Глава вторая (1/1)

Дневник Элены дель Кастильо и Гарсия— Боже правый! — воскликнул, войдя в комнату, падре Фелипе. Братьев Мурьета он знал еще детьми. — Ты, что же, спускался в Преисподнюю?!— Элена спускалась, — ответил Алехандро без тени улыбки.***Я уже свыклась с тем, что мой муж днюет и ночует в желтой гостиной. Представь себе, я, всегда бывшая ревнивицей и эгоисткой!Бедный падре Фелипе, он примчался к нам глубокой ночью, уверенный, что ранили Алехандро, и несколько дней не отходил от постелей больных. Энрике стремительно набирается сил. Его брат и сестра, кажется, начали на меня молиться.Положение Хоакина тяжелее. Вот уже вторую неделю его сотрясает тяжелая лихорадка — порождение ран, лишений и, пусть и счастливого, потрясения последних дней. Он пробыл в крепости Таламантес много дольше своего младшего товарища и, мне не говорят, но я догадываюсь, что его жестоко истязали, прежде надеясь выйти на Алехандро, позже просто из чувства мести. Две пули, полученные больше года назад, продолжали сидеть в его теле, и, когда падре Фелипе извлекал их, дом содрогался от нечеловеческих криков. Одна из пуль, ударившись о медальон, прошла в полудюйме от сердца, и падре заметил, что выжить с такой раной — редкое чудо.Алехандро не отходит от его постели. За те три дня, что исход был неизвестен, он осунулся и постарел на годы. Сейчас кризис, кажется, миновал…***Я вошла в комнату с малышом на руках. Хоакин, улыбнувшись, потянулся к ребенку, и я передала маленького ему.— Эй! — возмутился Алехандро, тоже протянувший было руки. — Это, между прочим, мой сын. Вы ничего не путаете?— Ты зря жадничаешь, — парировал Хоакин, все еще бледный после болезни, и склонился над крошечным комком, что довольно сопел у него в ладонях.Алехандро надул щеки и повернулся спиной к ним обоим. Я сдержала улыбку. — Нели, — обратился ко мне мой муж, раскладывая на столике перед собой какие-то схемы, — хорошо ли ты помнишь устройство крепости?Я содрогнулась. Перед глазами вновь встали бесчисленные ряды решеток.— Ты хочешь, чтобы я отправилась туда еще раз?— Не понравилось? — подзадорил мой муж. Но, увидев мое лицо, просто придвинул ближе одну из бумаг. — Нели, — снова попросил он, — мне очень нужно чтобы ты вспомнила: где стоит охрана? Сколько там людей? Чего еще нет на плане?Я вглядывалась в переплетение линий на карте. Мне казалось, они оживают, превращаются в осклизлые серые стены. — Я ведь дошла лишь до третьего круга… яруса… этажа.— Сколько же их всего?— Девять, — подсказал прислушивавшийся к нашей беседе Энрике.— Как в Аду! — невольно вырвалось у меня.— Ты была в Аду? — поднял бровь Алехандро. Вот негодяй! Будто я не читала ему сочинения итальянца. Как же не нравился мне этот разговор!— Не на всех девяти этажах заключенные, — поднял голову от малыша Хоакин. — В глубине, где посырей, карцеры, наверху — казармы для стражи.— Нужно выманить часовых вот отсюда, — заметил Мигелито, тоже подобравшийся ближе и внимательно разглядывавший карту. — Тогда вот сюда заложить порох. Фитиль на улицу — подожжем, когда выйдем… О! А если еще вот сюда…— Вот что, сударь, — прервал его Алехандро. — Вы туда не идете.— Вот еще! — передернул плечами мальчик.— Ты — со мной — не пойдешь! Будет слишком опасно.Мигелито вскинул голову. Что-то незнакомое, взрослое проявилось в его лице.— Я туда иду. Если вам не терпится сдохнуть в одиночку, сделаете это в другом месте. А туда я пойду.— Мигель! — сорвался Энрике. Мне показалось, или мой муж улыбался?— Вы хоть понимаете, о чем спорите? — наконец не сдержалась я. — Одному или вдвоем выйти против нескольких сотен солдат?!Алехандро приподнял бровь:— Мне казалось, так уже было однажды.— Нет, так не было! Тогда ты был не один.— Так ты полагаешь, что я не справлюсь? — в тоне, каким это было сказано, прозвучал вызов.— Я полагаю, что крепость Таламантес неприступна. На моей памяти из нее удалось сбежать лишь единожды.— Дважды.— Это будет самоубийство!Начавшуюся было ссору вновь прервал голос Хоакина.— Сандро, — сказал он спокойно, — твоя жена права. Это безумие — лезть туда в одиночку. Подожди, хотя бы, пока я смогу держаться на ногах. У меня, поверь, не меньше поводов потолковать с сеньором комендантом, чем у этого, — он кивнул Мигелито, — достойного кабальеро. Да и лишний пистолет тебе не помешает. Вот только, — он невесело усмехнулся, — пока что я в упор промахиваюсь себе в грудь…— Не смей так шутить! — Алехандро рывком сорвался с места, отвернулся к окну.Я подошла, осторожно положила руку ему на плечо.— Алехандро… просто подумай, что будет со всеми нами, если вы не вернетесь.Мой муж яростно смял гардину рукой, обернулся, долго глядел на нас. — Хорошо, — сказал он наконец, я не пойду в форт сегодня ночью. Вы все довольны?***Это я убедила Алехандро отправиться на псевдополитический вечер, устроенный доном Эмилио. Так нужно было, хотя теперь я сомневаюсь, не было ли бы лучше, останься он дома?Смеркалось. Я рассеянно листала страницы Вергилия. Хоакин, сперва разглядывавший филигрань одной из парадных шпаг Алехандро, вскоре отложил клинок. По обыкновению прикрыв глаза, он прислушивался к моему чтению, как вдруг неясный шум заставил его насторожиться. Я услышала крики внизу, возглас Чикиты.Голос настиг меня прежде, чем я собралась спуститься и проверить, что происходит.— И, однако же, какая идиллия!Книга выпала из моих рук. В дверях стоял дон С., за его спиной виднелись высокие шляпы солдат.Происходящее начало казаться дурным сном. Так, верно, преступник, при встрече с полицией, сам выдает себя, уверенный, будто его разоблачили. Я не совершала преступления. Пришедшим людям не в чем меня упрекнуть, нечего заподозрить.— Это честь видеть вас в нашем доме, команданте, — я встала. Ноги слегка дрожали.Дон С. поклонился.— Прошу извинить, я воспользовался правом войти без доклада.Я молча сделала реверанс. Все это напоминало дипломатический обмен любезностями перед готовой разразиться войной. — К сожалению, моего мужа сейчас нет.— Я знаю. Вижу, без него вы неплохо проводите время. Первый выстрел грянул.— Зачем вы пришли?— Арестовать этого человека.Хоакин подобрался, будто готовясь к прыжку. В его взгляде полыхала неприкрытая ненависть. Я сделала шаг, вставая между ним и вошедшими.— Нет.Двое солдат уже были в комнате, синий мундир третьего показался в дверях.— Вы давали мне слово, команданте.— С тех пор обстоятельства изменились. Арестуйте его!— Я позову людей!— И что с того? — в этот миг я, должно быть, впервые увидела настоящее лицо этого человека. Не то, что он демонстрировал на светских приемах. Не ту маску радушного хозяина, в которой сопровождал меня по своим подземельям. Лицо палача.Я невольно отступила. Взгляд упал на лежавшую в кресле шпагу. Я не успела отдать себе отчет в том, что делаю, а дон С. — сообразить, что происходит, как острие уперлось ему в горло. Откинув голову, комендант гарнизона хрипло расхохотался. Я нажала сильней, и капля крови выступила на его коже.— Велите им уйти! — приказала я сквозь зубы. И невероятно медленно и отчетливо, будто в страшном сне, увидела, как один из солдат опускает руку к пистолету.Дальнейшее происходило в доли секунды. Хоакин резко толкнул стоявший у кровати дубовый столик с какими-то склянками, что оставил нам падре Фелипе. Не ожидавший нападения солдат был сбит с ног. Остальные выхватили пистолеты. В этот же миг взметнулась шпалера в углу, и в комнату влетел Алехандро.У меня задрожали руки. Повинуясь знаку мужа, я опустила клинок.— Вы! — прошипел дон С. непередаваемым тоном, потирая кровоточащую ранку на шее, и от этого ?вы!?, обращенного к моему мужу, стало еще страшней.— Какая честь! — усмехнулся Алехандро. — Глава провинции в моем доме! — и, не меняя тона: — Элена, ступай к себе.— Нет.— Элена, уйди, — повторил Алехандро с нажимом, не отрывая глаз от человека напротив.На негнущихся ногах я вышла из комнаты, прошла через зал. Я знала: так уже было однажды, и знала, когда. Точно так же, наверняка, приходили арестовывать моего отца. Это был конец. Почти без чувств, я упала на старую софу у окна и принялась истово молиться.Господи, спаси моего мужа!Я не знаю, сколько секунд или веков прошло. Грохот выстрела гулко раскатился под сводами комнат. Не помня себя, я бросилась обратно.Хоакин сидел, скорчившись, на краю кровати, босыми ступнями упираясь в пол. Возле его ноги валялся пистолет — маленький, дамский, инкрустированный эмалью. Наборный паркет усеян был осколками разбитых склянок, в воздухе стоял едкий запах целебных настоев падре Фелипе. А возле перевернутого кресла — лежал комендант Лос-Анхелесского гарнизона. Пуля пробила ему голову. Перетянутые портупеями тела двоих солдат виднелись у стены — вповалку. Алехандро склонялся над третьим. Раздался отвратительный хрипящий звук. Я прижала руку ко рту.— Нели!Муж обнимал меня. Я уткнулась лицом в его плечо и разрыдалась.— Нели! Ну зачем ты вернулась? Прости, я не думал, что они осмелятся заявиться сюда. — Я так боялась! Я так за тебя боялась!Хоакин закашлялся, надсадно, не останавливаясь, на пальцах, которые он прижимал к губам, показалась кровь. Алехандро бросился к нему, потом усадил меня на постель, обнял нас обоих. Мой некогда прочный, безопасный мир отчетливо шатался.Дверь задрожала под ударами, и в комнату влетел Мигель, полуодетый, но при обнаженной шпаге. За ним — падре Фелипе, а за ним и все остальные. Чикита, по обыкновению вылезшая вперед, взвизгнула, разглядев, что творилось в комнате.— Вовремя, — устало резюмировал Алехандро.Всем, а в первую очередь, женщинам было велено вернуться к себе. Падре остался в комнате, то ли бормоча молитвы над павшими, то ли деловито обыскивая тела, а скорее, и то и другое. Я отвела Хоакина в спальню Алехандро. Без моей поддержки он вряд ли бы сделал и шаг. Лицо его было серым. Усилие заставило вновь открыться рану в груди, не успевшую затянуться после извлечения пули. — Зачем вы встали? — ласково пожурила я.— Что же мне, смотреть, как его убивают?Нэнни принесла целебный отвар, и к кормлению с ложечки все же пришлось прибегнуть. Я с тревогой прислушивалась к тому, что происходило в доме. Прошло ли двадцать минут, тридцать, пятьдесят — в комнату вошел Алехандро. На нем был черный костюм, к поясу уже пристегнута шпага. Я все поняла и молча повисла у него на шее.— К утру вернемся, — чуть смущенно сказал Алехандро, гладя меня по волосам.— Это я привела их сюда.— Нет. Просто на сей раз комендант оказался умнее, чем мы ожидали. Глупо недооценивать противника. Все будет хорошо, Нели.— Будь осторожен, — потребовал Хоакин, отводя глаза. — Дерешься ты неплохо.— А ты неплохо стреляешь. Могу я спросить, откуда у тебя пистолет?Хоакин виновато покосился в мою сторону.— Из кареты.Я только охнула.Падре то и дело грозил упасть, засыпая, с кресла возле кровати, но перебраться на софу категорически отказался. Хоакин лежал с закрытыми глазами, правда, я сомневаюсь, чтобы он спал. Я была благодарна устилавшему пол густому ковру, заглушавшему звуки моих шагов. Не в силах сидеть на месте, я вновь и вновь обходила комнату — от стены к окну. Уже было время светать, когда зазолотился не восток, а север. Вспыхивавшие один за одним снопы огня сложились наконец в гигантскую букву ?Z?, сиявшую на том месте, где должна была скрываться в тени громада Таламантес. Ужас минуты не помешал мне улыбнуться: огонь был игрушкой Мигелито. А когда, наконец, заалел и восток, две фигуры промчались верхом над ущельем у водопадов. Чумазый от копоти, словно чертенок, Мигелито вынырнул из-за камина и убежал к себе. А через миг меня обняли в полумраке руки моего мужа.— Ты не ранен? — спросила я в мучительном беспокойстве.И услышала в ответ привычное мальчишеское: ?Подумаешь!?***Поздний завтрак собрал домашних в комнате Алехандро. Хотя как раз завтраком это назвать было трудно. Хоакин, которого опять лихорадило, есть отказался. Алехандро вяло ковырял вилкой бифштекс, морщась из-за ?поцарапанного? накануне плеча. Остальные успели поесть внизу и смотрели нам в рот, ожидая решения, как жить дальше. Нас всех в это утро тянуло друг к другу. Мне было стыдно, но пережитые волнения пробудили во мне зверский аппетит, и я единственная поглощала завтрак под восемью парами глаз.Наконец Алехандро с отвращением отодвинул тарелку.— Почта?— Да, — с готовностью отозвалась Чикита. К чему относилось ?да?, было понятно. Гибель коменданта, неслыханная дерзость ?легендарного бандита? и, наконец, предстоящие похороны — новости утра. Необходимость присутствовать на этих похоронах свернулась во мне тошнотворным комком.— Я не пойду, — коротко выразил мою мысль Алехандро. — Я ненавижу их всех и не желаю видеть эти слащавые рожи! Нели, — протянул он почти капризно.Я размышляла.— Чикита, принеси, пожалуйста, почтовой бумаги и перо. Не мне — сеньору.— Почему я? — возмутился мой муж.— Я ем. Помимо того, не может ли ваша милость хоть что-либо делать самостоятельно?Вместе с Чикитой, пожалуй, не хуже меня уже разбиравшейся в тонкостях этикета, мы составили текст письма. Помимо многочисленных и витиеватых выражений соболезнования оно извещало о том, что для супруги отправителя весть о жестокой гибели коменданта, с которым ее связывала давняя дружба, оказалась слишком сильным ударом. Нервное потрясение заставило благородную даму слечь, каковое обстоятельство, к сожалению, не позволит отправителю лично засвидетельствовать свое нижайшее почтение и глубочайшее соболезнование семейству погибшего. Подобное письмо должно было обеспечить нам, по крайней мере, несколько недель спокойной жизни. Мне помнилось, что лишь недавно оправилась от нервной болезни донья Ф., супруга алкальда. Горячка продержала ее в постели восемь недель.— Можно больше, — уверенно заявила Чикита. — У нас причина серьезнее.Я удивленно подняла глаза.— Ты знаешь, отчего слегла донья Ф.?Моя служанка покраснела, словно провинившаяся школьница. — Это Мигель, — быстро сказала она.— Меня дон Алехандро научил, — буркнул Мигелито. Мальчик вчера вернулся невредим, но не выспался и, как и его сеньор, был не в духе.— Врут! — не задумываясь, отрекся Алехандро.— Что? — я непонимающе обвела взглядом всех троих.— Ну же! — подпела Чикита, в упор глядя на брата.— Мне дон Алехандро приказал, — виновато повторил Мигель, — подложить ей дохлого мыша в бонбоньерку.Я подавилась десертом и закрыла лицо руками.— Вот видишь, — уничижительно прошипела Чикита.— Так мыша же, — жалобно пробормотал совсем растерявшийся Мигелито. — Не червей.Меня затрясло.— Зачем? — выговорила я, с трудом подавляя приступы смеха и решительно отодвигая десерт.— Хотел отвлечь дона Педро от сейфа, — невозмутимо пожал плечами мой муж. — Я думал она просто повизжит немного, а не хлопнется сразу.— Ироды! — сказала я, поднося к глазам платок. — Поклянитесь мне, что я никогда не обнаружу дохлых мышей у себя в бонбоньерке!Взаперти приходилось сидеть не меньше двух месяцев.***— У вас много подруг, — заметил Хоакин, кивая на груду разноцветных надушенных конвертиков, которые я только закончила разбирать. Соболезнования, пожелания скорейшего выздоровления, последние сплетни. Все то же.Я невесело усмехнулась.— Боюсь, вряд ли их можно назвать подругами. Это свет. В уме одно, на языке другое… на сердце пусто. Уверяю вас, большей части этих милых корреспонденток нет до меня никакого дела.— Выходит, все девицы-дворянки Калифорнии притворяются, будто они в тесной дружбе?— Примерно так.Тяжело припадая на правую ногу, Хоакин подошел к окну, возле которого стояло мое кресло. Теперь он заново учился ходить — наравне с маленьким Хоке и под, я бы сказала, назойливым руководством Алехандро. Со странной усмешкой вгляделся в туманную дымку горизонта за садом.— Однажды, — проговорил он задумчиво, — уже давно, мне приснилась девушка, молодая дворянка с зелеными глазами. Красивая, как и вы. Вы не встречали такой? — закончил он, оборачиваясь ко мне.Я с интересом смотрела на него.— С зелеными глазами? Нет, в Лос-Анхелесе ее точно нет… Впрочем, я ведь не так давно в Новом свете. Она могла уехать в метрополию. Многие сейчас бегут.— Да нет, верно, попросту сон не в руку.Хоакин вновь улыбнулся и так же хромая отошел от окна.Признаться, меня заинтриговала таинственная зеленоглазая красавица.***…единственным моим развлечением становится разбор почты. Провинция кипит. Доны в панике, беднота чествует Зорро и в любой момент готова подняться, а между тем, пользуясь временным безвластием, в Монтерейском заливе уже появляются янки, точно надеются, что им удастся прибрать к рукам Верхнюю Калифорнию с еще большей легкостью, чем Техас.— Честно говоря, я не вижу разницы, — как-то раз заметил Алехандро. — Нас морили голодом и расстреливали под испанской короной, морили голодом и гноили в тюрьмах в свободной Мексике, морили голодом и ссылали на рудники при Монтеро. Все тоже сейчас. Что мне за дело, кто следующий возьмется вершить судьбу Калифорнии?Тем не менее, новый губернатор вновь оказался происпанским — сообщали газеты.— Мануэль Корсо де Алькесар, — провозгласил Алехандро. Сегодня разбирать почту выпало ему. — Что? — ахнула я, — Дон Мануэль?Дон Мануэль Корсо де Алькесар — это имя знакомо мне с тех пор, как я помню себя.Мой отец… Рафаэль Монтеро и дон Мануэль были друзьями задолго до моего рождения. Вместе в молодости служили в колониях. По соседству обосновались в Андалусии, когда колоний не стало. Дочь дона Мануэля, маленькая Анита, Ана Луиса Корсо де Алькесар, была единственной подругой моих детских игр. Мы росли сестрами, обе сиротки, только Анита, в отличие от меня, помнила свою мать. Дона Лусия — я запомнила ее сказочной печальной красавицей — умерла, когда дочь была совсем крошкой, и с тех пор только старая кормилица Аны оберегала покой двух девчонок.Позже наши пути разошлись. Отец Аниты вел дела в Новом Свете, мой плел интриги в старом. Письма через океан были редки.Когда Рафаэль Монтеро вернулся в Калифорнию, я все надеялась увидеть их обоих рядом. Тщетно: видно, дон Мануэль, прекрасно зная, что готовится в провинции, поспешил увезти отсюда дочь. И вот теперь моя Ана возвращается в Новый Свет!— Будут приемы, — заметил Алехандро без особого энтузиазма. — Встречи. Балы. Кутерьма. Счастье, что мы не сможем поехать!— Что ты говоришь? — вскричала я, еще не понимая.— Но ты же знаешь, — возразил мой муж растерянно, — эти восемь недель еще не прошли. Тебе нельзя будет появиться на людях вот так сразу — это вызовет подозрения...Вот оно как, для него это счастье! В город приезжают старые друзья моей семьи, а я даже не смогу выйти поприветствовать их. Счастье! Или я не знала, что я замужем за бесчувственным негодяем? Что ему нет дела до того, чем я живу? Будто по своей вине я два месяца должна сидеть взаперти! Будто бы мне льстит общество бандитов!Хлопнув дверью, я убежала в свою комнату. Мы так горько поссорились, пожалуй, впервые, и от этого тяжело на душе.***Поладили мы на том, что встречать губернатора и его дочь отправится один Алехандро, выразив им мои глубочайшие сожаления о том, что я не могу приехать. Позже мы инсценируем мое спешное выздоровление — к первым балам.В утешение, я выговорила себе право в воскресенье отправиться с мужчинами в Л. — выбирать лошадь для Хоакина. Хоакин уже свободно ходит, лишь, пожалуй, в минуты волнения, припадая на правую ногу, и внизу, в Лисьей Норе, все чаще раздается звон шпаг. Вдохновленный его успехами, в один прекрасный момент мой муж возвестил, что, помимо Торнадо, в нашей конюшне обитают лишь клячи — как видно, в насмешку получившие звание лучшего выезда в Лос-Анхелесе.— Ты же понимаешь, — вяло отбивался Алехандро, — что с тобой мы делаемся в десять раз заметнее?— Велика ли важность! Не ты ли битый час доказывал, что в Л. просто не может встретиться никого из знакомых?Это было правдой. Наиболее нетерпеливые — или самые завзятые модники из числа донов — посылают приказных к кораблям, только бросившим якорь в гавани, получая от них первые новости, лучшие сплетни, контрабандные кружева и китайский чай, а то и породистых андалузских жеребцов. Более рачительные ждут чинных ярмарок Лос-Анхелеса и Сан-Педро. Л. же, в семи милях к северу от Сан-Педро славилась разнузданной толчеей широкой пеонской ярмарки, собиравшей народ со всего Камино Реал и привлекавшей контрабандистов и мошенников всех мастей. Сложно было представить, чтобы наши соседи отправились туда собственноручно подбирать себе выезд или присмотреть шелка на платье, зато по богатству сокровищ, утверждал Алехандро, с ярмаркой в Л. не сравнится больше ни одна.Только в Л. я поняла, как наскучили мне эти недели вынужденного затворничества. Солнце, небо, смех и люди! Впрочем, воздух свободы опьянил не меня одну. Мои мужчины превратились в восторженных мальчишек — или безумцев: ведь я просто не могу понять, как у разумного человека такую радость могут вызвать какие-то седла с серебряной лукой или то чудовище, которое они выбрали наконец.— Дева Мария, это же совершенно дикий мустанг!— Совершенно. — Хоакин, казалось, сиял. — Необъезженный, гордый, прекрасный! Я с юности мечтал о таком.На ?прекрасном и гордом? животном, то и дело взвивавшемся на дыбы, висели сразу четыре погонщика, тщетно пытаясь удержать его на месте. Мигелито взялся проследить за доставкой этого монстра в поместье. Бернардо же повез нас обратно другой, более долгой, но и куда более живописной дорогой вдоль моря. Возле гавани Сан-Педро дорога свернула на восток, и пейзаж потускнел, а Алехандро, весь день до того без удержу веселый, вдруг сделался мрачен, как туча, и мрачнел все больше, по мере того, как карета петляла между зарослями кактусов и полыни. Хоакин, откинув штору окошка, задумчиво вглядывался в плавные переливы холмов со знакомой мне странной полу-усмешкой. Тишина становилась осязаемой.— Останови, — неожиданно скороговоркой попросил Хоакин.Алехандро вздрогнул и с досадой шевельнул губами, будто крепко выругался про себя, но послушно стукнул в переднюю стенку кареты. Свинцовое небо низко нависло над тянувшейся вдоль дороги неглубокой лощиной. Хоакин спрыгнул на землю — сапоги его утонули до половины в придорожной пыли — и зашагал, не оглядываясь, вниз по склону. Он сильно хромал.Алехандро выбрался из кареты и, облокотившись на дверцу, следил за ним, закусив губу. Я вышла и встала рядом. Я ничего не понимала.— Сеньоре не угодно прогуляться? — спросил наконец мой муж, отворачиваясь от лощины. — За тем холмом есть чудный трактирчик.Мое платье купалось в пыли. Я оглянулась — вдали Хоакин, склонив голову, опустился на землю. Мне показалось, что он шепчет слова молитвы.?Чудный трактирчик? оказался полуразвалившейся хижиной, жалко съежившейся под склоном холма. Хозяин — худощавый старик — выбежал нам навстречу, хлопотливо засуетился, то за водой, то за посудой отсылая помогавшего ему большеглазого малыша.— Что, отец, — усмехнулся Алехандро, — найдется у тебя, чем накормить сеньору?— Будьте покойны, сеньор, будьте покойны, — лицо старика быстро подергивалось на ходу, как будто он заговорщически подмигивал моему мужу. — От старого Анибала еще никто обиженным не ушел. В том году важный полковник останавливался тут по пути в Монреаль, с дочкой, молоденькой сеньоритой…— Старый хвастун! — прервал его насмешливый голос, но Анибал уже усеменил на кухню. Я обернулась: Хоакин успел догнать нас. Он поднимался к лавке почти бегом: хромота снова сделалась незаметной. Мне казалось, он улыбается. Алехандро вопросительно поднял брови.— Красиво, не правда ли? — ответил вопросом на вопрос его брат, кивая туда, где пологими волнами сбегались к горизонту холмы, а за ними, сливаясь с небом, виднелось свинцовое море. — Здесь я умер, — добавил Хоакин негромко. Я вздрогнула. — Я и сам ведь не понял, что не умер тогда. Алехандро хлопнул его по плечу. В этот миг из кухни снова выкатился Анибал, в сотый раз расставляя и переменяя убранство грубого деревянного стола на некоем подобии террасы. Его юный помощник с серьезным видом устраивал в углу огромную корзину фруктов. Заметив вновь прибывшего, наш хлопотливый хозяин заморгал еще чаще.— Так что сталось с той сеньоритой, про которую ты хвастал, отец? — спросил Хоакин, усаживаясь, в то время как старик водружал на стол, словно на постамент, плохо чищеный чан с мясной похлебкой. Чан едва покачнулся. Старик бросил на нас опасливый взгляд, будто испугался вопроса.— Она уехала в Испанию, с отцом, да, сеньор…— Она всю ночь плакала, сеньор, — звонко сказал дотоле молчавший его внук.Хоакин быстро развернулся к нему. Мальчуган был, как видно, чуть младше Мигеля, худенький и немытый. Он смотрел в лицо Хоакина большими очень серьезными глазами. На миг стало тихо.— Плакала? — удивилась я. — Почему?— Бето! Ступай на кухню! — прошипел Анибал. Обращенный ко мне, его голос снова зазвучал медом. — Разбойники, моя сеньора. Год назад на дорогах было полно бандитов. Сеньориту напугали разбойники.Сочтя это достаточным объяснением, он вновь скрылся за своей лачугой. Я разломила хлеб. Алехандро уже ел, причмокивая, с видом человека, которого долгое время лишали любимого с детства лакомства. Как ни странно, стряпня старого Анибала изумительно пахла. Я смотрела на мясо и овощи в тарелке перед собой, на лежащую рядом деревянную ложку, пока улыбка не начала, наконец, кривить мои губы.— Что? — спросил Алехандро, непонимающе глядя на меня. — Почему ты не ешь и что смешного? — и, наконец поняв, расхохотался. — Моя сеньора не умеет есть мясо руками!— Никогда не задумывалась, что это вряд ли проще, чем управляться с семью ножами для устриц. Не будь букой! Как это едят?Мы уже уезжали, когда маленький Бето снова появился из кухни. Надув губы и подперев спиной серую стену лачуги, он внимательно наблюдал, как Алехандро проверяет подпругу у лошадей. Хоакин кинул ему монету. Мальчуган поймал ее на лету, сунул в карман и подошел ближе.— Она плакала не оттого, что испугалась разбойников, — сказал он серьезно, будто продолжая прерванный разговор. — Она никого не боялась, та сеньорита.Хоакин потрепал его по голове. Остаток дороги домой он был необыкновенно задумчив. А мне вдруг пришло в голову, не было ли у сеньориты, так запавшей в душу маленькому Бето, зеленых глаз?Позже я спросила о ней Алехандро, чем привела его в необыкновенную веселость.— Ты не знаешь Хоакина, — объяснил он с улыбкой, — вдоль всего Камино Реал, на каждом постоялом дворе у него найдется по сеньорите. И все — единственные в своем роде красавицы!— У тебя так же? — спросила я ехидно. Такое развенчание красивой тайны меня, признаться, разочаровало. Алехандро, посерьезнев, заглянул мне в глаза:— Что это приходит вам в голову, моя сеньора, у меня ведь есть вы.Вечером я нашла Хоакина в буфетной. Он сосредоточенно наблюдал, как вечно болтающая без умолку Чикита перебирает начищенные столовые приборы. — Элена, — попросил он задумчиво, пересчитывая зубчики на вилочке для пирожных, — научите меня, как с этим управляться.Я улыбнулась. У нас еще оставалось время до первых балов.