Часть 1 (1/1)

Когда он увидел его в первый раз, уже там, уже в новой жизни, - он не поверил. Только безучастно подумал с отстранённым спокойствием: всё. Вот оно. Вот так с ума сходят. Не в истерике, не в приступе бессильной ярости, а вот так, тихо и незаметно для себя.В тот же вечер он надрался местным алкоголем с тщанием, которого не проявлял даже в той, прошлой жизни. Максима Понтонова, "Понта", как его называли и те, кто ненавидел, и те, кто уважал, - его не существовало, он уже даже привык отзываться на другую фамилию. Не было статьи, по которой он ещё должен был сидеть, не было записей в архивах; официально Понт был мёртв. Расстрелян при попытке к бегству. Похоронен за счёт государства. Так могут ли мёртвые люди сходить с ума? Напиваться до беспамятства? Видеть призраки?..Чисто логически последнее было наименее противоречивым во всём, что с ним происходило. Понт не был до конца уверен в том, что именно пил, как не был до конца уверен в том, что новые подельники не решат его обчистить и закопать где-то в местной сельве. Зато в том, кого именно он видел, у него с каждым новым глотком было меньше и меньше сомнений.Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей удивительно органично смотрелся на фоне замусоренного пригорода бывшей бразильской столицы. Понт помнил его именно таким: яркой, наглой райской птицей. Цветные перья, бесполезные коготки. Сколько ни бей - будет отшучиваться. Сколько ни угрожай - не ответит.Сколько ни удерживай - не останется.Наверное, думал Понт, глядя на плескавшиеся в бутылке остатки мутной выпивки, он ещё тогда сошёл с ума. Когда не смог удержать. Когда пытался себе доказать, что просто хочет поиметь денег с этого сраного авантюриста - и позже признавал, что просто хочет самого авантюриста гораздо больше денег. Авантюристу, впрочем, было не то, чтобы совсем всё равно. Он, в целом, даже не возражал, как не возражал с любым другим клиентом, на которого Понту нужен был компромат. Бендер был обаятелен, жизнелюбив и практически безотказен. И совершенно, как уже много позже понял Понт, абсолютно равнодушен ко всему, кроме собственных целей.Он хотел его убить. Он хотел его найти. Он хотел разорвать его на части, упасть к его ногам, задушить своими руками и целовать его музыкальные пальцы - одновременно. Если бы не Бендер, Понт не стал бы совершать ошибок. Если бы не Бендер, его бы так и не поймали.Он допил местную дурманящую муть и откинулся в грязном плетёном кресле. По телу разливалось знакомое онемение, из-за местной жары накатившее особенно сильно. Ещё одна бутылка, может, даже полбутылки, - и он сможет совсем не думать. Не вспоминать о том, что по его данным Остап Ибрагимович Бендер был найден мёртвым за месяц до ареста Максима Алексеевича Понтонова.Он даже не стал смотреть на труп. Точно так же нажрался тогда, до полного отупения. Кажется, кого-то чуть не убил; сам Понт не помнил, а к делу ничего на эту тему подшито не было. Более или менее трезвым с тех пор он в первый раз был только на суде.Ну и в тюрьме… в тюрьме не наливали. Там и без этого было, чем себя занять.Понт хорошо знал английский и немного - французский и испанский; с местной версией португальского это помогало мало, но всё-таки было лучше, чем совсем ничего, когда надо было сориентироваться на местности или провести хоть какое-то подобие переговоров. Или, спотыкаясь, брести к месту, которое в прошедший месяц определял, как “дом”.Дома можно было упасть на скрипящую жёсткую кровать, смежить веки и, возможно, видеть сны. О чём-то совершенно невозможном в реальности, недостижимом, сладком. О живом и улыбающемся, как будто это не он увёл у Понта десять миллионов и не он потом полгода отдавал этот долг, чтобы закончить просто ещё одним трупом в канаве.Максим пытался тогда у него спросить, почему Бендер не хотел остаться. На взгляд Понта, им прекрасно вместе работалось. Понт не обижал, Понт почти не впадал в ярость, Понт умел сделать приятно. Только вот Остап… терпел. Общество, порученную в счёт долга работу, прикосновения. Как будто внутри себя вёл обратный отсчёт до какого-то важного события, на фоне которого и миллионы, и Понт с его перепадами настроения и приступами агрессии были не так важны.Бендер ему не отвечал.И уже пару лет как физически не мог ответить.У Максима год ушёл только на подготовку побега и ещё несколько месяцев - на реализацию. Привыкнуть к новой фамилии, найти максимально удалённую от СССР точку земного шара, в которой могли пригодиться его услуги, отыскать нужных людей… Здесь, в Бразилии, всё не так уж и отличалось от Родины, многорукой и всевидящей. Здесь тоже кому-то были нужны смекалистые люди, готовые взяться за перевозку опасных грузов, не задавая лишних вопросов, за сбор компромата, за шантаж. Опыт у Понта был. Опыта Понта в реализации сомнительных схем хватило бы на весь Рио с пригородами, считая деревни.Проблема была в том, что это в СССР он был Понт. Здесь он был просто какой-то рыжий иностранец, которому было сложно затеряться в толпе. Приходилось заново заводить знакомства, доучивать язык, изучать спрос и предложение. Терять фокус и рассеивать внимание было никак нельзя. В случае малейшего просчёта в поведении проще было сразу тихо повеситься, облегчив жизнь местным санитарам сельвы.Понт это очень хорошо понимал.И с пониманием этого - пил, как, возможно, в буквальном смысле в последний раз.Наверное, это просто был какой-то местный, думал он, пока плёлся домой. Просто очень красивый местный. Смуглая кожа, тёмные глаза, кто же разберёт-то?.. А шрам на горле мог и померещиться. Мало ли, в конце концов, в Бразилии красивых лиц, Остап не единственный такой был…- Единственный, - вслух и по-русски неизвестно для кого сказал Максим, останавливаясь посреди узкой улочки и пьяно глядя на бредущую вдоль дома кошку. - Один он такой был. Другого нет.Над грязным пригородом Рио де Жанейро в жарком воздухе густой синевой наливалась звёздная ночь. Понт очень надеялся, что доживёт до утра. Его немного мутило и почему-то очень хотелось плакать.Скорее всего, из-за выпитого.