То, что заставляет тебя бежать (1/1)

Когда изгнанный наследник пурпурного дома, Сынхо, умирает, Минсок узнаёт об этом первым – просто потому, что оказывается в кошачьем храме в неподходящее, но единственно возможное для себя время. Тао чрезмерно упорно сметает пыль в редкие кусты можжевельника, чёрные ушки его опущены вниз, что Минсоку говорит о многом. Он ведь не просто одинокий кот, прибившийся однажды к человеку; порой то, что так искусно скрывает в себе Хоя - боль или гнев, разочарование, радость, - невидимой связью на лице его питомца отражается.- Что случилось. – Минсок даже не спрашивает, краем глаза замечая, как стелется по земле, выходя прямо из комнатки при храме, полупрозрачный чёрный дым. - Сынхо и Джун… ?сгорели? от болезни, - в голосе Тао почти ничего не дрожит, но слова всё равно застревают. – Мастер Ховон их с… сжигает. Значит, в ближайшие несколько часов делать здесь точно нечего. Минсок решает, что Тао тоже не стоит всё это ?чувствовать?, потому что лисы почти всегда умирают тяжело, какую бы жизнь не вели: души их кричат и рвутся по кускам, пока огонь, из которого они когда-то вышли, не заберёт обратно. Тем более, Тао не должен заразиться, не нужно ему вдыхать этот отравляющий воздух погребальный дым. Он – хороший ёкай, невинный и преданный, а Минсок защищает не только людей, но и демонов, которые заслуживают спасения.- Тао, пошли погуляем. Я куплю тебе чего-нибудь поесть.Тот на удивление быстро соглашается, резко отставляя в сторону растрёпанную стараниями метёлку и, не оглядываясь, идёт навстречу экзорцисту.Чем кошки хуже людей, когда сострадают лисам?---Минсок решает оставить Тао дома – точнее, просто спихнуть на Луханя, который всё равно ничем не занят, если не брать в расчёт его милые и не серьёзные дела вроде ухода за садом или безуспешного поиска работы (потому что Минсок всё равно не позволит). Возвращаться в храм бесполезно, остаться на ночь где-то нужно, и Минсок думает, что Ховон был бы ему благодарен за приют. Когда дело касается этого монаха, всегда проще чувствовать сердцем, нежели предполагать головой, к тому же, похороны ёкаев, тем более, больных, забирают слишком много сил, чтобы оставалось ещё на чью-то защиту.А что Ховон Тао оберегал, было известно всем.Лухань не в восторге, но общение с кем-то почти подобным всё же лучше, чем приставучие девушки на улице или уличные зазывалы-хосты, а ещё он делает Минсоку одолжение – разумеется, ни слова вслух, но между ними всё очевидно. Возможно, это как-то повлияет на… не отношения, нет, слишком громко, но на качество общения, пусть так. Лухань всё ещё оставляет в кастрюльках еду на двоих, и воды в чайник наливает тоже не только для себя, только вот безуспешно.Минсок упорно не рассказывает, в чём же его, Луханя, вина.А она точно есть.Как только за Минсоком, без лишних слов ушедшим в глубокую ночь, негромко закрывается дверь, мир дома, крошечный и так легко разрушаемый, снова оказывается во власти Луханя, неловко роющегося в полках на кухне в поиске кофе получше. Тао выглядит потерянным и напуганным, это и понятно – кто угодно бы потерял дух, окажись в незнакомом месте, с кем-то настолько выше по статусу один на один. Что Тао – не местный, кричало в нём отовсюду. Как и то, что он – беспородный.- Не бойся, - вот всё, что Лухань может сказать, больше ничего в голову не лезет. – Я не из таких, кто будет вести себя как кусок дерьма только потому, что из ?важной? семьи, или почему ещё. Здесь ты в безопасности под моим присмотром и под защитой… М-Минсока. - Но Вы должны…Этот тихий голос звучит совсем потеряно.- Никому я. Ничего. Не должен, – сопровождая каждое слово напряжённым стуком, Хань вытряхивает из металлической банки чуть слипшиеся от случайно пролитой воды остатки кофе. – Теперь я делаю только то, что сам считаю нужным, так что человек, кошка или лиса – не важно, я помогу тем, кто нуждается.Лухань едва заметно кривит губы, всем сердцем пытаясь игнорировать всплывшее перед глазами лицо Исина. Ведь его в первую очередь спасать нужно было, его испуганные и невинные глаза, от которых уже, возможно, ничего не осталось.- Мастер Ховон как-то сказал, что Вы – фонарь, с которым грешники спускаются в Преисподнюю.Чайник, который Хань уже успел снять с плиты, на секунду замирает над чашками, не позволяя кипятку вылиться из горлышка. - Вы охраняете заблудшие души и не даёте им замёрзнуть в темноте.Ховон никогда не ошибается, потому и говорит так мало, не то, чтобы пророк, но очевидно знает больше. Ходят слухи, будто он видит мир насквозь, различает истины в самом воздухе, в душах, даже в шорохе травы слышит предсказания жизни и смерти. Если этот бродячий монах правда сказал нечто подобное, у Луханя нет ни малейших сомнений, что именно таков его путь. Тао не понимает, но дело совсем не в нём; Лухань хочет сдержать дрожь в своих пальцах, и выходит с трудом, потому что, кажется, стало ясно, почему у него, по сравнению с братьями, сил всегда хватало лишь на перемещения.- Спасибо.Тао пытается увидеть за тёплой улыбкой что-то ещё, но, похоже, лишь зря ищет.---Лухань очень рискует, покидая защищённый дом – даже люди теряют над собой контроль, пока солнце скрыто, что говорить о ёкаях, которые в ночи рождены и в ней же умирают. Закрыв входную дверь на ключ, лис осторожно откидывает потрёпанный половик в сторону, чтобы вновь обнажить заклинание, которое Минсок завершает лишь тогда, когда приходит на ночь или знает, что Хань никуда не собирается. Тао не сможет выйти, но и к нему лишние не попадут, Лухань знает, что и где дочертить, чтобы угловатый узор на мгновение вспыхнул бирюзой и обжёг пальцы.Только теперь придётся ждать Минсока, потому что только он впустить сможет.Впрочем, чутьё подсказывает, что Хань его встретит раньше.Воздух Акибы как всегда полон дыма и приторной сладости, даже в глухих переулках пахнет жжёными остатками лета, женщинами и почему-то резиной, а вдыхать всё равно хочется полной грудью. Лухань не просто так решает прогуляться, точнее, очевидной цели нет, но при этом что-то тянет прочь от стен, как если бы его волнение способно было бы Тао передаться, вытянуть из крепкого сна в саму темноту.И всё же иметь возможность так запросто уйти, не ожидая слежки, запретов, невидимых стен, сквозь которые не пробраться – лучшее, что с Луханем случалось в мире людей. Они ведь свободные, раз так могут, разве нет? Намного свободней, чем лисы, запертые в каменных клетках, или даже нет – их место для жизни вообще безгранично. Делать то, что хочется – такое с Ханем впервые, и он стремится в самую толпу, в густоту и пространство, забитое подростками и парами, песнями о любви, от которых кружится голова, огнями витрин и проезжающих машин, ослепляющими самые веки.Где он станет никем, но и каждым одновременно.Где всё смешается в жизнь, который дышать и не насытиться.Ноги ведут куда-то вперёд, не чутьё и не память, а просто так, ходи пока можешь, и свободно дышащий Хань не сразу замечает за собой настойчивые взгляды в спину. Скорее, вообще обнаруживает их, столкнувшись с кем-то в толпе и потеряв равновесие от удара – только тогда вдруг невидимые ушки сами по себе вниз опускаются, равно как и дрожать начинает скрывшийся хвост.Всё же гулять одному – явно плохая идея.Преследование будто рука из плотного воздуха на затылке, давит мягко и едва ощутимо, но вдруг становится очень холодно; Лухань спешно виляет, пытается затеряться, только вот держат его очень крепко, кто-то явно не впервые подобным занимается. Людские лица смешиваются в хаотичную мазню, сердце бьётся быстрее, чем привыкло, и перед глазами растекаются тонкие чёрные полосы. Возможно, его давно поджидали – пока выйдет из дома, беспечный и никем не охраняемый. Может даже, это отцовские ищейки, а может, токийские экзорцисты из радикальной ветви, о которых так много слухов в последнее время. Только зачем им такой бесполезный Лухань, который сам с отцом и домом все связи оборвал? Или очередная жертва ?просто так?, потому что подвернулся?Не правда.Всюду вокруг – плывущие в ночном вопле улиц сущности и ёкаи, призраки несчастных проституток, бродящих вдоль стен, и вонь полукровных крыс, торгующих людской кровью в переулках. Пить человеческую кровь напрямую – преступление, за которое запросто лишишься жизни, но вампирам нужно выживать, так что такие твари будут жить вечно, сколько облав не устраивай.И всё же, они следят именно за Луханем.Пульс зашкаливает, бьёт в самые уши, когда Лухань понимает, что времени у него всё меньше. Разгоняясь на бег, он уже не слышит возмущённых вскриков в спину, бежит куда-то вперёд, сам не знает, куда, пока, наконец, не замечает знаком застывшую фигуру. Даже стоя против света от фар проезжающих машин, широкие и костлявые плечи Сехуна не узнать невозможно.- Руку.Лухань послушно протягивает, касается холодных пальцев и тут же исчезает.