной стороны, работу охране, а с другой — служа устрашением для немногочисленных посетителей.Крохотная клетушка не блистала убранством. Порванный плащ неуклюже драпировал жесткое ложе в углу. Этой ночью на нем не спали. Заключенный здесь человек уже много часов не находил себе места.В мятом, небрежно застегнутом черном костюме он выглядел потерянно и едва ли не жалко. Уже много месяцев я не видела его таким.— Прости меня, малыш, — было первое, что он сказал, когда нас увидел. — Я страшно тебя подвел.— Идиот! — выдохнул Алехандро, прислоняясь лбом к железным прутьям решетки. Я отошла, намереваясь разговором отвлечь часового.— Сандро, послушай, — донеслось до меня, — Ты должен заняться Мак-Гиннесом.— Сейчас я должен заняться тобой!— Это бессмысленно… да выслушай ты меня!…Выслушай, — долетал до меня горячий шепот. Он говорил торопливо, словно все уже обдумал, и боялся одного — что его не услышат. — Выслушай! Губернатор слишком зол, на Зорро ему плевать, он сейчас хочет одного: поквитаться со мною. Да и есть за что... Нет, он своего не упустит. Он меня не упустит уже, Сандро....Брось, вовсе все не как в прошлый раз! А если и так, то что же? Я знаю: за глупость надо платить. Я попался, это исправить нельзя, а ты только семью погубишь. К черту семью? Ты погубишь тех, кто ждет тебя в Сан-Габриеле!...Да полно, что со мной будет! Серебряные рудники Ла-Платы или медные в Андах? Я сбегу и вернусь. Ты только о ней — о ней позаботься, Сандро!..Не теряя приятной улыбки, я вела с глуповатым старым сержантом разговор о погоде.***В доставленной от падре Фелипе записке, которую муж мой в сердцах отправил в камин, была всего одна строчка:?И что теперь??Две недели назад Алехандро вышел на след банды американцев. Им известно о миссии. А мы знаем об их планах.Сеть наблюдателей, расставленных Алехандро во всех кабаках от Санта-Розы до Капистрано и верных, может быть, Зорро, а скорее звонкой монете, сделала свое дело. Нам известно, когда точно шайка Мак-Гиннеса попытается добраться до беззащитных людей, виновных лишь в том, что раз видели рудник с золотой жилой.До этой ночи остается два дня. И до суда — столько же.***Это был не суд, а фарс.Тем не менее, войска — охранять ?сцену? — собрались едва ли не со всей провинции. Власти будто чего-то ждали, и ждали не зря. С раннего утра видавший виды зал городского собрания был полон. Днем люди все еще продолжали прибывать. Они приходили из соседних поместий, деревень, миссий, гавани. Узелки с нехитрым скарбом за плечами — мужчины, женщины, дети, они заполонили площадь, прилегавшие улицы. Наиболее удачливые могли заглядывать в окна, остальные довольствовались пересказом других. Они пришли посмотреть на своего Зорро. Пришли проститься. Губернатор сидел на почетном возвышении мрачнее тучи. Он не участвовал в спектакле: роли было, кому сыграть. У стены за его спиной, словно каменное изваяние, стоял Хосе. Я знала, что страшный синяк на скуле Хоакина — его рук дело. Я знала также, что суровый старик, которого мы панически боялись в детстве, был готов отдать жизнь ради Аны и убил бы всякого, кто посмеет ее обидеть. Его намерения в ту ночь были чисты, но смогу ли я когда-либо простить его? И сможет ли простить его Ана?Алькальд, которому досталась в этот день роль судьи, заметно тяготился не по нему сшитой мантией и был бы рад уступить ее посланнику из столицы, но ждать последнего не оставалось времени: губернатор велел закончить игру как можно скорее.Подсудимый, напротив, был оживлен и насмешлив. От недавней подавленности не осталось следа. Он, казалось, искренне развлекался обращенным на него вниманием, неловкостью своего судьи, абсурдностью обвинений. О, обвинения! Ему оказалось возможным приписать всё, все неразгаданные тайны провинции за последние годы: гибель троих предшествующих правителей Калифорнии, взрывы тюрем и пропажи сокровищ, похищения людей и смену власти. Я удивилась, что гражданская война и разрыв континентом связей с Испанией не были поставлены в вину неугомонному Зорро. Алехандро хмурился и сжимал кулаки. Пару раз он сделал попытку встать, но под пристальным взглядом брата садился обратно. Этот спектакль принадлежал и Хоакину тоже. Он не хотел, чтоб ему мешали.О дочери губернатора по молчаливому согласию всех присутствующих не было сказано ни слова. О пресловутом золоте тоже — Корсо благоразумно поостерегся мешать политику с экономикой. Разбой. Грабежи. Убийства. Измена. Нарушение частных владений. Пожизненная каторга, место отбывания которой предстояло определить уже столичным властям.Хоакин усмехнулся, презрительно тряхнув головой. До заката, когда одержимые жаждой золота янки наверняка попытаются войти в миссию, оставались считанные часы. К счастью, или к несчастью, на дорогах сегодня ночью не будет патрулей. Они все здесь. Они оставят свой народ, наслаждаясь собственной местью. Зорро сегодня не помешают и не помогут.Мы поспешили к выходу из залы, стремясь опередить толпу. Осужденного вывели через другие двери, и я видела, как стоящие снаружи протягивали к нему руки, и толпа повторяла: ?Зорро! Зорро!?. Мы вновь встретились у тюремной кареты, в которой прямо сейчас его должны были отправить в столицу республики. Братья обнялись.— Все, иди же! — прошептал Хоакин, отступая. Ясно было, что он не хочет затягивать прощание. — Тебе пора. Увидимся в Монтерее!Улыбаясь, он обвел глазами толпу, в последний раз, словно пытаясь навсегда оставить своей памяти и этот город, и его жителей, и эту площадь, оглянулся — и усмешка, игравшая на его губах весь этот нелегкий день, погасла.Как удалось ей сбежать из дома, где ее, уж наверное, должны были строго стеречь? Как удалось пробраться на эту полную народа, окруженную всадниками площадь? Этого мы, должно быть, уже никогда не узнаем. Неубранные волосы, простое домашнее платье и шерстяной платок, зябко кутавший плечи. В ее глазах не было слез. Она молча шагнула вперед, упала ему на грудь, он опустил голову, не в силах высвободить связанные уже руки.— Ана!!! — прогремел над площадью и сорвался голос губернатора.Но она не видела и не слышала никого больше, не замечая устремленных на нее глаз толпы. Чуть отстранилась, по-прежнему оставаясь в его объятиях. Он что-то проговорил горячо, убеждая. — Нет! — крикнула она звонко, глядя ему в лицо. — Нет, не дождутся, лучше в омут! Я дождусь тебя... или уйду за тобой.К ней уже спешили хмурый Хосе и заплаканная, сбившаяся с ног Кончита. Ана перекрестила его, уже совсем отстраняясь, словно загнанная птичка выскользнула из рук кормилицы, бросилась ко мне. Я обняла ее, защищая.Алехандро подле меня уже не было. До штурма миссии оставались часы. — Элена, позаботьтесь о ней, — крикнул Хоакин, садясь в карету. — О ней... и о младенце. Стук колес, единый, точно в одну грудь, вздох толпы — и ничего не стало.Когда подошла Кончита, безжалостно требуя ее за собой, Ана подняла на меня сухие, без слез, глаза. Холодными, как лед, губами коснулась моих рук. Я смотрела ей вслед, и дурные предчувствия томили меня.— Порывистая девочка! — светски заметил стоявший поблизости дон Рамон, провожая их взглядом. — А ведь губернатор обещал ее мне в жены. Думаете, не выйдет?— Думаю, нет, — сухо ответила я, сбрасывая оцепенение недобрых мыслей.— Боюсь, что вы правы, — согласился мой собеседник без особого разочарования. — Тем не менее, одной из проблем в Калифорнии стало меньше. Или вы тоже не верите, что ваш деверь и Зорро — одно лицо?— Беднота, во всяком случае, в это верит... Не боится ли губернатор за свой конвой? Дорога до столицы длинна, а солдат всяко меньше, чем окрестных крестьян. Дон Рамон блаженно улыбнулся.— Бояться здесь нечего, моя сеньора. Разве только ваши крестьяне умеют плавать…— Плавать? — я в замешательстве обернулась к нему, пытаясь понять, куда он клонит.— Дель Кастильо — испанские подданные, — пояснил сеньор де Вильябранка, не переставая улыбаться. — Окончательную меру наказания определяют столичные власти. Вам ведь известно, где находится столица Испании, донья Элена?Я похолодела.— И вы... Обманув сейчас всех, вы так спокойно говорите об этом?— Обманув кого? Эту чернь? Помилуйте, тем тише будет сегодня в гавани. А все, кого это касалось, были предупреждены. Разве ваш родственник позабыл сообщить вам эту маленькую подробность?Значит, он знал. Хоакин знал, что спустя два часа после приговора никакая сила уже не поможет ему бежать, и не сказал, потому что это одно могло отвлечь Алехандро от людей, осажденных в миссии Сан-Габриеле.***— Идиот, — только и выдохнул Алехандро, когда, поздно ночью, я поведала ему о своем разговоре с Рамоном. Шайка Мак-Гиннеса была этой ночью разбита полностью. А три корабля, стоявшие на рейде в Сан-Педро, снялись с якоря с вечерним отливом. Один из них навсегда уносил осужденного преступника от этих берегов.— Боже, ну какой же идиот! — муж мой тяжело опустился в кресло, глядя в одну точку, точно безуспешно пытался собраться с мыслями.— Мы не можем уехать, — сказала я, — Корсо позаботился об этом. Но я напишу в Мадрид, у меня есть там друзья...Алехандро не слушал.— Одного не могу я понять, — бесцветным голосом начал он. — Их же были там сотни, этих людей. Каждый из них хоть чем-то обязан или нам, или твоему отцу. Мы вытаскивали их из-под плетей, из долговых ям, с рудников. Из-за них ты не спишь ночами, из-за них умерла твоя мать, а дон Диего провел полжизни в тюрьме. Ведь они же могли просто смести, раздавить и это судилище, и этих гвардейцев. Почему? Почему ради них мы жертвуем всем, а от них не видим ничего?! Я не знала, как на это ответить.***Все закончилось. Наконец-то закончилось, только подтвердив справедливость присловья о том, что беда не приходит одна. Я перечитываю предыдущие строки. Тогда, на площади, я как будто почувствовала, что вижу Аниту в последний раз. Увы, мое предчувствие оправдалось! Столько горестей, столько событий — а я должна все описать по порядку.В ту ночь лил дождь. Уже несколько дней, как я не отваживалась смотреть в глаза Алехандро. За стеной гасиенды было слышно, как налетавший с моря штормовой ветер треплет кроны деревьев. В промежутке между громовыми раскатами, звонок привратника дал понять, что кто-то ждет у дверей. Странное время для визита — тревожный знак. Набросив платье — я уже собиралась спать — я поспешила вниз.Муж мой опередил меня. В прихожей, освещенной в этот час только парой свеч — согбенная женская фигура, с плаща ее стекала вода, и столько ненависти было в позе Алехандро, словно он собирался выкинуть склонившуюся перед ним старую женщину обратно под дождь. Услышав мои шаги, Кончита подняла глаза — в них было столько муки.— Сеньорита Элена… скажите, что она у вас… умоляю, скажите!Я ахнула, поспешно сбегая вниз, сжала ее руки.— Она ушла. Сегодня днем, перед грозой… забрала только украшения матери и образок. Отец запер ее… я не знаю, как ей вновь удалось выйти… Неужели же она не пришла к вам, донья Элена!..Кончита плакала, ее седые космы тряслись, вторя мелким подрагиваниям головы. Мое сердце сжало предчувствие несчастья. Алехандро молча — все так же молча — надевал непромокаемый плащ.— Дуб! — сказала я, неожиданно вспомнив. — Я иду с вами.— Что? — Я иду с вами! — я бросилась одеваться.Старый кряжистый дуб, на Алмазном холме, рядом с местом для пикника — почему-то я была уверена, что в эту ночь Анита направилась именно туда. Еще надеясь, что ошибаюсь, я опустила руку в дупло. Она была там — небольшая переплетенная пергаментом книжица. Половина страниц заполнены аккуратным, округлым, с легким наклоном — как нас учили в монастыре — почерком. И на последней — крупные неровные буквы:Простите меня, Алехандро, Элена — я слишком много зла принесла в вашу семью. Прости, сестричка, я знаю, что ты меня не осудишь!Кончита, Хосе, я люблю вас обоих. Простите меня.Прости меня, папа! Папа, милый, я знаю, я была недоброй дочерью. Но ты сам учил меня поступать так, как велит мне сердце, так, как считаю правильным я. А я знаю, что правильно — так.Жена должна всюду следовать за своим мужем. Я ухожу за ним. Мне иначе нельзя.Простите меня. Прощайте!Вода пенилась под обрывом свирепо, как никогда.Алехандро вдруг крикнул, зло и дико, изо всей силы ударив ногой ствол старого дуба. Листья, шурша, обрушили на нас новый водопад воды. Над рекой, перекатываясь в шуме дождя, откликалось эхо.— За что? — прошептал мой муж, закинув голову вверх, не замечая омывавших его лицо холодных струй. — Ее за что?Я чувствовала, что глаза мои абсолютно сухи.— Поднимайте людей! — резко, но уже хладнокровно обернулся мой муж к Хосе и Кончите. — Будем прочесывать реку.Поиски продолжались всю ночь. На заре милях в двух ниже по течению нашли застрявший на отмели атласный башмачок. Да в старой заводи обвилась вокруг поросли тростника нитка жемчуга.Рассвет навалился на меня невыносимой усталостью. Снова не было сил плакать, и от этого становилось только больнее. Дождь давно кончился. Кончита вошла по колено в воду, всматриваясь в ее ровную гладь, точно еще надеялась, что река вернет ей ее девочку. Какой-то предмет, скользнув по ее платью, упал в воду — ладанка на развязавшемся шнурке. Алехандро, стоявший рядом — мокрый уже насквозь, несмотря на плащ, с легшими под глаза черными тенями, — нагнувшись, подхватил его. Поднес, разглядывая, к лицу. — Откуда это у тебя?— Ты лучше отдай, парень, — угрожающе произнес, подходя к ним, Хосе.Я подбежала ближе. На ладони Алехандро лежал маленький деревянный медальон, просто сделанный, изображавший заступницу нашу Деву Марию, поднявшую руки в благословении. Темные кудри обрамляли лицо Мадонны, а глаза были выложены крошечными осколками тех зеленых камушков, что так часто попадаются на прибрежных дорогах.— Откуда это у тебя? — повторил он с нажимом, бледнея. — Моя мать носила такой.Кончита, вздрогнув, подняла голову. Алехандро вдруг вскрикнул, быстрым движением подхватывая на руки потерявшую сознание старую креолку, осторожно прижал ее к себе. Поднял взгляд на Хосе, неподвижного, глядящего на них расширившимися глазами.— Что в-вы наделали? — лицо Алехандро в этот миг было страшным. — Ч-что же в-вы наделали?! Ведь они оба еще могли жить!Пошатываясь, он вышел из воды. Опустил на траву свою ношу. Женщина застонала, приходя в себя. Хосе медленно опустился на колени рядом с ними. Сжал в ладонях руки Алехандро.В этот день в гасиенде так никто и не спал.***Сумерки легкими тенями сворачивались под окном — а я вдруг поймала мысль, не дававшую мне покоя.Было за полночь, когда я оказалась у ворот губернаторского особняка. Мигель остался подле коляски. Я вошла в дом — он выглядел нежилым: ни души, ни человека прислуги, бесчисленные комнаты манили распахнутыми дверьми, словно зевами склепа. Лишь вдали, на жилой половине, мерцал единственный огонек.Я прошла в кабинет. Человек, которого я искала, неподвижно сидел за столом, низко склонившись, будто рассматривал что-то. Оплывшая свеча бросала тусклые отблески на — в опущенной к полу его руке — пистолет.Я вскрикнула, боясь, что худшее, чего я ждала, случилось; бросилась к нему. Но услышав мой возглас, человек пошевелился, поднял голову. Это был старик, глубокий старик: всклокоченные седые волосы, в мятых морщинах лицо, запавшие глаза, мутные от горя. Я упала на колени, обхватила руку, державшую пистолет.— Элена... ты?.. здесь? — Нет, — он мягко отстранил мои руки, сам роняя страшное оружие. — Нет, не бойся. У меня нет смелости моей дочери. Я остался жить, когда умерла жена... я переживу и Ану. Проклятая жизнь!Содрогнувшись, он закрыл лицо руками.— Дон Мануэль.— Да что же ты здесь, у старого подлеца?.. Прости меня, Элена, прости меня. Две вас у меня было: ты и она. Обе дочери. Ее я убил и тебе жизнь порушил. Все одна подлость... Проклятый континент! Здесь в землю сошли Ана, Лусита, Рафаэль, Эсперанса... Здесь земля помнит наш тот, страшный наш грех и мстит за него. Да и ты б не простила... за свою жизнь — если бы знала…Разум мой зацепился за имя ?Эсперанса?.— Дон Мануэль, вы знали, как умерла моя мать!Он опустил руки. Впервые, должно быть, с детского возраста этот человек смотрел мне прямо в глаза. И, конечно, все видел.— Так и ты знаешь? Рафаэль. Что с ним сталось?— Он... погиб от руки моего настоящего отца. Они убили друг друга.— Что же, значит, так лучше... Я помню Диего. Тогда, много лет назад, я помог Рафаэлю совершить подлость, подлостью было и скрывать все от тебя, не меньшим злом — и открыться. Сегодня за все плачу... Ты счастлива в браке?— Да, — ответила я, не колеблясь, вспоминая, как тот же вопрос задавала мне Ана.— Значит, есть на этом свете справедливость. Я хотел бы вернуть все назад — что тогда, что теперь — только мертвые не встают из могил. И махину Империи не остановишь. Я бы, видишь, — он взял со стола какую-то бумагу и начал медленно ее рвать, — завещал твоему мужу все, что имею, да он не возьмет. Простите меня вы оба!— Дон Мануэль...— Возьми, — он пододвинул мне вещь, которую рассматривал, когда я вошла — офорт, как видно недавний, на нем Ана была изображена такой же, как в день своих именин. — Не могу больше на нее смотреть. Прощай, Элена! Я бы хотел, чтобы ты была счастлива, если только это возможно. Ступай!— Дон Мануэль, — я поднялась. — Она очень любила вас.Он согласно прикрыл глаза и перекрестил меня.— Ступай!Утром мы узнали, что губернатор навсегда покинул Калифорнию.Когда я вернулась, дом уже спал. В гостиной на втором этаже слабо мерцал камин. Алехандро опять сидел в кресле с мирно посапывающим малышом на руках и неотрывно глядел в огонь. Там, в огне, потрескивало, рассыпаясь сотнями искр, нечто, показавшееся мне сперва грудой тряпья. Я вздрогнула, когда, вспыхнув, за каминную решетку зацепилась черная с прорезями лента — маска.— Никогда больше, — покачал головой Алехандро, поймав мой взгляд. — Никогда, — он коснулся губами лобика спящего ребенка. — Что угодно, но его судьба не будет такой.Я обняла их обоих. Уткнулась в плечо мужа и наконец тихо заплакала. Алехандро спрятал голову у меня на груди. За окном занимался рассвет.