Глава 1 (1/1)

Такси остановилось возле дома, и Кензаки выбрался наружу, с удовольствием вдыхая свежий вечерний воздух после душного автомобильного нутра. Следом за ним выбралась девица в ярком плаще и не менее ярком макияже. Зябко поежившись, она немедленно подхватила Кензаки под руку, недвусмысленно намекая, что стоять под дождем она не намерена, а наоборот, намерена поскорее продолжить веселье. Кензаки открыл дверь, галантно пропуская девушку вперед. Войдя в дом, он разулся, небрежно забросил куртку на вешалку и целеустремленно направился к кухне. Целью его был холодильник. Банка холодного пива издала гадючий шип, радостно отдаваясь опытным рукам. – А ты не слишком молод для… этого? – девица неопределенно махнула рукой в сторону Кензаки, холодильника и банки. Она вошла следом и теперь стояла у окна, насмешливо щуря ярко накрашенные глаза. Дождь барабанил по стеклу, стекая извилистыми струйками. Кензаки вздохнул. Позавчера ему исполнилось тридцать четыре, но он по-прежнему выглядел как старшеклассник, возможно, студент, но никак не взрослый мужчина. Впрочем, по документам ему числилось двадцать три. Немного поразмыслив, Кензаки все же решил, что ответа от него не ждут. Молча подойдя к девушке, он притянул ее к себе. Вкус пива на губах смешался со вкусом вишневой помады, а недопитая банка осталась сиротливо скучать на столе. Внезапно девица дернулась и, скривившись, уставилась на что-то за его спиной. Он обернулся, уже зная, кого увидит. Было бы странно увидеть кого-то другого, кроме Хаджиме, на пороге их собственной кухни. Девица скептически оглядела его чуть сутулую низкорослую фигуру в растянутом свитере крупной вязки, и снова посмотрела на Кензаки. – Кто это? Твой друг? – Кензаки подивился, каким многозначительным вышло у нее это последнее слово. Тут тебе и собственно друг, и любовник, и даже сантехник, чинивший кран и оставшийся допоздна. Все эти определения были либо неправдой, либо правдой лишь наполовину. Включая сантехника. В руке Хаджиме сжимал разводной ключ. Посмотрев на парочку у окна и банку пива на столе ничего не выражающим взглядом, он прошел к раковине и положил ключ на полку. Затем вымыл руки и скрылся в полумраке коридора прежде, чем Кензаки решился что-то сказать. – Что за чучело, – хихикнула девица, и Кензаки понял, что она пьяна сильнее, чем он думал. – Он не присоединится к нам? Кензаки промолчал. Он вдруг почувствовал, что в доме холодно, что его слегка мутит после выпитого спиртного, а помада на губах приобрела противный химический вкус. Он осторожно высвободился из объятий, и, подойдя к раковине, налил себе воды прямо из-под крана. Свежепочиненного Хаджиме крана. – Думаю, тебе пора домой, – сказал он, старательно отводя глаза. Девица возмущенно фыркнула, но спорить не стала. Схватив сумочку, она вылетела в коридор, проигнорировав его слабые попытки извиниться, дать денег на такси, пообещать позвонить... Порыв ветра швырнул в него мелкой водяной пылью, когда девушка открыла дверь. – Вечер был просто потрясающим, милый. Сарказмом в ее голосе можно было и убить. Кензаки выжил, но зябко передернул плечами, испытывая одновременно и чувство вины, и странное облегчение. Закрыв за девушкой дверь и поднявшись по узкой лестнице на второй этаж, он некоторое время колебался, но потом все же свернул направо, к комнате Хаджиме. Осторожно постучав и не дождавшись ответа, он открыл дверь и вошел в комнату. В комнате было темно, но света уличных фонарей все же хватало, чтобы разглядеть Хаджиме, сидящего в кресле у окна. Он задумчиво смотрел на улицу, медленно водя пальцем по запотевшему стеклу. – Ты злишься? – Кензаки подошел к креслу, уселся на подлокотник и слегка наклонился, чтобы заглянуть ему в лицо. Хаджиме пожал плечами. – Почему я должен злиться? – злости в его голосе действительно не было, как не было и сотой доли девицыного сарказма, но Кензаки все равно почувствовал себя виноватым. Второй раз за вечер. Действительно – почему? Может быть потому, что привести постороннего человека туда, где они живут вдвоем, было не слишком хорошей идеей? – Извини меня, – сказал он наконец и отвел взгляд. – Обещаю, больше никаких девиц. – Никаких девиц у нас дома, – уточнил Хаджиме. По его голосу Кензаки понял, что тот улыбается. По-настоящему улыбается, что случалось с ним нечасто. Поддавшись внезапному порыву, Кензаки опустился на пол у кресла, положив голову на колени удивленно вздрогнувшего Хаджиме. Несколько секунд прошли в полной тишине. Затем Хаджиме медленно опустил руку ему на затылок, обозначив легкое касание. Потом взял за плечи, аккуратно отстранил и встал, всем своим видом показывая, что разговор закончен, время позднее, и ему, Кензаки, пора освободить помещение. Кензаки легко поднялся на ноги, и, улыбаясь, вышел из комнаты, послушно, но почему-то не слишком охотно закрыв за собой дверь. *** Ложась спать, он все еще чувствовал прикосновение Хаджиме. Оно беспокоило его, как беспокоит случайно попавшая в раковину песчинка тельце моллюска. Иногда случайные знакомые, узнав, что они живут вместе, понимающе или насмешливо улыбались. И были неправы, думая, что знают, какого рода отношения их связывают. Они сами этого не знали. Дружба? Безусловно. Но не только. Еще в детстве лишившись семьи, Кензаки остро чувствовал нехватку тепла и поддержки, которые так щедро дарят ребенку его родные. Став камен райдером, он тоже не слишком преуспел в отношениях с людьми. Забавно, что только нелюдь, Хаджиме, стал ему по-настоящему близок. Он часто сожалел, что не может больше превращаться в Блэйда. Тот был частью его натуры, неотделимой, подобно мякоти яблока и его сердцевине. И эта невозможность вносила в его существование неприятный диссонанс и резала внутренний слух как фальшивая нота. Он старательно избегал безнадежного слова ?никогда?, думал об этом, как о чем-то временном и преходящем, в глубине души понимая, что это временное имеет все шансы превратиться в вечность. И учитывая то, что с ним случилось, ?вечность? вовсе не была фигурой речи. Нет, он ни о чем не жалел, и если бы снова пришлось выбирать – выбрал бы то же самое. Спокойную жизнь с Хаджиме в этом не знающем камен райдеров мире. Здесь не было Бессмертных, кроме них двоих, а с потенциальными опасностями в виде вооруженных грабителей они легко могли справиться, не прибегая к помощи Калиса и Блэйда. Он не прекратил тренировки, почти все свободное время проводя в небольшом спортзале неподалеку. Совместно с Калисом они не тренировались никогда. Им больше не требовались сражения, чтобы понять друг друга. О Джокере он старался не думать. Тот был надежно запечатан личностью Айкавы Хаджиме, и если и напоминал о себе, то он об этом ничего не знал. А расспрашивать не хотел, помня про спящее лихо и печальную участь того, кто рискнет его разбудить.*** Новый день принес новые заботы. Кран больше не тек, но у поставщика случился незапланированный выходной, так что Кензаки пришлось самому идти за продуктами в ближайший магазин. Кроме того, их единственный помощник позвонил и сообщил, что не может выйти на работу по причине плохого самочувствия. Кензаки подозревал, что плохое самочувствие как-то связано с прошедшими праздниками, но отчитывать мальчишку не стал. Мало найдется желающих работать за такую зарплату. Нет, дела шли в целом неплохо, их маленькое кафе было довольно популярно у офисных служащих и окрестных жителей, так что особой необходимости в дополнительном заработке не было. Кроме того, Хаджиме хорошо платили за фотографии. Вспомнив о фотографиях, Кензаки улыбнулся. Стены его комнаты были почти полностью покрыты ими, как асфальт – осенними листьями. Иногда он думал, что будет делать, когда стены закончатся, и фотографии начнут переползать на потолок. Нет, потолок – это не вариант, там их будет неудобно рассматривать, а заниматься этим Кензаки любил. Посетителей с утра было немного. Покончив с делами (достав из холодильника новую коробку пирожных и заварив свежий чай), Кензаки уселся за столик в углу. От случайных взглядов его скрывала стойка и разлапистые листья растения в деревянной кадке. Как называется растение, Кензаки не знал, и звал его просто – Растение. Кензаки нравилось наблюдать за посетителями. Время от времени ему казалось, что он только притворяется нормальным, живущим обычной жизнью человеком. Наблюдая за теми, кого полагал образцом нормальности, он невольно сравнивал. Различий находилось не особенно много. Впрочем, вряд ли кто-нибудь из них пришел из другого мира, прихватив с собой древнего монстра. Хотя как знать. Чужая жизнь, как и душа – потемки. Кензаки усмехнулся, представив, какие страшные тайны может скрывать вон та женщина средних лет, с аппетитом поедающая третье по счету пирожное. Нет, ему приятнее думать, что все они – именно те, кем кажутся. И он тоже. Точка. Помещение было небольшим. Несколько столиков и стульев с плетеными спинками – вот и все, что в нем помещалось. Единственным украшением стен, обшитых простыми деревянными панелями, были фотографии. Особенно Кензаки нравилась та, что висела аккурат напротив его столика. Хаджиме сделал ее в Нара. На снимке был, конечно же, олень. Точнее, олененок. С трогательными маленькими рожками и пятнистой шкуркой, он косился настороженным глазом на фотографа, готовый в любой момент сорваться с места и убежать, но любопытство и надежда на угощение удерживали его на месте. Однажды Хаджиме сказал, что олененок похож на него, Кензаки. При этом он почти улыбался, так что Кензаки простил ему неуместное сравнение. Но смотреть на олененка ему нравилось, почти так же, как и наблюдать за посетителями. Довершала обстановку стойка, рядом с которой сидел Кензаки. Но чаще всего, разумеется, он за ней стоял, общаясь с посетителями. Вот, собственно, и все. Обживаться всерьез и надолго не было смысла. Как только завсегдатаи, продавцы соседних магазинов и случайные приятели начнут замечать, что они с Хаджиме как-то подозрительно молодо выглядят для своих лет, им придется менять район, а то и город. Это создавало массу неудобств, но было приемлемой платой за несколько спокойных лет. Здесь они жили уже второй год. Им нравился этот район и этот город, большой, шумный, но удивительно уютный и доброжелательный даже к ним, чужакам. Когда они только решали, чем будут заниматься в этом мире, Кензаки сразу же заявил, что хочет собственное кафе. Хаджиме пожал плечами и согласился, заметив, однако, что Кензаки не умеет готовить. Тот легкомысленно махнул рукой и сообщил, что готовить будет Хаджиме, а он – только разливать напитки и флиртовать с посетительницами. Собственно, так оно и вышло. Правда, готовил Хаджиме редко, не чаще двух-трех раз в неделю, да и то только с утра или поздно вечером. В остальное время посетителям приходилось довольствоваться пирожными, которые замечательно пекла милейшая Акитори-сан, владелица кондитерской на соседней улице. Проникшись к молодым людям объяснимой, но от этого не менее полезной симпатией, она самолично готовила и упаковывала выпечку, доверяя сыну отнести ее по назначению. И делала им приличную скидку, выторговав взамен право приходить в любое время и сидеть за столиком у окна, попивая бесплатный чай и доброжелательно поглядывая на посетителей и немного смущенного ее вниманием Кензаки. *** Колокольчик на входной двери звякнул. Кензаки поднялся из-за стола, но, как оказалось, напрасно. Это был всего лишь их загулявший помощник. Помощника звали Хикару, был он студент и редкостный шалопай, но человек незлой и сговорчивый, что компенсировало все его недостатки. Во всяком случае, в глазах Кензаки. Помахав рукой знакомым, он направился в его сторону, попутно прихватив со стойки кружку с чаем. И осушил ее в два глотка, невольно подтвердив подозрения Кензаки. Присев за столик напротив Кензаки, Хикару посмотрел на него предположительно виноватыми глазами и торопливо сказал: – Кензаки-сан, я это… Ну прощу прощения, что опоздал. Но я не специально! – он похлопал длинными ресницами, вероятно позабыв, что это работодатель, а не одна из знакомых девиц, и на него это вряд ли произведет нужное впечатление. – Ты же сказал, что сегодня не придешь, – Кензаки не злился, напротив, он был рад, что помощник все-таки объявился. Теперь ему не придется стоять за стойкой до вечера, и можно будет первый раз за три дня нанести визит Тоётоми-сенсею. Помимо тренировок, Кензаки любил неспешные чаепития в компании сенсея и двух-трех избранных учеников. Мастер был неглуп и при этом словоохотлив как одинокая старушка, в его обществе Кензаки чувствовал себя спокойно и комфортно, освобожденный от необходимости говорить. От него требовалось только одно – слушать. И он слушал, иногда внимательно, а иногда – только притворяясь, что слушает, а на самом деле просто радовался по-домашнему уютной обстановке и обществу этих хороших и милых людей, которые, казалось, испытывают к нему искреннюю симпатию. Пока он размышлял, Хикару смотрел на него. В его взгляде Кензаки внезапно почудилось что-то неправильное, но что – он не успел понять, потому что колокольчик снова звякнул. На этот раз Кензаки все же пришлось встать, приветствуя гостя. Точнее, гостью. Гостья была ему знакома. В свой первый визит она представилась ему как Ямада Ханако. Почему-то ее имя показалось Кензаки странным, хотя было оно абсолютно обыкновенным и ничем не примечательным. Может, дело как раз в этом? Приходила она к Хикару, и это тоже казалось Кензаки если не странным, то, во всяком случае, необычным. Он решительно не мог понять, что за отношения их связывают. Было ей слегка за тридцать, а, насколько Кензаки успел заметить, их помощник предпочитал общество ровесниц. Впрочем, это были их дела, влезать в которые Кензаки не собирался. Ему хватало своих собственных странностей. Ямада Ханако подошла к стойке и присела на высокий табурет, ожидая, пока Кензаки нальет ей традиционную кружку зеленого чая. Кроме чая, она никогда ничего не заказывала. Взяв свой заказ, женщина села за дальний столик у окна. Кензаки оглянулся на Хикару. Тот проводил посетительницу взглядом, но ничего не сказал. Пожав плечами, Кензаки махнул ему рукой и вышел на улицу. Вернулся он поздно. Хаджиме был дома, свет в его комнате еще горел, но Кензаки не стал заходить и здороваться. Рано утром тот опять куда-то уезжал, на этот раз – всего на пару дней. Кензаки был рад, что не останется надолго один. Не то чтобы он сильно тяготился одиночеством, да и разговаривали они нечасто, но чувствовать присутствие Хаджиме где-то поблизости было приятно. Это давало ему ощущение правильности и завершенности. И спокойствия. Он сам не мог бы точно сказать – почему, но это было так, и ничего менять он не хотел и не собирался. Заглянув в зал и убедившись, что все в порядке, входная дверь надежно заперта, столы убраны, а пол вымыт, Кензаки мысленно поблагодарил Хикару и поднялся к себе. Уже засыпая, он внезапно понял, что именно показалось ему странным во взгляде Хикару. Превосходство. Тот смотрел на него так, будто был старше, много, много старше. И знал что-то такое, чего не знал Кензаки. Впрочем, он не мог бы поручиться, что ему это не померещилось.