Глава 8. В которой вершится темное дело, а достопочтенный читатель наконец узнаёт, кто же такие Зорритос (1/1)

Серхио Торрес попался по-глупому. Как и всегда в базарный день, он созывал народ в шатер старой Каталины, попутно собирал милостыню да посматривал по сторонам. Наблюдателем Серхио был хорошим, поэтому когда прибежал малой Аццо из табора с вестью о том, что Мендоса решил-таки устроить облаву на цыган, Каталина с Росарио и пожитками успела тайком оставить шатер, а сам Серхио как раз подумывал, как бы смотаться половчее, так, чтоб извлечь из этого больше пользы и привлечь меньше внимания. Он растворился в толпе — так, как умел — как раз в тот момент, когда к шатру нагрянула рыночная стража — и завыла от разочарования, обнаружив, что упустила жирную птицу, какой, несомненно, была гадалка с утренней выручкой. Прокатился, почти не сгибаясь, под парой прилавков, вынырнул на соседнем ряду, пробежал незамеченный под ногами у суетящихся взволнованных людей, едва разминулся с парочкой стражников, свернул в еще один ряд — и услышал верещание Аццо, очевидно, пойманного с поличным. И верно — упирающегося цыганенка тащила за шиворот знакомая бочкообразная фигура их собственного квартального надзирателя. Подлецом Серхио не был, поэтому, поднырнув еще под парой прилавков, он неожиданно кубарем вылетел под ноги Мендосе. Бочонок утерял равновесие и распластался в грязи, освобожденный мальчишка бросился в одну сторону, вновь никем не замеченный Серхио метнулся в другую, и едва не налетел на чей-то жирный зад, на котором бесстыдно и совершенно безбоязненно висел не менее жирный кошель. Обладатель зада не мог похвастаться ростом, а потому кошель висел точно на уровне коротких ручек Серхио, так и упрашивая: ?Возьми меня?. Искушение было велико, а праведником Серхио не был. Необычно гибкие и сильные пальцы его сцепились вокруг кошелька, и в тот же миг его самого за шкирку оторвал от земли дюжий охранник. Раззява-толстяк оказался ни кем иным, как господином Франсиско Гарсией Чико, суперинтендантом мадридской полиции, решившим собственной персоной пронаблюдать ход операции, то есть человеком, которого сам Серхио был бы не прочь узнать и запомнить в лицо, разве что не при таких обстоятельствах. И по случаю покушения на эту самую персону начальник столичной полиции зол был чрезвычайно.***Над речной излучиной ложились тени, собирались клочьями тумана. На том берегу, что повыше, горел костер, рыжий на сером, и тени метались вокруг него, махали руками и спорили, появлялись из сгустившихся сумерек и таяли вновь. Час после заката — самый призрачный час. Идти вперед и не хотелось — казалось кощунством вторгаться в чужой тебе призрачный мир, и тянуло оказаться в его гуще. Две ближние тени обрели плоть, оказавшись Росарио и смешным остроносым мальчишкой, очень похожим на нее.— Пришел! — язвительно прошипела Росарио, дернула плечом, порывисто шагнула вперед и скрылась в толпе, сжимавшейся вокруг костра.— А я говорю, — доверчиво поделился с Хоакином ее маленький лохматый спутник, — старшие нам помогать не хотят. А чего они? Что для Панчо и его банды тот интендант? А Серхио теперь отвечать! А это мы виноваты, потому что разозлили Мендосу. А он — облавы. А мог и к дону Хосе прицепиться! А все равно...Под это неумолчное бормотание Хоке сам не заметил, как оказался в гуще толпы. Толпы той впрочем было немного. Кольцо вокруг костра сжималось и расширялось, впитывало в себя все новые фигуры и распадалось вновь, но в целом тут было вряд ли более полутора десятков мальчишек. Кто-то из них гудел, как новый знакомый Хоке, что-то невразумительное на ухо соседу, кто-то выкрикивал в голос, кто-то затевал шуточные потасовки, но большинство прислушивались к тому, что происходило в центре, у костра.— …Отец с бароном ходили к Мендосе, — упрямо говорил чернявый маленький паренек — тот самый Аццо. — И денег сулили. А он ни в какую. Серьезный высокий парень — старший брат — положил руку ему на плечо.— И что вы хотите? — фыркнул стоящий напротив них коренастый крепыш с явно когда-то поломанной челюстью. Пары зубов у него недоставало, за щекой была табачная жвачка, а оттого говорил он невнятно. — Панчо не взялся, так сами полезете? Мелюзга!— Что ж ты сейчас не с Панчо? — холодно бросил высокий цыган, старший брат злополучного Аццо.— То, что я тебе должен, — крепыш сплюнул на землю. — А я свое слово держу. Только не выйдет у вас ни шиша, Фраско! Во дворе собаки, в доме — патруль. Да и слаб ты кишкой — в дом начальства полиции лезть. Это вам не коней уводить и не кошельки срезать на базаре…Противник его упрямо вскинул голову:— Ты должен мне, я должен Серхио. Он спас моего брата. Пусть старшие отступились, я — не отступлюсь. Там решетка, что бабское кружево, а собак и подманить можно…Вокруг опять загалдели, но шум быстро стих. Второй спорщик двинул своей кривой челюстью, перекидывая из угла в угол рта жвачку, и уже собрался что-то насмешливо возразить, но на миг над костром легла тишина, и в этой тишине отчетливо прозвучал возглас Хоке, наконец разобравшегося в хитросплетениях произошедших событий.— Это вы собрались залезть в дом суперинтенданта полиции? Вот молодцы, а!И все взгляды уставились на него. Коренастый крепыш с откровенно разбойничьей рожей опять двинул челюстью и уже откровенно расхохотался. — Видишь, Фраско, даже мелюзга знает, что правда не за тобой. Тебе есть, что сказать, малец?Хоке облизнул губы и вскинул голову, собираясь ответить тем же тоном. Не пристало виконту спускать вызов от разбойника. Но по ту сторону круга толпа снова качнулась, и у костра вдруг очутился Ален.— Ты его слушай, Анибал, — угрюмо посоветовал он, подчеркнуто не глядя на бывшего приятеля. — Ему — есть, что сказать.И отвернулся. Плечи Хоакина закаменели.— Ну же! — презрительно поторопил его разбойник Анибал.— Собак вы не подманите, — с трудом ворочая враз пересохшим языком, ответил виконт. — Они обученные. Но в дом можно попасть через дверь. Через парадные ворота, на худой конец, через черные. Три пары глаз смотрели на него: льдистые — Анибала — с насмешкой, черные — Фраско — с недоверием, карие — его брата — умоляюще. И людское море волновалось вокруг. А Ален не смотрел. Так все и решилось.***— Все понял? — в сотый раз переспросил его Фраско. У него были красивые большие глаза и некрасивый большой нос, и над Хоке он нависал точно цапля над лягушонком. — Попадешь в дом, разберешься, где держат Серхио, попытаешься заполучить ключ или еще что придумать — и уходишь. Когда все уснут, пойдем мы.— Пойдут те из нас, кто умеет, — хохотнул Анибал, прислоняясь спиной к церковной ограде. Закутанный в какое-то тряпье, с низко надвинутой на глаза шляпой, он теперь казался одним из тех бродяг, что всегда просят подаяние у каждой из тысяч мадридских церквей.По ту сторону площади Лос-Мостенсес отлично просматривались оба входа в особняк. — Я все понял, — вяло откликнулся Хоке. — Теперь замолчите, а?В доме господина суперинтенданта он раз уже был. В тот день на прогулке им с отцом повстречался чем-то взволнованный Годонес, сообщивший графу, что лучшего случая переговорить с начальником полиции по их каким-то вопросам может и не представиться. Визит нанесли немедленно, и, пока взрослые наверху беседовали о делах, виконт Хоакин с терпением мученика дожидался на кухне, предоставленный сам себе в обществе добродушной, толстой и не слишком умной кухарки.В сей же момент, едва не усыпленный наставлениями Фраско, он заприметил свою недавнюю знакомую: переваливаясь, как утица, она шествовала по переулку с тюком белья в руках. Не дослушав фразы, виконт слетел с невысокой ограды церкви Святого Норберга и в несколько прыжков догнал кухарку. — Тетенька, — позвал он, стараясь казаться помладше и поглупее, и для пущей убедительности подергал ее за подол накрахмаленной юбки.— Чего тебе, детка? — растаяла служанка, отреагировав ровно так, как он ожидал. — От родителей потерялся?— Мне тетенька, к господину суперинтенданту надо, — Хоке тоскливо потер кулаками глаза. — Послали меня к нему, а я собак боюсь.— Вот глупыш! — пожала плечами женщина. — Так вот же звонок черного хода — бери и звони. Что у тебя, письмо?— Нет, тетенька, — пискнул виконт. — На словах передать велено.Старая Ванина вздохнула, взяла нежданного гостя за оказавшуюся на удивление чистой ладошку и повела в дом. Виконт Хоакин скорее предпочел бы провалиться под землю, чем идти с кем-нибудь за ручку у людей на глазах. Но общее дело обязывало смирить гордыню, и он терпел.***— Дон Франсиско! — зычно проорала Ванина, когда они поднялись в жилые этажи. Видимо, так в этом доме принято было докладывать. — Посыльный к вашей милости! Вот — мальчонка, давеча был тут уже.— Не припомню такого, — сипло ответствовал хозяин дома, появившийся в верху лестницы. Хоке суперинтенданта тоже не припоминал. Спуститься в кухню в прошлый раз тот не соизволил, так что ныне Хоакин имел честь любоваться его жирной рожей впервые. На красном мясистом лице суперинтенданта отражались, пожалуй, все возможные пороки. Форменный мундир на толстом брюхе был расстегнут, а сам начальник столичной полиции, похоже, разгорячен не то жарким спором, не то обильною выпивкой.— Я, дяденька, к вам, — снова сыграл он под дурачка, — от его милости господина гвардии капитана.Имени капитана он предпочел не уточнять, от души надеясь, что отцовскому знакомцу не пойдет во вред его выходка. Впрочем, суперинтенданту тоже был не до имен.— Ну, веди, — выговорил он, громко икнув. — Пусть в приемной сидит, чтоб, значит, тоже страх не терял. Где этот негодяй Мендоса?И хозяин дома, пошатываясь, удалился прочь по коридору.Приемная, куда Ванина втолкнула слегка оробевшего Хоке, до дрожи напоминала пыточную. Полумрак, с которым вряд ли могли тягаться два оплывших огарка в тяжелых подсвечниках на столе. Поигрывающий дубинкой служака — сдвинутые кустистые брови и нижняя челюсть, переходящая в кадык безо всякого намека на подбородок. И у стены на полу маленькой кучкой — связанный пленник.— Я к его светлости с донесением, — пролепетал Хоке охраннику, вконец ошалевая от спертого воздуха в помещении и от осознания близкой удачи своей миссии. — Велено здесь подождать.При звуке его голоса скорчившийся на полу Серхио поднял голову, и Хоакину сделалось плохо. Выросший в заботе и холе, о зле и несправедливости он знал из сказок Кончиты да недавних историй о Зорро. В этих рассказах невинные страдали, но недолго и как-то неосязаемо, а потом всегда появлялся благородный герой, и после двух-трех погонь или схваток все принимались жить долго и счастливо. Впервые в своей жизни виконт соприкоснулся с тем миром, где зло существовало в ощутимой реальности и жило безнаказанным, где не было надежды на благородных героев и счастливый исход, с миром, где у схватки не было правил, миром, где взрослые могли бить детей. Он стоял и хватал ртом воздух, а Серхио тоже смотрел на него и брови на неправильном изукрашенном кровоподтеками лице неудержимо ползли вверх. Вытаскивать его отсюда надо было немедля, не дожидаясь ночи и с ней подмоги, и теперь Хоке лихорадочно пытался разогнать онемевшие от ужаса мозги в надежде придумать, как. А быкоподобный охранник промычал что-то в ответ на его приветствие — и верно, умел ли он говорить по-человечески? — и, заметив, что пленник зашевелился, развернулся и, почти не размахиваясь, обыденным ленивым движением заехал тому под ребра носком сапога. Карлик коротко заскулил и спрятал лицо, складываясь почти пополам. И в тот же миг Хоке перестал думать.Почти не соображая, что делает, он схватил со стола ближайший из двух подсвечников и, рванувшись вперед, со всей злости ткнул горящим концом в толстый зад не успевшего развернуться охранника. Толстый фетр мундира даже не затлел, изрядно протертые брюки вспыхнули, как вспыхивает ветошь. Солдат взвыл, отскочил, отбрасывая Хоке к противоположной стене, заметался по комнате, разбрасывая вокруг себя снопы искр. Занялась огнем штора, в комнате сразу стало светлей.Хоакин облизал прокушенную в полете губу, по широкому кругу обежал беснующегося часового, вытащив перочинный ножик, присел рядом с карликом и принялся пилить веревки. Их злосчастный охранник с воем снес стол и, едва не оборвав косяки двери, вывалился в коридор.— Виконт, — прохрипел Серхио, выкашливая на пол сгусток крови. — Ты сдурел?!На лестнице топотали.— К окну! — рявкнул Хоакин, вдруг научившийся и соображать, и командовать. Потом был миг полета, жаркий ужас — и душный запах прелой соломы.— Черт! — сказал рядом Серхио почти нормальным для него голосом. — Мы болваны. Это внутренний двор.И действительно — стены окружали их со всех сторон. В одной из них высоко над головами полыхало окно. В другой была дверь, и из нее тянуло навозом.Рассудив, что от лошадей обычно зла не бывает, Хоке решительно направился туда. Они влетели в конюшню и понеслись по темному проходу меж стойл. Спасительная дверь — дверь наружу — была уже видна, когда в нее, ведя в поводу коня, вошел мальчик чуть старше Хоке, слишком нарядно одетый для конюха даже из очень богатого дома. Мальчик остолбенел, сдвинув изящные брови, Хоакин на бегу от неожиданности выбросил руку вперед, и его противник, сдавленно пискнув, ретировался. Хоке остановился, переводя дыхание. Только сейчас он заметил, что в его руке по-прежнему был сжат нож, почему-то покрытый неприятными на вид бурыми пятнами.Брошенный повод волочился по земле. Черный конь, напуганный неожиданным бегством хозяина, столь изящный и тонконогий, что странно смотрелся на конюшне толстого господина суперинтенданта, переступил ногами, нервно всхрапнул и вдруг двинулся на нежданных гостей, нехорошо скаля зубы. У молодого виконта окончательно сдали нервы.— Ты, скот! — завопил он неотвратимо надвигавшейся на него махине, из последних сил вцепившись в рукоятку ножа, как в последнюю из опор. — Я виконт дель Кастильо, сын калифорнийского дворянина! Я таких, как ты...Конь, сколь ни странно может показаться это слово в применении к подобному ему существу, опешил. Стал, как вкопанный, прижал уши, сделал неуверенный шаг назад — и тут же показался виконту смирным и нестрашным. Хоке подошел, со вздохом подобрал с земли повод и уткнулся лбом куда-то в лоснящуюся черную лопатку, успокаивая животное и успокаиваясь сам.— Отлично, — кисло констатировал Серхио, явно опасавшийся подойти ближе. — Раболепный конь. Обожаю эту страну, где даже твари лижут пятки донам!Хоакин нехотя оторвался от вселяющего уверенность темного бока. От него вновь ждали решений.— Так нам не сбежать, — решительно сказал он. — У них попросту ноги длиннее. Вот если верхом... — виконт еще раздумывал, дозволительно ли одолжить чужого коня ради благой цели.— Верхом? — в голосе карлика прозвучал весь присущий ему сарказм. — Я — верхом?!Хоке смерил его взглядом. По его мнению, ножки карлика вполне позволяли тому удержаться в седле. Вот править — вряд ли.— Не бойся, я придержу! — он понадежней обмотал уздечку вокруг правой кисти, и, покрепче упершись ногами в пол, подставил сцепленные в замок руки. — Ну, давай, лезь.Серхио пожал плечами, шагнул, довольно ловко подтянулся и, посучив ногами по черному боку коня, наконец взгромоздился в седло, пригнувшись и изо всех сил цепляясь за густую гриву. Хоке подтянул стремя и взлетел следом. Вороной был существенно выше рыжего Недоростка, что заставило Хоке горделиво распрямить плечи. Мир с высоты, как водится, выглядел куда как интереснее. Хоке протянул руку и снял висевший над входом в ближайшее стойло свернутый кнут, до которого в жизни бы не допрыгнул со своих двоих. В этот миг сзади хлопнула дверь, ворвались разъяренные голоса, и Хоакин, вновь не думая, что он делает, двинул пятками, посылая Вороного в галоп, уповая лишь на то, что в том конце конюшни будут еще двери.Серхио охнул и едва не сверзился из седла. Сверзился бы — не успей Хоке ухватить его одной рукой за шиворот, не выпуская поводья из мертвой хватки.Пара встретившихся им на пути балок непременно снесла бы голову всадникам повыше ростом, а дверная притолока заставила низко пригнуться даже Хоакина. Двери — да, двери были — на их счастье оказались незаперты, и едва не снеся косяк, трое беглецов вылетели во внешний двор.Особняк встал за ними темной громадой, видно, этой стороны пламя пожара еще не достигло. Зато по улице носились люди с факелами, начисто перекрыв им путь к тому месту, где, может быть, еще дожидались Анибал и Фраско. Вопил знакомый визгливый голос мальчика из конюшни. Хоке резко осадил Вороного, и тот с яростным ржанием поднялся в свечу, грозя обрушиться на оставшихся внизу факельщиков, огромный и страшный в отсветах пламени. Люди суперинтенданта почтительно отшатнулись. Хоакин повис ни жив ни мертв, до онемения сдавливая бедрами крутые бока коня, упершись в стремена, мертвой хваткой вцепившись в гриву и узду, прижимая Серхио к седлу своим телом. Несколько секунд паренья над бездной — и конь, одумавшись, опустился на четыре ноги. Хоке охнул, рывком поднимаясь от шеи коня, — и вовремя: пара агентов Гарсии, из тех, что посмелее, по-прежнему преграждали ему дорогу. С резким щелчком Хоке распрямил кнут. Видимо, от испуга оружие пришло в повиновение с легкостью, сразу став продолжением руки. Он описал кнутовищем сложную восьмерку. Туго сплетенная кожаная полоса рассекла воздух перед лицом одного из агентов, подняв занавес пыли, выбило на утоптанной земле темную полосу, заставило того шарахнуться в сторону. Воронок вновь попятился, попытался было взбрыкнуть, но не совладал с уздой и покорно закрутился на одном месте. Совладав с поводьями, Хоке ухмыльнулся и еще два раза махнул кнутом. Две параллельные полосы пересекли первую темную линию на дороге.— Если ты закончил красоваться, — сдавленно прохрипел Серхио, искоса глядя на вырисовавшуюся на темной дороге букву ?Z?, — то пора удирать. Домашними слугами тут дело не ограничится.***Домашними слугами дело не ограничилось — это стало понятно, не успели они миновать квартал. Топот копыт запел за спиной — угрожающий в тиши спящего города. Конный патруль?Захваченный конь был хорош, но долго так продолжаться не могло. — Сворачивай, — прохрипел Серхио, едва они миновали дом с <…> портиком. Ошалевший от пьяного бьющего в лицо воздуха Хоке послушно натянул поводья вправо.— Теперь налево, — осмелев, командовал карлик. Топот за спиной не стихал. — Опять направо.Хоакин не мог даже предположить, в какой части города они находятся.— А вот теперь — прыгай!Прыжок из седла в неизвестность вполне мог соперничать с их прыжком из окна приемной суперинтенданта. Холодная вода оглушила и обожгла, ноги ударили в какую-то вязкую гадость, кровь, на миг застыв в жилах от страха и холода, припустила быстрей и виконт, отчаянно забарахтавшись, рванул к воздуху. — Тихо! — зашипело что-то сквозь плеск, дернуло его за подол рубашки. — Сюда!Просмоленный факел полетел с моста, на несколько мгновений озарив смоляную воду и темные гранитные опоры крупной кладки. Мальчишки едва успели притаиться в тени одной из них. Река благоухала тиной, гнилью и нечистотами. Патруль переругивался наверху. Так и не выпустивший подол рубашки виконта Серхио молча потянул его за собой. По ту сторону опоры замшелая стена подходила вплотную к воде. В стене была покосившаяся, поросшая тиной дверь, и дверь не была заперта. То ли горничная выходила здесь по утрам к самой реке, чтобы вылить ночные горшки, то ли прачка — прополоскать белье, то ли — и судя по недоброму виду здания, это показалось виконту наиболее вероятным — лиходеи отпускали здесь по ночам в последнее плавание полуразложившиеся трупы.Они юркнули в дверь, как раз когда сверху прозвучал приказ обыскать ближайшие дома. Лестница была узкой и зловонной.— Стой! — теперь уже Хоке уцепился за кургузую жилетку бодро шедшего впереди Серхио. — А если там хозяева?— На то только и уповаю, — пробормотал карлик, поторапливая его за собой. — Не тушуйся, виконт!В первый миг после темного коридора его ослепил блеск свечей, отражавшихся в многочисленных зеркалах. Маленький Серхио подталкивал его в спину.— Ух ты, — услышал он красивый грудной голос. — Какой тут цуцик!— Желторотик, — насмешливо прозвенел фальцет. — Маменька денег на карамельки дала?— Подойди ко мне, купидончик!Виконт растерянно озирался по сторонам. Полутемное помещение напоминало плохо прибранный будуар. И повсюду вокруг него были женщины: одни в кипенно-белых рубашках и нижних юбках из тонкого шелка, другие — в пестрых платьях по последней французской моде, третьи — в многослойных юбках испанской махи. Растрепанные и причесанные, звеневшие серебристым смехом или булькавшие пьяноватым гоготом, они не замолкали ни на секунду.— Смотрите, а это же красавчик Серхио!— Великан Серхио опять оказал нам честь!— Негодник Серхио, в прошлый раз ты притащил мне паршивые духи, они выдохлись за два дня и теперь в бутылочке один уксус.— В прошлый раз, милая сеньорита, вы и сами надули меня с оплатой, — Серхио поклонился так грациозно, насколько позволяла его чересчур большая голова и кривые ноги. Он-то, казалось, чувствовал себя в этом вертепе, как рыба в воде.— Ирменгильда, оставь моего друга, — карлик ловко оттеснил от виконта рыжую женщину, называвшую его ?купидончиком?. — Он обязательно вернется к тебе... годика через два или три, когда подрастет. А сейчас... дамы! Милые барышни! Я тороплюсь. Не будет ли одна из вас так великодушна, чтоб уделить усталым путникам толику своего драгоценного времени — в кредит.Заливистый смех был ему ответом.Серхио с досадой посмотрел на дверь, словно с мига на миг ожидал появления патруля. В это мгновение на сцене появилось еще одно действующее лицо.— Что здесь творится? — вопросил громкий и не слишком приятный голос. — Совсем стыд потеряли? Почему никто еще не одет?Появившаяся посреди залы женщина огляделась по сторонам, уперев руки в бока. Она была высокой и не то чтобы толстой, но какой-то монументальной. Кричаще-оранжевый шелк охватывал ее крепкие бока, четко очерченный подбородок вздымался в такт словам. Увидав Серхио, она сузила густо подведенные глаза. — А-а! Опять ты здесь, грязный гном? Убирайся, а не то я возьму метлу и вымету тебя вон, как выносят мусор!— Мое почтение, мадам Рагимунде, — вновь поклонился Серхио. — Хочу напомнить вам, сколько прибыли вам уже принесла ловкость этого грязного гнома. Только подсчитайте, сколько она сможет принести еще. Поистине будет жаль, если вся эта прибыль утечет сквозь грубые пальцы полицейских агентов.Град ударов, обрушившихся внизу на парадную дверь, подкрепил его слова.— Полиция! — проревела бандерша. — В моем доме! Ах ты, мелкий продажный уродец, ты притащил за собой хвост?Серхио смиренно переждал вспышку гнева. Грохот ударов стал непрекращаемым.— Рагимунда, — с нажимом сказал карлик. — Спрячь нас.— А черт с тобой, — мадам, вдруг сменившая гнев на милость тряхнула сильно напудренными кудрями. — Мари, эти, — она небрежно кивнула в сторону мальчишек, — на тебе. Остальные живо оделись и в зал! Ну-ка, ну-ка!Курносая Мари послушно поднялась, обиженно надув губки.— Остальным, значит, развлекаться с офицерами, а я опять недоросликов нянчь?— Ничего, — устало огрызнулся Серхио, следуя за ней по коридору. — Рост у тебя как раз подходящий, чтоб греть мне уши. Виконт, закрой рот! Не ровен час чихнешь — найдут!***Каморка, куда привела их девушка, была невелика, но обставлена с претензией на роскошь. Девица обиженно плюхнулась на кровать, а Серхио, не обращая на нее внимания, тут же начал деловито распоряжаться в ее покоях. Раздвинул платяную ширму, отгородив угол комнаты, молча пихнул за нее Хоакина, встал рядом сам.— Чего расселась, корова, — неожиданно зло крикнул он удивленной хозяйке комнаты. — Закидай нас!Хоке так и не понял, что заставляло людей слушаться этого низкорослого командира. Он успел только судорожно глотнуть воздуха да, как велено, захлопнуть рот, прежде чем через верх ширмы на них обрушился ворох платьев, юбок и еще какого-то тряпья. Стало темно и ужасающе душно, кругом пахло потом, духами и еще каким-то отвратительным женским запахом. Под прикрытием тряпок он поспешно зажал себе нос, чтобы и впрямь не чихнуть.Патруль переговаривался уже в коридоре этого этажа, их грубым окрикам вторил заливистый смех девиц.Дверь отворилась, Хоке услышал испуганный вскрик их хозяйки.— А тут у меня Мария, — донесся до них угодливый голос бандерши. — Да, точно, как святая Мария. Но она нынче нездорова, нет-нет нездорова, Да что вы, капрал, откуда тут чужие? — Мария что-то протестующе пискнула, но мадам уже захлопнула дверь ее будуара, и ее грудной раскатистый голос зазвучал из коридора глухо и неразборчиво. Виконт уже практически задохнулся, когда в здании наконец все стихло.— Эй вы! — прозвучал по ту сторону ширмы порядком напуганный голос ?Святой Марии?. — Мадам сказала, чтоб немедленно выметались, пока все заняты.Серхио вынырнул из-под горы тряпок рядом с Хоакином, хмуро поглядел на хозяйку, презрительно сплюнул и потер нос.— Через залу идите, — так же недовольно приветствовала его она, — там сейчас не до вас.В полутемном пропахшем табаком и винами зале действительно никому до них не было дела. Пара мужчин, не из патруля, в штатском, похоже находились здесь с раннего вечера и уже были порядком пьяны. В углу играл на <…> лохматый тапер, нещадно путавший ноты. Несколько женщин, как видно, не занятых с людьми суперинтенданта, лениво слонялись по залу с бокалами в руках. А одна из них стояла на столе.Хоке замер, завороженно глядя на нее. На женщине было алое платье в старом испанском стиле, и что-то в ее позе одновременно пугало и приковывало взгляд. Ленивая мелодия вдруг стала отчетливей и тревожней. Женщина на столе воздела руки к небу, словно призывая на землю ярость неведомых древних богов, и внезапно начала танец. Странный то был танец. По ее телу пробегала дрожь, босые ступни выбивали на столе языческий ритм, полы алой юбки взлетали сполохами адского пламени. — Пойдем, виконт, — тихо прошептал рядом Серхио. — Рано тебе еще на такое глядеть.Они вышли на улицу наконец-то свободные от всякой погони. Небо тронули первые рассветные лучи. Спешить было некуда.***Звуки шагов гулко отзывались меж спящих домов. Бежать было некуда, и они шагали бок о бок, через незнакомое Хоке переплетение улочек, забирая все ближе к воротам <…>.Серхио, постоянно забегавший вперед, чтобы скомпенсировать меньшую длину ног, искоса с интересом поглядывал на Хоакина.— Да-а, виконт, — начал он без предисловия, — я еще могу понять, какие идиоты могли отправить мне на выручку именно тебя. Но почему ты согласился?— В следующий раз не соглашусь! — огрызнулся Хоакин, слишком измотанный, чтобы достойно реагировать на подначки.— Гордый, ты посмотри!.. — протянул Серхио и, заметив, что отстает, снова ускорил шаг. — А ты молодчина, виконт, — бросил он небрежно. — Только смотри, не связывайся больше с нашими.Кого именно считать нашими, и почему с ними не стоило связываться, Хоакин уточнять не стал.— Ты ведь уже взрослый, Серхио? — озвучил он через несколько шагов недавно пришедшую догадку.Карлик хрипло расхохотался.— Смотря что считать взрослым, виконт. Я родился в горах Андалусии почти четверть века назад. Ух ты, поражен? Возмущен?— Удивлен, — отрезал Хоакин, постаравшись вложить в это слово побольше желчи.— Тем, что я все еще попадаюсь властям? Эх, виконт, однажды ты с разочарованием понимаешь, что взрослые не умнее и не удачливее тебя и вовсе не всемогущи. Обычно такое понимание означает, что ты сам уже вырос. Но ты просто запомни на будущее: взрослые — не всемогущи. Порой это знание помогает спастись.