Глава 3 (1/1)

Пока король Макс нервно расхаживал по саду в ожидании ответа от потенциальной невесты своего сына, король Скотт из династии Риггинсов сидел за широким, добротным столом в библиотеке и внимательно читал его письмо. Неожиданному посланию он радовался: дочь уже давно следовало выдать замуж. Он и сам думал найти какого-нибудь достойного жениха, и принц Тодд как раз казался подходящей кандидатурой. У короля Скотта было много союзников. Точнее, королей, которые относились к нему с неким благоговением. Дело в том, что он был очень властолюбивым человеком. Ему нравилось контролировать ситуацию, всегда быть в курсе событий и намекать всем, что он фигура влиятельная в том или ином деле, даже если это не соответствовало истине. Иногда иллюзия могущества помогала добиться большего контроля, а для Скотта это было очень и очень важно. Страх всегда обеспечивал уважение, а значит, и стабильность и безопасность его государству. Это, пожалуй, и было высшей целью любого монарха — защитить своё королевство, сделать его удобным и благополучным для жизни. Король верил, что у него это получается. Макс был одним из тех соседей, с которыми было вроде бы легко, но в то же время боязно. Он совершенно Скотта не страшился, но и нападать тоже точно не собирался. На нескольких ежегодных встречах, которые были Скотту совершенно необходимы для успокоения своего странного, необъяснимого страха, Макс без умолку болтал, делился своими заботами, рассказывал о детях и совершенно игнорировал попытки своего товарища показаться важной персоной. Скотт думал, что монарх должен быть безупречным, сверхчеловеком, в присутствие которого испытываешь подсознательное желание подчиняться. Правитель Имеакара выглядел будто хулиган, который наконец-то вырвался на улицу после скучных уроков. Однажды они поехали на охоту, чтобы обсудить новое соглашение о торговле, и Макс спрятался от собственный охраны, увлекая за собой и Скотта, чтобы забраться в какую-то тёмную пещеру. Под сырыми серыми сводами их голоса эхом отскакивали от стен, и Риггинс ещё долго вспоминал, как с мальчишеским блеском в глазах король, подобрав богато расшитый плащ, лез в расщелину и кричал, чтобы Скотт ему посветил. И сейчас этот человек предлагает ему брак — неслыханное счастье! Скотт в конце концов решил, что Макс и не подозревает о попытках его напугать или как-то эмоционально задавить; он относился к вещам с лёгким сердцем и редко видел что-то дальше своего носа — и планов по многочисленным реконструкциям замка, конечно. А ещё он, словно ребёнок, руководствовался лишь первым впечатлением. Безусловно, мгновенно составленное при встрече мнение было чаще всего правильным, но Макс не умел его никак анализировать, и Скотт знал об этом. Также он знал, что Имеакар — это большая, богатая империя с отличными ресурсами и обширными связями, и если его дочь сядет на трон, пусть и не в качестве правителя, но лишь его спутницы, она, во-первых, окончательно скрепит выгодный союз, во-вторых, даст Скотту повод хотя бы косвенно влиять на окончательные решения, а в-третьих, наконец-то уедет из замка, и у её отца упадёт гора с плеч. С самого своего детства Барт приносила лишь одни хлопоты. У Скотта и его жены, Констанс, было три ребёнка — мальчик и две девочки. Принц готовился стать следующим королём, среднюю дочь Скотт сразу же пристроил в качестве жены одного наследника, чтобы обеспечить военную поддержку соседнего государства, а вот Барт как-то всё время мешалась. Она не была красавицей, как сестра, любила похулиганить, даже уже став взрослой, пренебрегала правилами этикета и вообще вела себя словно дворовая девка, а не благородная дама. Будучи совсем юной, Барт не любила сидеть на одном месте, заниматься, читать, играть со своими ровесницами в классики или другие, более-менее приличные игры. Большую часть времени она проводила с деревенскими ребятами, стреляя из рогаток, гоняя кур да карабкаясь по деревьям. Вся одежда её мгновенно становилась пыльной и грязной, и даже попытки её родителей наряжать дочь в красивые, дорогие платья никак не мешали царственной хулиганке бодро задирать пышные юбки и перелезать через заборы. Наказаний было немало: король раздражённо и устало смотрел на неё исподлобья, встречая такой же упрямый взгляд дочери, и с тяжёлым сердцем запирал её в собственной комнате, лишал всевозможных приёмов пищи и запрещал выходить за замковые ворота. Но в конце концов Барт сбегала и снова вела жизнь обычного ребёнка, будто забывая о своём высоком происхождении. Король очень надеялся, что с возрастом всё это пройдёт, и когда Барт наконец-то придёт на свой первый бал и закружится в вальсе, она отречётся от неразумных проказ и забудет глупое упрямство. По старой традиции, в свои шестнадцать лет принцесса пришла на праздник в свою честь — званный обед и танцы. Но уже в самый разгар торжества выяснилось, что Барт успела ускользнуть. Её так и не нашли, она сама вернулась на следующее утро, отказываясь рассказывать, где она была. За это неповиновение Скотт приставил к ней охранника, который даже через несколько лет всё ещё оберегал принцессу, которая любила сбегать и не возвращаться. Фридкин, юноша, который нёс службу у покоев дочери короля, был простоватым парнишкой, который из-за собственной узколобости и старательности иногда упускал девушку из вида, а затем лишь недоуменно потирал затылок, мол, он и не заметил, как его подопечная сбежала. Несмотря на далеко не идеальную службу, Скотт давно знал стража и жалел его — юноша в младенчестве потерял родителей и рос при дворе, почти вместе с наследниками. Однажды приказав Фридкину охранять Барт, король уже не мог отказать ему в этом месте, поэтому принцесса до сих пор иногда успешно ускользала из-под бдительного ока родителей. С возрастом Барт начала увлекаться ?мужскими? делами: охотой, фехтованием, лошадьми. Стала носить брюки и просторные рубахи, а пылившиеся в шкафу платья на неё надевали со скандалами и лишь на самые важные мероприятия. Всё это не нравилось её родителям, брату и сестре да потенциальным женихам. А Барт терялась в тёмной чаще леса, уже не играя со своими сверстниками, которые остепенились и оглядывались на детские забыты со снисхождением, но в одиночестве бродила по полям, выслеживала зверей, валялась в тени у ручья — и решительно не хотела жить во дворце и вести себя прилично. Однажды принцесса заявилась на важный приём в простом холщовом мужском костюме, перепачканным кровью, и со связкой кроликов на поясе. Придворные испуганно вытаращились на дикарку, не менее половины дам лишились чувств, а королева ещё с месяц была так слаба, что почти не выходила из покоев. За эту вопиющую выходку принцесса была наказана домашним арестом и обязательным соблюдением всех церемоний за обедами, ужинами и зваными вечерами. Скандал всегда преследовал наследницу, и даже несмотря на всё уважение соседей, Скотт всё время боялся, что дочь однажды выставит его в невыгодном свете. Возможно, размышлял Риггинс, женитьба станет лекарством от истерии и тяги к бунтарству, и, став женой будущего короля, Барт наконец-то обретёт чувство собственного достоинства. Предложение было как никогда вовремя. Король Скотт знал, что у принца Тодда нет невесты, в отличие от многих других наследников, родители которых ещё в колыбели подбирали суженную для сына. В такую деликатную ситуацию, ставившую всю власть под угрозу, принц попал по вине отца, который поссорился с королём Галенеса. Потенциальный союз с Фарой, принцессой страны, был крайне удачным, и глупая размолвка из-за небольшой территории казалась Скотту слишком незначительной даже для такого легкосердного мужчины, как Макс. Вероятнее всего, под этим предлогом монарх прятал что-то намного серьёзнее, какую-то, скорее всего, личную обиду. Когда негласный союз Тодда и Фары распался, Скотт робко понадеялся, что Барт станет новой невестой принца. Он даже строго переговорил с дочерью, что такой расклад кардинально изменит её жизнь, сделает её много лучше, но девушка, кажется, утратила интерес к чему-либо, кроме развлечений да побегов. Теперь Скотт совершенно точно прикажет ей выйти замуж за Тодда, и она не сможет его ослушаться. Он так долго терпел её выходки, что имеет право удостовериться в том, что она будет в безопасности, в сытости и довольстве и, что тоже немаловажно, уже не его заботой. Взяв в руки колокольчик, он позвал служанку, раздумывая, что ему сказать Барт. Возможно, стоит начать твёрдо, но дружелюбно, чтобы она понимала, что это не его прихоть, а вынужденная, но всё же приятная необходимость. Скотт любил планировать свои действия, любил дипломатию, и он искренне полагал, что Барт, по сути, такой же правитель, с которым надо заключить выгодное соглашение о сотрудничестве. Он совсем не знал свою собственную дочь. ***Ещё неделю назад Барт видела несколько косуль, которые паслись у ручья на опушке к северу, и сейчас, как она предполагала, животные должны были снова туда прийти. Тогда настроения поохотиться у неё не было, она просто гуляла по лесу, но как раз сегодня, прихватив лук и стрелы, девушка собиралась обеспечить отличный ужин. За завтраком отец опять многозначительно посмотрел на торчавший из-под её платья ворот рубахи, но так ничего и сказал. Конечно, он никогда не смирится с её вольной жизнью, размышляла Барт, бодро шагая по заросшей тропинке. Коротко фыркнула лошадь, которую девушка оставила на привязи чуть вдалеке, чтобы та ненароком не вспугнула дичь. Под ногами чуть хрустели веточки и сухие травы, а шум бегущей воды перекрикивали птицы. Барт глубоко вдыхала свежий воздух, наполненный ароматом леса, такой знакомый, привычный и надёжный. Только здесь она чувствовала себя в безопасности, словно дома, тогда как родной замок уже давно стал ей совершенно чужим. Отец никогда не понимал её — не хотел понять, — а ведь она всё замечала, порой даже против воли. И свою ненужность, и отчаяние родителей, не знавших, как получше устроить её судьбу, и многозначительное перемигивание брата и сестры, когда она спускалась к ужину в простеньком платье и с кое-как приглаженными волосами. Она никогда не обижалась, ничего не говорила в ответ на колкие замечания и бесконечные нотации — просто смирилась со своим отшельничеством. Ведь отчасти оно было добровольным. Когда-то у неё было много друзей среди простых ребятишек: Барт ужасно нравилось общаться, делиться секретами, до сиплого хрипа хохотать над историями, но с возрастом все постепенно отходили в тёмную, недоступную ей зыбь семейности, в которой скучали в сытости и ленном довольстве. Взглядом она натыкалась на пустые, жалостливые глаза, словно она была бездомной попрошайкой или безумной, а ведь ей просто не хотелось быть лишней принцессой. Её такой сделали, незримыми пинками отгоняя и от трона, и от народа, загоняя в какой-то одинокий угол, и она покорно подчинилась, с той лишь разницей, что убежала в другом направлении. Уже услышав тяжёлое дыхание косуль, их жадное причмокивание, когда они пили воду из ручья, Барт поняла, что сегодня никого ей подстрелить не удастся. У неё часто возникали такие предчувствия, всегда верные, и со временем она научилась доверять своему чутью и со спокойствием встречать любое событие в своей жизни. Красивая самочка замешкалась и осталась немного позади стада. Припав к дереву, девушка легко вскинула лук, замерев в привычной стойке, и уже натянула тетиву, вложив стрелу с ярко-алым оперением, как вдруг услышала звонкий охотничий горн. Склонив голову, она опустила руки и убрала стрелу, достав свой рог и коротко ответив — сигнал означал, что король хотел её видеть, и она ответила согласием. Снова повесив горн на ремень, она оглянулась на косуль, но животные уже разбежались; только одна, как раз её цель, всё ещё тревожно пряла ушами, но напряжённо замерла, готовая в любой момент сорваться. Поколебавшись, девушка мотнула головой и побрела обратно к лошади: ей почему-то не терпелось вернуться домой, она на подсознательном уровне догадывалась, что её судьба вот-вот изменится. В библиотеке, в которой принимал её отец, было, как всегда, очень формально и скучно. Барт не очень любила читать, если фолиант не посвящён охоте, разведению лошадей или оружию, и поэтому в этой комнате она бывала очень редко. Но король любил работать за широким стоялом, словно пытаясь показаться значимее и умнее. И никогда, никогда он не приглашал дочь для разговора хотя бы в маленькую гостиную, где было так уютно и задорно трещал камин, играя бликами в стаканах с багровым вином — только кабинеты, залы, парадные покои. Как будто он боялся показать хоть капельку доброты к принцессе, подчеркнуть их родственные узы. А может, он просто хотел наказать её за неповиновение — Барт не хотела знать, потому что ей давно стало всё равно. По делам и почёт. Опираясь рукой на стол, он буравил её взглядом, сжимая в другой ладони письмо. Почтительно встав рядом, Барт резко кивнула и дерзко взглянула на отца в ответ. Тот, кажется, боролся с чувством тошноты, как будто увидел нечто гадкое и противное. Девушка оставалась спокойна и холодна, даже не стала переодеваться перед встречей, оставшись в простом костюме — ей не хотелось позлить отца, просто навалилась привычная утомлённость и нетерпимость к дворцовым правилам. — Ты опять пропадала в лесу? — наконец выдавил из себя Скотт. — Я никуда не пропадала, — ответила принцесса, поведя плечом, — я ходила на охоту. Скотт подвигал челюстью, но никак не выразил своё явное недовольство. Голос у его дочери был сиплый, словно надтреснутый, и слова звучали грубо, какими бы они ни были. В который раз он с разочарованием оглядел девушку, отмечая и нескладность фигуры, и привычку чуть сутулиться, и неопрятное платье — словно перед ним стоял деревенский парень, а не принцесса. — Я рад сообщить тебе, что у тебя появился жених. Король Макс от имени своего наследного принца Тодда просит твоей руки, — сказал он и протянул письмо Барт. Та посмотрела на письмо; она стояла слишком далеко, чтобы взять его, но подходить ей совсем не хотелось. На её лице появилась озадаченность, как будто из куста выпрыгнул рыцарь и предложил ей стать его дамой сердца. Но выражение тут же стало спокойным и лишь слегка заинтересованным. Она перемигнулась с ноги на ногу, глянула вниз, оправив куртку, и наконец подняла глаза на отца. — Ты же всё равно согласишься? — Да, — честно ответил мужчина и бросил письмо на стол. Барт облегченно выдохнула. — Это очень удачный брак, как ты сама понимаешь. Имеакар — хорошее королевство, спокойное и богатое, а принц Тодд, как и его отец, король Макс, имеют… репутацию. Я думаю, он будет отличной для тебя партией. Барт кивнула, взгляд её стал задумчивым. Она с трудом вспоминала те крупицы, которые задерживались у неё в голове после бесконечно долгих бесед девушек и женщин после ужина. Нескончаемые сплетни обычно тут же улетучивались из её головы, но почему-то она была уверена, что стала для Тодда далеко не первым выбором. Какая-то история была совершенно точно связана с Имеакаром, Тоддом и его невестой, которая, по-видимому, больше не была его наречённой. Король Скотт нерешительно наблюдал за дочерью, собираясь с силами задать самый важный вопрос. Ему хотелось верить, что Барт хватит благоразумия сделать верный выбор, но в последний момент она бы могла показать свой непокорный нрав.— Ты дашь своё согласие на свадьбу? — спросил он, страшась отказа. — Дам, — неожиданно твёрдо согласилась девушка, и король удивлённо и почти радостно посмотрел на неё. — Ты же хочешь от меня избавиться, а я хочу свободы — так все наши проблемы будут решены. — У меня нет никаких проблем, Барт, — резко оборвал её Скотт, но уже без явного раздражения, а с облегчением. Он боялся, что не сможет договориться с дочерью, и теперь, когда принцесса оказалась в неожиданно благосклонном настроении, не хотел ненароком спугнуть её. Принцесса склонила голову и промолчала. Отец не хотел признавать свою причастность к их холодным отношениям — как будто он относился к ней самым наилучшим образом. Девушка поковыряла носком ботинка ковёр, отец пристально следил за ней, ожидая какого-нибудь подвоха. — И… когда свадьба? — спросила Барт, посмотрев на отца. — Через месяц, — ответил он, обойдя стол и грузно сев. — Надо будет подготовиться, завтра же начнём собирать приданное, шить платья и составлять списки гостей. А пока я напишу Максу ответ. — Он взял свои очки — редкая диковинка, которая помогала видеть лучше, — и потерял всякий интерес к дочери. — Можешь идти. Потом поговоришь с матерью, скорее всего, она будет всем заведовать. Барт ушла не сразу — казалось, что она хочет что-то сказать, и губы её дрожали, словно лепестки розы на ветру, но потом она передумала и, снова кивнув, развернулась и вышла. В гулком коридоре было пусто, и Барт опёрлась на стену, задумавшись. Возвращаться в лес смысла уже не было, да и не хотелось больше. Теперь все мысли были заняты предложением, и, хотя лицо её было таким же бесстрастным и умиротворённым, как и всегда, сердце то сжималось, то колотилось, словно загнанный кролик. Невыносимо тяжело вдруг стало в груди, и она поспешила вернуться в свою комнату. В отличие от огромных покоев остальных членов королевской семьи, у неё было две небольших комнаты и ванная. Раньше ещё одна дверь внутри спальни вела в гардеробную, но теперь она превратилась в оружейную: рядом с пыльными платьями блестели начищенные ружья. В гостиной Барт остановилась, снимая лук, колчан и тяжёлую охотничью сумку, и выглянула в окно. Она не любила замок, скучала в обществе гостей, искала любой повод придраться к обстановке, чтобы найти новую причину ещё больше ненавидеть этот дом, но всё же она не могла себе представить, что больше не выйдет в знакомый лес погулять и вдохнуть свежий воздух родной земли. В новом королевстве было всё чужое, ещё хуже, чем здесь — там свои порядки, свои требования, которым она опять не будет соответствовать, и презрение с новой силой навалится ей на спину, словно всё осталось по-старому. Присев на широкий каменный подоконник, Барт прикрыла глаза и прислушалась к внутреннему голосу. Тот молчал, а вот память услужливо напомнила про бывшую невесту Тодда: многие говорили, что он всё ещё в неё влюблён. Фара. Так её зовут, и это имя намного прекраснее, чем грубое Барт. Макс и Адэ не поделили какую-то территорию — словно игрушку — и теперь их дети страдали из-за сломанного счастья и невозможности видеться. Тодда принцесса встречала раза два за всю свою жизнь и не особо вглядывалась, но у неё сложилось впечатление, что такой, как он, не может просто так забыть о дорогом ему человеке. Нежный, задумчивый взгляд, робкие движения — нерешительный юноша, страшившийся перемен и ответственности. Он просто не мог отказаться от своей возлюбленной. Значит, его отец все решил за него — Макс вполне был на такое способен. И теперь ещё и Барт ввязалась в семейные разборки, драмы и любовные страдания. Как раз ей чего-то не хватало в жизни — вот и развлечение.Предчувствие нехотя заворочалось и подкатило к горлу — надо разобраться со всем этим, раз взрослые в упор не видят уже серьёзных проблем своих подросших детей. Надо положить конец этим обидам, интригам, ленивым решениям, которые мешают жить и отравляют немало жизней. Только пока Барт не знала, что надо делать, но голос обязательно ей подскажет, стоит только спокойно, как охотник, выждать и уверенно пустить стрелу. ***Через месяц к ней пришёл отец, чтобы сообщить о скором отъезде, а Барт ещё совершенно не разобралась в самой себе. Она пыталась не делать поспешных выводов, что, мол, её безошибочное чувство, какой-то сверхъестественный инстинкт вдруг притупился, но ей было немного обидно. Она совсем не знала, что же в таком случае делать, и накануне отъезда весь день слонялась по замку, пугая прислугу: обычно принцесса целыми днями пропадала, а тут вдруг сидит дома, да ещё и не может никак найти себе места. А девушка уже так привыкла к чутью, ведущему её в нужную сторону, что теперь растерялась. Перед свадьбой в дом вернулась её сестра, которая решила взять над ней покровительство: она-де уже замужем и теперь готова поделиться секретами семейного счастья. Барт её пустые и утомительные разговоры о любви страшно утомляли. Сестра пыталась показаться умудрённой опытом дамой, но в итоге старалась так сильно и напускала столько ненужной тайны, что выглядела стыдливой девчонкой, которая только хотела стать старше, но на деле ни разу не видела мужчину вблизи. Вечером, за ужином, на котором она вела себя необычно тихо, вся семья пыталась быть с ней как можно ласковее. Барт чувствовала натянутую теплоту, принуждённость разговора и невероятные усилия родных казаться милыми. Ей стало ужасно противно, да так, что от её любимого супа и рагу тошнило, и она уныло водила ложкой по тарелке. — Говорят, там много лесов, — бодро щебетала её сестра, — так что, думаю, тебе и погулять, и поохотится будет интересно! А кстати, сам Тодд, говорят, очень красивый юноша. Помните, он несколько раз к нам приезжал? Я его не очень хорошо помню, не приглядывалась, у меня же всё-таки был уже жених. — У него замечательная, благородная бледность, — основательно подтвердила королева. Почему-то для Констанс было очень важно, чтобы молодой человек обладал нежным цветом лица. Видимо, потому что сама она была немного смуглой и отчего-то сильно этого стыдилась, всё время густо пудрясь. — Говорят, его сестра очень сильно больна, — волнительным шёпотом сообщила её дочь, многозначительно переглянувшись с ней. — Да, меланхолия — очень опасная штука, — доверительно наклонившись к столу, посочувствовала мать. — Бедное дитя, раньше она была такой счастливой! — Говорят… — снова завела девушка, и Барт устало выдохнула: её сестра была страшной сплетницей, да и лексикон у неё был небогатый. Семейная трапеза только действовала ей на нервы, а тяжёлый взгляд отца, который по большей части молчал, очень напрягал девушку, как будто она чем-то провинилась. Она подумала, что обычные вечера, когда на неё просто никто не обращал внимания, были ей намного привычнее и милее сердцу. Наконец-то ужин закончился, и пока все переходили в гостиную, увлечённо судача о новом женихе Барт (?такой серьёзный молодой человек? — ?а что за прелестные глаза!?), она успела выйти в соседнюю дверь и, сделав круг, пройти на нижние этажи. Огромная часть замка была отведена под хозяйственные помещения и жилые комнаты прислуги. Но сейчас Барт спешила на кухню, к своему старому другу — повару Хансу, которому она всегда относила пойманные тушки животных. Видимо, домашние иногда не совсем понимали, что куропаток, запечённых к обеду, подстрелила именно принцесса, но и правда немалая часть дичи попадала на кухню именно от девушки. В замке были свои охотники, с которыми Барт часто болтала о балансировке лука и многочисленных способах освежевать медведя, но она никогда не ходила охотиться вместе с ними: почему-то ей нравилось делать это в одиночестве. С Хансом она общалась чаще всего; это был единственным человеком, который не относился к ней как-то по-особенному. Он не осуждал её, не хвалил, просто благодарно принимал свежее мясо, иногда готовя что-нибудь особенное по её просьбе взамен. Большего Барт было и не надо: она скучала по беспристрастному ровному тону, спокойной и, что самое главное, непринуждённой беседе и сладостям, а всё это можно было найти в обществе главного повара. В тёплой кухне суетились люди, гремела посуда и стоял гул и чад. Девушка не раз дремала, прислонившись к тёплой печке, и ей снилась бесконечная дорога. Конечно, рано или поздно ей приходилось возвращаться наверх, но даже несколько минут отдыха согревали её на скучных балах. Кухня уже закончила работу на сегодня, осталось только убрать всю посуду и подать чай; прислуга чувствовала себя уже раскованно, ведь все большие хлопоты позади, и совсем скоро можно будет отдохнуть. Ханс прибирал своё место, размашистыми движениями протирая столешницу тряпкой, и не сразу заметил Барт. Девушка остановилась, задумчиво вертя прядку: она и сама не знала, зачем пришла. Наверное, попрощаться. Или всё же спросить совета? — Здравствуйте, Ваше Высочество, — меланхолично поприветствовал её мужчина, отложив уборку. Уперев руку в бок, а второй грузно опираясь на столешницу, он вдруг показался Барт таким родным и близким — и странно похожим на отца, и от этой мысли защемило сердце. Сглотнув вставший в горле ком, девушка кивнула и присела на широкий деревянный табурет. — Ханс, я пришла попрощаться, — просто сказала она и потёрла глаза. — Завтра я уеду и больше не вернусь. — Я уже знаю, принцесса, — сказал он, широкой ладонью проведя по раскрасневшемуся лицу. — Жаль, что больше вы не будете приносить на кухню свою добычу. — Да, мне тоже жаль, — шмыгнула она носом. — А печенье с розмарином и шоколадом больше и не будем готовить: вам оно так нравится, а его больше никто не ест, — сипло заметил повар, отведя глаза и как будто пристально наблюдая за расшумевшимися поварятами. — Больше никто не умеет так хорошо его готовить, как вы, — тихо уверила его Барт, снова начав тереть глаза. — Лук недавно порезали, глаза аж жжёт, — пробормотал Ханс, и принцесса согласно закивала головой.Они замолчали, прислушиваясь к треску поленьев и перекрикиванию двух судомоек, и Барт, наконец, решилась спросить. — Я бы хотела задать вам вопрос, — начала она, и повар посмотрел на неё, — у вас бывает так, что вам хочется что-то сделать, но внутри всё как будто против этого? Мужчина сморщил лоб и переминулся с ноги на ногу. — Конечно, думаю, у всех так бывает, — ответил он. — И что же вы тогда делаете? — Слушаю своё сердце, — ни на минуту не замешкался он. Барт склонила голову. — А если оно вам ничего не говорит, а упрямо молчит? — Тогда… — запнулся Ханс и сложил руки на груди, задумавшись. Девушка терпеливо ждала: ей казалось, что это самый правильный вопрос самому правильному человеку: только он сможет её успокоить. Наконец мужчина продолжил: — Тогда стоит подождать. Не все дела делаются сразу, а мы не всегда знаем, к чему у нас лежит душа. Но безразличных людей не бывает, а уж тем более сердец: все ради чего-то живут и бьются. Так что остаётся только ждать, — заключил он, но, чуть погодя, добавил, — и слушать внимательнее. Вы же охотник, Ваше Величество. Кому как ни вам знать, — и улыбнулся. Барт коротко усмехнулась в ответ. — Да уж, охотник, — протянула она и встала. Ханс опустил руки и выжидательно встал. Осторожно девушка обхватила его грузную фигуру руками и прижалась к испачканной в муке груди. Две огромные ладони робко легли ей на спину и послышался судорожный вздох. — Спасибо за всё, Ханс, — прошептала Барт и закрыла глаза. — Пожалуйста, — глухо донеслось сверху, и принцесса отстранилась. Мужчина вложил ей в руку листок. — Это семейный рецепт тех печений. Там, конечно, будет уже другой повар… Не дослушав до конца, она выбежала из кухни, забыв о всяких предчувствиях и думая только о предстоящей разлуке. ***Уже задремав, Барт резко проснулась и вскочила с кровати, больно ударившись рукой о стоявший рядом сундук. В соседней комнате зашевелилась служанка, и Барт, зажав рот ладонями, тихо забралась обратно под одеяло, молясь, чтобы девушка не проснулась. Та какое-то время ворочалась и, видимо, прислушивалась, но вскоре послышалось её ровное дыхание, и принцесса с облегчением откинулась на подушки. Ещё не было полуночи: в замке все легли рано, так как выезжать приходилось с самым восходом солнца. Обозы с многочисленным приданым и подарками и кареты с не менее многочисленными гостями могли растянуться чуть ли не от одного замка до другого, а к вечеру уже следовало как следует устроиться в замке и появиться на торжественном ужине, где пройдёт первая личная встреча жениха и невесты и официальное закрепление помолвки. Барт обречённо полагала, что заснуть не сможет, но провалилась в сон буквально в то же мгновение, что забралась под тёплое покрывало, и всё же буквально через пару часов отчего-то проснулась. Ей приснилось, как она скачет на лошади по далёкой, замёрзшей земле, а вокруг неё гигантские деревья с тёмными, длинными иглами. Ей часто снились путешествия, но только сейчас она поняла: это и есть знак, которого она так давно ждала. Ей надо ехать, умчаться, убежать, только бы не переезжать в чужой замок. Она не будет скучать по дому, лишь по каким-то привычным вещам, её просто страшит незнакомое королевство, в котором, скорее всего, будет так же грустно и одиноко, как и здесь. Поэтому пора собрать вещи и сбежать, пока не встало солнце и они не отравились унылым обозом к её неизвестному мужу. Тихо поднявшись, девушка взяла охотничью сумку и осторожно открыла шкаф. Она всегда держала готовый мешок со всеми необходимыми вещами — она частенько уходила из дома на несколько дней, но всегда возвращалась. В этот раз она не повернёт назад, а будет идти только вперёд. Практически бесшумно собравшись, Барт вышла из спальни, так и не потревожив служанку, и прокралась в маленькую гостиную. Теперь нужно проскользнуть мимо её охранника. Она никогда не пыталась подружиться с этим милым простаком, и сейчас пожалела об этом, ведь она просто не могла попасться, ведь тогда это была бы самая последняя её попытка. Фридкин нёс службу спустя рукава. Он постоянно засыпал на посту, иногда куда-нибудь отлучался, отвлекался на разговоры или просто засматривался. В обычный день Барт просто осторожно выглянула бы, проверив, заснул ли юноша, и быстро выбралась из покоев, но в этот раз попытка была лишь одна. Конечно, она пару раз сбегала, спустившись на простынях из высокого окна, но это было занятие долгое, да и к нему нужно было готовиться. А ведь сейчас медлить никак нельзя. Другого пути из комнаты не было, только если по узенькому коридору в стене, который был сделан специально для слуг. Только вот попасть туда можно было лишь пройдя мимо её служанки, а девушка спала довольно чутко и могла легко проснуться и спросить, куда это принцесса собралась. Честный ответ на этот простенький вопрос вряд ли бы её устроил, но, оказавшись внутри сложной системы тайных переходов, предназначение которых было чисто утилитарным, она бы с лёгкость выбралась из замка, никому не попавшись на глаза. Мучительно выбирая между ленивым охранником и горничной, Барт вернулась в спальню и прислушалась к мерному дыханию. Может, она заснула достаточно крепко? Зажмурившись, девушка потрясла головой, перекинула ремень сумки через плечо, а мешок забросила на спину и, глубоко вздохнув, обычным, неторопливым, но и не чересчур медленным шагом пошла в примыкающее к её покоям помещение. Она решила, что предельная осторожность может только сыграть с ней злую шутку, тогда как, ускорив свой шаг, она бы покончила со всем предприятием быстрее. Но тело её было напряжённо, словно у приготовившейся к прыжку львицы. В маленькой комнате стояло немного мебели, а узкая дверца, нужная Барт, была совсем рядом, и девушка решительно направилась к ней, стараясь не смотреть на спящую слишком пристально: та могла бы почувствовать столь напряжённый взгляд и проснуться. Иногда оглядываясь на кровать, принцесса с боязливым облегчением замечала, что её движения не тревожат мирный сон девушки, и, уже взявшись за ручку, она взмолилась, чтобы механизм не заскрипел, и быстро отворила створку. Замок сработал бесшумно — им часто пользовались, — и на неё дохнуло сыростью и холодом большого, неотапливаемого помещения. Зайдя в черноту, она, не обернувшись, так же осторожно закрыла дверь. Теперь она враз оказалась почти свободна. Её путь лежал в конюшню, через весь замок. В тесных, тёмных коридорах было пусто, а на чёрных лестницах не наблюдалось никакой стражи, так что принцесса очень надеялась, что её отсутствия не заметят до самого утра. В ушах тяжело стучала кровь, а каждый шаг казался оглушительно громким, и ей чудилось, что она уже перебудила весь замок и её вот-вот схватят. Она уже сбегала из дома, но никогда не делала это так спонтанно и уж тем более накануне собственной свадьбы. Подумав о запланированном отъезде, она сразу же предположила, что, должно быть, все примут её за трусиху, мол, она так забоялась выходить замуж, что со страху бросилась в бега. От этой мысли Барт чуть не прыснула со смеху, но зато вся её лихорадка тут же прошла: она почему-то тут же уверилась в правильности своего решения. Пусть о ней думают что угодно: она будет уже далеко. В конюшне было тепло от дыхания животных, намного теплее, чем в замке, и девушка замедлила шаги. В самом дальнем стойле стояла её лошадь, миро жуя сено. — Привет, Кобыла, — потрепала она её по морде, — сегодня мы с тобой сбежим вместе. Навсегда. Лошадь повела ушами, словно заинтересовавшись, и послушно дала надеть на себя сбрую и привязать мешок и сумку. Когда девушка открыла ворота, те заскрипели, и она испуганно замерла, но тут же расслабилась, надеясь, что резкий звук потеряется за фырканьем и сопением животных. Шепча на ухо лошади, чтобы та не испугалась и не заржала, Барт вывела её из конюшни, и они пошли по траве в сторону леса. Им не пришлось переходить через двор по брусчатке, иначе цоканье обязательно разбудило бы чуткого конюха или служанку, но девушка всё равно решила отойти подальше от замка, прежде чем забраться в седло. Кобыла вела себя на удивление спокойно, хотя она почти никогда не участвовала в побегах, лишь один раз, когда Барт была ещё совсем юной. Но тогда отец пригрозил ей, что заберёт лошадь навсегда, а они уже так подружились, что дочь решила больше не привлекать любимицу, чтобы отвести от неё внимание. Только подходя к тёмной громаде леса, беглянка поднялась на лошадь и, глубоко вздохнув, пустила её быстрым галопом в лес. Ветер бил ей в лицо, звуки ночного леса успокаивали беснующееся сердце, мерный бег лошади дарил спокойствие и умиротворение, и Барт наконец-то почувствовала себя совсем счастливой.