Часть 2 (1/1)

Впервые за пять лет, в начале весны шестьдесят третьего, девятнадцатилетний Роберт чувствовал себя лучше. Наконец-то. Последний раз лечение пневмонии проходило на удивление тяжело, почти так же, как первой болезни из этой долгой череды случившихся с ним за последние несколько лет несчастий. В больнице Дерри он стал уже местной знаменитостью, почти наравне с неким Эдвардом Каспбраком, которого Роб часто видел в коридорах с чудовищных размеров матерью, которая суетилась вокруг понурившегося, однако на вид абсолютно здорового подростка, как курица-наседка со своими птенцами. Всю жизнь Роб отличался довольно хорошим иммунитетом, почти никогда не пропускал занятия в школе из-за болезней, однако в эти злосчастные годы, как раз, как ни странно, после того урагана летом пятьдесят восьмого, ухитрился переболеть несколько раз подряд пневмонией, бронхитом и ещё бог знает чем. Врачи шутили, что он ухитрился так промокнуть под лёгким летним дождиком, что ходит к ним в гости чуть ли не каждую неделю. Однако в кабинетах полупустой, тихой больницы, думая, что Роб, который все это время сидел в коридоре, угрюмо ожидая услышать очередной диагноз, их не слышит, врачи вздыхали, говоря, что не удивятся, если в итоге найдут у него туберкулёз. Однако, его флюорограмма из раза в раз оставалась чистой. За это время Роб стремительно терял вес, кашлял так сильно, что легкие сжимались в маленький тугой комочек, не давая нормально дышать, температура тисками сдавливала грудь и голову, грозя ему потерей сознания. Во время очередного такого горячечного бреда ему даже привиделось, что он на каком-то пустынном, бесконечном песчаном пляже, окружённый странными, омароподобными существами, которые пытались оттяпать у него пальцы на руках и ногах. Роб тогда проснулся в холодном поту, а в голове все ещё раздавалось их ?Дум-а-чум? Дад-а-чам??.Но теперь все наконец стало хорошо. Наступил долгожданный день, когда врачи подписали справку о его выписке из больницы, строго пригрозив, чтобы это был последний раз, хотя бы в ближайшие полгода. Роб улыбнулся им, забирая документ, на котором ещё сохли чернила.Он вышел из больницы, здоровыми лёгкими глубоко вдохнул свежий воздух, с глупой улыбкой выдохнул, все ещё тревожно ожидая, что сейчас зайдётся жутким, на этот раз кровавым кашлем. Но воздух лишь спокойно, чуть со свистом вышел из его груди. Удивительно, как люди не замечают, как хорошо функционирует тело, когда ничего не болит, не нужно есть антибиотики пачками, лежать в больнице под капельницами. Роберт Грей наконец-то шёл домой. Лето только начиналось, тепло стало совсем недавно. Свежая зелень окутала город, как легкий изумрудный плед. Роб с наслаждением смотрел по сторонам, ловя кожей ласковые солнечные лучи, которые не видел три недели, пока лежал в больнице, вдыхал ароматы распускающихся цветов. Все так же глупо улыбался прохожим, которые, полностью здоровые, и не догадывались, какой же это кайф, вот так просто идти по улице и дышать.Просто дышать. Решив себя побаловать, он даже зашёл в магазинчик на Уитчем-стрит и закупился всевозможными сладостями, которые мог позволить его желудок после трехнедельной антибиотиковой диеты. Вышел на улицу чуть не вприпрыжку, пройдя, даже не заметив, мимо зияющей чернотой пасти водостока. Кораблик. Это слово вихрем пронеслось у него в голове, сметая все остальные мысли. Кораблик, кораблик, кораблик — набат стучал у него в мозгах настолько громко, что Робу даже пришлось остановиться. Прислонившись спиной к зданию, он тяжело дышал, словно после долгого бега, ощущая бешенный стук сердца где-то в глотке. Пощупал рукой лоб. Чуть влажный от пота, но не горячий. Роб, мимо которого равнодушно проходили люди, не замечая ни внезапно побледневшее, мокрое от пота лицо, на которым горели налившиеся красным глаза, ни тяжелое, лихорадочное дыхание, решил, что это всего лишь отголоски болезни. Просто какой-то надоедливый, но живучий микроб, которого до сих пор не удалось вытравить антибиотиками, сейчас проснулся и начал пакостить, вызвав у него озноб и галлюцинацию. Роб пошёл дальше. Бумажный кораблик, смазанный парафином, чтобы не утонул. Роб замедлил шаг лишь на секунду, стараясь перебороть этот приступ. И откуда только у него взялась эта мысль о бумажном кораблике? Может, в детстве он пускал с отцом такие же, а мудрый папочка смазывал их парафином, чтобы они не размокли от воды?Не отец, а брат. Старший брат смазал кораблик парафином. Роб тряхнул головой, обнаружив, что уже пару минут, не моргая, гипнотизирует водосток, сейчас из-за отсутствия дождя абсолютно бесполезный. Глупости какие-то. И чего он так разнервничался, аж вспотел весь, как будто целый день лес рубил. Наверняка просто детское воспоминание, всплывшее, как труп мусор весной. Но почему-то внезапно возникшее чувство тревоги никуда не уходило, зудело у него под кожей, как заживающий шрам. Всю дорогу до дома Роберту Грею казалось, что позади себя он слышит смех. Но когда он зашёл в квартиру и запер за собой дверь, мысли окончательно пришли в порядок и текли размеренным, привычным и понятным ему ходом. Планы на ближайшее будущее, список необходимых покупок и первоочередные дела выстроились в стройные ряды и неторопливым парадом вышагивали у него в голове. За время его отсутствия никто не проветривал квартиру — воздух стал затхлым и спертым, сухим, как в гробнице древнеегипетского фараона, замурованной тысячи лет назад. Роб рывком раскрыл шторы, впуская внутрь солнечный свет, распахнул окна, наполняя квартиру кислородом и звуками гудящего городского улья. Обвёл взглядом комнату. Пыль в воздухе висела столбами, подсвеченными льющимся из окна золотым светом, тонкий слой покрывал мебель. Роб внёс корректировку в список дел, поставив на первое место генеральную уборку. Потом приготовил себе скромный ужин и уселся с ним перед телевизором, лениво щёлкая каналы, смеялся над шутками из вечерних шоу, уминая купленные сладости. И никаких тебе бумажных корабликов. В конце очередного шоу, как раз когда началась надоедливая, крикливая и чересчур яркая, давящая на глаза реклама, Роб широко и громко зевнул, осознав, что на сегодня с него достаточно, и нужно дать отдых ослабленному болезнью организму. Он выключил телевизор, тот ослепляющей белой вспышкой моргнул ему на прощание, прошёл в ванную, маленькую и аскетичную. Вода тихо журчала у него между пальцами, когда он умывался. Напевала свою негромкую песенку, когда он склонился над раковиной, чтобы почистить зубы. Роб сплюнул, прополоскал рот и поднял голову, смотря на себя в мутное от разводов зеркало, такое же пыльное, как и вся квартира. И чуть было не вскрикнул. Через отражение на него смотрело лицо клоуна. В белом гриме, с нарисованным ярко красной помадой хищным оскалом вместо дружелюбной улыбки. На почти лысом черепе в разные стороны торчали пучки сухих и жестких рыжих волос. Желтые глаза, озорно посмеиваясь, уставились на него, не мигая. Роб протер глаза, снова посмотрел в зеркало. Незнакомец исчез, уступив место усталому, худому парню, с синяками под глазами, на щеках горел лихорадочный румянец. Он помотал головой, прогоняя увиденное, эту жуткую лыбу, снова на полную выкрутил кран, плеснул холодной водой себе на лицо, трясущимися руками остервенело тёр уже раскрасневшуюся кожу. Прикрыл глаза ладонями, пытаясь медленно и глубоко дышать. В висках стучало от напряжения. Наконец он смог собраться с духом, оторвал онемевшие руки от лица. Попытался выключить воду. Вот только на этот раз кран заело. Баранка никак не хотела поворачиваться обратно, только скрипела под его холодными пальцами. Вода, пенясь и пузырясь, шипела в раковине, как океанская волна во время шторма. Роб выругался, бессильно уставившись на эту новую напасть. Уже было хотел заглянуть в кладовку, где хранил инструменты, как кран наконец поддался, будто сам завертелся в его ладони, закрутился. Вода с плеском булькнула в трубу, оставив его одного. Роб устало выдохнул. Уже решил, что все же нарушит шутливый запрет врачей на посещение больницы в ближайшие полгода и завтра же попросит у них какое-нибудь успокоительное. Потяжелевшей, обессиленной рукой потянулся за полотенцем, как услышал какие-то звуки в раковине. Низкое, утробное рычание поднималось вверх по трубам. Роб инстинктивно отступил на шаг от раковины. В ту же секунду из слива выплеснулся фонтан густой, вязкой крови. Обрушился на потолок, стены, пол, брызгал на полотенце и стоявшие на раковине немногочисленные банки и склянки, его лицо, руки, одежду. Роб закричал, не веря своим глазам, рухнул на колени, закрывая лицо руками, в безмолвном крике ударился лбом об пол, качаясь из стороны в сторону. Голову пронзила вспышка боли. Боли, которую он никогда раньше не испытывал. Ни в температурной бреду, ни на удушливой жаре, грозившей обмороком, ни когда готовился к особенно сложной контрольной в школе или волновался перед своим первым свиданием. Боль пульсировала, стреляла в висках, лезвием бритвы полоснула глаза. Роб до скрипа стиснул зубы, голова от этого разболелась ещё сильнее. Мертвые мальчики в Водонапорной башне, обступающие тебя со всех сторон, зовущие с собой вниз, чтобы полетать.Ссохшаяся, пахнущая вековыми песками мумия под мостом, тянущая к тебе тонкие, покрытие истлевшими бинтами руки. Маленький мальчик в желтом дождевике, бегущий вдоль ливневых канав. Роба прошиб пот, его бросало то в жар, то в холод. Перед глазами потемнело, разноцветные вспышки света молниями рассекали голову. Гигантский, размахивающий топором, гонящийся за тобой пластмассовый Пол Баньян. Огромная птица, пытающаяся выклевать твои глаза. Снова маленький мальчик в желтом дождевике, склонившийся над водостоком. Тело сковала судорога, Роб скрючился на полу, не в силах унять дрожь. Клацал зубами, каплями ещё сохранившегося рассудка молясь, чтобы ненароком не откусить себе язык. Глаза закатились, изо рта шла пузырящаяся жёлтая пена. Подросток-оборотень в форме средней школы Дерри. С бурой, жесткой шерстью, огромными клыками, неровным частоколом расположившимися в пасти, воняющей гниющей плотью. Снова маленький мальчик с оторванной рукой, в окровавленном, когда-то желтом дождевике. Корчащийся, вопящий от боли, с огромными, распахнутыми от ужаса, вылезающими из орбит глазами. Картинки калейдоскопом вертелись у него перед глазами. Другие ужасы, чьи-то смерти, раны. Вырванная плоть, обглоданные, белые, высушенные кости. Тошнотворный, металлический запах крови заполнил разум, растёкся по нему сладкой патокой. Кораблик. Кораблик. Кораблик. Снова перед глазами проплыл этот чертов бумажный кораблик, ныряющий в водосток, исчезающий в канализационных трубах. В тот раз все началось с кораблика, рассеянно подумал он. Дрожь вдруг чуть отступила, тело немного расслабилось, судорога ушла. Роб все ещё лежал, не в силах не то что подняться, даже пошевелиться. Тяжело дышал, со свистом выталкивая из себя воздух, пропахший разбрызганной повсюду кровью. Потихоньку прийдя в себя, попытался встать, сначала хотя бы на четвереньки, лишь бы только убраться из этой чертовой комнаты страха. Страха?Страх разлился по его телу, сковывая грудную клетку, парализуя. Не успев толком подняться, Роб рухнул обратно на залитый кровью пол. Выругался, пытался оттолкнуться рукой, которая заскользила по этому красному, вонючему месиву. Он перевернулся на спину, грудь быстро поднималась и опускалась, пересохшие, потрескавшиеся губы жадно хватали воздух. Внезапно он почувствовал радость. Игривую, распространяющуюся по телу сладкими, расслабляющими волнами. Злую радость, радость победы, радость хищника, льва, наконец вцепившегося зубами в ничего не подозревающую антилопу. По горлу заскользила горячая, вкусная кровь. Ням-ням. Он вздрогнул, настолько сильно испугавшись, что даже сумел сесть. В голове чуть прояснилось. Невидящими, пустыми глазами уставился перед собой. Не в силах понять, что за херня тут творится. Почему он видит все эти ужасы, все эти кошмарные видения из дешевых триллеров, и почему, в конце концов, ему и ещё радостно от чужого страха, страданий, которыми он упивается, как какой-то маньяк. Негнущиеся ноги вынесли его прочь из ванной, в гостиную. Он стоял посреди комнаты, едва дыша, не в силах пошевелиться. Бесцельно переводил взгляд с одного предмета на другой, ни о чем толком не думая. Внутри снова нарастало, закипало, било в набат чувство тревоги, смутный призрак надвигающейся опасности. И в этой комнате что-то было определённо не так, как должно было быть, к чему он так намертво привык за все годы жизни, что он провёл здесь, в Дерри. И вдруг Роб, содрогнувшись, понял. Ободранные, свисающие неровными, сальными лоскутками обои с желтыми разводами. Мебель в потертых, порванных, где-то прожжённых сигаретами чехлах. Повсюду толстый слой пыли, больше похожей на осыпавшуюся штукатурку. Окна не просто открыты — вдребезги выбиты снаружи, осколки холодным блеском переливаются на полу. По углам пустые, смятые тяжелым сапогом пивные банки, скомканные пачки сигарет, использованные презервативы. Роба била дрожь. Как? Как он мог не заметить весь этот хаос, когда вернулся домой всего пару часов назад? Здесь не просто три недели не проветривали; дом уже несколько лет как заброшен и разрушен вандалами. Но Роб все ещё помнил, что это его квартира. Вот кресло, которое он нагло утащил из родительского дома. Вот ретро-магнитофон, который он по дешевке купил в комиссионке лет пять назад. Все это выглядело таким знакомым и одновременно чужим из-за всего этого мусора. Роб поморщился, оглядываясь. А действительно ли он купил магнитофон в комиссионке? Может, его ему подарил отец?Кстати, малыш Роб, а как выглядел твой отец?Роб вздрогнул, резко оборачиваясь. Никого. Вокруг совершенно никого, он был здесь абсолютно один. Но ведь он точно слышал чей-то голос. Его снова обдало жаром, снова по телу пробежала мелкая дрожь, а в мозгу уже занималась боль, угрожая вытолкать его глаза наружу. Не помнишь, Роб? А знаешь, почему?Голос в его голове, его собственный внутренний голос, но одновременно такой чужой, далекий и злобный, мерзко расхохотался, ещё дальше отбросив Роба в лихорадочный бред. Ноги больше не держали его, он рухнул на колени. Схватился за голову, вырывая волосы. Боль снова сводила с ума. Его разум словно разрывался на части. А потому, что тебя никогда и не было, Роб. Зато всегда был я. Пеннивайз, танцующий клоун. Неприятно познакомиться!Роб чувствовал, как в его разум, как игла под кожу, проникает что-то чужое, инородное. Невероятно коварное, до краев наполненное злобой, поглощенное жаждой мести. Жаждой крови. Роба все дальше тащило в темноту, било дрожью, резало болью. В конце концов он потерял сознание. Очнулся он спустя часов шесть. Зевнул, сладко потянулся, разминая затекшие после долгого сна мышцы. Недолго посидел так, приходя в себя, радуясь новому дню и возможностям, которые он даёт. Пусть он ещё не был полностью здоров, но уже мог сделать многое. Парень наконец встал, прошёл в ванную, чтобы отлить. Смыл за собой, включил воду в раковине, чтобы умыться. Из зеркала на него смотрели ухмыляющиеся желтые глаза Пеннивайза. Наконец-то, — подумал танцующий клоун.