То, что тебя пьянит (1/1)

Лухань потуже затягивает пояс на тёмном, цвета глубокой морской волны кимоно, и на мгновение Исину кажется, что становится нечем дышать. Судорожно выдохнув, он дёргается назад, вслед за чужими руками, но неприятное ощущение быстро проходит, стоит только лису слегка ослабить давление ткани. На плечах Исина теперь, спускаясь к самой спине и ниже, мифические птицы порхают, странные, никогда раньше не виденные, вышитые искусно серебристым шёлком, обрамляют широко раскинувшиеся крылья витиеватые узоры и маленькие лиловые цветы по краям. О цене подобных украшений, да и вообще, одеяний, лучше не задумываться - Исин слышал, что такие бывают дорогие кимоно, что полжизни на них только работать придётся.Его же - чарующе красивое, изящное, с приятно ощущаемой тяжестью плотной ткани. Лухань, сам одетый куда скромнее, умело справляющийся с ворохом длинной шуршащей ткани, окончательно усаживает кимоно на фигуру несколькими уверенными движениями. Единственное, что Исину пока не очень понятно – зачем нужно было облачать его в женскую одежду, однако спросить он не решается.- Больше нигде не жмёт? Тебе в этом сидеть долго, имей в виду, - голос Луханя, негромкий, но отчётливо слышимый, вообще кажется единственно безопасным явлением в этом месте. Отрицательно качнув головой, Исин чувствует себя до смущения странно, и дело, наверное, не в одном только кимоно и высоких сабо, в которых он даже не предполагает, как будет ходить. Здесь нечто другое тревожит, куда более глубокое, древнее. Волнующее нервно душу, наверное, хотя нет, её остаток. Что-то такое, что вот-вот породнит с потусторонним, а потому – пугающее, ведь сегодня позволено будет увидеть существ, о которых раньше лишь в книжках читал. С непривычки больно врезается в кожу между пальцев плотные верёвочки сабо, стоять на высокой деревянной платформе – почти на грани сумасшествия. Всё же Исин – мужчина, а далеко не каждая женщина с первых попыток привыкнет к подобной ходьбе, что уже про него говорить. Выстоять бы, пройти достойно для самого себя через все инициации.- Это традиция - представлять невесту в традиционной одежде. – Лухань, наконец, чуть отходит в сторону, наблюдая за окончательным результатом своей работы. – Конечно, то, что в этот раз в дом собирается войти не женщина, немного затруднительно, однако если такова воля отца, то все должны подчиняться. Не сутулься, пожалуйста, держись вежливо, но помни, кто ты. А ты – невеста одного из самых красивых лисов в этом городе, в каком-то роде это невероятная честь…Исин не видит ничего замечательного в происходящем, но поддержка старшего Луханя действительно к месту, и он надеется, что благодарность за это легко читается в его уставших, тронутых тёмной подводкой глазах, над которыми так старался Хань. В конце концов, здесь, в чужом доме, среди оживших легенд и сказок, увлекающих в пугающий диковинный карнавал, готовых на части растерзать просто за то, что существует, любая помощь способна придать сил.Лухань неожиданно замирает, резко поворачивает голову в сторону, и из ниоткуда проявившиеся среди светлых волос продолговатые ушки его дёргаются, словно слыша что-то. Простояв так с несколько секунд, Лухань поворачивается к застывшему от прошившей тревоги Исину, и во взгляде его ясно плещется сожаление.- Пора.Почему-то в этот момент Исин думает об оставленном там, совсем в другом мире Бэкхёне и Чондэ, о своём доме, ?Полуночной Луне?, и о том, кто именно после его исчезновения станет заниматься всеми делами публичного заведения. Наверное, никто ещё и не понял, где именно Исин оказался, а может, Чондэ догадался, вот только что он сможет сделать, когда сам преследуется демоном?Бэкхён же… а чёрт знает, что будет делать. Исин верит, что он всё же сможет что-нибудь придумать.А ещё есть Джун и Сынхо, но им влезать в войны демонических кланов совсем не стоит, вдвоём не забрать Исина только потому, что хочется, своих проблем по горло. Сынхо никогда не казался достаточно заинтересованным в чужих судьбах, чтобы пытаться помочь, в то время как Джун, похоже, всё ещё наполнен искусно скрываемой горечью после потери своего возлюбленного. Так и выходит, что в самые тёмные моменты жизни остаёшься один.Даже собственная тень тебя покинет.И тогда всё, что остаётся, как бы поразительно отчаянно или безнадёжно ни звучало – надежда. Слабая, почти погасшая надежда просто на случай, на что-нибудь, что будет в силах изменить положение дел. Исин даже не знает, правда не знает, чего именно ждёт. Знака, откровения? Может быть, он просто умрёт сегодня, не понравившись своей будущей семье. Может быть, его свалит какая-нибудь неизлечимая болезнь, подхваченная на обратной стороне мира. А может, получится сбежать.Исин помнит, что реальность – пластична и непостоянна, а потому что угодно случиться может.Даже самое невероятное.Глядя в бархатно-карие, без малейшего отблеска глаза ожидающего Луханя, Исин чувствует, что, пока жив, крохотный шанс у него всё же есть, а значит, рано сдаваться. Пока дышу, надеюсь, так?..---Лухань помогает идти по скрытому в глубине особняка коридору, доводит до самой комнаты, в которой Исина уже ждут. Он мягко придерживает за скрытый тканью локоть, чтобы новоявленная невеста не сломала ноги, еле-еле волочась в неудобной обуви. Сам Лухань обут во что-то похожее, с той лишь разницей, что подошва у его сандалий тонкая, нет никакой платформы. Исин завидует и сквозь зубы шипяще ругается на всплывшем в памяти китайском, в очередной раз едва не получая вывих. За тонкими перегородками из традиционной рисовой бумаги уже виднеются силуэты сидящих, пусть даже и скрыта большая часть нарисованными поверх узорчатыми птицами. Темно, лишь неясные желтоватые блики гуляют вокруг, заставляя фигуры внутри растекаться, менять форму. Слышна негромкая речь и глухое постукивание – Лухань шёпотом говорит, что семья собралась заранее по личным делам. Едва уловимо тянет чем-то сладким, почти ароматом запечённого мяса, и Исин очень надеется, что это не человечина или что там ещё лисы любят поедать на своих сверхъестественных посиделках.- Дальше - сам.Тёплая рука Луханя уходит, и вместе с этим Исину кажется вдруг, что вся его опора точно так же исчезает, потому что стоять тут же становится невозможно, тело кренится в сторону, пусть даже до этого и пребывало в подобии равновесия. С жалостью глянув напоследок, Лухань тянется к перегородкам и осторожно разводит их в стороны, и шедший было разговор тут же замолкает. Лис заходит первым, оставляя действительно испуганного Исина одного. Но идти – придётся, поэтому, собрав последние силы и всю оставшуюся смелость, Чжан Исин выпрямляет спину и медленно, чтобы точно не упасть, идёт за Луханем, стараясь смотреть прямо, а не в пол, как очень сильно хотелось бы. Развернувшись, чтобы по этикету прикрыть деревянные створки, Исин делает глубокий выдох и решительным движением отсекает себе возможность побега.В помещении без окон царят полумрак и обволакивающее тепло, виднеется лишь невысокий продолговатый стол, за которым сидят незнакомые Исину существа. Конечно, исключая Чунмёна и присевшего по левую сторону от него Ханя, остальные же смутно различимые фигуры вызывают необъяснимую, неясную тревогу. Стол весь уставлен небольшими бутылочками из светлого стекла, наверняка в них сакэ, а также, что на мгновение удивляет, круглыми электрическими жаровнями, на которых, шипя и пуская соки, готовятся длинные полоски мяса и овощей. - Вот и невеста прибыла, - добродушно заявляет сидящий во главе стола Чунмён, поправляя распахнутые края своего тёмно-малинового кимоно. Почти кровью отливают в скудном освещении его багряные волосы и едва прикрывающая глаза чёлка, в глаза его смотреть – действительно страшно. – Проходи, не бойся.Под пристальными взглядами присутствующих Исин как можно ровнее старается дойти до указанного главой места, действительно рядом с хмурым на вид незнакомцем, оглядывающим исподлобья с откровенной неприязнью. Как и предполагал Лухань, сидеть Исину рядом с женихом, нигде больше. Но лучше смотреть не на него, а на самого Ханя, что с едва заметным волнением наблюдает и слегка кивает, когда Чжан, наконец, доходит до места.- Хорошо подготовил, Хань. – Чунмён хвалит сына, наливая тому в небольшую плоскую чашечку немного саке. - Прости за неудобства, за одежду и прочее, я имею в виду, это всего для одного раза, потом будет проще, - уже, легко улыбаясь, Исину.Чжан, деревенеющий от одного только факта присутствия здесь, коротко кивает в ответ, смотрит лишь в стол и старательно игнорирует холодные будто бы волны, идущие от будущего супруга, что всё ещё молчаливо сидит по правую сторону.- Эй, Мён-кун!.. – старческий голос с другого конца стола неожиданно привлекает всеобщее внимание, немного разряжает возникшее напряжение. – Так что там, страшная невеста у Фаня или нет?..Из-за отсутствия освещения в помещении - действительно темно, согревающий свет пылает золотистым отблеском лишь у жаровен, играет скользящими касаниями на лицах. То, что происходит по краям стола, где их нет – скрыто, поэтому, наверное, Исин и не заметил, пока шёл, почти прижимаясь к стенке, пожилого мужчину, который сейчас заговорил.- Нет, дедуль, красивая она, красивая! – Чунмён нарочно громко отвечает, посмеиваясь, в то время как его сын Ифань едва зубами скрипеть не начинает. – На бабушку немного похожа!- Бабка твоя меня чуть не спалила на костре, старая ведьма! – с яростным стуком по столу и полившейся вслед руганью. – А потом сбежала к какому-то пекарю, дрянная стерва! К пекарю!..Выпив немного из своей чашечки, чуть поменьше и более цилиндрической формы, Чунмён переводит лукавый взгляд с очевидно разозлённого сына на пытающегося сдержать внезапную улыбку Исина. Может быть, ему просто известно куда больше, чем показывает, может быть, на самом деле Чунмён добрее и порядочнее, чем хочет казаться?- Итак, Чжан Исин, добро пожаловать в семью. Жаль, что ты не застал Итука, моего отца, к сожалению, мы потеряли его несколько лет назад.- Что ты там мелешь, не могу понять!..- Хвалю тебя, дедуль, невесте!- Громче тогда давай, чтобы всем было слышно!.. А то пекарь, ишь ты!..Хохотнув, Чунмён тянется к одной из жаровен и переворачивает лежащими рядом щипцами подрумянившееся мясо. От мгновенно разошедшейся волны сочного аромата Исин совсем не вовремя понимает, что за три проведённых во сне дня действительно проголодался.В доме врага твоего не ешь и не пей, он знает.Но так хочется.- Пока ещё нет самого младшего, но он скоро…- Кого это здесь нет.С коротким хлопком прямо напротив вздрогнувшего от испуга Исина появляется высокий и худощавый молодой человек. Отросшие, спутавшиеся волосы его словно серебро переливаются, кожа белее бумаги, даже светлее, чем белила, что Джун наносил на себя во время выступлений, а глаза кажутся действительно чёрными во всём этом тягучем полумраке. Он единственный, кто не в традиционной одежде, в обычных джинсах и лёгкой свободной футболке, и оголённые руки его уже тянутся к выпивке.- Нехорошо опаздывать к столу, Сехун, - голос Чунмёна звучит добродушно, но что-то подсказывает, что доверять этому не стоит. – Тем более, когда у нас семейный обед.Будто игнорируя пробирающий отцовский тон, Сехун только пожимает плечами и тянется к тарелке с уже готовым мясом, захватывает несколько крупных кусков сразу и отправляет в рот, вдруг переводя взгляд на разглядывавшего его Исина. Смутившись, Чжан мгновенно опускает голову, пока медленно жующий Ночной Кошмар пристально оглядывает в ответ.- Чжан Исин? Чунмён, выдержав некоторую паузу, едва заметно кивает, вновь отхлёбывая согревшегося саке. Для него происходящее – безумно интересно, хоть он и не показывает достаточной заинтересованности. Конечно, было очевидно, что Сехун не станет проявлять какого-то особого расположения к человеку, тем более что, по сути, своим рождением именно ему был обязан. Сехун не любит чувствовать слабость ни в чём, никогда не скрывал, насколько сильно подобное его раздражало. А вообще, всё-таки происходящее правда забавно: по обе стороны от Чунмёна сидит, считай, один и тот же человек. Насильно разделённые части единой когда-то души, выросшие в различные, совершенно не похожие друг на друга организмы.- Будь повежливее, он ведь так много дал тебе, - лишний раз желая поддеть младшего сына, Чунмён думает про себя, что прилюдное опускание, лёгкое, для профилактики, вполне должно проучить, хотя бы ненадолго, капризного ребёнка. – Без него тебя бы вообще не существовало, Сехун.- Ага, конечно.Исину кажется, что не взгляд прошивает его сейчас насквозь, а тёмные ножи втыкаются в тело, выпуская по каплям жизнь, ведь руки, сцепленные в замок на коленях, на вдруг так резко похолодели, сердце в горле забилось испуганно. Это ли тот самый ?Сехун?, преследовавший Чондэ? Существо, убившее его сестру и забравшее часть души, причина тех несчастий, что Исина по пятам преследуют?Почему только от него ощущение такое жуткое, что сбежать как можно дальше хочется? Даже от будущего супруга не настолько наизнанку выворачивает, в каком-то роде он кажется меньшим из зол.- Прекрати, - мягкий голос вмешавшегося Луханя подобен просвету надежды среди кромешной тьмы. Медленно подняв потяжелевшую голову, Исин видит, как морщится после сказанного Сехун, но лишь с видимым безразличием пожимает плечами и вновь прикладывается к еде.- Будто я что-то делал.Дышать тут же становится легче, необъяснимый холод уходит, и Чжан ощущает, как наполняется пульсирующей жизнью успевшее заледенеть тело; тиски вокруг груди ослабевают, и больше ничто не пытается исколоть его, реально или нет. Благодарно взглянув на Луханя, цепляющего палочкой прожаренную брокколи, Исин думает, что вполне ещё сможет продержаться, пока есть у него такой защитник.Однако же наследник дома до сих пор и слова не сказал, что настораживает. Конечно, у него и не должно быть какой-то приязни к Исину, особенно учитывая тот факт, что его тоже насильно заставляют жениться на невесть откуда взявшемся человеке… Но хоть что-то он должен сказать. Что-нибудь.- Фань, поухаживай за невестой, - будто прочитав мысли, Чунмён излишне внимательно смотрит на дёрнувшегося сына, у которого явно свежи были воспоминания о расцарапанной руке. – А то некрасиво получается.Высокий и действительно статный Ифань внушает необъяснимый трепет, даже много повидавший Исин не может с этим не согласиться. Его лицо, всё сотканное из идеальных ровных линий - почти печать благородства, концентрированная древняя кровь высшей знати, а нахмуренные широкие брови, тёмные, как и отросшие каштановые волосы, такие же, как у старых статуй божеств в забытых храмах. Он прекрасен, действительно невозможен, и на мгновение Исин позволяет себе захватиться видом, но только лишь на мгновение.Потому что последующий взгляд этого существа, обжигающий холодом, разом заставляющий стыть согревшуюся было кровь, полностью разрушает чудесную иллюзию восхищения.Исин покорно опускает взгляд, но скорее потому, что смотреть в ответ действительно не хочется, наблюдает теперь с перехватившим дыханием, как загорелая, перевитая проступающими венами рука Ифаня тянется к бутылочке саке и особой, из белого фарфора сакадзуки, как собирается складками у сгиба его локтя тёмная ткань одеяния. Налив почти до самых краёв, Ифань, отчего-то выдохнув, выжидает несколько секунд и только затем поворачивается в сторону Чжана, протягивая угощение.Он так смотрит странно, как если бы Исина здесь не было совсем.Короткое, на выдохе ?спасибо?, которое Исин всё же из себя выдавливает, заставляет сместить на мгновение фокус взгляда, и чернота чужих глаз, влажно подсвечиваемая золотистым отблеском углей в жаровне, выбивает абсолютно все существовавшие мысли, оставляет лишь неопределённое ощущение тревожного удовольствия, которое продолжать хочется, но всё же слишком опасно.Чунмён, теперь практически скрытый в тени, наблюдает за происходящим зорко, не упускает и малейшей детали. Он доволен, кажется, и усмешка то и дело скользит по его тонким бледным губам, заставляя Луханя задумчиво всматриваться в отцовское лицо. Лисы хитры, никогда не узнаешь, что на самом деле у них на уме.Лухань немного волнуется, но показывать этого не собирается.Неожиданно подкравшуюся тишину разгоняет резкий, так непривычно громко раздавшийся звук. Обернувшись, Лухань видит странно замершего Сехуна, из руки которого выпала чашечка, расплескав содержимое по деревянной поверхности стола. Сам младший будто посерел, глаза смотрят бессмысленно, пытаются ухватиться хоть за что-нибудь взглядом – давно он не позволял себе выглядеть настолько поражённым.- Сехун?..Не глядя на отца, Сехун лишь вскакивает на ноги, отчего-то покачивается, но тут же исчезает, будто и не было совсем. Чунмён недовольно щурится, но затем вновь улыбается ярко и дружелюбно, призывая продолжать обед. Лухань знает, что наказание за подобную выходку последует позже – всё же решать домашние дела нужно только в кровном семейном кругу, не при посторонних. Интересно только, что именно заставило Сехуна так грубо нарушить семейные правила?..---Неизбежно Исин начинает краснеть от выпитого, постепенно становится немного проще и раскованней, но всё ещё пытается держать себя в руках, потому что предостерегающие взгляды Луханя не советуют расслабляться под мнимым радушием лис. Даже когда прислуга искусно начинает играть на банджо, вызывая мутные и тягостные душевные терзания, Исин игнорирует затёкшие колени и всё так же смотрит блуждающим взглядом в стол.Ощущения от сидящего рядом Ифаня уже, вроде бы, не такие холодные - скорее, где-то на уровне вежливой прохлады, но и они, возможно, смягчились лишь из-за самого Чжана, для которого всё вокруг под влиянием тёплого сакэ стало не таким уж и страшным.В какой-то момент Исин поднимает захмелевшую голову, чтобы ещё раз мельком оглядеть присутствующих, но видит то, чего никак не ожидает, вздрагивает, пытаясь сморгнуть непрошеное видение. Оно даже не поражает – сковывает сознание, почти мгновенно заставляя разум собраться, а чувства - обостриться. Вот сбоку всё веселящийся, рассказывающий какие-то странные истории Чунмён, но за спиной его вдруг полыхают длинные тонкие хвосты, багряные и изящные, извивающиеся в такт мелодии, почти сотканные из плотного дыма. Ещё более поразительными тенями идущие вдоль бумажных перегородок стен, завораживающие – наверное, Исин смотрит на них слишком долго, потому что хвосты вдруг напряжённо замирают, пусть сам Чунмён и не отвлекается от застолья. Сквозь тёмные, гладко уложенные волосы его проступают длинные и жёсткие на вид ушки, едва подёргивающиеся в моменты, когда лидер ?Ашшу но Амэ? особенно широко улыбается или хохочет.А мех пышного, покоящегося на коленях хвоста Луханя – золотисто-бежевый и нежный, кажется поразительно мягким, ведь так красиво переливается в скудном свету постепенно затухающих жаровен. Ушки, которые Исин уже видел, не двигаются, лишь прижимаются к голове на мгновение, стоит только выпивающему Ханю поймать испуганный взгляд бледного, но с заметно горящими глазами Чжана.Поняв, что произошло, Лухань с удивительным, проступившим вдруг золотом в глазах едва заметно кивает, вновь прикладываясь к маленькой чашечке. Исин окончательно перешёл грань, после которой ему уже – не вернуться.Медленно, пытаясь незаметно повернуться, Исин замечает, что тени от других, всё ещё не знакомых ему существ, слишком очевидно изменились, и дело не только в хвостах – кажется, где-то мелькнула третья рука или что-то вроде, он не разглядел точно. Но что хуже всего – ощущение внезапно накатившей слабости и страха, от которых силы разом покидают тело; Исин там, где есть, и всё это давно перестало уже быть каким-то неясным сном, от которого отмахнуться по утру можно было бы. Проклятый, он наконец-то оказался в ряду таких же, почти что себе подобных, но легче от этого совсем не стало, лишь страннее. Будто сошёл с ума, зайдя за все возможные границы.Какое-то движение рядом привлекает внимание; опустив взгляд, возле своих колен Исин замечает кончик тёмного, кажется, пурпурного по цвету хвоста, нетерпеливо постукивающего по поверхности деревянного пола. Забывшись на мгновение, Исин поднимает голову и вздрагивает, сталкиваясь с прямым, до дрожи пробирающим взглядом лиса Ифаня.То, что на дне его глаз прячется – глубже, чем темнота, и она точно бездонная, бескрайняя.Исин помнит, что смотреть ему нельзя, что опасно и прочее, верно.Но всё, что он только может делать сейчас – дрожать от неясного холода в теле, когда так пристально, до деталей внимательно осматривает его кто-то подобный, кто-то настолько прекрасный, но и окутанный тревожащей опасностью одновременно. Его будущий супруг, яростный лис Ифань в человеческом обличии, которого никогда не должно было существовать по обратную, людскую сторону мира. И которого там не существовало.