То, что в тебе просыпается (1/1)

Бэкхён смотрит на спящего Чанёля пристально, пытается высмотреть угрозу в резких и ранних тенях на его лице, но это действительно сложно, когда почти двухметровый парень так мило пытается сжаться и удержать тепло перед утренней прохладой. Если уходить – то сейчас, пока можно ещё вычистить чужой кошелёк, успеть на первый, почти свободный поезд и забыться с рассветом. Наверное, пока сбежать проще простого, нужно остаться воспоминанием, о котором не захочется снова думать.Но Бэкхён не торопится. Босые стопы по старому полу скользят почти бесшумно, беззвучие тишины приятным холодом облизывает тёмную кожу с мелкой крошкой асфальта, и это, честно говоря, уже устало раздражать, воспринимается почти привычно. Когда дело касается хождений во сне, мелочи рано или поздно перестают иметь какое-либо значение. Однажды Бэкхён вообще проснулся в парке, в безнадёжно поломанном кусте пышно и душно отцветавших азалий - с сутки точно потом листву из волос выковыривал, смазывал длинные распухшие царапины противной аптечной мазью.И терпел издёвки Чондэ ко всему прочему. Так что грязь – это ничего, правда.На кухне из еды – только купленные напитки и почему-то пакетик приправы для карри, лежащий уж слишком одиноко посреди пластикового квадратного стола. Чуть поодаль, у заваленной посудой мойки – пачка размокших сырных крекеров, судя по упаковке, и бутылка из-под пива, наполовину выпитая. И всё равно здесь как-то по домашнему уютно.У Бэкхёна своего дома никогда не было - в смысле, дома такого, в котором он совсем как обычный подросток мог бы делать уроки или приглашать друзей, какой-нибудь стандартной двушки с редкими цветами подсыхающего алоэ на подоконнике, с хрупкими стенами из рисовой бумаги и вымытым до блеска деревянным полом. Его крепостью была целая сеть развлекательных заведений с известным семейным логотипом на вывесках - одинаковые комнаты с неизменно одинаковым содержимым вроде баночек с ванильной смазкой в прикроватной тумбочке (всегда во второй полке) или холодно блестящими анальными шариками под подушкой. Оставленное умершей матерью сомнительное наследство, бесплатный допуск в самое сердце размякшего от бесконечных алкогольных рек и непрерывного круговорота удовольствия-порока. Конечно, так было намного веселее. ?Друзей? у Бэкхёна особо не водилось, тем более таких, чтобы возникала необходимость пригласить на чай или что там ещё, не важно. Когда каждый раз после школы несовершеннолетний ребёнок исчезал в подобном районе… это неизбежно вызывало и подозрения, и страх. ?Заботящиеся? родители такого обычно не любят, боятся, а дурные вести расходятся быстро.Мальчик всегда чувствовал себя на удивление уверенно, прогуливаясь по тонущим в фиолетово-алом влажном неоне улицам доверху набитого Кабуки. Его не пугали разодетые в скрипящий латекс зазывальщицы или в открытую на раскладных столиках вываленные дилдо невероятных размеров вместе с коробочками, наполненными попользованными трусиками игривых старшеклассниц. Для Токио это не самое неприятное, что можно было бы увидеть, так что и обращать внимания нечего.Знакомые хостесс, проходившие мимо без клиентов или просто курившие в ожидании у входов в отели, приветствовали ласково, насколько позволяло состояние, подзывали к себе и спрашивали о школе. Не голодный ли он, есть ли, где остановиться сегодня. Им было не всё равно. Высокоморальным и благонравным женщинам из опеки – да, а для этих вечных бабочек он был немного особенным, точно не кривой заметкой в журнале обследований. Они помнили его мать, от которой Бэкхёну остался лишь тяжёлый и сладкий аромат опиумного парфюма в памяти и мягкость ухоженных рук, касания к коже на ночь и ласковое ?спи, Бэкхённи?. Они покупали ему сигареты и алкоголь, называя ?разбивающим сердце паршивцем?, давали почти не больно "воспитательные" подзатыльники. Они помогали с домашним заданием как могли, под конец переходя на ор и советуя попросту сжечь все учебники. Они уводили от него голодное внимание успешных и влиятельных мистеров Танак и Матсумото, позволяя дышать под небом вечной дешёвой любви относительно свободно.Ведь здесь был его дом.Но даже они, эти новые матери, цветастые обереги на сердце и душе, не были всесильны.Бэкхёну – семнадцать, в руке – липкие шарики только что купленного данго, а в продолговатых капельках-наушниках – очередной хит группы с бесконечно огромным числом участниц. Громко и душно на улице, как и всегда здесь, воздух пресыщен смешением пота и сумерек, а огромный отель в вычурном западном стиле несколько кварталов спустя сулит желанную прохладу. Ничего просто не могло случиться, но когда перед лицом внезапно появилась резко воняющая, сложенная в несколько раз тряпка, мир очевидно неудачно перевернулся, больно ударившись чужим затылком.Бэкхён не думал, что такое бывает не в дорамах.Сейчас он знает, что был до непроизвольной рвоты напоен рогипнолом – весьма действенным и дешёвым наркотиком для изнасилований, к которому даже отбитая якудза старалась не прибегать, хотя они вообще лучше, чем кажутся миру. Тогда же не сумел за себя хотя бы испугаться, давясь бешеным стуком в горле и самых висках.Никакого страха, одно лишь бессилие.Также он знает, что похищение заранее было спланировано тремя до помешательства отчаявшимися клерками - с типично измятыми посеревшими рубашками, со следами плывущих потных пятен подмышками и скользкими грубыми ладонями, с трясущимися от наплывшего жирка щеками и крохотными глазами на тёмном выгоревшем лице. Решившими, что таким образом – похищением несовершеннолетнего и групповым изнасилованием – смогут разнообразить свою обыденную, ничем не примечательную жизнь – проживание- с вечно орущей женой и унижениями начальника на работе. Но они, разумеется, не рассчитали дозы.Новички всегда ошибаются в деталях.Каждую третью ночь где-нибудь в плотно укрытом ночью Кабуки умирает хотя бы одна проститутка – факт с правом на аксиому, несущее страх знамение, бродящие сквозь громкие стоны отчаяния слухи. У кого-то слишком длинный язык, а кто-то – болен. Кто-то грозит шантажом, а кому-то только свободу подавай. Бэкхён должен был стать очередной ?той самой?, но, кажется, звёзды над его разбитой головой сияли слишком ярко.Они привели к нему, сваленному в неглубокий ров в сотне метров от отеля, Исина, и Бэкхён знает, что это было не просто так. Тогда об этом как-то не думалось, а сейчас, вдруг вспомнив, мысль только такая крутится. Потому что не существует случайностей.Бэкхён Исину обязан – всем, что имеет. Собственной фамилией Бён, значение которой обрело полный смысл лишь после совершеннолетия, когда было вскрыто завещание матери. Сладостной гордостью-местью, которую вынашивал долго и трепетно, покончив со всем самостоятельно, но и при помощи исиновской личной Беретты. Ещё – найденным миром в дарованной жизни, каким бы наивно-смешным он не казался.Бэкхёну хотелось защищать Кабуки. Стать хозяином ?Алого Лотоса? не менее достойным, чем когда-то невероятная, отчего-то слишком рано покинувшая его мама. Пытаться давать проституткам чуть больше прав, даже если идея утопична в корне. И, конечно же, отслеживать малейшие передвижения тварей-насекомых вроде тех, что его выбросили, наигравшись.Бэкхён впервые надел холодное шёлковое кимоно и подвёл ярко-алым глаза.Исин не сказал ни слова, взяв на работу самым первым хостом в недавно полученный отель. Исин… слишком доверчивый, пожалуй…Бэкхён излишне резко вздрагивает, когда его лопаток касается что-то широкое и тёплое. Он шумно дёргается в сторону, врезаясь в стойку и крепко цепляясь за её неровный край; Чанёль так и застывает с протянутой рукой, моргает чуть виновато, потому что сам испуган такой внезапной реакцией. Чужое дыхание никак не успокоится.Никогда не походи со спины.- Прости, я только… - Чанёль хрипит, но в его голосе странным образом не ничего отталкивающего. Бэкхён смотрит на взъерошенные тёмные волосы и приоткрытые полные губы, на повисшие уже безвольно руки и хорошо заметный сквозь тонкую футболку рельеф выступающих мышц. На большие и тёплые карие глаза, смотрящие с искренней обеспокоенностью, на его переходящее с шеи на ключицу неразличимое тату, что прячется за воротом старой растянутой ткани.Этот парень всё же опасен.В его спокойном дыхании Бэкхён слышит свой пробуждающийся голод.