Глава 4 (1/1)

?Днем и ночью, лежа или стоя, (султан) обдумывал, как провести сражение, и какими хитростями он мог бы завоевать Константинополь.Вооружившись бумагой и чернилами, он рисовал укрепления и показывал более сведущим в этом деле, как и где следует разместить пушки на позициях, построить защитные сооружения и подземные туннели, место, через которое они могли бы проникнуть в оборонительный ров, и к какой стене лучше приставить лестницы?.Михаил Дукас ?Турецко-византийская история (1341 -1462)?Уже два месяца войска султана беспрестанно осаждали древние стены Константинополя – последнего бастиона умирающей Восточной Римской Империи. На послания, отправленные ко дворам Европы, отвечали только обещаниями и никакой реальной помощи от могущественных князей Запада не поступало, а горячие молитвы народов сейчас не приносили особой пользы. Греки, во всем мире слывшие умелыми купцами и тонкими знатоками человеческой природы, уже давно привыкли к мысли, что никто из Германии или Франции даже не собирается сражаться вместе с ними. Они также знали, что за внешним благочестием и сопереживанием польских или венгерских королей нередко скрываться тайная радость. Еще с 1054 (20), когда стремление к величию двух высших прелатов повергло Европу в разлад, католические и православные братья во Христе, в дни невзгод часто помогали друг другу обещаниями. Исключение составляли случаи, когда ставкой в войне была легкая слава с наименьшим риском для их жизни и состояния.Все византийцы прекрасно понимали, что именно их кровью будут смыты многие грехи христианского мира, и сильнее страха ужасной смерти был только страх перед вторжением Антихриста и близостью его империи. Что станет с землями и людьми, павшими от языческого потопа? Как победить опустошителей всей Малой Азии и большей части Балканского полуострова? Какой милости можно ожидать от султана, посланного самим Сатаной, чтобы сжечь церкви на Земле и уничтожить все христианство? Турки были невообразимо жестоки и злы. За янычарами, которых держали в клетках перед атакой, стояли азапы (21), готовые убить любого, кто осмелился бы вернуться без приказа, а за последним следовали верхом на лошадях сипахи (22) с глазами, горящими от гнева, и большими ятаганами, ненасытно жаждущими смерти. Договоры с турками оказались лишь жалкими клочками бумаги, бесполезными для султанов, гордых своей хитростью и обманом. Христианские деревни и города на их пути несли глубокие, незаживающие раны, из которых кровь младенцев и красивых женщин, воинов и сдававшихся без боя, медленно текла все ближе к западу, к самому сердцу Европы.*В своей палатке из зеленого сукна молодой султан Мехмед, сын Мурада, принимал генералов без обычных пышных церемоний. Казалось, что расшитым золотом и драгоценными камнями многочисленным подушкам уже не придавалось особого значения. Многие визири (23) задирали нос, утверждая, что Мехмед никогда не станет истинным султаном, и что кости его, вероятно, сгниют под стенами Константинополя. Другие же, однако, более опытные воины, успели заметить, что вместо мягких ковров теперь лежали ятаганы, короткие изогнутые кинжалы и колчаны для стрел, а на месте гобеленов предназначенных очаровывать взор Владыки Мира, висели карты и подробные планы, доставленные его шпионами и щедро оплаченные мешками с золотом. Заганос-паша (24), высокий и худощавый мужчина средних лет, выглядел более угрюмым, чем обычно, и напряжение, написанное на его лице, казалось, было молчаливым обвинением в адрес всех окружающих. – В чем дело, Заганос-паша? – спросил Мехмед, с дружеской нежностью глядя на своего старого солдата. – Сегодня ты как будто хочешь всех нас проглотить живьем. Или ты утратил веру в наш успех? Неужели, ты? Или и тобой овладел страх смерти? – Твое Величество, страх смерти овладел мной много, много лет назад, когда я сражался в Персии в войске твоего отца, да благословенна будет его память, но не это меня тревожит. С этим можно научишься жить. Однако я считаю, что наши планы нападения должны быть полностью изменены! В шатре султана воцарилась тишина, еще более напряженная, чем обычно. До сих пор никто еще не осмеливался заявить открыто, что планы султана могут быть несовершенны. Другие сипахи, в большинстве своем противники Заганоса, поначалу встретившие ироническими улыбками слова воина о страхе перед смертью, теперь молчали, ожидая от Мехмеда взрыва гнева, который означал бы конец паши.– Возвращайтесь в свои палатки! Сейчас же! Заганос-паша, оставайся здесь. Нам с тобой нужно поговорить! Голос султана не выдал ни гнева, ни удивления. Всем остальным, однако, было ясно, что Заганосу-паше уже не выбраться живым из этого зеленого шатра. – Знаешь, Заганос, если бы ты сказал такое моему отцу в присутствии других солдат, ты бы сейчас лежал на дне озера, а твои близкие гнили бы в тюрьме, даже не догадываясь, почему. У тебя необузданный характер, и я не раз подумывал, не лучше ли убить тебя. Но ты всегда знал, как выиграть битву, и армии, которыми ты управлял, никогда не возвращались без богатой добычи. Лишь благодаря этому ты до сих пор жив. Со временем я научился тебе верить и ценить тебя. Ты – великий воин, Заганос, но ничего не знаешь о мире, о моем дворе и о людях. Ты знаешь только, как их убивать. А теперь скажи, что по-твоему, мы должны делать?– О, лучезарный, наши корабли могут достичь залива, не проходя сквозь стену огня неверных. Пошли людей назад, в леса, пускай они построят большие сани, на которые могли бы поместиться корабли, и мы протащим их по суше. Гяуры обнаружат это слишком поздно и, в любом случае, до них не доберутся. Дайте мне 30 000 храбрых воинов, и через три дня Константинополь падет к твоим ногам. – Ты сумасшедший, друг мой, и с твоим безумием я завою этот город! С твоим безумием и воинами, что следуют за нами. Что здесь делает Хайдар-паша? Хочет еще добычи? Говорят, он богаче меня… а Ибазер к чему стремится, когда рискует своей жизнью, сражаясь за меня? Он хочет стать моим первым советником, хотя прекрасно понимает, что тогда его жизнь будет в большей опасности, чем раньше. А янычары... они – самые безумные из всех. За горстку золотых или за пышнотелую красавицу они убьют или бросят в огонь друг друга, даже глазом не моргнув. И нам все это нравится, Заганос. Когда в последний раз ты позволял себе просто понюхать цветок или насладиться обществом своих детей? Султан ненадолго умолк, предаваясь одному из тех коротких мгновений, когда в его лице и взгляде светилась почти монашеская доброта. Затем продолжил:– Знаешь, однажды я встретил человека, который был безумней всех нас вместе взятых. Это был молодой валашский князь, заточенный при дворе великого Мурада, моего отца. Он ни за что на свете не хотел выходить на военные учения, и когда тюремщики вытаскивали его силой, он стоял на учебном поле неподвижно, точно глыба камня. Он ничего не слышал, ничего не видел. Даже удары бичей не действовали на него. Однажды, более свирепый, чем когда-либо, он бросился на стражников, и поскольку им был дан приказ не убивать молодого принца, двое из них бросились наутек. Третий, загнанный в угол, спасая свою жизнь, изо всех сил ударил валаха палкой, и тоже убежал. Только перед тем детеныш дьявола преградил ему дорогу и попытался вырвать палку, чтобы ударить в свою очередь. В драке этот дурак сломал себе руку! Я стоял рядом с отцом, когда валах подошел к нему, и – ты не поверишь, Заганос-паша, – он смеялся! Кровь и пот струились по его худому, ожесточенному лицу, а глаза готовы были нас испепелить. Только рот его смеялся, а вокруг словно витал запах смерти и неистового, дикого проклятья. Он с усилием поднял сломанную руку к самому лицу султана и насмешливо сказал: ?О, лучезарный негодяй, сегодня я не в состоянии тренироваться. Меня слегка ранили, порази тебя смерть!?. Мурад рассмеялся и сказал, что не убьет его, потому что хочет еще повеселиться и, в конце концов, приручит. Может быть, когда-нибудь я снова встречу Влада – так звали этого сумасброда – и тогда убью его собственными руками. Если он уже давно не мертв… А до тех пор я сделаю так, как ты просил, Заганос-паша, и через три дня город будет мой! Только после этого мы пойдем на Рим… Заганос-паша покинул палатку султана, и к удивлению визирей, толпившихся снаружи, голова его осталась там же, где обычно – на плечах.?У меня сто тысяч отличных воинов, – подумал он, – и султан предоставил мне полную свободу действий, но у меня еще немало врагов среди визирей. Если я потерплю неудачу, не думаю, что мне удастся спастись от их интриг и гнева самого Мехмеда?. Он поспешил к своей палатке и тотчас же пригласил войти своих лазутчиков. – Какие вести, Ибрагим? – Хорошие, о, лучезарный, – ответил самый главный среди разведчиков Заганоса. – Мои люди присылают мне из крепости только вести, подающие нам надежду. Между христианами началась вражда. Только несколько генуэзцев готовы сражаться на стороне греков, и это только потому, что здесь имеются колонии, приносящие им золото. Ни от кого другого помощь не придет. Есть несколько авантюристов из Сербии и двух Валахий, прибывшие несколько дней назад, но это всего лишь горстка людей. Нам нечего бояться.– Много говоришь, Ибрагим, и без основания. На войне следует бояться даже собственной тени. Только так можно победить. Коротким жестом он отослал Ибрагима прочь и погрузился в размышления. План его действительно казался дерзким, но он был единственным, способным принести быструю победу падишаху (25), избавив его армию от долгих месяцев осады. Снаружи, сияя, всходил убывающий месяц, и Заганосу-паше все небо показалось огромным османским флагом, который развевался лишь во имя его славы.*Внутри и за пределами великого собора Святой Софии в Константинополе, сотни христиан слушали вечерню. В воздухе витало мрачное предчувствие, что для многих этой службе суждено стать последней. Из мужчин присутствовали, в основном, немощные старики и совсем еще маленькие дети. Остальные чинили стены крепости, разбитые за день турецкими ядрами. Прислонившись к стене лавки, внешний вид которой говорил о ее недавнем процветании, Влад Басараб, принц Валахии, терпеливо выслушивал упреки Мелиса, своего бывшего учителя. Отец Влада, воевода Валахии, привез этого грека из Константинополя для обучения троих своих детей. После того как Влад и Раду попали в плен, Мелис не в силах больше выносить одиночества в княжеском дворце в Тырговиште, вернулся в Константинополь. Сегодня Влад и его учитель снова встретились, но обстоятельства омрачали эту радость. – Чего ты ищешь здесь, Твое Высочество? Что тебе нужно? Ты всегда следовал голосу разума! Думаешь, ты сможешь что-то изменить? Завтра город от края до края превратится в гробницу! – Изменю я что-то или нет, мы увидим раньше, чем через несколько дней. Если я, со страхом в сердце, буду стоять и наблюдать издалека, как турки разрушают Священный город, тогда, мой дорогой ученый, ты можешь быть уверен, что все наверняка изменится! Моя честь валаха и христианина обратится в прах! Отсюда и до самой Венгрии короли, деспоты и воеводы уже строят планы, как заключить сделку с Турком и как лучше его отблагодарить. Не перебивай меня, Мелис! Я знаю, что турки многочисленны, это я тоже вижу, но скажи мне, мудрец, сколько орлов нужно, чтобы уничтожить тысячу мышей? У христиан больше нет орлов, Мелис! Соломенные люди правят государствами с целью обогатиться и твердо верят в то, что смогут быть богатыми в бедных и слабых странах. Они сражаются друг с другом за клочки земли и совершенно забывают о людях, что живут на этих землях! Все они умрут от собственного страха либо от турецкого меча! Говоришь, я ничего не могу здесь сделать? Может, и нет… но им не пройти мимо меня, когда все валахи будут на моей стороне! Я пришел сюда, чтобы увидеть, Мелис, увидеть и понять, почему этот Турок всегда побеждает; а когда он вздумает прийти и к нам, только тогда все, что я знаю и имею, обрушится на его голову и раздавит его! Вот как все будет, не иначе! – Ты изменился, Влад, ты уже не кроток, и глаза твои стали холодными. В Тырговиште ты был светом и радостью дворца. Придворные радовались, точно в праздник, твоим детским шалостям, а люди в городе рассказывали, что им везло целую неделю после встречи с тобой. Что сделали с тобою в Эгригезе, отчего ты так озлоблен?– Они ничего мне не сделали, учитель. На самом деле они мне помогли! – рассмеялся Влад. – Они мне помогли увидеть мир таким, каков он есть на самом деле: рай, в который ворвались убийцы. Не думай, что мне там было плохо! В темнице я учился страдать и лгать, терпеть и быть сильным, именно там я осознал, что нет ни цепи, ни железа, прочнее наших собственных костей. Стоит только захотеть! А теперь давайте спать, завтра нам понадобятся все наши силы! – Твое Высочество, ты вырос на моих глазах, и я полюбил тебя, как сына. Когда тебя пленили турки, я постился целую неделю и думал, что сойду с ума. Кто знает, доживем ли мы до завтра? Позволь мне остаться рядом с тобой! – Ты добрый человек, Мелис, но если ты заботишься обо мне, как говоришь, то оставайся этой ночью, а завтра на рассвете уезжай. Ты еще пригодишься мне в Тырговиште.Рыцари, неразлучно сопровождавшие принца, быстро распределили между собой часы ночных дежурств. Даже внутри крепости они решили оставаться бдительными. Турецких шпионов, проникших сюда еще до начала осады, было достаточно, и никто не знал, где и когда они нанесут удар. Владу и Леру выпало дежурить первыми, в полночь – Марку и Михне, а перед рассветом, когда опасность представлялась наибольшей, из-за искушения погрузиться в сон, Строе и Тудору.Было уже далеко за полночь, и Мелис не в силах уснуть устроился рядом со Строе и его юным другом. Тудор, застенчивый, как девушка, не осмелился спросить ни слова, хотя ему очень хотелось побольше узнать о Константинополе и о детстве принца. Строе же, напротив, заметил любопытство рыцаря, и в любом случае, уже не мог молчать.– Слышишь, господин? – спросил он шепотом. – Каким был в детстве Влад? Мы в основном сопровождали воеводу, и не часто видели его сына… Ученый грек был более чем рад вырваться из охватившей его меланхолии, и так как тема была ему весьма приятна, не стал ждать, пока его спросят дважды.– О, рыцарь, он был самым лучшим из детей, и не было вещей, которых он не поминал! Знаешь, что мне в нем больше всего нравилось? Однажды, в канун Рождества, когда Влад уже немного подрос, и во дворец пришли певцы колядок, он тайком проскользнул через заднюю дверь, захватил свою шубку и пошел за колядующими. Два часа спустя, когда я его нашел, он весь раскраснелся от мороза, но его огромные глаза светились радостью. Я отругал его, чисто из чувства долга и чтобы он в другой раз так не убегал. Знаешь, что он ответил? Что я ничего не знаю о колядках, и без них мир скатился бы в пропасть. ?Что ты знаешь, эллин, каково это – петь о любви к человечеству и грядущему времени? Я попрошу отца выводить на колядки всех бояр, чтобы это принесло людям счастье!?. Иногда, в его маленьком теле, казалось, говорил кто-то другой, более мудрый и более зрелый, гораздо более зрелый… Затем он порылся в сумке, которую дал ему самый старший из колядующих, и протянул мне яблоко и крендель.– Это хорошо, что он не дал тебе умереть от голода после такой пробежки по всей ярмарке! – пошутил Строе.– А однажды, – продолжал учитель, как будто не слыша его, – в мой день рождения, Влад пришел ко мне и попросил прощения за то, что иногда учил не все задания и этим очень расстраивал меня. Ему тогда не было и девяти лет, и он подарил мне вот это. Мелис вынул из-за пазухи кусок оленьей кожи, красиво инкрустированный несколькими строчками, и подал его Строе.Тот прочитал при слабом свете, затем растерянно неловким жестом протянул посмотреть и Тудору.– Читай ты, я не знаю эллинского! – солгал он и отвернулся. Молодой человек давно уже познал доброе сердце рыцаря и понимал, что слезы, которые Строе смущенно пытался скрыть, в действительности делали ему честь, и именно поэтому Тудор всегда искал общества этого удивительного человека.На дубленой оленьей коже детская рука с особой заботой вывела на безупречном греческом несколько строк, исполненных изящества того времени: ?Дорогой мой Мелис, я молю Бога, чтобы он послал тебе здоровье и радость! Я также молюсь, чтобы весь мир однажды понял – также, как понимаешь и ты – что под солнцем достаточно места для всех, и что единственной борьбой, которая ведет вперед народы, может быть лишь борьба за знание видимых и невидимых миров; что мы можем найти Рай здесь, на нашей земле, и все уместиться в него. Благодарю тебя за то, что ты принял меня в свой мир цветов, и я желаю, чтобы у тебя были голос и сердце на много дней вперед, чтобы открывать великим людям глаза, закрытые злобой! Да пошлет тебе Господь долгие годы жизни,Влад?. – Слушай, учитель, чего все-таки хотят эти турки? – спросил Строе дрожащим от негодования голосом. – Чего им не хватает? Я продумал об этом немало часов: почему люди так бестолковы? ??– Нетрудно понять, что война не ведет никуда, и даже такой ребенок, как Влад, понимал это… Тебе нужно несколько дней, чтобы хорошо обдумать, как идут дела; несколько дней, не больше. А еще тебе нужны добрые люди, чтобы жить рядом с ними и видеть их счастливыми. Вот чего не хватает туркам: кротких людей, как ты, которые приветливо улыбаются друг другу при встрече, даже если не знакомы; бояр, которые добры к крестьянам, и которые рассказывают басни и шутят о своем Воеводе. Нет, у них превыше всех в почете не те, кто работает на земле – там даже не найти таких, – а те, кто больше людей убьет во время войн в других странах. Если бы вы посмотрели, сколько у них теперь земли и как хорошо они могли бы жить честным трудом и торговлей, вы бы не нашли достаточно аргументов в пользу известной мудрости султана и его советников.– А кто сказал, что они мудрые? – рассмеялся Строе. – Если вы спросите меня...– Они говорят, Строе, – остановил его грек. – Они сами так говорят и силой своего оружия заставляют других повторять то же самое. У них в крови потребность подчинять и убивать, рыща тут и там, как лесные звери. У язычников простые люди не могут говорить с вышестоящими, не принося им дани, и не совершая намаза за намазом. Так люди превращаются в животных, и у них не остается ничего, кроме злобы, которая изливается в войнах на другие народы. – Знаешь, больше всего мне страшно, когда я думаю о нашем настоящем. О событиях, что сейчас разворачиваются… и это первые шаги к тому, чтобы стать похожими на язычников. После смерти Мирчи Великого бояре как будто взбесились. Одержимые завистью, они режут друг друга, а к крестьянам испытывают лишь презрение. Их все больше, и они звереют с каждым днем. Я не боюсь сражаться с турками, татарами или с кем еще! Но меня пугает, учитель, то, что наш народ вступает на языческий путь зла, мы становимся отвратительны, и, в конце концов, все отправимся в ад! – в негодовании воскликнул Строе. – Проклятые турки! Завтра я изрублю их! Некоторое время он молчал; у Мелиса и Тудора тоже пропала охота говорить. В гневе Строе было нечто пророческое и апокалиптическое. До сих пор они считали опасными турок, сражения и болезни. Однако, слова Строе предвещали им нечто гораздо более ужасное – мрачное, нечестивое будущее для румын, перестающих быть собой, будущее, которое не должно наступить! Строе с угрюмым видом поднялся на ноги и сделал несколько шагов. До конца дежурства оставалось около трех часов, и нужно было в полной мере воспользоваться этой короткой передышкой, чтобы отдохнуть. Его друзья спокойно спали, как могут спать в таких условиях только солдаты, побывавшие во многих битвах. Внезапно принц Влад вскочил на ноги, а через мгновение снаружи отозвался ржаньем его конь. Еще не открывая глаз, рыцари крепко сжали рукояти своих мечей, и раньше, чем Мелис успел понять, что происходит, все они встали стеной вокруг принца, готовые к бою.Вокруг царило полное спокойствие; дозорные на стенах еще не подавали ни одного предупреждающего знака о приближении опасности. Влад Басараб коротко ответил на ошеломленный взгляд Мелиса, казалось, позабывшего о его вчерашней просьбе: – Уезжай, пожалуйста, учитель, мы увидимся в Тырговиште. Меньше, чем через час султан двинется на город со всей своей армией. Сегодня состоится решающая битва.– Откуда ты знаешь, Влад? Ложись спать. Тебе просто приснился дурной сон, заставивший тебя вскочить на ноги. Все в порядке, тебе лучше поспать! – Нет, учитель, Владу не приснилось, – шепотом ответил Лер. – Я тоже что-то чувствую. Это как сумрачный туман, незримо скользящий над нашими сердцами. Сатана будет сегодня очень счастлив. Мало кто сможет выбраться из крепости. – А теперь иди и береги себя, учитель! Всем остальным не отходить от меня, ясно? – распорядился Влад.– Ты это слышал? – прошептал Строе Леру. – Он сказал, чтобы мы держались рядом с ним! Я не заметил и тени страха на его лице, когда он говорил... Значит, он беспокоится о нас!К удивлению Марку, оба друга разразились громким смехом. – В чем дело? Что это на вас нашло? Или вы спятили?Так и не получив ответа, Марку отмахнулся и подошел к Владу. Шестеро рыцарей переглянулись и без лишних разговоров отправились на городские стены. Едва они приблизились, как стража протрубила тревогу. Внезапно, улицы Константинополя заполнили колонны воинов, следом за которыми шли простые жители, множество женщин и даже подростков, спеша на оборонительные стены. После стольких дней осады никто уже не кричал, не было слышно ни единого проклятия. Молчание было неестественным и совершенно не вязалось с суматохой на улицах.Впервые в жизни оказавшись в осажденном городе, Тудор старательно скрывал изумление и беспокойство. На миг он испугался, что оглох, но тут же осознал, что ритмичный громкий стук в ушах – это лишь отчасти пульс его собственного сердца, не привычного к такому ужасу. Весь остальной ритмичный шум создавали тысячи сандалий и сапог, ударявшихся о каменные плиты улиц, ведущих вниз к оборонительным башням.Лер, как и другие рыцари, молча продвигался к центру города. В десятый раз за ночь друзья проверили свои мечи, ножи и арбалеты. Ни у кого из них не было времени на разговоры. Вдалеке, в двух полетах стрелы, прямо перед крепостью, турецкие цимбалы и флейты подали сигнал к началу штурма.Башибузуки (26), в большинстве своем несчастные христиане, соблазненные добычей, обещанной им султаном, бросились в атаку. Все, кроме них, прекрасно знали, какую роль предназначалось им сыграть при наступлении: изнурить обороняющихся и заставить их растратить боеприпасы. Под защитой слабого обстрела арбалетчиков, аркебузиров и артиллеристов башибузуки отчаянно пытались вскарабкаться по деревянным лестницам на стены и проникнуть в город. Никто из них не смог туда добраться, но их плоть поглотила достаточно христианских боеприпасов. План султана сработал. Вторая волна атакующих, напуганных судьбой своих товарищей, на короткое время откатилась. Однако, позади азапы подгоняли их вперед яростными ударами железных прутьев и бичами из воловьей кожи. И снова тяжелые валуны и кипящее масло из котлов, низвергнутые греками со стен, в одно мгновение очистили пространство. Целых два часа крики обожженных или раздавленных смешивались с криками ярости и торжества. С рассветом то, что еще оставалось от ополчения султана, завершило свою миссию. Но уцелевшие защитники Константинополя были уже измотаны, а самое трудное предстояло им впереди…На смотровой площадке башни, примерно в двух сотнях шагов от крепостной стены группа воинов неподвижно замерла с оружием наготове. До сих пор ни один из них ничем не выдал своего намерения каким-то образом поддержать защитников. Даже проклятья греков и итальянцев не заставили сдвинуться с места этих шестерых рыцарей. Тудор уже в который раз спросил себя, не случилось ли чего-то странного с его товарищами. – Видишь ли, Тудор, до сих пор турки использовали для атаки пушечное мясо – воинов, предназначенных для того, чтобы умереть и утомить нас, – произнес Строе, угадав недоумение своего молодого и неопытного друга. – Плохо только, что их стрелы жалят также сильно, как стрелы сипахов и янычар, – прибавил Марку. – Никогда не суди только сердцем, племянник! – продолжал Строе. – У каждого человека свое предназначение на поле боя. Наша цель сегодня – выжить, защищая уже завоеванный город, даже если каждому из нас придется перебить две-три дюжины язычников. Возможно, Бог поразит и нас, и для Тырговиште настанет такой же страшный день, как этот. Но к тому времени мы должны остаться живы и быть на шаг впереди язычников. Знать, как они действуют, чтобы их остановить. Вдалеке на равнине, укрытый за рядами янычар и сипахов, в боевой готовности ожидавших приказа к наступлению, Мехмед и его советники молча наблюдали развитием событий. Лицо султана выглядело более хмурым, чем обычно, и между его бровями залегла новая морщина, которой окружающие не замечали накануне. – Корабли Заганоса-паши уже прибыли? – обратился он к своим советникам, молча ожидавшим знака своего повелителя.– Они здесь, о, лучезарный. При виде их из крепости гяуров донеслись отчаянные крики. Даже греки, при всей своей хитрости, не ожидали ничего подобного. – Хорошо, хорошо… пускай выступают все пехотные части. Будем атаковать одновременно с нескольких сторон. Грекам нельзя позволять защищаться сгруппировано. Я с 50 000 воинов атакую Римские ворота. Караджа-бей! Ты нападешь между Влахернским храмом и Харисийскими Вратами! Заганос! Ты пройдешь по корабельному мосту в бухте Золотого Рога и до захода солнца разрушишь крепостные стены.Команды прокатились над рядами воинов, словно штормовые волны, предвещающие гибель. Постепенно план султана становился ясен даже его слугам. Но, как и на заседании последнего совета, Халил Чандарлы (27) был убежден, что ни один из планов, а в особенности тот, что подвергает риску все в одном-единственном решающем сражении, не принесет победы над этой проклятой крепостью гяуров. И даже если он захватит город, что с того? Неверные со всех концов Европы обрушатся на них, дабы освободить то, что православные зовут своей святыней. Теперь он знал, однако, что не вправе больше говорить. Разгневанный султан в мгновенье ока отправил бы его в мир иной. Сразу же вслед за приказами султана из лагеря османов сомкнутыми рядами выступили воины ислама. Янычары, сипахи, акынджи – все вспомогательные войска, армии Анатолии и Румелии – обрушились на стены Константинополя. Штурмовали сразу все ворота крепости. Отовсюду раздавались яростные крики и хрипы умирающих, проклятья на турецком, греческом, латинском и румынском языках. Время от времени их заглушали пушечные залпы, сопровождавшиеся грохотом падения обломков крепостной стены, и вслед за этим крики перерастали в мощный рев, еще более ожесточенный и устрашающий. – Наш черед, господа! – невозмутимо сказал Влад, на которого бездействие, казалось, наводило скуку. – Я не хотел бы, чтоб в последствии наши достопочтенные мечи и стрелы затаили на нас злобу за то, что мы не накормили их турецким мясом и не утолили их жажду кровью язычников!Час или два валахи доблестно сражались бок о бок с остальными защитниками на стенах. Метко пущенные ими стрелы беспрестанно пробивали бреши в рядах турецких орд у Влахернских ворот, но поток язычников разливался вновь и вновь с еще большей силой… На месте павших янычар вырастали новые, а когда гибли и те, другие воины Аллаха шли по трупам своих собратьев, равно как и по телам христиан, нескончаемым, неистребимым строем. Держась плечом к плечу, шестеро валашских рыцарей сражались так, словно были единым телом с двенадцатью руками и одной душой. По бокам Лер и Строе, экономя стрелы, выпускали их только в тех случаях, когда какой-нибудь язычник представлял близкую угрозу для их группы; из центра Влад, Тудор, Михня и Марку, забрызганные кровью, неустанно кололи и резали турок, бесстрастно, точно на военной тренировке. Внезапно среди христиан, как дрожь, пронесся тревожный слух, и многие почти поверили, что все потеряно. За Римскими воротами доблестный генуэзец Джустиниани, которому император Константин доверил защиту крепости, пал, сраженный турецкой стрелой.– Уходим, – скомандовал Влад. – Турки вот-вот ворвутся в город, но прежде чем покинуть поле боя, мы можем причинить врагу еще кое-какой ущерб. Все шестеро быстро направились к воротам гавани Константинополя. – Мы с Михней остаемся здесь, перед возвращением домой у нас есть еще одно дело. А вы подниметесь на первый же корабль, у которого есть шансы выбраться из-под турецкого обстрела. – Благословенный Боже, – вмешался Строе, по привычке рассмеявшись, хотя момент для шуток был неподходящий, – можешь сказать это Дьяволу, чтоб он ушел, оставив тебя здесь одного! Только не нам!Глаза Влада сурово сверкнули, но в итоге он все-таки согласиться.– Хорошо, оставайтесь! В этой сумке – турецкое платье. Надевайте его и держитесь рядом со мной!Юный Дракула был прав: не прошло и часа, как поток язычников хлынул на городские улицы. Христианские солдаты, а вместе с ними женщины и дети, падали под ударами янычарских ятаганов; иные были подняты сипахами на копья. Точно дикие звери, турецкие воины состязались в безумной погоне за добычей. Каждый дворец, особняк или церковь были затоплены беснующимися язычниками, которые, по крайней мере, даже не утруждались пытать тех, кто прятался внутри. Их казнили быстро и без колебаний, а затем тот час же принимались набивать специально приготовленные сумки всем, что казалось ценным. Посреди этого смятения, сипах в разорванной и окровавленной одежде в сопровождении пяти других солдат, смотрел, как кровь рекой текла по краю улицы. Время от времени он громко выкрикивал приказы на чистейшем анатолийском. Одетый таким образом, со своим безупречным турецким акцентом, усвоенным за годы заточения в Эгригезе, а позднее в Эдирне, принц Влад не смог бы вызвать подозрения ни у одного из османских шпионов, нанятых специально для обнаружения лазутчиков-христиан. С трудом все шестеро добрались до дворца высокого сановника Ифтимия, над которым теперь развивался флаг Ибазера-паши. О напряженных отношениях между ним и султаном было известно во всей империи, но знали также, что мудрость и военная стратегия паши принесли немало важных побед Мехмеду. Влад устремился внутрь и, пробравшись к Ибазеру, шепнул ему на ухо:– Прошу прощения, о, лучезарный, кажется, мы оба положили глаз на этот дом, но ты заслуживаешь его более, чем я. Загляни в подвал, там гяуры прячут свои сокровища.– Ладно, ладно! Уходи! Поищи себе другое место! – рявкнул Ибазер. Влад удалился, низко кланяясь до самого выхода, где сказал поджидавшему его Марку:– Ибазер взял свою долю. Он жаден и глуп. Мы будем работать с ним вместе. Слова, казалось бы, бессмысленные, были произнесены настолько громко, чтобы их услышали другие янычары и сипахи на улице. Прежде чем те опомнились, шестеро товарищей уже исчезли, точно сквозь землю провалились.Было ясно, что они – неверные и замышляли что-то с Ибазером. Без сомнения, султан хорошо заплатит тому, кто принесет ему весть о предательстве паши! Еще до наступления темноты голова Ибазера была насажена на пику перед собором Святой Софии. Молодой султан не терпел предательства, даже в моменты радости и победы, а христиане только что избавились от одного из самых умных и тактичных турецких генералов…ПРИМЕЧАНИЯ:20. Имеется в виду Великая схизма – церковный раскол, после которого окончательно произошло разделение Церкви на Римско-католическую церковь на Западе, с центром в Риме, и Православную на Востоке, с центром в Константинополе. 21. Азапы – (от арабского, буквально ?неженатый?, ?холостяк?) род легкой пехоты в османской армии, иррегулярные вспомогательные войска авангарда. В сражении роль лучников-азапов состояла в сдерживании противника, пока основные силы османов не построятся в боевой порядок. 22. Сипахи – (от персидского – ?войско, солдат?) разновидность турецкой тяжелой кавалерии вооруженных сил Османской империи.23. Визирь – титул министра или чиновника высшего ранга в государствах и странах мусульманского Востока. 24. Заганос или Заган-паша (1446 – 1462 или 1469) был албанским османским военачальником в титулах и званиях капудан-паши и высшего военного звания, великого визиря, во время правления султана Мехмеда II Завоевателя. Первоначально христианин, призванный и обращенный через систему девширме, он приял мусульманство и поднялся в звании янычара. Позднее стал одним из выдающихся военачальников Мехмеда II и лалой – советником султана, наставником и защитником одновременно. Он удалил своего соперника, предыдущего великого визиря Чандарлы Халил-пашу Младшего во время падения Константинополя. Позже служил губернатором Фессалии Македонии. 25. Падишах – высший титул правителя в Османской империи.26. Башибузук – (в переводе с турецкого – ?поврежденная голова?) название иррегулярных военных отрядов османской армии, вербовавшиеся во всех частях Османской империи, но, преимущественно, в Албании и Малой Азии.27. Чандарлы Халил-паша, так же известен как Чандарлы Халил-паша Младший, (казнен 1 июня 1453) – великий визирь Османской империи (1439–1453). Халил-паша проводил мягкую политику по отношению к Византии, которая платила дань в османскую казну и предоставляла солдат. Эта политика и провокации некоторых государственных деятелей сработали против Халила и стали причиной его казни.