четыре (1/1)

Малгусу полагается ненавидеть врагов. То есть, джедаев. Чтобы убивать. И с этим всё в полном порядке, он убивает, без жалости, с удовольствием, но их он скорее… презирает. Как правило. За глупость, за наивность и лицемерие. За их слабость. За то, как ужасно просто умирает большинство из них.Другое дело – ситхи.Ситхов Малгус ненавидит. Не всех. Не сказать, чтобы многих. Однако таких, как Адраас – целиком и полностью. Таких… скользких. Увёртливых. Хитрых, но не умных. Адраас ведь знает, что есть Сила. Его обучили пользоваться ею. Однако все свои таланты он тратит не на то, чтобы оттачивать себя, не на войну и не на Империю.Адраас обожает то, что в Империи называют политикой.То, что Малгус называет чем-то вроде “вылизывание задниц Тёмного совета, а также приближённых, министров и всех подряд в порядке строгой очереди”. Можно и короче, но выражаться нецензурно в обществе Адрааса не стоит. Хотя мысленно – можно. Мысленно Малгус делает это много и часто.– Знаешь, сейчас не стоит срываться с корабля неизвестно куда, – медленно тянет Адраасс, – сам понимаешь, в высших кругах такое поведение могут расценить как… ненадёжность. Несосредоточенность.Он сидит перед Малгусом, острый, хитрый, с бледной улыбочкой на лице. В просторных балахонах, которые, наверное, должны скрывать его худобу. Адраас вертит в пальцах бокал с тёмно-красным вином. Венемал по соседству сидит с таким же.Малгус не позволяет себе алкоголя. В принципе, а конкретно сейчас – он и так слишком сильно хочет сорваться.– Возможно, это не моё дело, – впервые в жизни Адраас говорит что-то правдивое, – но я слышал, что тебя ставят на направление Рилота. У меня в этом секторе есть… свои интересы. Пойми, Малгус, я хочу, чтобы ты получил это назначение. Твои победы пойдут мне в плюс. Поэтому я вынужден спросить: куда ты отлучался?Малгус едва сдерживает вздох. Тяжёлый. Уставший. Он вырос в Империи, он обучался у инквизитора, он понимает, что каждая чужая фраза обладает двойным дном, но… Но сидеть здесь и пытаться в расшифровку – слишком сложно для мозга прямо сейчас. Малгус хочет в… в…Куда-нибудь, где всего этого не будет.Однако Малгус здесь. В покоях Венемала. Наедине с парой ситхов, каждый из которых стремится вверх. Адраас стремится по чужим головам – и никакой ситх не осудит его за это, но ненавидит Малгус с полным на то правом. Как ненавидят ползучих тварей или инфекции. И Адраас говорит с ним. Это важно. Любое ошибочное слово Малгуса может – будет – донесено выше, и любое может его похоронить.Адраас сказал: он хочет, чтобы Малгус получил своё назначение.Значит, в реальности Адраас сделает всё, чтобы этого не случилось.Наверное.Ещё он сказал про какие-то свои интересы. Тонны важной информации он не сказал и ни за что не скажет. Он сидит, улыбается елейно и считает, что сможет обыграть Малгуса.– Ты прав. Это не твоё дело, – роняет Малгус. – Ни где я был, ни куда меня назначат. Я польщён… твоей верой в мои победы. Я готов обсудить сотрудничество, если наши задачи будут его предполагать. Но я не буду отчитываться перед тобой, Адраас.Вот так. Выдержанно. Даже не пустив презрение в голос.Улыбка Адрааса немного скисает.– Несомненно, – он подносит бокал к губам. – Тем не менее… мой тебе совет – не гоняйся по каким-то личным делам накануне войны. Мои источники сообщают, что на Рилот собираются ставить тебя. Повторюсь, это в моих интересах. Я знаю, ты любишь… провоцировать конфликты. Просто воздержись от этого, хотя бы ненадолго, и исход сыграет на руку нам всем. Сейчас мы на одной стороне.… и если это действительно так – то все победы этой стороны Адраас в итоге припишет себе. Малгуса он оболжёт и очернит, а сам рванёт вперёд и дальше. Это – его способ жизни. Так он поступает, и Малгус слишком давно это видит.Малгус не поверит ни единому его слову.Малгус упирается ладонями в кресло и поднимается с него.– Я приму твои слова к сведению, – произносит он максимально незначимую фразу. Потому что в реальности – даже если Адраас говорит правду – Малгус не отступится от своей собственной игры. Виркус попытался убить его. Он – кто это мог быть, кроме него? – подкупил хатта, и на Малгуса обрушился взвод наёмных убийц. Это стало личным делом, а значит, Малгус закончит это дело. Он обязательно закончит чужую жизнь.– Тебя проводить? – бросает Венемал, видимо, заметив что-то в его глазах.Венемал хочет поговорить с ним. Обсудить то, что так тяжело на нём оседает. Возможно даже, Малгусу нужно обсудить хоть что-то. Однако идти с Венемалом в свою каюту он не будет. Не сейчас. Сейчас в каюте Элина, и… и, наверное, она плачет. Это неважно. Ни капли неважно, и не может быть важно, но делиться этим Малгус не хочет.Он какого-то чёрта начал думать о ней по имени.Он не хочет думать ни о чём.– Позже, – отвечает Малгус Венемалу. Он отходит к двери и, не прощаясь с Адраасом, выходит. В коридоре чуть проще. По крайней мере, солдаты не требуют от Малгуса думать или чувствовать – они просто шагают, отдают ему честь и чуть быстрее шагают дальше. Это успокаивает. Совсем немного. Возвращается Малгус всё равно на взводе. Он замирает перед дверьми своей каюты. Он вспоминает, что делал. С Элиной. Что он… чуть было не сделал. Он хотел. Он дошёл до молний. А потом вдруг резко захотел уйти.Из-за… слёз?Просто смешно. Малгус видел слёзы. И страх, и просьбы, и мольбы не убивать. И никогда это его не останавливало. Он начал – когда-то давно, едва обнаружив в себе Силу, до академий и учителей, он начал с того, что убил рабыню. Тоже тви'лекку, одну из домашней прислуги. Хотя она ничего ему не сделала. Малгусу просто нужно было проверить, сумеет ли он убить.Он сумел. Сотни раз.А теперь его останавливает чьё-то слабое сопротивление?Малгус замирает, протянув руку к кодовой панели.Не сопротивление как таковое. Элина просто неспособна его остановить. Не её слёзы, и не страх, и не крики боли. Малгус умеет делать больно. Чёрт побери, это он умеет лучше, чем всё остальное. И всё же…И всё же.Возможно, дело в том, как упрямо она не прекращает сопротивляться?Малгус всё ещё не хочет её убивать.Он не знает, что сделает прямо сейчас.Малгус открывает дверь. За ней – полутьма.– Освещение на шестьдесят процентов, – диктует Малгус, делая шаг вперёд. Свет белых ламп усиливается. Он разливается по комнате вместе с тяжёлой давящей тишиной.Элина стоит у стола с голограммами. Спиной к Малгусу. При звуке его шагов она напрягается, но не поворачивается. Она вся закутана в покрывало с кровати. Она боится – Малгус это чует.Он останавливется в шаге от тонкой фигуры.– Повернись ко мне, – приказывает он неожиданно тихо.Элина подчиняется. Резко. Опустив глаза к полу. Она прячет под покрывалом даже руки. Тви'лекка стоит, закутавшись в этот кокон, и она уже до боли закусывает губы.Малгус прикрывает глаза. Он сжимает кулаки и тут же – чтобы не пугать – разжимает их. Он… не знает. Просто не знает. Элина стоит перед ним, красивая и несогласная, и напуганная до смерти. Малгус совсем недавно ломал её. Он бил. Пощёчинами и молниями. Ему не совестно. Но прямо сейчас он буквально не знает, как до неё дотронуться. Он ощущает злость. За то, что Элина такая. Нерационально упрямая. Сильная. Из тех, кто не гнутся, кто просто не умеет так. Она схожа с Малгусом. Он может либо дать ей жить – по её собственным правилам – либо сломать. С криком, с треском, с особой жестокостью. Необратимо. Навсегда. Он убьёт её, если поступит так.Она уверена, что он поступит так.– Послушай, – произносит Малгус, прикрыв глаза. Он решает вернуться к началу. К основам. – Ты должна подчиняться мне. Ты должна подчиняться моим приказам. Иначе я убью тебя.... и он не хочет этого.Он не знает, как сказать это вслух.Элина реагирует только тем, что сильнее сжимает губы. Она стоит, как каменная, и Малгус не уверен, почему. Возможно, она просто парализована страхом. Нужно заставить её реагировать. Нужно, чтобы она услышала его. Включая то, чего он не умеет говорить.– Элина, – Малгус пытается сделать голос не таким жёстким. Он приближается на шаг и – действительно осторожно – кладёт ладони на тонкие плечи. Он пытается как-то погладить их, но Элина вздрагивает. Всем телом. Она плотнее сдвигает руки под покрывалом, и Малгус против воли настораживается. Он узнаёт… не само движение, но то, как его делают. Он ловил шпионов. Он знает, как люди прячут вещи.Элина стояла у стола, когда он вошёл. У стола, в который напихано море стратегически важной информации, а также – куча технических деталей, из которых, при должной смекалке, наверняка можно что-то пересобрать.Малгус отходит на шаг.– Сними с себя ткань, – приказывает он моментально потяжелевшим голосом.Элина вздрагивает снова.Она может бояться Малгуса. Просто-напросто бояться его, и он говорит терпеливо:– Я ничего с тобой не сделаю. Я… Мне просто нужно удостовериться.Она понимает, о чём он. Она кивает. Скованно. Ткань скользит по её плечам, обнажая лиловую кожу, и на какое-то мгновение Малгусу кажется, что всё в порядке. Однако затем на пол вместе с тканью падает что-то металлическое. Судя по стуку. А Элина от этого стука совсем бледнеет.Малгус проходится взглядом по обнажённому телу. Но в трусах – в этих ниточках – тви'лекка точно не могла ничего спрятать. А вот в ткани – явно попыталась.Малгус опускается на корточки и рукой ворошится в чёртвом покрывале. Между складок ткани обнаруживается нечто недостроенное. Похожее на электронную отмычку. Не факт, что она сработала бы, но Элина попыталась. Более того – сбоку к устройству пристроена карта памяти. Которая точно не нужна для открытия дверей. Зато её можно продать Республике за целое состояние.– Я… – сдавленно раздаётся сверху. – Простите, я…Малгус обещал, что убьёт её за попытку побега.Он сжимает чёртову отмычку в кулаке. Он плотно закрывает глаза и заставляет себя вдохнуть воздух. Глубоко. Выдохнуть – медленно, однако злость всё равно застилает разум.Малгус поднимается на ноги.Лепет, доносящийся от тви'лекки, становится ещё путанней. Что-то про “я не хотела”, “простите” и “повелитель, простите, пожалуйста”, и ну надо же. Она наконец научилась обращаться к нему, как следует. Это ни капли ей не поможет. Малгус смотрит в её лицо. Он видит слёзы в уголках глаз. Выпрямленные в жалобную линию брови. Опущенный в пол взгляд. Элина пятится, пока не упирается спиной в стол.Малгус поднимает отмычку над своей ладонью и со скрежетом комкает её. В маленький металлический шар. Малгус Силой отбрасывает его в стену. Элина заслуживает того же. Он должен сделать с ней ровно то же самое. Но… но какого-то чёрта разум цепляется за всевозможные “но”, и Малгус, одну секунду за другой, только слушает её извинения.Это страх, а не раскаяние.Это тоже злит. Потому что не так должно быть. Потому что Элина – не такая. Она смелая настолько, что попыталась бежать сразу после того, как он почти придушил её. В ней есть та неугасимая искра, которую редко встретишь даже среди ситхов. Малгус с самого начала не хотел её ломать. Он едва не сделал это, но он не хочет повторять.Он может дать ей шанс. На этот раз – последний.Он хочет дать ей шанс. Он хочет видеть её рядом с собой, даже если это не будет слишком удобно. Он хочет её. Себе. По-настоящему.– … повелитель Малгус, – шёпот Элины дрожит и срывается. – Повелитель. Пожалуйста. Пожалуйста…– Замолчи, – требует ситх, и Элина тут же сжимает губы. Она стоит, обхватив себя руками, и жмурится от страха.Почему-то Малгус уверен, что “пожалуйста” – это не про “не убивайте меня, пожалуйста”. Он чует, что это про другой страх. Тот, дикий. Про “не трогай меня”. Элина боится, что теперь он точно не остановится, и она буквально молиться ему готова, лишь бы ничего не случилось.Малгусу очень хочется сломать что-нибудь. Кого-нибудь. Не Элину, но просто кого-то, кто удобно попался бы под руку. Однако злость сейчас сорвать не на ком, и Малгус полагается на последние запасы терпения.– Ты знала, что я убью тебя за попытку побега, – говорит он, приближаясь к ней. Он упирается руками в стол по обе стороны от тви'лекки. Да, так он чудовищно близко к ней, и она дрожит. Да, так она заперта, и её точно это пугает. Но так Малгус может сжимать под своими пальцами металл. Дюрасталь, которую сломать не страшно.Элина кивает. Черты её лица кривятся во всхлипе, но звук она давит. Она только трясётся так, словно в каюте минусовая температура.Малгус выдыхает сквозь зубы.– Ты не успела попытаться, – констатирует он, наклоняясь к чужому лицу. – Смотри на меня, когда я говорю с тобой.Элина снова кивает. А после – медленно поднимает взгляд.Её глаза невозможно зелёные. Блестящие самым настоящим огнём.– Ты хотела попытаться, – повторяет Малгус, объясняя ситуацию скорее себе, чем ей. – Но ты не успела. Попытки… или побега – не было. Так?Элина кивает, не отводя от него взгляда широко распахнутых глаз. Она похожа на животное, загнанное в угол. Ждущее: выстрелят или нет?Малгус не стреляет.– Я не стану наказывать тебя, – произносит Малгус, и глаза тви'лекки расширяются ещё сильнее. – Я…Что-то встаёт поперёк горла, и Малгус опускает взгляд. Только на мгновение. Необходимое, чтобы сглотнуть ком в гортани, чтобы вдохнуть воздуха и подобрать слова.– Элина, – каждый звук отнимает у Малгуса непривычно много кислорода. – Я не сделаю тебе больно. Даю слово. И… И не прикажу ничего, что причинило бы тебе боль. Скажи, что ты поняла меня.Элина, кажется, почти не дышит. Она продолжает глядеть этими своими огромными глазищами и шепчет:– Поняла.– Скажи, что ты будешь подчиняться мне.Ничего, что причинило бы ей боль. Малгус почти слышит, как она повторяет себе это. Вряд ли она верит. Но у неё нет выбора, кроме смерти.– Буду.Малгус сильнее сжимает края стола. До боли. Полосы металла впиваются в ладони.– Скажи, что ты не сбежишь.– Не сбегу.Возможно, Элина лжёт. Однако Малгусу становится легче. Теперь, когда он может думать, что больше её не ударит. Что она будет слушаться его.Она всё ещё дрожит.Малгус отстраняется от Элины. Он скользит взглядом по полу, но кучу порванных цепочек точно нельзя считать одеждой.– Придумай, какая одежда тебе нужна, – говорит он, снимая плащ со своих плеч. – Я завтра вызову к себе интенданта. Для стола нужны новые запчасти, верно?– Верно, – кивает Элина, позволяя обернуть плащ вокруг себя. Она вцепляется в его края пальцами. Она натягивает его, как может, плотно, и у Малгуса в груди сжимает что-то между рёбер. Неприятно. Болезненно. Ему кажется неправильным чужой страх, он царапает и коробит, и Малгус отходит на шаг. Демонстрируя безопасность.– Я не сделаю тебе больно, – повторяет он. – Но… я и не сделал бы, если бы ты не сопротивлялась. Так сильно. Притом, что я совсем не убить тебя пытался. Но ты… боялась. Чего ты так боишься?Ей девятнадцать, если Малгус верно запомнил. В девятнадцать, как правило, уже не боятся. Конечно, нужно сделать поправку на гордость и упрямство, и на то, что Малгус… пожалуй, действовал слишком напористо, но он не собирался доводить Элину до паники. Однако её страх иначе не назвать. И сейчас он снова мелькает во взгляде. Который Элина отводит в сторону. Она вся сжимается ещё сильнее. И краснеет. Её щёки, определённо, темнеют.Малгус прищуривается.Девятнадцать. Возможно ли, что…– У тебя… был мужчина? – Малгус пожимает плечами. – Женщина? Кто-нибудь?Элина сглатывает шумно. Она собирается с духом пару секунд и – подумать только – мотает головой.Никого.Губы Малгуса сами собой кривятся в усмешке.– Нет, – тем временем отвечает Элина. – Нет, и… меня поэтому в том клубе только били. В смысле… если новенькая вела себя плохо, то хозяин обычно просто… отдавал её стражникам. Гаморреанцам. Я видела, и… и после такого уже никто не сопротивлялся. А меня он надеялся продать подороже. Такой. Ну… нетронутой. Так что меня били током, и угрожали, много, но не трогали.Гаморреанцы… Малгус морщится. Зелёные, клыкастые боровы с мышцами вместо мозгов. Он точно не хочет этого представлять. Но всё же. Девятнадцать лет. Более чем красивая тви'лекка.– И как так получилось? – спрашивает он с новой усмешкой.Элина передёргивает плечами. Она явно не ответила бы, будь её на то воля. Но она усвоила урок насчёт неповиновения.– Я росла… в не самых хороших местах. Видела лишнего, – тихо шевелит губами Элина. – Я знаю, что это больно. То есть… я знаю, что это не должно быть больно, но…Она запинается, и Малгус не заставляет её продолжать. Усмешка немного сходит с лица. Чужой страх лежит глубже, чем он думал. К тому же Малгус постарался над тем, чтобы Элина боялась конкретно его. Она ведь запомнила каждую его пощёчину. Она никогда не забудет молнии. Да ей при одном взгляде на него дышать сложнее становится. Малгус не знает, что с этим делать. Что с этим вообще делают. Но здравого смысла хватает, чтобы понять: делают осторожно. Особенно – после того, как избили.Малгус отходит ещё на шаг.“Только не пытайся сбежать”, почему-то хочет сказать он. Но повторение приказов – признак слабости. Неуверенности в том, что их выполнят. Элина должна запоминать с первого раза. Возможно, она послушает его. Возможно, нет. Малгус знает одно.Если ему придётся убить её – то он сделает это быстро.– Почему? – вдруг спрашивает Элина, уперев в него вопросительный взгляд. – Почему ты не поступаешь… как остальные?Хотел бы Малгус знать.Он отворачивается молча.– Почему? – повторяет Элина настойчивей. – Повелитель?..Малгус морщится. Оказывается, ему не так уж и нравится это слово конкретно из её уст. Ей больше шло общение на равных.– Можешь звать меня Малгусом, – произносит он вместо ответа.Элина молчит несколько секунд. Малгус продолжает смотреть прямо перед собой. В стену. Ровную, гладкую, тёмно-серую стену из листов дюрастали. Это проще, чем на рабыню. Однако Малгус и без того ощущает её страх. Ту тревогу, с которой она спрашивает:– А это… настоящее имя?Малгус не собирается делать то, что проще. Он оборачивается, чтобы увидеть её глаза. Пронзительно зелёные. И руки, неловко сцепленные у груди. Её волнение цепляет под рёбрами что-то застарелое. Что-то едва дышащее. Малгус считал, что убитое.– Нет, – отвечает он, – если ты говоришь о данном при рождении. Но оно настоящее.Элина прищуривается непонимающе.Она хорошо говорит на общегале. Малгус не поэтому вспоминает рилотский. Сложный язык. В основном, из-за того, что смысл в нём несут не только звуки, но и телодвижения. Особенно трудно для Малгуса было бы с движениями лекку. Но простую фразу получится сказать и при помощи слов.– Никакое другое имя, – старательно произносит Малгус чужие звуки, – не имеет для меня значения.Элина приоткрывает рот от удивления.– Ты… знаешь мой язык? – спрашивает она, тут же перейдя на него. У неё получается лучше. Малгус отвечает с отчётливым грубым акцентом:– В доме, где я рос, были слуги-тви'леки, – он пожимает плечами. – Я много от них слышал.Элина наклоняет голову к плечу.– Тогда ты мог слышать о том, что в нашей культуре имена многое значат.Малгус прикрывает глаза, усмехаясь.Его старое имя не значит ничего. Но он не собирается объяснять это Элине. Она поймёт сама. Как только увидит его на фронте, или в допросной, или в любой другой жестокой ситуации. По-настоящему жестокой.– Ложись спать, – Малгус возвращается на общегалактический.Сам он… не хочет. То ли спать, то ли просто находиться рядом с ней. В том смысле, что он пообещал не делать больно. Не трогать. Обещание будет чуть проще сдержать, если не трогать её вообще никак.Малгус вспоминает ощущение её дрожи под своими ладонями.Ладони приходится сжать в кулаки.Пока что – не трогать никак.