То, что вокруг собирается (1/1)

Ча Хакён уже с полчаса точно пялится в окно, и официантка, у которой от недосыпа волосы некрасиво собраны в хвост, а на лице – сплошная и неопределённая вялость, не решается подойти снова. Как и в прошлые разы, ответа ей не будет, да и не то, чтобы этот по-странному тихий мужчина выглядел хоть в чём-то заинтересованным. В ней или в разговоре, например. Его даже собственный кофе не волнует, остывший не меньше четверти часа назад, хотя вряд ли это упущение. Время, ползущее по тонким иглам наручных часов, - невыносимое, но умирающе-медленный ритм, который секунды отбивают в ушах и в самом сердце, намного хуже. Дней в запасе всё меньше, делать необходимое почему-то не получается, пусть даже Хакён и пытался не один раз. Выдыхающий же долгожданной прохладой Токио наоборот, будто назло бежит в людях и стёклах напротив, не задевая, воздух его по-прежнему жжёт, только намного слабее теперь. Ветер, мазнувший по щеке, не больше, чем мимолётная выдумка сознания, и Хакён, наверное, умирает, но не потому, что болен.Чунмёну просто осталось недолго. Ничего с этим не сделаешь, впрочем, Хакён и не собирался. В отличие от остальных, он о своих перерождениях помнит, Чунмён – тень его света, свет его тьмы, или как там Ховон ещё говорил когда-то. Так или иначе, Хакён уже прожил слишком много, чтобы снова тащить без устали повторяющуюся судьбу в следующие жизни, или даже нет – он просто устал жить так. Несвободный, скованный предназначением, на которое плевать хотел с самой высокой крыши.И вот, наконец, появился маленький, но всё же шанс.Сансара не может вращаться вечно.Минсок, по которому запросто можно настраивать часы, вдруг опаздывает, и в этом тоже раздражение, правда, есть ещё немного затаённого, какого-то смутно-детского ожидания. В такие вечера и дни, когда под глазами Хакёна плещется лишь сумрачная синева, когда кожа тоньше, чем все магические барьеры в этом проклятом городе, а в голосе одни надломленные хрипы, любое промедление кажется невыносимей смерти. Тем более, что Минсок должен принести новости с той стороны, Хакёну ведь нельзя там быть, и дело не в том, что Тэгун, старший медиум, никак не вернётся из грёбаной командировки. Хакён – для людей, и быть ему нужно в людском мире, всё очевидно и просто. Чунмён может позволить себе болтаться где-то ?между?, пока не определился. Отвлечься не получается, как бы быстро не текла, не вилась эта жизнь вокруг. Перед глазами – никак не исчезающий калейдоскоп из мелькающих воспоминаний, нынешние-прошлых, перемешанных в единое и кричащее, раздробленных, словно стекло из выбитых окон, или вдруг прозрачных, как бумага, детских журавликов для желаний. Стоит на мгновение ослабить контроль, как прошлое вгрызается без сожалений, и удержать его труднее, чем прекратить падение самых далёких звёзд. Память и время. Время и память. Вряд ли можно найти что-нибудь, что было бы более раздражающим.- Простите.Голос Минсока почти избавляет от пустого и горького шума внутри.- У меня нет хороших новостей.Минсок, устало разваливаясь на пластиковом стуле, рассказывает, что сорвать свадьбу не удалось, даже несмотря на наличие самого Алого Лотоса, пробовавшего оспорить клятву на месте, а затем влезшего в драку с Ву Ифанем. Чжан Исин не пострадал, поскольку Чунмён исчез вместе с ним за несколько секунд до того, как наследный лис взорвал к чертям всех, кто не успел убраться. Минсок оказался достаточно близко от ослепляющего пламени Ву, сжёг брови и ресницы, одежду, но, вовремя последовав примеру Чунмёна, вернулся в Токио живым, вместе с обожжённым (рванувшим прямо в пламя) Пак Чанёлем. Хакён, в общем-то, чего-то такого и ожидал (но огненная драка – это уже перебор). Глаза у Минсока действительно красные, с лопнувшими от напряжения сосудами и будто затухающими тенями, такие страшные, будто пил несколько недель подряд - к тому же, отсутствие бровей его совсем не красит. Выглядит так странно, что хочется даже поиздеваться, но вряд ли время подходящее. Наверняка младший сотрудник Пак не в лучшем состоянии, возможно, из-за хлынувшей так сразу, без подготовки, магии в голове у него что-то переклинило.Броситься в огонь, надо же. Впрочем, не все ведь приспосабливаются быстро.Появление Бён Бэкхёна изначально входило в ?план? спасения Чжан Исина, если, конечно, можно всё происходящее так назвать. Пак Чанёль, может, и отличный медиум от природы, но дурачок доверчивый и невероятный, ничего не стоило отправить его в самую гущу событий (тем более, что подкинутый артефакт только он смог бы использовать), чтобы подстраховать наличие Бёна. В прошлых жизнях всё именно так и происходило, только вот Хакён не помнит, чтобы раньше Бэкхён затевал что-то настолько... отчаянное.Лицо Минсока, как всегда холодное и беспристрастное, даже сейчас не потерявшее только ему свойственного высокомерного достоинства, всё равно пропускает сквозь маску усталость, в быстрых взглядах на улицу рвётся и кричит, но очень задушенно. Возможно, в глубине себя он знает больше, чем Хакёну хотелось бы, или понимает, что, впрочем, одно и то же - в любом случае, Минсок заменит Хакёна, когда придёт время, подозрения ни к чему.Ему лишь остаётся слушаться и выполнять приказы.И особо не думать.- Ладно, теперь Чжан вошёл в семью, как бы ни хотелось это признавать. – Хакён проводит рукой по смоляным волосам, которые уже не мешало бы помыть. – Чунмён начнёт опыты, как только кровь очистится, неделя у нас есть, если использовался тот токсин, о котором я думаю. Хотя, конечно, сама по себе затея поместить его в дом - до ужаса идиотская.- Зачем вообще нужен именно Чжан Исин? – Минсок пытается соображать быстрее, чем та самая сонная официантка. – Почему все от него с ума сходят, я когда-нибудь об этом узнаю?Хакён, в принципе, не против.- Чжан Исин создаёт инфекцию, убивающую ёкаев. Если ты ещё не понял.---Нет, чёрт возьми, Минсок не был в курсе и даже не подозревал, а потому бредёт домой действительно медленно и отвлечённо, с трудом лавируя в шумной толпе возвращающихся откуда угодно людей. Если Чжан Исин и есть источник проклятья, то остаётся лишь понять, по какой причине всё было задумано; Хакён не то, чтобы знает, но кое-какие подозрения имеет, однако раскрыть их нужным не счёл. Минсоку кажется, что стремление лидера ?Пепельного дома? захватить этого человека теперь уже не такое безумное; если Чунмён болен, Чжан Исин для него – последнее спасение.Но Ча Хакён…Разве то, как сильно он жаждет оставить Исина ?себе?, прикрываясь трогательным и страстным ?держать мир в балансе?, этой давно устаревшей добродетелью ?Погребальных Венков?, не сомнительно? Минсок видит насквозь всю лживость напускного красноречия, когда Хакён убеждает экзорцистов, будто без нарушения договоров – в самых благих целях – им больше не выжить. Что охота на Чжан Исина не больше, чем наказание, выполнение работы, за которую платят не только деньгами, но и чистой совестью. Возможно, Минсок единственный, кто ещё не купился на подобную чушь, а может, слишком мнительный, раз не доверяет, как должно.Сам Хакён выглядит болезненно-осунувшимся, более мрачным, нежели обычно, и всё чаще он остаётся в офисе до рассвета, нагруженный старыми и неприятными на вид бумагами, от которых у Минсока по телу странный холодок идёт. Конечно, этого слишком мало для измены, но чутьё подсказывает, что присмотреться стоит. Что Минсок и делает, понимая, впрочем, что рано или поздно ему придётся сделать выбор.Дома – в том месте, которое так звать привычно – снова Лухань, зависший перед телевизором в попытке понять жизнь героини новой веб-дорамы, от которой, кажется, у Минсока скоро лопнет терпение. Конечно же, она глупая и только дуракам интересная, наполненная воплями и ?случайностями?, которые в жизни никогда не случаются, но Луханю нравится, пусть даже он всегда краснеет, если его подловить за просмотром. Забавны его нелепые попытки выглядеть размеренно-уставшим и взрослым, когда чаще всего ведёт себя как…?Ты моя принцесса, Хань? Этого сейчас не хватало.- Нельзя так ?случайно? поскользнуться, чтобы упасть прямо в руки, - замечание вырывается само по себе, заставляя поглощённого просмотром Луханя вздрогнуть. Спина его напрягается так сильно, что за несколько метров можно почувствовать, какой твёрдой стала. – Только не на мокрых ступеньках.- Может, она притворилась, что падает.- Тогда маленькие врушки должны получить по заслугам.Минсок хмыкает, говоря это, стаскивает местами пропаленную лисьим пламенем одежду и швыряет на без того заваленный вещами диван, а Лухань вдруг поворачивает голову, заставляя замереть. Глаза у него – не такие, как обычно, золотистые, словно небо в тёплом закате, мягко подсвечиваются работающим телевизором и смотрят в упор, но они всё ещё матовые, не человеческие.- Запах Ифаня.Вряд ли Минсок скажет, и дело, скорее, не в том, что речь о семье Луханя. Есть более личные причины не пугать его и не расстраивать.- Ты был в роще? Вместе с отцом? Они… там был и Исин тоже… Лухань остаётся спокоен, но глаза выдают и не жалеют. Не понятно только, взволнован он или разозлён, Минсок слишком отвык от его лица, чтобы хорошо разбираться.- Смотри свою дораму и не влезай.Сегодня хватит с обоих; Минсок красноречиво замолкает и уходит на кухню, откуда не выходит ещё довольно долго. Этого времени вполне хватило бы, чтобы Лухань ушёл, но тот, кажется, даже не сдвинулся с места, когда Минсок собрался завалиться спать. Упорный, почти даже свирепый взгляд, так резко контрастирующий с нежностью линий лица, вводит в секундный ступор, а затем лишь заставляет что глубоко внутри защемиться знакомой болью.- Они все живы, если ты об этом.Минсок проходит мимо, не зная, тот ли дал ответ.В любом случае, он и так уже сказал слишком много для того, кто привык хранить свои секреты.---Бэкхён удивительно спокоен и собран, даже несмотря на то, совсем новая кожа на части шеи, правом плече и предплечье до угольно-сморщенной черноты сгорела. Ифань не сдерживался, когда палил своим пламенем, но свежие клетки всё равно закроют собою раны, пусть даже будет больнее и дольше, чем в прошлый раз, пусть лекарства Ховона станут более мерзкими, оставляющими плотный дым и тошноту внутри. Это не важно, потому что сейчас Бэкхён неотрывно и беспомощно, с только в глазах мерцающей яростью наблюдает, как Ховон осторожно смазывает вспузырившуюся кожу Чанёля на груди.Она не заживёт так же быстро.Если сможет восстановиться вообще.Чунмён предсказуем лишь в том, что играет грязно, но опасности избегает. Нападение на Чанёля, слабого и беззащитного, было настолько очевидным, что Бэкхён, стоило его парню (так же можно теперь говорить, да?) появиться по ту сторону, уже знал, чего можно будет ждать. Экзорцисты в мире духов – изначально очень плохая идея; всё-ещё-живые экзорцисты, намеренные помешать намеченным планам и, возможно, ранить кого-то из семьи – перспектива на грани безумства опасная, так что в какой-то степени Бэкхён понимает. Возможно, сам поступил бы также, или даже нет, точно сделал бы. Натравить взбешённого сына на людей не составило труда, да и не то, чтобы Ифань был достаточно сильным или опытным, чтобы сдерживаться долго - к тому же, он очевидно этого не хотел. Стараниями дождевого духа старая роща не выгорит, а выжженная до земли трава оправится; только вот Бён Бэкхён оказался куда проворней, чем можно было ожидать, а неприятный, но тренированный Минсок – намного умнее, поэтому пламя всё вышло впустую. Единственный идиот здесь, совершенно не приспособленный к подобной жизни, - Пак Чанёль.- Всё не так страшно, - наконец, Ховон поднимается с пола своей небольшой комнатки и устало разминает затёкшую спину – не первый час проводит здесь, закрыв лавку. – Шрамы будут уродливыми, - взгляд монаха, задумчивый и отчего-то кажущийся заинтересованным, не спеша скользит по разъеденным огнём линиям когда-то татуировки. – Феникс не сгорает, так? Забавно, ведь раньше...Спохватившись, лишь едва заметно улыбается, негромко подзывая убиравшегося во дворе Тао.Конечно, Чанёлю придётся остаться при храме, при всём желании Бэкхён его сам не перетащит, а даже если бы кто-то помог, Чанёлю бы это вряд ли пришлось по душе. Дышать трудно, хрипит через раз и всё ещё бредит, жар не покидает тела, сколько льда не прикладывай, и это самое настоящее проклятье чёртового лисьего огня, который не гаснет и не замирает так скоро. Бэкхён бы остался рядом, не будь само место таким… строптивым, наверное – не принимает, выталкивая из себя, как болезнь, сражается против даже в шёпоте тихого ветра - находиться здесь долго слишком опасно. Конечно, ещё и излишне много кошек вокруг, сводят с ума; Бэкхён, вообще-то, им совсем не доверяет, насколько мило не улыбались бы их подведённые чёрным с алым глазами.Ховон позаботится в любом случае.Пробирает до дрожи, когда он говорит на прощание ?ведь раньше после этого ничего не было?.