То, что ты называешь "долгом" (1/1)

Что всё меняется – не только холодный ветер вдруг настигнувшего сентября, но и само колдовство в воздухе, - Бэкхён понимает интуитивно. Это не так, что неожиданно приходит ?озарение?, просто пронизывающее ощущение опасности становится слишком густым, чтобы игнорировать. Тепла никому уже не хватает. Раны Чанёля заживают очень медленно, и лисий жар, которому давно пора было уйти из тела, всё ещё полыхает внутри – иногда Бэкхён сам о него обжигается, но почерневшие пальцы мелочь, внимание на которую обращает только Чанёль.Бэкхён потерял связь с Чондэ за эти две странные, будто бы без времени прошедшие недели.Лето окончательно умерло.Тэхён предупреждал, что в Токио ?что-то? намечается, всё больше неприкаянных низших духов шляется по улицам, мешая езде, а такое редко когда хорошо заканчивается. Если с призраками особых хлопот нет, то, например, голодные вампиры уже представляют угрозу, и кто знает, для чего вообще они вдруг из тени подземок вышли. Ким Минсок, по рассказам Чанёля, почти двадцать пять часов в сутки проводит на ?зачистках?, будто совсем сошёл с ума, с ним работать больше никто не хочет. Если бы Чанёль был здоров, то непременно остался бы, так что втайне Бэкхён даже рад, что это не так.Пока он может целовать Чанёля без ограничений, всё хорошо, через многое можно пройти и многое - переждать, только бы не потерять снова. Иногда Бэкхён становится очень сентиментальным, до неловкости внимательным и заботливым, так долго держит Чанёля за руку, что перестаёт ощущать свои пальцы. Может, с другой стороны, именно в такие моменты мир свои зыбкие границы уплотняет. Чанёль не замечает, что чёрные голоса в голове становятся тише.В первых числах сентября, когда монотонный и серый дождь начинает подолгу сыреть над городом, Бэкхён получает сообщение с неизвестного номера. Врёт Чанёлю, что это по работе, оставляет одного почти без сомнений – Минсок ведь обещал зайти, он за всем проследит (во всяком случае, если кто-нибудь нападёт, Минсоку убить будет лишь в радость). В вагоне электрички свободно и влажно, пахнет мокрой одеждой, и Бэкхён не может не вдыхать эти резкие запахи тёплых человеческих тел, которые всегда будут влечь своими возможностями. Но не всерьёз. Так, будто воспоминания. Чанёля никто не заменит, чужие оттенки лишь острее подчёркивают его собственную душу.Малоизвестное кафе в задворках Харадзюку, которое Бэкхён выискивает по картам, не внушает доверия, оно обыкновенное и старое, будто осколок чей-то прошлой жизни, с дощатыми вывесками и запахом кислого рамена с самого порога. Шум изнутри тоже не привлекает. Бэкхён старается быть незаметным, пряча шёлковые взгляды и острые локти, смотрит лишь под ноги и идёт очень быстро. Лишнее внимание не нужно, только не здесь.?Приходите один?Как будто он сказал бы Чанёлю или ещё кому.Подозрительно свободный столик в самом углу сразу привлекает внимание – вокруг не протолкнуться от местных выпивох, так неужели никто не занял бы такое комфортное место? Или оно только для него? В любом случае, Бэкхён идёт уверенно, старается выглядеть как можно менее напряжённым. После покушения в переулке не так просто отделаться от страха, что в любой момент могут заехать битой по затылку.Кажется, он только моргнул, как перед глазами кто-то появился.- Приятно, наконец, познакомиться лично, мистер Бён Бэкхён.Бэкхён ни на секунду не доверяет ни чёрным, совершенно матовым глазам, ни лёгкой улыбке, которая кажется касанием ножа у шеи. Этот человек, весь будто в тьму укутанный, смуглокожий и устойчиво-спокойный, никогда, даже мельком не попадался на пути, и что-то в нём почти кричит Бэкхёну о том, что это было во благо.- Я – глава токийского отделения экзорцистов, Ча Хакён, - мужчина едва кивает, но делает это как-то скучающе. Он будто устал от беседы, хотя они даже не начали. – Мне нужна Ваша помощь. Молчание собеседника, кажется, совсем не смущает гостя. Шустрая официантка появляется рядом неожиданно, на подносе – кофейник и чашка, и будь Бэкхён проклят, если хоть какой-то знак этот Хакён подал, чтобы к нему подошли.- Видите ли, мы с Вами ищем одно и то же, - даже голос мужчины отдаёт какой-то мрачноватой темнотой, - и, так уж вышло, оба не преуспеваем. Чжан Исин находится под опекой лисьего дома, куда мне войти нельзя. Вы же, как глава Дома, пусть и маленького, имеете несомненное преимущество…- Чунмён ни за что меня не впустит.Бэкхён думает, что понимает, куда клонит Ча Хакён.- Он заразился, - короткий и пустой ответ снова звучит лениво.Это кажется неправдоподобно-странным на целые несколько минут, учитывая, как резво Чунмён вёл себя в старой роще. Маловероятно, что кто-то настолько могущественный, как он, не сумел бы себя обезопасить, тем более, что слухи ходили о его семье... разные. Хакён что-то недоговаривает, и Бэкхён с этим мириться не согласен.- Вы серьёзно думаете, что я в это поверю? – он пытается казаться самоуверенным, осторожно наливая кофе в оставленную официанткой чашу.- Дело Ваше, - вежливая улыбочка на миг касается чужого лица, – доказывать что-то с пеной у рта – совсем не в моём стиле. Мы оба знаем, что вытянуть Чжан Исина, когда он официально стал частью лисьей семьи, почти невозможно. Но также знаем, что мистер Чжан был под наркотиками на момент совершения обряда. Это - прямое насилие над волей человека, что позволяет мне поставить под сомнение действительность заключённого брака. Смекаете?- И если экзорцистов поддержит какой-либо Дом, они получают все права... - На беспрепятственное вмешательство во внутренние дела лис и также на начало официального расследования. Которое, как мы оба знаем, не начнётся, поскольку Чунмён не допустит такого скандала. Если, конечно, он ещё может соображать.Идея настолько соблазнительная и вдруг даже какая-то тёплая (пусть и по-прежнему маловероятная), что Бэкхён решает ухватиться за неё, чего бы это ни стоило. Огонёк надежды вспыхнул мгновенно, и вот он, шанс снова попытаться вытащить Исина, тем более что самый главный лис вряд ли опасен теперь, когда болен. Будь Бэкхён чуть более внимательным, заметил бы, что по лицу и шее Ча Хакёна тоже сероватые пятна проглядывают, но совсем не до этого, не когда захлестнуло отчаянной жаждой свободы. Ховон настаивал, что дьявол - в деталях, а ещё – что нужно запоминать всё, что видишь. Но не сейчас.Не сегодня.- Что от меня нужно?Матово-чёрные глаза Хакёна довольно прикрываются на секунду.- Заявление о нарушении Договора, составленное от лица Бён Бэкхёна, Алого Лотоса, у меня на столе. Желательно приложить фотографии Пак Чанёля, он был ранен при исполнении, а также является свидетелем нарушения. И, разумеется, Ваше присутствие во время визита к ?Ашшу но амэ?, ведь я не могу самостоятельно ходить сквозь пространство.Эта сделка звучит хорошо и честно, и Бэкхён больше не сомневается, кивая и залпом допивая оставшийся кофе. Чондэ не поступил бы иначе, будь такой шанс – если бы, конечно, знал о происходящем, а в ближайшее время Бэкхён никому об этом сообщать не собирается. И кстати о Чондэ.- Есть ли способ вылечить чёрную кровь? Бэкхён не знает, как обратиться к сидящему перед ним мужчине, а потому просто спрашивает напрямую. - Не знаю таких.Вот и всё, что требовалось услышать.--- Из того, что у Исина осталось в уме – пошатнувшемся, полном иллюзий уме, в котором двоятся стены и воздух колышется, будто занавеска, лишь странные воспоминания, которые будто ему не принадлежат. Китайская речь нараспев, тяжёлый запах сандала в самый нос и неприятный – мирры, всё красное и золотое, пышные одеяния, которые, растекаясь в памяти, становятся вдруг деревянными балками в саду камней Чунмёна. Что-то, похожее на заклинания, вырывается изо рта, от этого тоже дурно, возможно, это бессмысленный лепет, но призраки-слуги смотрят странно, даже немного с ужасом, сбегают в землю и стены, оставляя Исина наедине с заключением и несвободой.В доме снова Лухань, это его мягкие руки держат за голову, вливают что-то сладкое в горло и гладят по волосам, пока кто-то кричит. Только Лухань так ласков, что заснуть хочется сразу, и Исин, наконец, делает это без страха и слёз, и ему уже почти не больно.Зачем Лухань вообще уходил от него.Сехун появляется редко, смотрит издалека. Как всегда, угрюмый и злой, от его взгляда почти задыхаешься, но пушистый, из лёгкого золота хвост ?брата Лу? поднимается вверх, с густой и опавшей травы, и вся тяжесть тут же уходит. Сехун – вместе с ней, но непонятно, почему к его ненависти вдруг примешалось какое-то слепое ожидание.В доме становится громче обычного, но Чунмён уже не выходит по вечерам на веранду.Из Исина остатки тяжёлого яда выходят через несколько дней, и только тогда он замечает, как осунулся и посерел Лухань, каким маленьким он вдруг стал казаться. Сехун язвит больше, но выглядит перепуганным. Ифань… Ифань не разговаривает, только кричит, и на всех, иногда даже просто на мебель. Исин отчётливо понимает, что это не его вина. Точнее, не совсем его – что-то случилось в семье, о чём пока не сказали, и Ифань теперь разгребает дерьмо самостоятельно.Точнее, пытается.Вряд ли удачно.- Что происходит?Лухань нервно вздрагивает, но тут же берёт себя в руки - потому что кто, если не он, должен быть старшим и самым спокойным, уверенным. Кружка с кофе, очень старая на вид, в трещинах и сколах, совсем ему не подходящая и будто бы откуда-то украденная, дёргается в пальцах лишь на мгновение. - Отец болен.Они сидят на заднем дворе, и сентябрьский вечер прохладен и свеж, только вот воздух будто горчит тяжёлым и нервным ожиданием. Где-то совсем вдалеке в Токио возрождается жизнь, о которой Исин с трудом вспоминает – сейчас в его голове бродит лишь маленький мальчик из воспоминаний, которому кто-то что-то шептал на ухо очень давно.- Он уже начинает гореть. Скоро лекарства не смогут сдерживать это… это проклятье, или жар, я не знаю. Ифань пытается узнать, как использовать тебя, но Чунмён в бреду, из которого выходит лишь на несколько часов. Всё, что он говорит – что дедушка Итук нарушил ход времени. Что оно идёт по другому пути, не так, как должно. Постоянно повторяет, что не хочет умереть ?так?. Я не понимаю, что это значит.Как и Исин, который уже привык к тому, что его нужно ?использовать?. Небо кажется тусклым и блёклым, едва голубоватым там, далеко над каменным забором, но всё вокруг, вблизи, давно почернело. Солнце скрылось, и уставшие листья на редких деревьях едва трепещут, тёмные и слившиеся друг с другом. Ветер скользит по коже, почти не задевая, и слишком приятно его холодное молчание.- Где ты был, Лухань? – голос Исина слабый, но уже не дрожащий.Молчание такое долгое, что уже перестаёшь ждать ответа.- Там, где моё место. - Зачем тогда ушёл и оттуда?Секундная заминка – и ответ, который Исин принимает всем сердцем.- Потому что должен был. Может быть, место Исина на самом деле – здесь. Как место тихого лиса там, откуда он принёс обыкновенную человеческую кружку, которую так крепко сжимает в руках, или там, где бродит его рассеянный взгляд, прерываемый тревогами и страхом. Он хочет вернуться, но не смеет. Может быть, Исин должен быть сейчас с Ифанем, несмотря на всё произошедшее. Должен тоже, ведь стал его частью. Так поступают партнёры, любовники и друзья, и пусть они оба – никто из этого, но Ифань не останется один.Исин не поступит так же, как поступили с ним.Он встаёт осторожно и медленно, уходит, оставляя Луханя с мыслями, тяжелее которых только гнетущая тоска в его светлых глазах. Нужно найти Ифаня, что делать потом – решит позже. Коридоры особняка длинные и пустые, неживые и страшные, потому что почти не горит свет. Чунмёну больно, когда вокруг ярко, поэтому электричество под запретом, вечером слуги зажигают свечи, и всё вокруг становится похоже на буддистские рисованные ширмы с экзорцистскими ритуалами.Ифань – в самой дальней комнате, в темноте, ничем не освещённой, и в комнате гуляет совсем другой ветер, от него содрогаешься, как от дыхания зимы. Исин поклялся бы, что на мгновение услышал тихий всхлип, но такое вряд ли возможно, потому что это Ифань, страшный лис, наследник старого рода, а половицы часто скрипят. Он сидит на полу, большая фигура расплывается перед глазами и будто бы раздирается пустотой. Исин идёт наощупь, интуитивно, странно ясно понимая, что Ифань ему не сделает больно.Садится позади, прислушивается к дыханию некоторое время и ждёт, пока Ифань к нему привыкнет. Даже в темноте чувствуется, как напряглась его широкая спина, тепло от него исходит будто пульсацией. Время действительно не заметно, пока Исин не решается придвинуться ближе. Секунды громко стучат у самого горла, когда человеческие руки обхватывают и осторожно сцепляются на чужом животе, когда грудь Исина и его щека касается твёрдых горячих мышц. Когда его коленки больно упираются в пол, потому что даже сидящий Ифань – высокий, и нужно выпрямиться, чтобы обнять. Время и правда идёт совсем не так, как должно было.Из всего того, что Исин понимает – Ифаню это было нужно.Может, поэтому огонь его тела стал гореть спокойней.