Глава первая (1/1)

На стены гасиенды ложится ночь, ласкает окна последними лучами заката. Окно под крышей узко и больше походит на бойницу, но по какой-то прихоти строителя застеклено французской розой — и рыжие лучи дробятся в витраже, ложатся на стены неровными бликами, смешиваются с отблесками немногих свечей. Одна из них горит перед распятием — вырезанной из дорогого дерева изломанной фигурой Спасителя на кресте. Маленькая комната — молельная, крошечная капелла в господском доме. Вторая свеча мерцает в углу перед небольшой нишей. В нише — женский портрет, перед ним — небольшая книжица в кожаном переплете. Если начать переворачивать чуть пожухшие, но еще не потемневшие от времени листы, часть из них остаются в руках. На тех листах, что крепко вшиты в переплет, почерк уборист, как нити бисера, записи аккуратны и точны. На тех, что выпадают, точно в пору листопада, буквы округлей и крупней, и даты проставлены не везде. Кажется, это два дневника, вложенные один в другой…Два Хоакина. Книга первая. Дела давно минувших днейГлава перваяДневник Элены дель Кастильо и ГарсияМилая Ана!Мы привыкли поверять друг другу наши детские секреты когда-то. И сейчас я обращаю к тебе этот дневник, хоть и не думаю, что когда-нибудь ты сможешь его прочесть. Даже тебе, с которой до последних закоулков делили мы страну мечты, не смогла бы доверить свои взрослые тайны твоя Элена. Прости, сестренка!Но я знаю, ты была бы рада, дорогая моя, услышать, что я счастлива. Да, счастлива! Как ни жестоко говорить так сейчас, когда я должна быть полна скорби по отцу… — по отцу и по дону Рафаэлю Монтеро — слава Господу, я могу быть искренна с этим дневником! Но как ни бесстыдно это звучит, несмотря на боль двойной утраты и всю ложь моего положения, я счастлива — и ведь я теперь замужняя дама! Можешь ли ты представить меня замужем? Быть может, тебе легче будет представить это, если ты вспомнишь наши детские, такие наивные мечты. Помнишь, про принцесс, что обязательно должны выйти замуж за разбойников? Как ни смешно, но я вдруг оказалась той принцессой. И я люблю его, моего благородного разбойника! Так люблю, как нам представлялось в детстве и как потом уже не представлялось возможным…***… и я пересказывала Алехандро Гомера. Очень забавное занятие, можешь себе представить. Он слушал так с таким вниманием, какое уделяет всему, что может помочь ему глядеть дворянином, а потом вдруг сказал…***… Но Нэнни пригрозила, что, если я не буду есть эту отвратительную молочную тюрю, я нанесу вред ребенку — а для Алехандро, похоже, куда важнее удовольствие этого еще не рожденного человечка, чем мое.Однако, я ведь должна рассказать, кто входит уже в нашу ?семью?. Ведь это семья, эта горстка людей, отделенных от всего мира под защитой дома, который они своими руками возвели из руин, да под сенью их страшной тайны… Так вот, это Нэнни — она качала еще мою колыбель в доме моего… моего настоящего отца (как жаль, что я совсем не помню то время! Лишь ласковый говор Нэнни будит смутные воспоминания, да запах ромний, которыми она теперь украшает мою спальню).Это внучка Нэнни Милагрос — милая, работящая девушка, которая успевает и помогать бабке по дому, и по-прежнему торговать на рынке отрезами хлопка, что они да еще несколько женщин из селения ткут вечерами. Сведения, которые она черпает там из сплетен, для Алехандро бесценны.Это Чекинья и Мигелито — вернейшие наши помощники, брат и сестра, которые помогли нам тогда, после взрыва, на проклятом руднике, да так с нами и остались — и что бы мы делали сейчас без них!Это Бернардо — по иронии судьбы его тоже зовут Бернардо — глухонемой кучер, которого нашла для нас Нэнни, незаменимая мужская рука в доме, где за слишком многим должен следить совсем еще юный Мигелито. Бернардо ходит за лошадьми и выполняет все, о чем его попросят, но он не знает ?семейной тайны? — да и не стремится особо ее узнать. Этот человек живет, похоже, в своем собственном мире, и не вдается почтительно в дела ?господ? — лишь бы были живы да довольны.Вот и все. Да мы с Алехандро. Да малыш, что скоро должен появиться на свет. Впрочем, есть еще падре Фелипе, который, несомненно, тоже является членом семьи…***— Падре, — спросил Мигель, все глядя, не отрываясь, в голубые глаза Пресвятой Девы над алтарем, — а правда, что Господь награждает тех, кто поступает в угоду ему?— Праведников ожидает блаженство, мой мальчик, а для грешников уготованы адские муки, ты ведь знаешь.— Да я не о том. Вот вы говорите, что то, что мы делаем, угодно Богу. То, что мы защищаем людей. Вознаграждает ли Он?Падре Фелипе с улыбкой обнял мальчугана.— Что же ты хочешь? Новые удочки? Хорошего мужа сестренке?— Я хочу, чтоб Спаситель вернул нам родителей, — сказал Мигель серьезно и почти с вызовом. — Я хочу, чтоб Энрике жил, мой старший брат… Почему Он не может?Падре Фелипе отвел глаза. Я была уверена, он и сам полагал это несправедливым со стороны Всевышнего и теперь не знал, как оправдаться за Его недосмотр.— Он не вернет, — сказал вдруг Алехандро, выходя вперед, и, опустившись на одно колено, заглянул в глаза мальчика — хотя мне показалось, что его взгляд был устремлен куда-то мимо лица Мигелито. — Он не вернет. И сомневаюсь, что Господь хотя бы знает, чем мы тут промышляем, что с Его небесными заботами Ему есть хоть какое-то дело до Калифорнии. Нас вознаградит лишь наша совесть. Да, быть может, мысль, что другие дети в этой забытой Богом стране не потеряют семью!— Уж вы-то знаете, — поддел Мигелито шепотом. Губы его дрожали.— Уж я-то знаю, — резко ответил Алехандро и вышел.Падре Фелипе сокрушенно покачал головой.Господи, обереги душу моего мужа!***…Все мы — игрушки в руках Всевышнего.Этот день начался для меня раньше обыкновенного. Чикита ловко управлялась со шнуровками моего корсета, когда в гардеробную, натягивая перчатки, вошел мой муж. — О! — воскликнул он, оглядывая ворох платьев. По-моему, Алехандро так и не смог привыкнуть к церемонии выбора наряда. — Сеньора куда-то собирается в такой ранний час?— Сеньору ждут богоугодные дела. Я обещала дону С., что составлю ему компанию для инспекции тюрем. — Он, несомненно, будет в восторге. Когда другие благородные дамы тратят время на пикники и вышивания, моя жена предпочитает спускаться в ад. Будь осторожнее, Нели, тюрьма не место для тебя. Это твое дело, но я не хотел бы, чтобы ты туда ехала.Я пожала плечами.— Я всего лишь твоя жена, но я тоже хочу делать хоть что-то. — По его глазам я видела, что он понимает. — Ты снова вернешься поздно?— Мы в N. Хочу посмотреть, что там творится. Только разведка, никакого риска. Я обещал Нэнни быть к ужину… Не подцепите вшей на своих богоугодных делах, донья дель Кастильо! Мой муж поцеловал меня, ловко увернувшись от звонкой оплеухи.Отчасти Алехандро был прав, говоря, что это место не для меня. Мне было плохо. Плохо от осознания собственной беспомощности. От осязания невозможности. Невозможности существовать там, где воздух дышал тяжелым смрадом, перемешанным с запахами отчаяния, боли, ненависти. Где были длинные ряды грязных клеток, чьи обитатели совсем не походили на людей, даже на тех несчастных, которым я раздавала еду в бедных кварталах Тласко. Они и смотрели по-волчьи. Старики и почти дети — одинаково по-звериному обросшие. Что я могла сказать им, какое утешение предложить? От немедленного бегства удерживала лишь одна мысль: здесь когда-то провел двадцать лет мой отец. Был таким же?!— Боже! — невольно вырвалось у меня. Мы уже спустились на третий круг… ярус подземелий.— Донья Элена, уйдемте! — взмолился в который раз дон С. Прежде на приемах он напоминал мне толстого кота, воровавшего у нашей кухарки масляные лепешки. Здесь он казался одним из демонов Алигьери. Вот только я не помнила, которым. — Вы близки к обмороку. Поймите, здесь сидят убийцы, грабители и бандиты. Они не заслуживают вашего сострадания. — Плевали мы на ваше сострадание! — хриплый угрожающий голос был первым человеческим звуком, который я услышала здесь, помимо причитаний дона С. Человек пошатывался, как пьяный, вцепившись в прутья своей решетки. Сквозь сальные заросли черных волос недобро поблескивали глаза. Он и говорил, как пьяный, — Добро пожаловать в преисподнюю, сеньорита! Зашли поглазеть? Вспомните нынче за ужином, чью кровь вы пьете!— Заткни свою пасть!!! — дон С. стремительно вырастал до старшего беса.— Не надо, прошу вас, — я коснулась его рукава. Вокруг начали шевелиться, неодобрительно ворча, обитатели соседних клеток. — Меня не обидели слова этого человека.— Ангелица дворянского мира не примет обиды от нас грешных, — не отставал мой неожиданный гонитель. — Что ж вы жметесь к стенке, а, сеньорита? Боитесь запачкать свои белые крылышки? Или ваше милосердие столь высоко, что не смеет коснуться нас, недостойных?Это было слишком. Этот человек обвинял меня в трусости и ханжестве, меня, Элену Монтеро! Прежде чем дон С. мог меня остановить, я пересекла разделявшее нас пространство и коснулась руки на прутьях решетки. — Перестаньте. Я хотела бы сделать все, чтобы помочь вам.Он вздрогнул. Секунду его глаза смотрели прямо в мои, и я успела еще подумать, что уже видела такие глаза: карие, настороженные, враждебные. В следующую секунду я в который уж раз в своей жизни раскаялась в собственной опрометчивости, когда железные пальцы человека-зверя стянули ткань у моего горла. Карие глаза полыхнули совсем близко, неприятный смех — и смрадное дыхание обожгло мою кожу. Я завизжала и рванулась, оставляя в его когтях ворот алой амазонки, подарка Алехандро. Кто-то мягко приобнял меня, останавливая падение. Вокруг кричали.В нос ударил резкий запах нюхательной соли.— Господи! — причитал дон С. — О господи!..?Господи, — подумала я, — если Алехандро узнает, он запрет меня в доме, привесив амбарный замок?.Я открыла глаза и тут же вновь повисла на руках дона С. с воплем: ?Нет!!! Прекратите!?Два солдата, из тех, что впустили нас в этот ?круг?, прекратили избивать человека в клетке. Он поднял залитое кровью лицо, и меня вновь полоснули знакомые глаза — карие глаза Алехандро после поединка с Харрисоном Лавом. Забыв о грязи и амазонке, я бухнулась на колени:— Умоляю вас!Дон С. посерел. Если прежде он напоминал беса-надсмотрщика, то теперь вполне сравнялся с восставшим умертвием.— Донья Элена, пойдемте. Вам нужно на воздух. — И к тому, кто в клетке: — Ты этот день запомнишь надолго, Мурьета!— Нет! — Мне редко доводилось ощущать себя подобным ничтожеством, и никогда прежде я не хотела так страстно это исправить. — Умоляю вас, команданте! Поклянитесь, что не тронете этого человека. Прошу вас, я не хочу, чтоб моя глупость стала причиной. Поклянитесь, что не выместите на нем злость, когда я уйду. Я ведь почувствую, все почувствую, и моя совесть не даст мне покоя… Вот видите, я в порядке, — я поспешно поднялась с колен, опасаясь, как бы мой спутник из серого не сделался фиолетовым, и попыталась привести в порядок разорванную амазонку. Обернулась к одному из солдат: — Прошу, попросите мою служанку принести плащ.Дон С. содрогнулся, как видно, представив, что я намерена оставаться в его владениях надолго.— Хорошо, хорошо, — проговорил он тем тоном, каким успокаивают капризных детей или нервных животных. — Но должен признать, вы ведете себя безрассудно, сеньора. Вы понимаете, что хотели войти в клетку тигра? Этот человек — один из самых опасных преступников, здесь содержащихся.Другие его слова внезапно пришли мне на ум.— Кто он? — спросила я тихо, думая, что вот и прошел испуг от неожиданного нападения, и уже перестали дрожать, подгибаясь, мои колени.Дон С. пожал плечами.— Вы слыхали когда-нибудь о братьях Мурьета?Я ошиблась: ноги еще дрожали. Я вцепилась в неровную кладку стены, чтобы не упасть.— Мурьета? Харрисон… он выслеживал их.— Простите… Так вот, Хоакин Мурьета перед вами.?Быть того не может?, — пронеслось у меня в голове.— Вы шутите? Он же мертв.— О, тут вы ошибаетесь, сеньора. Живехонек. Мертв второй, его брат, Алехандро Мурьета. Мои люди давно скормили собакам его грязный труп. Даже не пришлось использовать этого, как приманку.Я молилась, чтоб дон С. не заметил, как действуют на меня его слова, и не выставил, наконец, из своих подземелий, но он, казалось, был погружен в счастливые воспоминания. Тихий звук донесся с той стороны, куда я старалась не смотреть. Нерешительно, я скосила глаза и взглянула на… на человека в клетке. Его страшных глаз опять не было видно, но вся фигура выражала глухую ненависть.?Неужели??— Вы… вы любили брата? — спросила я, сама не зная, зачем.В ответ мне донесся поток слов, которые — не скажу, что мне не доводилось их слышать, но все же. Как ни странно, это помогло собраться с мыслями. Дон С. почернел. Я обернулась к нему. — Вы обещали…— В таком случае, не искушайте МЕНЯ!— Нет, вы обещали… Помните, мы играли в покер на вашем вечере? — Дон С. стремительно начал белеть. — Вы обещали освободить одного из узников ваших подземелий. Это была ваша ставка, вы помните?— Вы с ума сошли, моя сеньора! Не опаснейшего в Калифорнии убийцу!— Но почему?— Нет!— Но…— Нет!!! Кого угодно другого!— Сеньора, — странным голосом вдруг сказала Чикита, уже с десяток минут стоявшая подле с моим плащом и молча слушавшая нашу перебранку. — Давайте отпустим вон того…Я прикрыла глаза. Они все сговорились.Девочка указывала на соседнюю клетку, где, незамеченный мною ранее, свернулся в ершистый комок юноша, немногим старше Милагрос. Он тоже был грязен, лицо украшали следы недавних побоев, а глаза — глаза молодого тигренка — почти с ужасом следили за моей служанкой.Я выдавила улыбку.— Говорят, у меня самые несносные слуги в Верхней Калифорнии, сеньор. Что же натворил этот… мальчик?Произнеся эти слова, я наклонилась и для виду сурово потянула Чикиту за ухо.— Это мой брат, сеньора, — чуть слышно прошептала девочка, когда мое лицо оказалось рядом с ее лицом. — Это Энрике. Он жив! Простите меня.Господи, неисповедимы пути твои! Что мне было делать?— Кто его знает, — отмахнулся дон С. на мой вопрос. — Я не держу в голове дела всех здесь заключенных. Однако вам стоило бы лучше следить за вашей служанкой, — неловко попытался он пошутить. — Симпатии к преступникам до добра не доводят.— О, по себе знаю, что девчонки в этом возрасте невыносимы! — я поддержала его тон, украдкой заставляя Чикиту отвернуться от клетки, которую она попросту пожирала глазами. — Так вы предпочитаете заменить одного освобождаемого преступника другим?По глазам дона С. было ясно, что он предпочитает, чтобы я провалилась сквозь землю и никогда больше не приближалась больше чем на милю к его крепости, а еще лучше, чтобы наша с ним роковая игра неделю назад оказалась лишь сном. Пожалуй, разумным и правда было вернуться домой и рассказать обо всем Алехандро, но…— Я никуда не уйду, — заявил вдруг Энрике. — Не уйду один!— Закрой рот и не вмешивайся! — отрезал его сосед.Я снова прикрыла глаза и почувствовала, что мне мучительно хочется разреветься. Я уже сколько времени стою в этой затхлой дыре в разорванном платье и с рассыпающейся прической, и каждый из этих четверых делает все, чтобы вывести меня из себя. Ну, нет! И тут в голову пришла эта мысль.Я обернулась ко вновь начавшему метать молнии дону С.— Вы ведь хотели бы отыграться, сеньор?— Отыграться?!— Да, — я нервно смахнула с лица выбившуюся прядь волос. — Мой преступник против вашего преступника. Либо вы отпустите двоих…— … либо вы оставите ваши затеи и больше сюда не придете.— Так вы согласны?Мой проводник побагровел.— Вы собираетесь играть здесь?!Его возмущение было понятно. Но я знала, что, стоит мне выйти из ужасного подземелья, и нечеловеческое напряжение, поддерживающее сейчас мои силы, спадет. Я не знала, хватит ли у меня сил переступить порог тюрьмы Таламантес еще раз. А я должна была все закончить.— Именно здесь.Дон С. колебался.— Но у меня нет сейчас новой колоды… Устроят вас кости?Я устало рассмеялась.— Боюсь, мою репутацию я погубила уже безвозвратно. — Значит, вы не хотите подняться? Диас! — он окликнул одного из охранников и уже, видно, хотел послать его за всем необходимым, но передумал. — Присмотрите за доньей дель Кастильо. Я вернусь через несколько минут.— Какого черта?! — выступил вновь, не успел комендант скрыться за поворотом, Хоакин Мурьета. — Нравится играть человеческими жизнями, девочка?Я взорвалась.— Прекратите, наконец, меня изводить!!! — я сама не заметила, как мои руки опять оказались на прутьях решетки. Ее узник растерянно глядел на меня, смущенный моим порывом. Сзади испуганно сопел мой одинокий охранник. — Прекратите, вы все!Вспышка окончилась так же внезапно, как началась. Я отпустила решетку.— Франсиска, ступай к карете.— Нет, сеньора! — взбунтовалась моя всегда тихая и услужливая помощница. В ее голосе слышались слезы. Юноша в клетке по-прежнему старался не смотреть на сестру.— Сеньора, — услышала я его тихий голос, — прошу вас, освободите его, — он указал глазами на соседа. — Мне ничего не будет, а на нем комендант отыграется.Я молчала. Прислонилась к стене, не думая о том, насколько грязной она была, запустила пальцы в и без того рассыпавшиеся волосы. Он, черт возьми, был прав. Но я сделала уже все, что возможно.Чикита коснулась моей руки. Я перевела дыхание.— Послушай, ты умеешь мухлевать в кости?— Нет… Мигель умеет. Он хотел меня научить, но…— Ну вот, и я тоже не умею. А значит сейчас мы, скорее всего, проиграем, — я вздохнула и наклонилась к ней. — Обещай мне, никаких слез, — перешла я на шепот. Девочка серьезно кивнула. — Если… когда мы проиграем, мы вернемся домой и расскажем обо всем сеньору Алехандро. И я обещаю, — я обернулась к клеткам, — я обещаю, что через два дня этих решеток здесь не будет.Я хорошо запомнила кости: изжелта-белые с яркими черными точками, новые и дорогие… Двойка и единица. Удача дерзко вильнула передо мной хвостом, видно, решив, что на сегодня с нее довольно. Со вздохом я передала кубики улыбающемуся дону С.— Что ж, похоже, ваша взяла, команданте.Вокруг стало вдруг очень тихо. Я пыталась не смотреть на стол и на клетки. Стукнули по покрытой сукном поверхности кости — и Чикита вдруг издала восклицание, достойное грузчиков Монтерейского порта, но никак не горничной из богатого дома.— Франсиска!!! — я обернулась, и то же слово чуть не сорвалось с моих губ.— Дева Мария! — прошептала я, чуть помедлив.На костяшках было два очка.— Мы выиграли, сеньора! Мы выиграли! Они с нами!Девочка возвела глаза к закопченным сводам, и я отлично поняла, кто именно ?они?. То же было и в моих мыслях. Я не знаю, какой именно ангел, подтолкнул руку дона С., так расположил фишки, но Они были с нами.Я подняла глаза. Мой противник сидел, неподвижно уставившись на два белых кубика, будто перед ним разверзлась адская бездна.— Я выиграла, — тихо, но твердо сказала я. — Диас!— Но вы же не можете открыть клетки, сеньор…— А вы предлагаете мне бесчестье?!Вдохнув свежий воздух у ворот крепости, я подумала, что сейчас потеряю сознание. Невдалеке один из солдат гарнизона при помощи Бернардо прикреплял кандалы освобождаемых узников к заднику нашей кареты. Мне было видно лицо Энрике, растерянное, оглушенное — и я задумалась, сколько времени он не видел солнца. Черт возьми, я могла собой гордиться! Алехандро мог мной гордиться.***Чикита вновь бросила грустный взгляд в заднее окошко. Мы свернули на боковую дорогу. Погони не было. Я стукнула в стенку кареты.— Бернардо, останови!Мой кучер помог снять кандалы с бывших узников. Девочка кинулась на шею брату. Энрике бросил на меня испуганный взгляд, но я сделала вид, что смотрю в другую сторону. Бернардо выразительно указал на дорогу позади нас.— Да, — кивнула я, — ты прав. В карету, скорее! Чем быстрее мы будем дома, тем лучше.Я увлекла за собой Хоакина Мурьету. Задернула шторы. На людей в карете упал легкий полумрак, не густой — слишком ярким было полуденное солнце снаружи.Чикита плакала на груди у брата. Его брови близко сходились, точно как у Мигеля, и волосы были так же черны, только отросли длиннее, а детски растерянное выражение лица вдруг показало, что этот мальчик не намного старше Мигелито. Низко склонив голову, он перебирал пряди волос сестры.— Ну что ты, что? А какая красавица стала! А брат, он тоже жив? Что ты? Сестренка…Я пыталась рассмотреть человека, сидевшего напротив меня, надеясь отыскать в нем черты моего мужа. Он глядел в пол, сложив на груди руки, порой бросая быстрый взгляд на пару рядом. Темные глаза лихорадочно поблескивали из-под спутанных, грязных волос, частью закрывавших лицо. Прямой нос, кровоподтек, уходящий на левую скулу — след сегодняшнего удара, многодневная щетина на щеках и на подбородке. Сочащиеся отметины от кандалов на запястьях, ярко-красные на бледной коже. Грязные лохмотья, не скрывавшие устрашающей худобы. Дышал он тяжело и хрипло.— вам плохо?— Кто вы? — спросил он резко, и я поняла, что минувшие события нас не примирили.— Жена Алехандро, — сказала я, решившись тоже побыть жестокой.— Какого Алехандро?— Алехандро Мурьеты. Не верите же вы, что он мертв?Мой собеседник вскинул голову. На миг мне показалось, что он собирается меня ударить. Под подушками сиденья у меня лежал пистолет… какая глупость!Энрике удержал руку товарища.— Простите его, сеньора.— Кто — вы — такая? — не унимался мой новый знакомец.Я отвела за ухо непослушную прядь. Положительно, эта прическа меня раздражала.— Я — Элена Монтеро дель Кастильо и Гарсиа. Мой муж, Алехандро дель Кастильо и Гарсиа, когда-то был известен как Алехандро Мурьета…— А теперь… — вмешалась Чикита и осеклась.— … а теперь также как Зорро, — закончила я. Господи, если хоть кто-то подслушивает, мы погибли! Впрочем, давно уже.Мой собеседник рассматривал меня, точно ядовитую гадину.— Я не верю вам.— Я знаю. Но самое большее через полчаса я собираюсь вас убедить…— Мой брат умер!— Взгляните, они тоже считали друг друга погибшими, — глазами я указала на следивших за нами брата и сестру. — А Алехандро оплакал вашу смерть.— Вы лжете! — выкрикнул он хрипло и закрыл глаза руками.— Донья Элена говорит правду, — вновь вступилась за меня Чикита. — Сеньор Алехандро рассказывал мне. Он горевал, считая, что вы погибли. Пожалуйста, поверьте нам… — брат удержал ее.— Пожалуйста, поверьте, — повторила я.***Наше жаркое солнце все так же палило, когда Бернардо остановил лошадей у парадного входа. Алехандро, когда он в маске, возвращается через ущелье, порою приводя загадочных персонажей, просящих на время нашего приюта. Сравнение кольнуло легкой завистью, но ведь я не Алехандро, да и маски на мне нет.Чикита первой слетела с подножек экипажа и, чуть не сбив с ног спешащую нам навстречу Нэнни, умчалась в дом. — Мигель! — зазвенел в комнатах ее голос.— Нэнни, милая, — я задержалась, поджидая, пока выберутся из кареты наши гости. Только сейчас я заметила, что Хоакин сильно хромает, — где мой муж?Моя старая нянька обиженно запахнула покрывало, покачивая головой вослед убежавшей девочке.— Сеньор с мальчиком не вернулись еще, — ответила она наконец, улыбнувшись мне. — Дон Алехандро сказал, что вряд ли вернется домой раньше вечера.— Как ?не раньше вечера?? — я вдруг почувствовала себя ужасно обманутой. А ведь я знала об этом и только не могла понять, как это мог быть еще не вечер и как лишь в несколько часов начавшегося дня могли вместиться столько событий, волнений и такая усталость.— Нэнни, милая, у нас гости, — истинная правительница нашего дома, она привыкла не удивляться таким вещам. — Пожалуйста, приготовь комнаты. — Синюю и желтую, — уточнила вернувшаяся Чикита, как и я разочарованная, но сообразительная, как всегда. Нэнни, проворчав что-то про несносных девчонок, легко поднялась по лестнице.Мне было стыдно обернуться к моим спутникам. Темные глаза Хоакина смотрели на меня со злой насмешкой. Однако же, покорно следуя за мной, он пересек переднюю, ступил на лестницу — и замер. Я проследила направление его взгляда. На стене, там, где парадная лестница разбегается на два пролета, по обычаю встречает гостей портрет хозяев дома. Свадебный портрет — не такой роскошный, как в других домах. Я в скромном кремовом платье: только потеря прочих опекунов позволила мне нарушить полный траур — невеста скорбящая, невеста счастливая. Алехандро в глухом черном костюме, беспечно смеющийся, но с уже появившейся между бровей суровой складкой — следом N-ского рудника.Хоакин смотрел, замерев, недвижимый, рукой судорожно вцепившись в балюстраду, и, кажется, что-то сверкнуло в уголках его глаз. Сердце мое сжалось и, наконец, отпустило. Вплоть до этой минуты я продолжала бояться, что ошибаюсь. Я коснулась его плеча, вопреки ожиданию, он не скинул мою ладонь.— Вы увидите его всего через несколько часов, обещаю. — Он молчал. Я легко потянула его за собой. — Пойдемте.Я забежала в свою комнату, чтобы сменить разорванную амазонку домашней одеждой и наскоро собрать рассыпавшиеся волосы. Хоакин ждал меня в желтой гостевой спальне, или это я верила, что ждал… Он сидел в том же положении, как я оставила его, ссутулив плечи, неподвижно и недоумевающее разглядывая кремовые розочки атласного покрывала. На полу у кровати Нэнни оставила таз и кувшин; он уже успел умыться, и капельки мутной воды стекали с его волос. Мне было жаль этого человека, жаль отчаянно, но в голову не приходили слова, которые не сделали бы больнее.— Нэнни сейчас принесет поесть, — сказала я наконец.— Я не голоден.— Комната Энрике за этой дверью. За шпалерой — коридор, ведущий в помещения Алехандро. Рано или поздно он все же вернется. — Казалось, мой собеседник хотел что-то сказать, но промолчал. — За моей спиной лестница, главный выход и другие залы. Хотите помыться?— Я не дойду до реки.— Здесь есть ванные комнаты. Я попрошу Нэнни согреть воду, помогу вам…— Вы?! — переспросил он почти с ужасом.— Нэнни. Бернардо. В любом случае, необходимо обработать ваши раны.Хоакин прислонился к подушкам кровати и закрыл глаза:— Нет.— Хорошо, — сдалась я. — Я принесу что-нибудь из одежды Алехандро. вам будет удобнее в чистом. Если хотите.Он не шевельнулся. Я сочла это за добрый знак.Помня, как раздражали Алехандро поначалу шелка и застежки, я отыскала простую рубаху и штаны. Хоакин открыл глаза, когда я вернулась. Он все так же полулежал на подушках, но его лихорадочный взгляд неотступно следил за мной.— Алехандро, которого я помню, — высказал он, наконец, то, что наверняка его тяготило, — не имел привычки жить за счет женщины.Я вспыхнула до корней волос.— вам еще не надоело меня оскорблять? — поинтересовалась я, опуская вещи на край постели, — Я тоже не привыкла покупать себе мужей.Отвернулась, отошла к дверям.— Переодевайтесь.Я сложила руки на груди, углубившись в изучение дверной портьеры.— Этот дом в большей степени принадлежит Алехандро, нежели мне. Когда-то он был пристанищем… прежнего Зорро. Двадцать лет назад тот был арестован... лишен семьи и имущества и заточен все в тот же форт Таламантес. Полтора года назад он бежал, встретил вашего брата и узнал его по известному вам медальону. Их объединяла жажда мести, они оба не справились бы в одиночку. Я знаю, что Алехандро очень многому пришлось научиться, прежде чем он стал таким, каким я узнала его. Так появился Алехандро дель Кастильо и Гарсия — дворянин, хозяин этого дома и новый Зорро. Капитан Харрисон Лав погиб от его руки на золотоносном руднике — источнике средств для преступных замыслов прежнего губернатора Калифорнии. Часть того золота помогла восстановить этот дом. В схватке на руднике погиб мой отец, Алехандро остался один…— Ваш отец?— Я сама узнала его чуть больше года назад. Слишком много узнала за слишком короткое время… На том руднике погиб и мой настоящий отец, с которым я только встретилась, и мнимый — Рафаэль Монтеро, которому привыкла верить. Остались мы с Алехандро, а я успела в него влюбиться… Вы довольны? — спросила я, оборачиваясь.Он смотрел в пол. В новом костюме он определенно выглядел лучше. — Простите… — Хоакин поднял голову, скользнул по моему вороту взглядом и не договорил фразы. — Простите, я разорвал ваше платье.— Не беда, — усмехнулась я. — Я привыкла. С Алехандро мы познакомились примерно так же.Я собрала в охапку валявшиеся на полу лохмотья.— Надеюсь, вы не против, если эти вещи сожгут?Он проводил меня взглядом.— Вы совсем не брезгливы, — догнал меня у двери полувопрос — полу-утверждение. — И совершенно ничего не боитесь…— Боюсь, — я обернулась. — Я боюсь за жизнь моего мужа… и за судьбу моего сына. Кажется, все.— У вас с Алехандро есть сын?— Да. Я вас познакомлю. Но сейчас он спит, да и вам следует отдохнуть.Он лежал с закрытыми глазами, когда я вернулась. Дыхание вновь было частым и хриплым.— Не гасите свет, — попросил он, не поднимая век, когда я потянулась к свече. И запоздалой формулой вежливости. — Прошу вас, сеньора.— Элена.Я накрыла ночник расписным абажуром. Он вздрогнул, когда я коснулась одеяла, желая его поправить.— Мне уйти?Не дождавшись ответа, я приоткрыла одну из створок окна, чтобы впустить в комнату легкий ветерок, наполненный запахами сада. У порога меня нагнало тихое: ?Элена?...?— Да?— Если можно… не уходите.Он не отстранился, когда я взяла его руку, лежавшую поверх одеяла. Напротив, его разбитые пальцы сжали мои с надеждой утопающего. Я опустилась в кресло у кровати. — Я буду здесь, пока не вернется Алехандро, обещаю.Рука была горячей. Лицо его пылало начинавшимся жаром. Я вдруг почувствовала, как усталость этого дня накатывается на меня неодолимой волной.***Вряд ли я долго проспала: проснулась, напуганная каким-то движением.— Простите, я потревожил вас. — Рядом с кроватью стоял Энрике. В коротком байковом халатике Мигелито, с взъерошенными после сна волосами он казался совсем ребенком, потерянным и недоумевающим. И только глаза были по-взрослому усталые.— Я не хотела засыпать до возвращения мужа. Как вы устроились? Как Чикита? — я подвинула ближе один из стульев, стоящих у стены.— Спит, — улыбнулся юноша, усаживаясь.— Спит? — возмутилась я, забыв, что и сама поддалась тому же восхитительному времяпрепровождению. — Хороша сестра!— Не сердитесь. Она маленькая и много волновалась сегодня, — он помолчал. — Сеньора… я не знаю, как мне благодарить вас за все, что вы сделали: для них, для меня — я не думал, что когда-то еще увижу братишку с сестренкой… За то, что вы сделали для Хоакина.— Вы очень дружны?— Он спас меня, я бы не выжил. На моих глазах убили мать и отца, я считал, что Мигель и Чикита тоже погибли. Там, в тюрьме, Хоакин заставил меня жить. Я тогда не понимал, зачем. Вы не сердитесь на него, сеньора. Он не злой, но ему было тяжелее, чем мне. Они ненавидели его и боялись. А потом, когда они сказали, что его брат погиб... Сеньора, это правда, что ваш муж?..Закусив губу, я кивнула. Мне мучительно хотелось плакать. Вот только супруга Зорро плакать не должна.***Вечерело, а Алехандро все не возвращался. Хоакин спал беспокойно, временами принимаясь метаться. Порой в забытьи он шептал что-то бессвязно — пару раз я расслышала имя моего мужа, однажды мне почудилось женское имя. Я велела Нэнни послать кого-нибудь за падре Фелипе — уж не знаю, кто в эту пору в нашем доме еще был готов выполнять поручения — да просить его захватить лекарский чемоданчик. Но падре тоже не оказалось на месте.В ожидании я взялась заносить в дневник события дня и добралась уже до спора с С., когда Хоакин вновь заметался, застонал и резко открыл глаза, видно, не различая и не понимая, где он находится.— Пить, — прошептал он хрипло.Я поднесла воды и поддержала его голову. Он осушил стакан в несколько глотков и задышал ровней.— Алехандро?Я покачала головой. Он обессилено откинулся на подушки, но через минуту вновь открыл глаза. Теперь взгляд его был более осмысленным, хотя глаза продолжали нехорошо блестеть.— Как вы?— Превосходно…— Поспите еще.Он отрицательно покачал головой.Я позвонила. Нэнни принесла чашку бульона.— Я не голоден.— Вам нужно подкрепить силы. Совсем немного…— Я — не — голоден.— Послушайте, Хоакин, — я опустила чашку на столик возле кровати. — Я замужем за вашим братом, у меня семимесячный сын, пошедший нравом в отца, и вот уже сколько времени я неплохо управляюсь с ними обоими. Неужели вы считаете, что я вас не переупрямлю?Он посмотрел на меня настороженно, будто приготавливаясь отшатнуться, если вдруг я решусь кормить его с ложечки. Потом взгляд потеплел.— Я верю, что вы можете меня заставить… Элена. Но прошу вас: не надо.Со вздохом я отставила чашку.— Покажите мне вашего сына.В его лице что-то переменилось, когда я вошла в комнату, прижимая маленького к груди. Хоакин протянул руки, но тут же отдернул их.— Я грязен. А он такой крошечный… и невинный.Я пожала плечами.— Его отец считает нужным его закалять.Хоакин замер, когда я осторожно опустила малыша ему на грудь. Два человека: маленький и большой, смотрели друг другу в глаза. Потом малыш уверенно и неторопливо пополз навстречу взгляду, крошечной ладошкой коснулся подбородка, доверчиво ткнулся губами в заросшую щетиной щеку. Хоакина затрясло. Крупные слезы скатились из уголков его глаз: одна, другая. Он обхватил ребенка своими большими ладонями, а тот растерянно водил ручонками по его лицу, размазывая соленную влагу. Я отвернулась. За своего сына я не боялась.Когда я обернулась, малыш умиротворенно посапывал, свернувшись клубочком, точно сытый котенок, на груди старшего товарища. Ладонь Хоакина заботливо придерживала ребенка, накрывая его, словно одеялом.— Он никогда не пошел бы на руки к чужому, — сказала я.— Спасибо вам… Не забирайте его.— Не заберу.— Как его зовут?Я улыбнулась:— Хоакином.Он закрыл глаза, честно пытаясь улыбнуться в ответ.— Алехандро захотел?— По правде сказать, предложила я. Но, кажется, он не был против.— Вы странная женщина, — тихо определил Хоакин, разглядывая головку спящего ребенка.— О да! Дворянка, вышедшая замуж за разбойника и на досуге бегающая по тюремным подвалам в поисках приключений. А ведь так все и сложилось… Знаете, в мои детские годы, в Испании, у меня была подруга, близкая, как сестра. Мы зачитывались с ней романами, которые отцы тщетно пытались от нас прятать, и мечтали: о далеких странах, неслыханных приключениях, кораблях под белоснежными парусами — и обязательно о благородном разбойнике, в которого не грешно влюбиться. Все девочки мечтают о принцах, но принцы ведь так скучны... Вам смешно?Он пожал плечами:— Мы в детстве мечтали стать такими, как Зорро. А ваша сестра?.. — Анита? Она сейчас в Андалусии.— Анита. Красивое имя. Она вышла замуж столь же удачно?— О нет, она не замужем. Ана младше меня. Ее дебют только предстоит.— Дебют?— Первый бал, праздник в честь совершеннолетия девушки. Ее первый выход в свет, после которого обычно начинают свататься. Как бы я хотела там быть! Дебют Аниты как раз в этом году.— Значит, у меня еще есть шанс? — я в первый раз увидела, как он улыбается.Я рассмеялась.— О, вы составили бы отличную пару. Ана отчаянная, Вы, по-моему, тоже.Неясный шум, донесшийся из гостиной, прервал наш разговор. Я уже привыкла различать звуки отодвигающихся каминов, что скрывают тайные ходы. Подкованные сапоги стукнули об пол, и веселый голос возвестил:— Эй, все! Хозяин венулся!Хоакин побледнел как смерть. Я ободряюще сжала его руку.— Я сейчас вернусь, — прошептала я, забирая у него ребенка.***— Я чертовски, смертельно устал, — говорил Алехандро, пытаясь поднять нас с малышом на руки и нисколько не заботясь о том, как сильно его слова расходятся с делом. — Невыносимо! До завтрашнего вечера не проснусь.— У меня для тебя сюрприз, — улыбнулась я, легко отстраняя его руки.— Надеюсь, приятный, — вздохнул Алехандро, бесстыдно давая понять, во что он ставит мои сюрпризы.— Надеюсь.Я повлекла его за собой — к желтой комнате. Откинула штору, пропустила мужа вперед. С моего наблюдательного пункта было видно, как Алехандро переступает порог, как, помедлив секунды узнавания, стремительно меняется его лицо, страшно бледнеет, как пальцы крепче вцепляются в дверной косяк, словно ослабевшие ноги сейчас подогнутся.Навстречу ему с кровати тяжело поднимается Хоакин. Оба молчат, глядя друг на друга, не узнавая, секунды за секундами, и я снова начинаю бояться, что произошла ошибка. А они не замечают ничего вокруг, и вдруг становится отчетливо видно, как они похожи.— Алехандро… — хрипло выдыхает Хоакин, нарушая затянувшуюся тишину.Мой муж бросается вперед и, заключив брата в объятия, опускает голову к его плечу.Я отпускаю штору. Терпеть не могу видеть, как мужчины плачут.