То, что пробирает до дрожи (1/1)

Бэкхён мысленно начинает отсчёт, просто чтобы занять себя чем-то.Воздух рассекает пронзительный металлический свист, но удара не следует, потому что в следующую секунду раздаётся сухой, необыкновенно громкий звук выстрела, и следом уже звенящее эхо упавшей биты, беспомощно царапающей неровный асфальт. Бэкхён с трудом раскрывает слипшиеся веки и пытается рассмотреть хоть что-нибудь сквозь алое кружево на ресницах, но замечает только отшатнувшегося от него человека, непонимающе рассматривающего простреленную ладонь.Впереди - лишь смутные тени-фигуры, жалкие остатки королевской рати, теперь бесшумно сбегающей, спасающей собственные жизни. А ещё два силуэта, дрожащие тени над теплящимся пламенем, подсвечиваются бирюзой от полыхающих цветом улиц. Где-то там, у выхода из путаной и захламлённой подворотни, мир чарующе яркий, по-глупому счастливый и беззаботный, пребывающий в неведении о собственной изнанке. Всё иначе, и дыхание города сильнее и глубже, острее, томной сладостью на языке оседает вместе с жарким дымом воздуха. На той стороне каждое движение этой тьмы, копошащейся, саму себя бесконечно меняющей, кажется далёким и недостижимым.Бэкхёну не различить пришедших, но уже и не нужно.Он не умрёт сегодня, это - главное.- Только шевельнись, и получишь в голову, - леденяще спокойный голос одного из пришедших, громкий и уверенный, гулко от стен отражающийся, почти ласкает Бэкхёну разгорячённую голову, однако и звучит слишком знакомо, чтобы погрузиться, наконец, в блаженное небытие. Жаль, что сейчас никак не вспомнить, где слышал его.Отчего-то очень в сон клонить начинает.Лидер экзорцистов, и на секунду не удивлённый бегством, не говорит ни слова в ответ, лишь переводит на недобитую жертву сосредоточенный, скальпельно-острый взгляд, словно решает что-то важное - для самого себя. Рука его, та, что осталась невредимой, незаметно крадётся к ремню джинсов, нащупывает там что-то и замирает в ожидании. - Повернись и сними маску. Без лишних движений.Бэкхён смотрит на почти окаменевшего человека и странно догадывается, что может случиться дальше. Сказал бы, крикнул тем, кто сейчас его - непонятно зачем - спасает, но язык онемел, а рот полон крови, не особо поговоришь, даже если и хочется. Лидер по-прежнему вглядывается, уже не ищет, но беззвучно говорит, и во взгляде его – ощутимое обещание продолжения. Он разворачивается медленно, не дёргается и не кричит, хотя через ладонь его навылет прошла пуля, одно это кого угодно впечатлить должно. Подозрительно хладнокровен, уверен - так просто не бывает в реальной жизни, будто не живое существо, а призрак. Свободно позволяет тёплой и густой крови стекать торопливо, огибать узловатые пальцы и окаймлять плотными линиями кончики, другой рукой по-прежнему придерживает ремень. Как будто ничего не случилось с ним.Как если бы всё заранее было спланировано.Ещё секунда, и в пришедших летит что-то, разбивается об асфальт звенящими осколками, вызывая всполохи едкого зеленоватого дыма, от которого даже у Бэкхёна глаза слезиться начинают. Боли и страха нет, ведь в этот раз распыляется токсичный болотный пар, для ёкаев он не смертелен, а вот людей здорово дезориентирует – запахом прежде всего. И это очень умно, ведь нужно исчезнуть быстро и без лишнего шума. Воспользовавшись замешательством пришедших, лидер бесшумно исчезает в витиеватых клубах мшистого сияния, оставляет противников надрывно кашлять и громко ругаться, стрелять невпопад в сторону улицы и стен. Может быть, Бэкхён слишком наивный, обнадёженный неожиданным спасением, но ему слышится вибрирующий голос Чанёля где-то впереди, размыто проникающий в потяжелевшую голову, словно бы звук из-под толщи мутной воды. И это не тот голос, что звучал раньше, узнаётся сразу же, но нет сил думать об этом и переживать. Ничего не разобрать, потому что окрасилось багрянцем, ни звука другого, ни цвета, и небо с землёй мешаются, погружаются в воды уставшие звёзды. Алый Лотос раскрывает потревоженные лепестки, качаясь тихо и нежно над непроглядной тьмой того мира, вдыхает глубоко, поёт неслышно. Пахнет кровью, дышится ею, и сердце внутри успокоилось. Всё больше в человеческом погрязает, улавливает тепло, сладковатый вкус на разбитых губах. Навязчиво-мягкое и щемящее в голове, болезненное очарование, когда живой настолько, что разломаешься при вздохе, растаешь незаметно в летней токийской ночи. Плавной и мягкой, густой, обволакивающей. Какой она всегда и остаётся, сколько синего в неё не вливай – потому что алый в глазах её, в голосе плещется. Места, где невидимые линии сходятся, образуя бесконечные плавные круги.Люди, которые неизменно встречаются, потому что случайностей никогда не существовало. Слишком хорошо и слишком странно, и Бэкхён, вдруг ставший ощущать куда больше и глубже, не до конца верит собственным иллюзиям. Шёлковые кружева обмана плетутся быстро слабыми пальцами, касаниями нежными и молчаливой теплотой изнутри, от которой душит до кругов в глазах - но лишь для того, чтобы вновь сложиться в картинку куда более изящную. Когда Бэкхёна поднимают на руки, он отчего-то пытается шевельнуться.Хочет сделать хоть что-нибудь, чтобы показать, что в порядке, а получается лишь жаться как можно ближе и не подавать и звука, потому что всё ещё парализован. Душой человеческой переживает невыносимо много, и это в глазах заметно, ведь они распахнуты широко-широко, в небо смотрят, во влажное сияние его блаженной темноты. И не видят больше ничего, впитывая мрак и бесконечные звёзды, наполняясь тишиной и новым желаниемБэкхён чувствует себя в безопасности.Он больше не боится, и редкие преследующие огоньки, мерцающие тихо и устало вокруг головы и свесившихся разбитых рук, незаметно окрашиваются мерцающим золотом.---Исин не помнит, сколько выпил, но просыпается почему-то рано, с ожидаемо раскалывающейся головой и свинцовым, неподъёмным и совсем непослушным телом. И совсем не там, где ожидал.Даже не с тем. Как оказалось, было глупо надеяться, что Лухань, выпивавший меньше всех, да и вообще как тот, кто правда относится по-человечески, перетащит Исина в комнату, где тот пролежал несколько дней после первого визита на эту сторону. Несмотря на то, что всё вроде бы логично и правильно в голове строилось, Исин, пытавшийся спрятаться от проникающего сквозь тонкие рисовые перегородки солнца, наткнулся на чьё-то тело, когда решил перевернуться.На тело Ву Ифаня, наследника старинного демонического клана.Если уточнить.Своего будущего нелюбимого мужа, неожиданно спящего с широко раскинутыми в стороны ручищами.Первые несколько секунд Исин не замечает, как перестаёт дышать, перепуганный и растерянный, оказавшийся в такой близости с существом, которому был обещан ещё до своего рождения. Затем, пролежав, кажется, целую вечность без малейшего движения, но поняв, что лис глубоко и беззаботно спит, Исин позволяет себе чуть больше повернуться в сторону Ифаня. И то, что он видит, совершенно выбивается из укоренившихся мыслей и ожиданий, вносит хаос и странную потерянность в разум.Ву Ифань удивительно беззащитный, когда сопит и морщит нос в ответ плещущемуся на золотистой коже солнцу, и не скажешь даже, что это он выглядит в бодрствовании сурово и даже злобно, словно истинный каратель. Полные губы по-мальчишески упрямо сжаты, широкие брови нахмурены, из-за чего и лоб с неглубокими морщинками. Светлые волосы, жёсткие на вид и спутанные, покрывают лоб и часть щеки, хочется коснуться осторожно, чтобы убрать мешающиеся пряди. Как-то всё это неправильно, слишком уж мило, правда. Он развалился почти на весь футон, разбросав конечности и по полу, и Исин чувствует себя странно маленьким и слабым, лежа рядом так близко, что можно пальцами коснуться шеи или мерно вздымающейся груди. Во всей комнате тишина стоит какая-то полупрозрачная, воздух подсвечен мёдом и патиной, плотный и осязаемый, из тонкого кружева весь. И тепло по-особенному, а может, это просто кажется, и птицы за окном щебечут чисто и радостно. Исин для самого себя неожиданно наслаждается этим ровным спокойствием мира вокруг, переводит ещё сонный взгляд с полос яркого света в воздухе на спящего рядом лисьего наследника.У Ву Ифаня тело тоже гудит после попойки, Исин понимает это, когда ?муж?, негромко всхрапнув, вдруг заваливается на него, придавливая и горячо дыша в шею. Вот этого только не хватало. Конечно, Исин пытался увернуться, но, может быть, не слишком яростно и правдиво… Так что сердце колотится теперь куда быстрее, чем следовало бы.И что хуже – не понять, от тяжести это или… Ифань, впервые почувствовавший перед собой неизвестную преграду, недовольно сопит и лениво раскрывает огненно-золотистые глаза. На контрасте с угольно-чёрными ресницами это выглядит настолько захватывающе, что снова приходит понимание, почему же именно лисы считались главными соблазнителями в сказках, слишком уж они… манящи. Теряешься как маленький, увидев превосходную игрушку, не можешь и слова выдавить, только грохочет внутри. Несколько секунд почти бархатного глаза-в-глаза едва не взрывают не привыкшего, не умеющего сопротивляться подобному Исина.- Какого…Ифань резко отдёргивается, понимая, наконец, кто под ним лежит и почему. Выпрямившись на месте, он несколько раз до боли жмурится, и вся магия зачарованного огня исчезает из взгляда. Даже протирает пальцами глаза, пока покрасневший Исин сверлит взглядом пол и мечтает отмотать время, чтобы успеть увернуться. Мгновенное презрение, которым его окатывает, словно помоями, Ифань, разрушает безжалостно из полуденных дрём сотканную между ними дымку.- В моей постели… Ву почти выплёвывает это, раздражённо прикрывая руками лицо, а затем, с коротким рыком взъерошив волосы, поднимается на ноги, быстро покидая комнату. Исин, конечно, далеко не девушка, чтобы плакать от подобной грубости, проявлять ответную реакцию и поднимать крик, но обидно становится до ужаса – будто он по своей воле здесь оказаться хотел!..Ну, ничего. Если его всё же поженят на этом лисьем засранце, уж он всё сделает, чтобы ему тоже жизнь сладкой не показалась. А пока нужно найти Луханя и снять, наконец, это дурацкое жмущее кимоно…---Исин жалеет, что выбирается из тихой теплоты, и не помнит, куда идти в этом лабиринте особняка, чтобы дойти до Луханя. А ещё не отпускает ощущение, будто кто-то следит пристально, между лопаток почти горит от этого невидимого взгляда, и повернуться страшно – мало ли, кого увидеть можно. Торопливо блуждая по узким, в полумраке утопающим коридорам, Исин гулко ступает босиком по деревянному полу и пытается ослабить шёлковые путы измятого одеяния, на котором птицы порхают, почти плача о потерянной свободе. Постепенно к чувству, что преследуют, примешивается ещё кое-что – необъяснимые звуки. Отголоски стального звона и едва различимые выкрики, будто бы взрывы, шипение… Как если бы сам внутри этого эхо находился, собственной коже ощущал, что проходит свозь пространство и время. Объяснений логичных и правильных нет, Исин один, но всё равно слышит ясно и точно, почти поклясться готов, что не выдумывает.Только иногда застывает на месте, прислушиваясь.Это совершенно точно – сражение. - Исин?..Вкрадчивый голос тревожно колет, заставляя вздрогнуть; выхватывая из тени лишь пятна, лицо и тело Чунмёна кажутся размытыми, в беспрестанном и неторопливом движении меняющимися. Одет хозяин поместья уже не в традиционное, скорее, повседневное, как обычный человек – джинсы и свободная футболка, выглядит просто, но очень приятно. По тонким вишнёвым губам скользит не улыбка, но отдалённо нечто похожее, и это пугает Исина, пускает странный холод по венам.- Я… просто хотел найти Луханя…В беспросветной тьме, полностью поглотившей даже белок чужих глаз, загораются мягко странные огоньки.- А что Ифань? Разве вы не должны быть сейчас вместе? Неторопливо текущая речь сливается с неутихающими отзвуками сражения, мешает Исину думать, только отвлекает, перекрывая собою, и с появлением Чунмёна всё отчего-то стало звучать намного громче. - Молчание красноречивей слов, - негромкий смешок старшего лиса совсем не разряжает обстановку. – Здесь ты точно Ханя не найдёшь, это территория моих покоев. Интересно, как вообще ты смог, несмотря на барьеры… Никогда больше не возвращайся сюда, этот коридор под запретом для всей семьи. Надеюсь на понимание. Ничего личного, ладно?Исин кивает и желает поскорее убраться, потому что в этом месте ему правда лучше не быть. Что бы они ни слышал, какие бы мысли не приходили в голову – ничему нельзя доверять, потому что лисы обманчивы, лисы лгут, к самой смерти подвести могут.- Подойди ближе, я помогу тебе.Неловко ступая из-за тугого кимоно, Исин инстинктивно отдёргивается, когда белоснежная рука Чунмёна пытается коснуться пальцами его лба. Покраснев и извинившись, Исин робко ловит уже вполне добродушный, по-своему тёплый взгляд, приближается, позволяя пальцам коснуться кожи.Слабо ощутимое жжение расходится затем по всему лицу и шее.- А теперь иди туда, куда поведёт чутьё. – Чунмён легко улыбается, пряча руки в карманы джинсов. – Сегодня мне нужно будет уйти по делам, так что надеюсь, что проблем с поведением у тебя не будет. Ты больше не принадлежишь себе, теперь ты - часть ?Ашшу но Амэ?, а значит, должен подчиняться правилам, как и каждый. Потому что каждое нарушение наказывается. Звучащий голос мягкий и приятный, но даже этому не скрыть, не спрятать всего того, что между слов прячется – Исин понимает, что шутить с ним не будут, пусть он даже четырежды станет невесткой любого лиса из этой семьи. Человеческие жизни для ёкаев – где граница ценности в их отношениях, где тот момент, который определит, как много стоит чья-то жизнь, как мало. А впрочем… Впрочем, жизни ёкаев для людей всегда были ничтожными.Так почему же тогда не должно быть наоборот.- Д-да, конечно. Я пойду тогда. Туда. Хорошего дня, - слова не слушаются, как и ставший сухим язык, и Исин быстро кланяется, чтобы затем со всех ног рвануть подальше. Всё же до сих пор привыкнуть не может, что видит демонические хвосты и уши существ, к которым относился всегда как к глупым и детским страшилкам.---Лухань обнаруживается на задворках особняка; Исин, ведомый необъяснимым чутьём и страхом (потому что кого только не повстречал по пути, кажется, даже несколько призраков из стен выплывали), с облегчением выдыхает, замечая его светловолосую макушку и худое тело у высоких каменных ворот. Весь будто бы золотистый, полупрозрачный, он сидит на траве, в тени высокой акации, и возле него кто-ещё, но Исин не может разглядеть пока, лишь замечает что-то белое на тёмном.Рванув в сторону лиса, Исин вдруг понимает, что впервые за несколько дней оказался вне особняка, и странно то, что воздух какой-то другой теперь, вдыхается легко, почти что пьянит, тёплый и сладкий. Август застилает дрожащей дымкой, мёд разливает, и совсем трудно поверить, что они всё ещё в Токио, что где-то там, за этими стенами – мир, который для Исина и был жизнью, был настоящим.Что там Бэкхён и Чондэ, с которыми он всегда был неразлучен.Там ?Полуночная Луна? умершей сестры, в которую вряд ли уже приходят клиенты. Исин не может понять, почему так быстро стали приглушаться воспоминания. Возможно, это магия места – ведь здесь всё совсем не так, как есть на самом деле, а может, он действительно потерялся, а потому не помнит уже ни шумных неоновых улиц, ни вишнёвого дыма от бэкхёновского мундштука. Словно тающий сумеречный туман, всё это незаметно растворяется, уходит. И так не должно быть, потому что жизнь Исина - всё же на той стороне Луны.- Ты уже проснулся? – голос переставшего дремать Ханя негромкий, чем-то схож с отцовским, но он действительно звучит безопасно, и эта разница - решающая.То существо, что Исин разглядел издалека, оказывается человеком, но вид его заставляет застыть в ступоре, потому что на шее виднеется свободный и железный, с внутрь направленными шипами ошейник, и въевшиеся в металл следы крови говорят красноречиво, что освободиться от него не получалось. Длинная массивная цепь ведёт к пристроенному у стены домику, больше походящему на большую конуру, рядом, прямо на истоптанной траве – миски с едой и водой.Рядом с Луханем спал, ещё не потревоженный Исином, молодой парень, не старше Бэкхёна на вид. Белые волосы спутаны и всклочены, злые глаза, мгновенно распахнувшиеся от приближения незнакомца, почти горят злобой, отдают чистым красным, а на смуглой коже переплетаются хаосом линий старые шрамы. Торс оголён, и без труда можно увидеть проступающие рёбра худого тела.- Это… это кто?Смотреть жутко, но совсем не по себе становится, когда парень, лежавший совсем как собака, разгибаться начинает и рычит, низко и вибрирующе. Лухань без опаски касается чужой шеи, чуть сжимая пальцами кожу.- Кай, питомец Фаня. Очень редкий оками, способный к оборотничеству. – Лухань почти безразлично поясняет, пока существо на удивление покорно вновь припадает к земле, продолжая прожигать Исина взглядом. - Несколько лет назад Ифань приволок домой волчонка, а заботиться о нём не захотел, пришлось мне смотреть. Честно говоря, не уверен, что у него хоть что-то человеческое внутри ещё осталось, он не разговаривает, но и в волка почти не обращается. Я не могу быть ему хозяином, потому что лиса, мы разные по природе и обычно остерегаемся друг друга, но мне он хотя бы больше доверяет, чем отцу или братьям.Кай даже на сотую долю не выглядит домашним, пусть и слушается команд Ханя; из всех старых сказок Исин помнил точно, что волки всегда были хорошими духами и помощниками, не нападали на людей и являлись божьими посланниками. Почему этот оками ощущается словно безумный – непонятно, но дрожь от его взгляда и рычания заставляет неосознанно отодвинуться ближе к Луханю.- Он всё это время проводит на цепи. Однажды мы попробовали его отпустить, но он тут же загрыз несколько девушек из прислуги.Взгляд непроницаемый и чёрный, нечеловеческий точно. Исин боится следящего за каждым движением зверя, но понимает при этом, что кроме дикости и жестокости что-то ещё внутри Кая ощущает, необъяснимое предчувствие, связность, как если бы ему роль отведена была важная, его появление здесь многое решит для волка.И он понимает это тоже.Чувствует, но не понимает, а потому пристально вглядывается, пытаясь предугадать.Всё же Кай пробыл в этом особняке не мало, чтобы понять, насколько ужасны секреты, хранимые здешними лисами. Насколько Ифань, безжалостно забравший его из стаи, жесток, насколько мнимо добродушие Чунмёна. Насколько сильно тяжело Луханю, отрицающему старинные семейные ценности, и насколько тяжело будет человеку не сойти с ума здесь, поддавшись иллюзиям и обману ночи.Новый человек должен быть стойким – иначе его здесь разорвут, и тени не оставив. Уж кому-кому, а Каю это было известно даже слишком хорошо.