Часть 2 (1/1)

Местность, в которой Понт нашёл переводчика, обмен валют и терпимую крышу над головой в едином лице, называлась “фавелы”. Разумеется, у неё был какой-то более конкретный топоним, но у Максима в глазах и так рябило от бразильских названий. Фавелы так фавелы. Переводчик, - её звали Режина, чем она по смутно понятной Понту причине искренне гордилась, - пыталась объяснить, что это правильнее было бы назвать сообществом, чем трущобами, и вообще название шло от сорта какой-то травы, растущей на склоне горы.Но Понт знал, как выглядели трущобы.Фавелы были тем мусором на обочине цивилизации, который обычно можно найти на окраине любого большого города. Нищие, обшарпанные домишки, где-то и вовсе одноэтажные. Своры ленивых тощих кошек, наглых обезьянок и почему-то мелких длинноногих сов, дерущиеся за объедки на помойках. Неразборчивые, слишком крупные для крыс грызуны, снующие в подворотнях с видом хозяев.Зато море рядом, думал Понт, тяжело шагая на встречу с теоретическим работодателем, которого заинтересовали услуги “человека из страны советов”. В фавелах было грязно и душно, и с низеньких улиц не было видно ни гор, ни неба. О присутствии океана и вовсе можно было только догадываться. Режина говорила, что со склона горы видно статую Христа; Понт верил на слово.Он пытался представиться ей именем или новой фамилией, но совершил глупость и назвал старое прозвище. Режина пришла в восторг и звала его теперь исключительно “Понто”.- Понто финаль, - смеялась Режина. - Конец, финаль, баста!Скорее всего, она имела в виду пункт назначения. Во всяком случае, ему хотелось так думать.Его теоретический работодатель сбывал что-то явно наркотическое; Максим не вполне разобрал название, но Режина становилась очень серьёзной, когда говорила об этом. Перевозками занимался раньше “хозяин” Режины, пока та была ещё востребована в своём деле. Понт не спрашивал, в каком; как выглядели смекалистые проститутки, пережившие своих сутенёров, он тоже знал очень хорошо.Человек, с которым он шёл на встречу, занимался непосредственным сбытом. Час был относительно ранним, - ещё не “нойче”, уже не “джиа”, - но Максим на всякий случай сторонился плохо известных ему улочек. Основные свои сбережения он хранил в тайнике в подвале дома, в котором квартировал, и желания быть зарезанным какой-нибудь шпаной ради той небольшой суммы, которую носил с собой, Понт не испытывал.Встреча была назначена на пересечении нескольких улочек. С большой натяжкой его можно было бы назвать площадью: на углу даже искренне пытался выглядеть уютным ресторанчик под выцветшим красным тентом. Хрипела плохо настроенная на волну радиола, транслируя чью-то пламенную речь. Хохлилась из подворотни рыжеватая крыса. Она явно ждала, пока кто-то из посетителей отвлечётся, чтобы стянуть лакомый кусочек, и Понт при взгляде на неё почувствовал что-то сродни солидарности.По крайней мере, солнце уже не так жарило. На фавелы наползала душная послеобеденная хмарь, которая могла бы пролиться дождём, но Максим не особенно на это рассчитывал. Не сезон, говорила Режина.- Понто? - уточнил невысокий черноволосый человек с аккуратной бородкой и видневшимся над воротом футболки замысловатым рисунком татуировки.- Максим, - пряча раздражение, поправил Понт, вежливо склоняя голову.- Жиакомо, - представился человек, протягивая ладонь для рукопожатия.Говорить приходилось на английском и немного медленнее, чем привык Понт. Дон Жиакомо знал язык хуже и иногда замирал, щёлкая пальцами и досадливо щурясь, пытаясь подобрать слово.Из его рассказа Максим понял, что груз имел не столько денежную, сколько религиозную ценность. Да, это были какие-то наркотические вещества, предназначенные для некой культовой практики; Понт несколько раз услышал непереводимое слово “макумба” и решил, что уточнит значение у Режины. Ему не было до конца понятно, чего хотел дон Жиакомо, но одно он уяснил точно: местные не хотели связываться с грузом. То ли это противоречило их религиозным убеждениям, то ли боялись проклятия - Понт не разобрал.Но начал чувствовать, что дело пахло гнилью.Дон Жиакомо был похож на ухоженного стервятника. У него в улыбке не хватало одного клыка, вместо которого блестела излишне острая фикса. Максим видел похожих людей на родине, в тюрьме. Таким было всё равно, кто и как выполнит задачу. Важен был сам результат.У Понта были все шансы стать кем-то подобным, пока у него была власть и связи.Такому человеку было опасно отказывать.- Ола! - дружелюбно сказал кто-то за спиной Максима, и он автоматически обернулся на звук, запоздало подумав о том, что это мог быть продуманный отвлекающий манёвр.Тогда он увидел его во второй раз. Уже безо всякой надежды на то, что ему показалось.Человек, бесцеремонно шагнувший из теней под тентом ресторанчика и вмешавшийся в их беседу, был высоким и поджарым. Смуглым от местного солнца. Если у него и появилась новая седина, её не было видно под повязанным на голове на пиратский манер цветастым шарфом. Он и выглядел скорее не как человек, а как стихия, как возмутительно великолепный огненноокий джинн, которому самое место было в сказках. Только вот этот был настоящий. Дышащий. Не обман чувств и галлюцинация.Остап Ибрагимович Бендер говорил на португальском так, будто и впрямь был заброшенным сюда штормом пиратом, которого воспитали портовые шлюхи из слабости к его красоте. Он путал падежи, заменял слова жестами и вставками из других языков, чхать хотел на согласование времён. Делал он это всё с такой скоростью, что всерьёз начавший учиться и искренне считавший себя способным Максим понимал хорошо если треть.Остап был омерзительно сияющ и, по всей видимости, очень доходчив. Дон Жиакомо после первой же его словесной очереди сперва заморгал, потом заулыбался, а потом начал отвечать что-то на такой же мешанине без правил, которая, видимо, считалась за местный разговорный сленг.Понт стоял, опустив руки, и мог смотреть только на Остапа. И искренне пытаться не умереть от остановки сердца.Бендер тем временем с радушным оскалом тряс руку дону Жиакомо, умудряясь выглядеть одновременно нелепо и угрожающе: бразилец был Остапу чуть выше плеча. И говорил, говорил, быстро и ярко интонируя, периодически делая царственные указующие жесты в сторону Максима. Вероятно, объяснял происхождение. Или сочинял что-то на ходу. Понт помнил, как красиво и ладно Бендер умел придумывать убедительные истории на совершенно пустом месте...- Атэ аманья, - сказал Остап в сторону махавшего ему рукой, мол, уходи, понятно всё, Жиакомо. И, резко развернувшись к Максиму, сказал тем же тоном и с той же скоростью: - Боа тардэ, ненаглядный вы мой, я искренне рад видеть вас в добром здравии.- Господи, - наконец выговорил Понт, вспомнив родную речь.- И это очень правильно, - спокойно кивнул Остап. - Он тут поменьше, конечно, чем отечественный прожект Родины-матери, но стоит высоко и глядит далеко. Поневоле чаще вспоминать начнёшь. Ну а вы как поживаете, Максим Алексеевич? Как дом, как семья, не захворали ли рыбки в аквариуме, давно ли фикус поливали?..Максим Алексеевич никак не поживал в тот конкретный момент. Он не мог не то, чтобы сострить в тон, но и вообще ответить связно. Он не был уверен, что дышал.Бендер был почти таким же, как до… смерти? До ареста Понта? Эти два события в голове у Максима были практически синонимичны. Смотрел только немного непривычно. Безо всякой враждебности и покорности. Задумчиво, словно изучал.- Право же, Максим Алексеевич, - проникновенным тоном сказал Бендер, и Понт некстати подумал, что на родном языке его голос звучал несколько иначе. - Я всегда уважал в вас разумного собеседника, но сейчас ваше красноречие меня даже несколько смущает. Идёмте, выпьем чего-нибудь холодного. Вас мне не иначе как Сияющая Мадонна послала, вы не представляете, как я успел соскучиться по русской речи.Я тебя купил, думал Понт, снизу вверх глядя в тёмные глаза Остапа. Я тебя купил за деньги. Я тебя чуть не удушил своими руками. Я тебя оплакивал два года. Почему ты…- Почему ты мне помогаешь? - сипло спросил Максим.Почему ты меня не ненавидишь?- Примо, - подхватывая не сопротивлявшегося Понта под руку и увлекая за собой, деловито начал загибать пальцы Остап, - дон Жиакомо, с которым вы изволили речи разговаривать, здесь если не самый опасный, то самый сумасшедший, уж будьте покойны, и я бы даже врагу не пожелал с ним связываться. Секундо… - Бендер пожевал губами, сделал неопределённый жест рукой и фыркнул: - Да ну и всё, пожалуй. Мы не чужие люди, Максим Алексеевич. Я правда вам рад.Максим себя в тот момент не ненавидел. Он себя презирал и испытывал сильнейшее отвращение, потому что всё, о чём он мог думать, фокусировалось на музыкальных пальцах Остапа, которыми тот мягко держал его чуть выше локтя. Это было доказательством реальности происходящего, неумолимым, настойчиво направлявшим его шаг. Ему надо было бы разобраться в ситуации и ни в коем случае не доверять человеку, который так хорошо умел обманывать и манипулировать.Вместо этого он шёл, куда его вели, не особенно вслушиваясь в речь Бендера, и плавился, как фотоплёнка от сильного жара. Живой, думал Максим. Он правда не умер. Он правда здесь, рядом.Как же теперь жить-то.