То, заставляет тебя выбирать (1/1)

К вечерам люди неизменно меняются, даже если для них незаметны, не ощутимы эти перемены. Нечто бездонное в темнеющих глазах, нечто хриплое в голосе, что тише и тише звучит, пока сердце подстраивается размеренно под низкий гул расцветающего неона. Нечто, чему не будет имени и описания, к чему жадно припадают странствующие и ищущие. Электричество снаружи и внутри, стирающее границы существующего, когда не различить больше реальность и сон. И все ли мы спим, блуждая, не всем ли теряться во тьме изменений?Прекрасная наивная сказка, сама себя воссоздающая бархатной прохладой касаний.Лживые сладостные сумерки, когда обещают обычно любить до самой смерти. И люди тогда сами мягче, пластичней в мыслях - когда в сизом дыму тонут, почти тёплой стоячей воде бытия. Но днём, под слепящим солнцем, когда границы ясны и очерчены, когда нет шёлка тайны на сердце, Бэкхён осознаёт прекрасно, что люди - жестоки. И не-люди тоже, не важно – главное лишь то, что дни и ночи различимы, а значит, солнечный свет опасен. Резкость Чондэ, кричащего на него сейчас, понять можно, как и его страх из-за исчезновения Исина. Как и на грани истерики ужас перед неким ?Сехуном?, о котором ничего не ясно из напрочь запутанного рассказа.Близким друзьям мы всегда позволяем чуть больше, ведь так?- Тебя, ублюдка, где носило?! – Чондэ почти выкрикивает, стоит только Бёну, взъерошенному, хмурому, появиться в узком проходе. Кабинет Исина странно пуст, будто бы омертвел, и даже тени внутри него отдают сковывающим, неестественно холодным пластиком.- Попридержи язык, если он тебе дорог, - ответ на чуть повышенных тонах оповещает о неготовности к конструктивному диалогу. Хотя, это скорее обоюдное настроение, почти заразно по воздуху передающееся.- Бён Бэкхён, не думай, что раз владеешь этой землёй, так море по колено и горы по плечу, потому что нет, ни черта подобного, любой грёбаный экзорцист тебя изгонит так, что будешь бежать и дымом веять, или что там у вас…Бэкхён не может сдержать удивлённого смешка, даже забывает на миг о происходящем – мало того, что Чондэ, кажется, уже посвящён в маленькую, но весьма серьёзную тайну Кабуки, так ещё и всерьёз верит, что какой-то священник реально начнёт вытворять с Бёном штуки покруче киношного изгнания и выворачивая тела на все сто восемьдесят градусов. А ещё он верит этой стороне мира, не ставит больше под сомнение. Тут даже не ясно, от чего именно чувствуешь большую неловкость.- Раз уж зашла речь, со мной такие вещи не прокатят, – теперь едва заметно улыбающийся Бэкхён неторопливо идёт к исиновскому глубокому креслу, заваливается в него и хлопает по карманам старых джинсовых шорт, пытаясь найти точно когда-то завалявшийся там леденец. – Я же и человек тоже, так что сам понимаешь…Нет, Чондэ не понимает. Ни всех этих многозначительных взмахов руками, ни вообще ничего. Выборочное отупение, включение дурачка, что-то вроде. Даже в то, что более-менее в голове уложилось, углубляться не хочет, хватит с него; что действительно нужно, так это чёткий и детально проработанный план по спасению Исина, что-то – чудо или возможность, - что уравновесило бы шансы. Чондэ, даже будучи испуганным, всё равно продумывает все пути – и это его главное отличие.- Плевать, просто… Исин исчез прямо посреди нашего разговора, когда сказал, что ты его сможешь защитить, - резко скрестив руки на груди, Чондэ, как и до прихода хоста, вновь начинает накручивать круги по мягкому ковру на полу. – Теперь он чёрт знает где, не ясно, как с ним обращаются, что вообще… ублюдочные ёкаи…- Он там, где должен был оказаться уже давно, как бы я этому ни противился.Бэкхён, наконец, находит изрядно помятую конфетку, уже разворачивает яркий фиолетовый фантик, чтобы затем бросить ядовито-лиловую сосульку в рот. Замерший было Чондэ думает, что вполне, без каких-либо угрызений совести, мог бы врезать сейчас по этому безразличному, но всё ещё странно притягательному лицу. - Я делал всё, что мог, поверь, но есть такие события, которым всё равно – случаться, все мы лишь оттягивали время перед неизбежным. Вместо паники и криков стоит успокоиться и подумать здраво, что мы реально сможем сделать. Сводящая челюсть кислота быстро обволакивает рот, тонет в набежавшей слюне, размываясь до приятного привкуса свежей черники и клубничной жвачки. Что мгновенно напоминает об оставленном где-то в Икебукуро Чанёле, и Бэкхён не замечает, как недовольно сводит брови, перекатывая языком конфетку. - Возможно, нам действительно потребуется экзорцист, хоть меня и выворачивает от этой мысли. Не знаю, давай посмотрим, на что нынче способны эти дрянные челове…- Боюсь, Вы серьёзно нас недооцениваете, господин Бён.Бэкхён, повернувший голову на новый звук, видит вежливо остановившегося у входа незнакомого молодого человека, и что-то во всём его появление отдаёт странной зловещностью, смутной тревогой, задребезжавшей внутри. С ним не всё в порядке, это точно. Бэкхён не чувствует – знает, что он опасен. Чондэ может не осознавать, но… Смертельно опасен. Светлокожее лицо поразительно мило, обрамлённое смоляными волосами и разделённой надвое чёлкой, уж слишком лисьи тёмные глаза смотрят почти невинно, сдержанного зелёного тона рубашка освежает вид, заправленная в чёрные джинсы, что почти прилипли к стройным ногам. - О. О, здравствуйте. – Чондэ, насколько может, сменяет тон, приветливо кланяясь. – Вы и есть Минсок, из нашего отделения ?Погребальных Венков?? Экзорцист, которого я нанял?- Ты что сделал?! – Бэкхён резко разворачивается в кожаном кресле шефа, и, словно вторя движению, маленькие резные ножки, украшенные беззвучно рычащими львами, оставляют длинные рыжие полосы на тёмном ламинате.Незнакомец сдержано кивает, и, видимо сообразив, что войти в кабинет уже можно, переступает через порог, едва заметно морщась на секунду.- Ты не должен решать такие вещи один, Чондэ.Бэкхён осматривает экзорциста пристально, словно охотник дичь – или наоборот, цепко отмечая каждую деталь, даже немного неловкую усмешку на тонких губах, отчего ещё больше не по себе. Но Бён Бэкхён из таких, кто в испуге лишь решительней становится, поэтому он сдерживает и рвущие наружу ругательства, и неприятное покалывание в груди, явно связанное с появлением этого парня.- Тебя не было рядом, поэтому к чёрту, я уже внёс оплату, за такие деньги он должен быть очень хорош. Хорош ведь? – и быстрый взгляд почти атакует этого Минсока, справившегося с ним, однако, наилучшим образом.Скромно улыбнувшись, Минсок коротко кивает.- Во всяком случае, я – самый аккуратный, а это, учитывая вашу специфику, необходимое качество.- Аккуратный? В чём же – убийстве или устранении улик? – кровь Бэкхёна всё же понемногу вскипает, хочет он или нет; она, древняя, пропитанная материнской яростной ненавистью к экзорцистам, шепчет грозно о том, что нельзя доверять очаровательным глазкам, сколь невинно бы они не выглядели. На этом человеке с десяток амулетов как минимум, прячутся под одеждой длинные витиеватые татуировки, а плотная и густая аура резонирует, едва различимо звенит; в его небольшом кожаном кейсе – отвратительно пахнущие сборы трав, Бэкхёну не нужно втягивать воздух, чтобы понять, что вонь их уже отравила собой помещение, сделала его непригодным на ближайшие пару часов. Хочется шире распахнуть окно и выпустить яд наружу, чтобы ветер унёс подальше отсюда, а ещё - закурить. Вишнёвый табак Бэкхёна тоже в каком-то роде волшебный.Минсок сам - один большой пучок вяжущей полыни, самой опасной и самой действенной, замершее во времени ощущение далёкой неясной смерти, горечь на кончике языка, грозовая буря, чувствительные царапины и ранки от кошачьих коготков, когда не знаешь наверняка, есть ли в них зараза или нет.Угрожающий, слишком сильно не подходящий этому месту. Выделяющееся пятно, пузырь, который как можно быстрее необходимо лопнуть.- Профессиональная тайна, - улыбка совсем не улыбается, от неё по груди вновь колкие мурашки проходят. – Давайте отбросим манеры и просто приступим к работе, раз уж мне заплатили.- ?Погребальные Венки?, да?.. А разве вам можно вмешиваться в дела города?Бэкхён не отступает, и Чондэ не нужно много времени, чтобы увидеть в его каких-то странно стеклянных глазах зловещие алые отблески созревающего бунта. Конечно, это же Бэкхён, с ним никогда не бывает просто, вечно нужно испортить, когда всё идёт так хорошо и гладко.- Если я здесь, значит, у меня есть разрешение.Этот холодный, но всё ещё довольно вежливый тон вызывает в Бёне уже откровенный взрыв. - Чёртовы двуличные ублюдки!Бэкхён выплёвывает это яростно, резко соскакивает с исиновского кресла и почти выбегает из помещения, по пути намеренно задевая вскрикнувшего Чондэ, но даже краем одежды не касаясь напрягшегося Минсока. Мгновение, и вся фигурка его - в нелепой новой футболке, будто снятой с ребёнка из-за космического рисунка и танцующих между планетами скелетов, в рваных джинсовых шортах и выкопанных прямиком из восьмидесятых резиновых сланцах – скрывается в коридоре, и каждому шагу вторит громкое и искренне ругательство в сторону как Чондэ, так и нежданного гостя.- Ну, это… он всегда немного психованный, нет?.. – Чондэ ерошит давно не мытые волосы, глядя вслед убежавшему другу. - Я знаком и с более нервными личностями, - почти понимающе пожимает плечами Минсок. – Этот ещё вполне себе. Итак, что нужно делать?..---Чондэ постепенно приходит к мысли, что Минсок – довольно приятный в общении парень, пусть даже и кажется отстранённым и скрытным, некоторых вопросов будто бы не слышит. Нет, скорее, намеренно игнорирует, копаясь в принесённых травяных сборах и тщательно отмеряя дозу пугающих сморщенных ягод. Впрочем, они не настолько близко знакомы, чтобы Чондэ мог обижаться на это или требовать правды - у каждого свои секреты, и если отвечать не хочется, на то всегда есть веские причины. Скажем так, ради своего же блага не стоит лезть в кое-какие вещи, хорошо?Чондэ сам по себе не то, чтобы особо разговорчив, компания молчаливо делающего своё дело Минсока действует почти усыпляюще своей выверенностью, некой методичностью движений, да и запахи трав, смешиваясь с удушающим послеполуденным зноем, рассеивают всякое внимание, оставляя, однако, некоторое непонятное волнение.Может быть, всё это действительно сможет помочь.- Зачем Ваш друг понадобился ?Ашшу но Амэ?? Такие крупные кланы должны иметь серьёзные причины, чтобы нарушать правила Города, - едва тронутая загаром рука Минсока, вдруг начавшего говорить, отсыпает в глубокую деревянную пиалу горсть дурно пахнущего серебристого порошка. Развалившийся на одном из кресел Чондэ (он ещё не настолько смел, чтобы занимать исиновский ?трон?) медленно открывает уставшие после непозволительно долгой бессонной ночи глаза. Да если бы он сам в точности знал.- Не знаю. Правда, не знаю. Для меня самое важное – спасти его, остальное уже не существенно…Исин, который столько сделал в своё время для Чондэ, беглого преступника, тщетно разыскиваемого сеульской полицией вот уже года с два, просто не мог теперь остаться без помощи, когда сам, даже несмотря на обстоятельства, её предложил. В трудную минуту не отвернулся, хоть Чондэ и понимал, насколько сильным был соблазн отказа. Он не вызвал полицию, когда на пороге его ?Потерянной Луны? появился перепуганный, умоляющий о защите человек, не стал прерывать его путаного рассказа и поверил в то, что не Чондэ зарезал собственную семью, приняв за раз слишком много мета в одном из клубов. Чондэ до сих пор сам не помнит, убивал или нет.А Исин, может, и дурак, но дурак благородный, этого не отнять. Так или иначе, но всегда отдавай свои долги, не так ли - теперь пришло время Чондэ вернуть покровителю услугу.- Я чувствую на Вас множество потусторонних следов, - теперь порция грязно-багряных ссохшихся соцветий опускается в пиалу. – Конечно, это не входит в заказ, но такими проблемами тоже могу помочь.Сехун, разумеется.Никто, кроме него, и не мог заниматься чем-то подобным.Чондэ умеет отлично складывать не только числа, он прекрасно понимает, о чём может идти речь, вспоминает чужое игривое ?помечен?, но внутри внезапно, действительно неожиданно, встаёт вопрос совершенно другой: а избавляться ли? Ведь Сехун льнул к нему так доверчиво, так поразительно нежно.- Лисы хитры, Чондэ, - длинной резной ступкой Минсок, будто читающий мысли, принимается неторопливо толочь собранные травы и цветки, - они рождены в обмане и обманом, для людей слишком опасны, ведь трудно сопротивляться их красоте и уловкам. Но сладить можно, даже приручить. Другое дело – Ночные Кошмары, о них известно не так много, но достаточно, чтобы остерегаться. Они опутывают разум, мешают с людской кровью несбыточные мечты, подсаживаются на наши чувства и пожирают их, а взамен оставляют одну только пустоту, от которой даже дышать больно. Они иссушают. Я чувствую, что Вас, Чондэ, уже покусал Кошмар; если не лечить эти раны, вскоре они станут приносить проблемы.Кисло-горький влажный аромат постепенно вплетается в разморенный, будто мерцающими слоями рассредоточившийся по комнате воздух. Чондэ кажется, что он слышит уже совсем различимый тшум где-то поблизости, но понять его источника не может. Везде и нигде, по углам, в стенах, в тенях; резонируя, гул этот, низкий, напряжённый, неприятный, отражается в разом потяжелевшей голове, словно весь дом дрожит в ярости, словно самого Чондэ немного колотит.- Ночной Кошмар, да… И что делать с ним? Минсок выжидающе молчит, продолжая размалывать своё колдовское месиво, и лишь ритмичный стук по дереву пиалы нарушает обострившую восприятие тишину.- Изгнать. Заставить исчезнуть как обыкновенный дурной сон. Кошмары – всего лишь творения наших мыслей, не больше. От ёкаев никогда не бывает добра, я знаком с ними слишком долго, чтобы не оставаться в некотором роде… наивным, - короткий хмык завершает собой недолгое измельчение. Вытерев излишки кашицы со ступки о края пиалы, Минсок пристально оглядывает получившееся мутно-зелёное месиво. – Пожалуй, всё.Он отходит к своему раскрытому кейсу, чтобы достать небольшую, всю покрытую странными бурыми пятнами бутылочку, в которой плещется в такт малейшему движению прозрачная субстанция. Вытащив плотно сидящую крышечку, парень добавляет несколько прозрачных, отдающих яблочным уксусом капель в получившуюся травяную смесь. Чондэ кажется, что она вся шипеть начинает, вздувается пенистыми пузырями так точно.- С этим можно не бояться иллюзий, любой обман рассеется, если он вызван магией ёкаев. – Минсок, развернувшись, кивает на пиалу. – Всё, что потребуется – глубоко вдыхать пары несколько минут, хватает обычно надолго, чтобы рассуждать здраво и не терять самообладания.- Как с помощью этой дряни я смогу вытащить друга?Чондэ очень сомневается в действенности этого… чем бы оно не являлось. - Никак, но оставлять своего нанимателя без должной защиты я не собираюсь. – Минсок едва заметно улыбается, и именно сейчас Чондэ почему-то видит во всём этом подвох. Секунда, не больше, но что-то такое мелькает внутри смутным предчувствием. – Я предлагаю потребовать вернуть Вашего друга, используя своё положение экзорциста, поскольку ни один ёкай в городе не имеет разрешения без особой причины вмешиваться в течение людской жизни. План прост до абсурдности, но другого у нас нет. Было бы неплохо воспользоваться влиянием так рано покинувшего нас Бён Бэкхёна, статус которого позволил бы ему говорить с лидером ?Пепельного дождя? на равных…Конечно, звучит весьма соблазнительно, да вот только вряд ли Бэкхён по доброй воле захочет теперь сотрудничать, Чондэ может и не так много понимать в людях (фактически, ничего не понимать), но в этом отчего-то уверен точно. Хотя, с другой стороны, это всё только ради Исина и затевается, а Бэкхён становится до ужаса сентиментальным и податливым, стоит только о нём заговорить.Чжан Исин, похоже, обладает каким-то совершенно невозможных качеством привлекать к себе людей, раз ради него на какие только жертвы не идут. Улыбающийся почти исцеляюще, заботливый и тихий.Проклятый до рождения Исин.- Я постараюсь уговорить его, а что… что со мной делать? – Чондэ старательно уводит взгляд в сторону, пытается игнорировать жгучей кислотой разливающуюся внутри необъяснимую вину. Как будто что-то внутри сопротивляется излечению, не хочет избавляться от Сехуна и его больной, но такой пьянящей одержимости.Минсок задумчиво прикусывает тонкую губу, чтобы затем вновь вернуться к раскрытому кейсу, запустить туда руки, что-то выискивая и перебирая под короткие отзвуки соприкасающихся стекляшек.- Я могу написать на теле прошение, так что Кошмар на какое-то время потеряет Вас, защита этого дома сама по себе весьма неплоха - никто из ёкаев не сможет сюда проникнуть, не получив увечий. Они – твари трусливые, любят себя безмерно, так что одного раза вполне хватит. Кошмар уйдёт, выберет другую жертву. Хотите?Разум твердит неуверенному Чондэ, что это - что бы Минсок ни сделал - станет концом всех потусторонних мучений, избавит от непонятного, то и дело вспыхивающего по телу невыносимого жара, выжжет изнывающие неясными мыслями желания и бессонницу, словно дурное воспоминание, утопит его в новых возможностях, отсутствии ожидания. Может быть, тогда и тёмные пятна не будут уже прятать реальность, расплываясь перед глазами, а душа перестанет хотеть. Разум говорит, что нужно прекращать, пока ещё осталось хоть немного здравого смысла, ведь другого шанса у не очень смелого Чондэ уже не будет.Сердце, чёртово мягкое, ранимое и так уставшее быть одиноким сердце шепчет куда громче убеждений, что пока от Сехуна нет серьёзного вреда, а Минсок может обманывать – ведь не зря же Бэкхёне ему не доверяет, не просто так. Может, Сехун и не хочет причинять боли, ведь целовал он так нежно, касался лица прохладными пальцами осторожно, не исторгал ни единого предчувствия опасности даже малейшим движением. Сердце селит сомнения, и ему одному известно, откуда только они берутся.- Вы можете умереть, Чондэ, не доверяйте пустым обещаниям ёкаев, - и снова Минсок будто в голову влазит, разом возвращая из путаных рассуждений. – Всё это – иллюзии, которыми они живут, которыми дышат как воздухом. Не верьте. Эти существа лживы до самых костей, и ничто их уже не исправит.Раз так, то… возможно…- Хорошо, я согласен. Рисуйте, что нужно.Чондэ всё равно не покидает грязное, нависшее над головой клеймо предателя.С первым прикосновением тонкой, вымоченной в чём-то алом и жгучем кисточки к груди становится лишь хуже.--- Минсок говорит, что всё, так или иначе, замыкается на Бэкхёне. Сколько угодно можно пытаться говорить с бесконечными представителями клана, но реальная возможность переговоров появится только тогда, когда можно будет напрямую встретиться с лисом Чунмёном – нынешним главой. Иерархия клана позволяет лидеру общаться лишь с таким же лидером, а Чондэ, увы, не один из них.Замкнутый круг, верно, выход из которого кажется почти фантастическим, на грани возможного: убедить Алого Лотоса пойти против своих же принципов и обиды ради общего блага, при этом даже не извинившись (потому что неизвестно точно, за что нужно, побочная проблема, так скажем). Это уже очень много, если посмотреть с позиции какой-то странной, очень не гибкой гордости, которой у Бэкхёна до самой Токийской башни накопилось. Он вообще какой-то слишком нервный в последнее время, но это ладно, как-нибудь обойдётся. Чондэ не знает, как с ним поступать, если честно.Минсок оставляет пиалу с ужасно пахнущей зелёной штукой и номера телефона, чтобы можно было связаться, говорит, что звонить можно в любое время суток, и это, в общем-то, здорово, но неужели он ничем не занят, раз предлагает подобное? Просто интересно, с чего вдруг такая щедрость.Чондэ решает остаться на ночь здесь, в отеле, возвращаться домой совсем не хочется, а тут до него не доберётся ни одна тварь, в том числе Сехун. Нет – прежде всего Сехун, и это в корне меняет дело.Он наверняка будет в ярости, когда узнает, что Чондэ сделал.Хотя, чёрт возьми, Чондэ и сам пока не очень понимает, что.Однако решение принято, выбор сделан; теперь Чондэ может вновь пытаться уснуть, только на этот раз без той непонятной, колющей тупыми иглами тревоги внутри, без ожидания и туго скрученных воедино страха и не поддающегося контролю желания, какое уже привычно стало вспыхивать с наступлением вечера.Здесь его никто не достанет.И от этого почему-то совсем немного грустно.--- Нет, заклинания и травы не работают, ни черта не работают; всё же уснувший в кресле Исина Чондэ (потому что оно самое удобное, и только), разбиравший рабочую документацию и делавший месячный отчёт по прибыли, неожиданно подскакивает на месте, запоздало чувствуя крупную, почти судорожную дрожь во всём теле. Кажется, будто в тело молния попала, руки потряхивает, дыхание сорвано - и ничего не понятно.Однако такому резкому пробуждение всегда есть причина, и на сегодня она - нежданная.Невозможная.В широко раскрытом окне, старом, почти от пола до потолка, там, на улице, которая вся, несуществующая, - бездонная тьма давно уснувшего мира, неразличимая и плотная, вязкая, душная, виднеется призраком замерший перед самым подоконником Сехун. Темноволосый Сехун, ещё более белокожий, чем запомнился, с ясно проступающими ветками угольных вен по худым рукам, почти как мёртвый, блуждающий, почти как городская легенда, которой остерегаться стоило бы, если в живых остаться хочешь.Кошмары всё равно находят тебя, сколько от них не убегай.Просто они давно научились выслеживать тени.Чондэ, сморгнув, вскрикивает и дёргается назад под напряжённым взглядом полностью затёкших чернотой глаз, в которых - ни малейшего отблеска света, как и раньше - один мрачный бархат и влажный плеск темноты, ощущение падения, выброса. Едва заметно ночной ветер качает полупрозрачные шёлковые занавески, ласково обрамляет гротескную картину непрошенного видения. Сехун и чернильная пустота позади него – страшное, пугающее целое.- Чондэ…Чондэ кажется, что он уже сошёл с ума.- Вот как ты поступаешь со мной, Чондэ? – голос Сехуна всё такой же, каким врезался в память, негромкий и чуть шелестящий, но сейчас сквозит почти детской обидой, больше звонкости в нём и высоты. Волосы его, когда-то снежно-белые, теперь – выпачканный в ночи шёлк, приглаженные вороньи перья, глаза – сплошной мрак без отблеска хотя бы призрачного света, нет в них больше белка или оттенка, всё поглотила тьма, забрала без остатка. Под нижними сероватыми веками, до самых скул – полукружья тёмных пятнышек-веснушек, и раньше их точно не было.Это и есть настоящий Сехун?Действительно он?Пары от зелёной дряни Минсока – в них ли дело? Возможно ли, что Чондэ, так и не убравший со стола пиалу, просто надышался ими так, что сейчас видит мир без прикрас и обмана? Они правда сняли иллюзии?Персональный Ночной Кошмар - слепая Луна этой беззвучной ночью, приходят в слабое подобие движения лишь бледные, лишённые жизни полные губы, и сердце Чондэ вот-вот проломит рёбра от переполнившего кровь адреналина, потому что Сехун на самом деле жуткий.- Вот как ты отвечаешь мне, Чондэ, когда я хочу делать тебя счастливым? Делаешь мне больно, заставляешь представать в истинном облике? Изгоняешь меня?.. Внутри Чондэ - языческие барабаны и беснующиеся безо всякой системы демоны, кровь разносит эту бурлящую отраву звука, отчаянная, вскипевшая разом; она обжигает сосуды и пылает жаром, пока весь цвет отливает от щёк, а мысли путаются, сталкиваются в голове, порождая хаос. Сехун ведь не сможет попасть сюда, так ведь? Здесь Бэкхён решает, а на это он точно не согласился бы, верно?- Ты такой дурак, Чондэ, - внезапно голос Сехуна обретает звенящую силу, обида сочится из каждого слога, и от этого почему-то всё неприятно сжимается. - Дурак, дурак, дурак! Кто научил тебя, кто сказал, что нужно убивать? Разве плохо со мной, разве я не старался?..Сехун всё так же стоит на месте, и постепенно к этому привыкаешь, если так можно сказать, выбора особого нет. Как бы пугающе он ни смотрелся, как бы ни изменилась его внешность, Чондэ чувствует какой-то частью себя, совершенно крохотной и слабой, что это всё тот же Сехун, что сидел на его коленях и целовал, что терзал своими прикосновениями и что едва не…Да, это он. Всё же он.- Почему ты молчишь? Я сбежал из дома, как только перестал чувствовать тебя, я искал по всему Токио твой след, пока не решил вернуться сюда… Я буду наказан, но стою здесь, перед тобой. Чондэ, впусти меня…Внутри Чондэ ноет так протяжно, невыразимо тягостно, что нужные слова напрочь застревают в горле, теперь подавляемые всё так же сопротивляющимся сознанием.- Чондэ, пожалуйста… Сехун протягивает тонкую худую руку к оконному проёму, но как только приближается к уровню колыхающихся занавесок, громко вскрикивает и отшатывается, отдёргивая потемневшие, будто обуглившиеся пальцы. На кончиках их, покрывая сероватую кожу, проступают из глубоких продолговатых царапин чёрные маслянистые капли крови.Ещё несколько секунд в совершенной тишине, и Сехун, стиснув зубы, вновь пытается проникнуть, только на этот раз прерывисто скулит, потому что уже вся рука до локтя нещадно полосуется неведомым существом. Пытаясь сдерживать прорывающие всхлипы, Сехун всё же уводит почти полностью покрытую кровью конечность, не в силах терпеть.Чондэ смотреть на это – на грани невыносимого странно.Больно.Он не знает, почему, но вид пытающегося приблизиться к нему Сехуна, так упрямо калечащего себя, с проступившими слезами у краёв мгновенно посеревших, теперь графитно-серых век, вызывает иррационально жуткое ощущение собственной провинности и ответственности, словно правда вина Чондэ в том, что происходит сейчас.?…Они – твари трусливые, любят себя безмерно, так что одного раза вполне хватит. Кошмар уйдёт, выберет другую жертву… Хотите?..?Минсок ничего не знает о Сехуне.Кажется, он не уйдёт.- Чондэ… Терпеть эти умоляющие, полные изнуряющей боли и просьбы стоны больше нет сил. Чондэ перестаёт думать, наверное, становится действительно всё равно - он срывается с места и быстро пересекает расстояние до окна, уверенно перепрыгивает через невысокую, до пояса перегородку, благо первый этаж постройки в традиционном японском стиле позволяет подобное.Руки Сехуна, холодные, влажные, окровавленные, мгновенно находят чужое лицо, и даже сейчас Чондэ чувствует, насколько они, пытающиеся ухватиться, обессилены.И насколько жадны прикосновения.Бывают такие ночи, когда каждый, рано или поздно, делает сознательный выбор. Или не ночи, не важно, суть, в конечном итоге, одна: мы выбираем. Сомневаемся, взвешиваем и обдумываем, но всё же – выбираем. Направо, вперёд, вернуться. Билет в одну сторону, расставание навсегда. Факт, вымысел, отторжение. Стремительный круговорот окончательных решений, влияющих на настоящее, неполноценное, пластичное, и будущее, которое никогда не будет существовать. Выбор, всегда единственно верный в тот момент, когда совершается.Иначе и быть не могло, все мы знаем об этом.Решения всегда самые правильные.Потому что иначе нам было бы слишком больно. Чондэ выбирает Сехуна не потому, что забыл о том, насколько он опасен или позволил себе увлечься, хоть в этом и может быть какая-то часть правды. Не потому, что ему становится жаль, хоть и в этом есть что-то. Губы Сехуна, стремительно теплеющие, смягчающиеся под чужим напором, наполняющиеся вкусом и раскрывающиеся навстречу, его худое тело, пытающееся прижаться в поисках живого тепла – всё это, конечно, важно, но не настолько, как могло бы показаться.Да, Чондэ ничего не понимает в людях, ну и пусть.Но даже он, человечный, разумный, практичный, такой недоверчивый, да, одиночка, может чувствовать, когда в нём отчаянно, невыносимо сильно нуждаются.Просто каждому нужен кто-то, разве не так?..