УЁН I (1/1)

— Думал вот казнить тебя на следующей неделе.— Только на следующей?! — Уён разочарованно взвывает и падает на колени, вцепившись в бесполезно болтающиеся в камере цепи.— Ну да… А что, ты так торопишься умереть? — у Ёнхуна на лице появляется искреннее непонимание.— Прошу, милосердный лорд Аррен… Я так больше не могу, — Уён прижимается лбом к холодной стене и глубоко выдыхает.Небесная темница Орлиного гнезда, несомненно, худшая тюрьма, в которой Уён когда-либо сидел – он бы никогда не подумал, что будет скучать по этому чувству давящих стен, душащих тебя влажным застоявшимся воздухом. Открытое небо перед ним, насмешливое приглашение, сводящее его с ума; ветер завывает его имя, и он выглядывает наружу – Долина Аррен, горы, и иногда, в ясную погоду, берег Узкого моря. Ветер смеётся над ним – выход прямо перед тобой. По крайней мере, в нормальных тюрьмах нет болтливых лордов, которые его постоянно навещали. Уён раньше был жизнелюбивым оптимистом, и это вытаскивало его команду из самых беспомощных ситуаций, а теперь он просто хочет поскорее умереть. Больше ему ничего не остаётся.Уёна поймали знаменосцы Старков зимой, холодной, с колючими ветрами и слепящим снегом, а сейчас ему видно отсюда сверху – туманы стелятся всё реже и реже, а зелень распускается в Долине. Да и в камере стало не так холодно.Уён пережил всю Долгую Зиму, а теперь его казнят в самом начале весны – это его расстраивает, но только потому, что это несправедливо. Он всегда жил с мыслью, что каждый день может быть последним или завтра он окажется в тюрьме, но это всё равно было далёкой мыслью – он не думал, что это и вправду с ним случится. Ведь такое случается только с другими. Начало весны делает его кончину трагичнее – всё поёт и цветёт, а он этого не увидит.Ёнхун подходит ближе и садится на скамью, скрестив руки на груди. Уён его рассматривает без особого на то интереса – синий парадный камзол, вышитый серебром, серьёзное выражение лица лорда, пристальный взгляд сквозь тёмную чёлку, связка ключей в руке. Уён отводит взгляд, пока лорд Аррен не заметил – даже в такой беспомощный момент он глупо надеется, что лорд допустит какую-нибудь ошибку и даст ему шанс сбежать. Уён днями мечтает о том, как ондержит в руке ключ к своей камере; был бы он глупцом, напал бы на Ёнхуна во время таких ночных посиделок, но он очень хорошо понимает – для Ёнхуна он никакой ценности не представляет, так что он даже не задумается дважды перед тем как столкнуть его с обрыва, хотя риск оступиться самому тоже слишком высок. Ёнхун это понимает. Это всё ничто иное, как сложно продуманная издёвка – лорд Аррен точно слышал о том, насколько Серый Кошмар безумный, и знает, что он может на него напасть, но не будет. Он тут, чтобы смеяться над его беспомощностью.Говорят, что Небесная темница это худшая тюрьма на континенте – узники сходят с ума, даже если выживают. Стража говорит, он первый на их памяти, кто не спрыгнул с края через месяц.— Ты долго ещё собираешься рыдать? Я поговорить пришёл, — нетерпеливо спрашивает Ёнхун. Уён отрывает взгляд от рассматривания переплетённых цепей и устало качает головой.— Да пожалуйста, милорд. Я здесь ищу только одного – покоя, умиротворения, всей этой гармонии… свободы, — вздыхает Уён и совсем ложится на пол.— Я бы на твоём месте внимательно послушал, — ухмыляется Ёнхун. — Большой секрет. Делюсь только потому, что тебя скоро казнят.— Ну и смысл тогда?— Седьмое пекло, я уже чешусь от того, как хочу кому-нибудь рассказать! — Ёнхун чуть поднимает голос, и слабое эхо разлетается по камере. — Там такое… Если бы нами до сих пор правили Таргариены, они бы всех знающих переказнили.?Да заткнись ты,? думает про себя Уён, но даже в своём положении не может заставить себя сказать это вслух. Если подумать, он ему ничего не сделает, он и так скоро умрёт. Чем скорее, тем лучше.Ёнхун глубоко вдыхает и широко улыбается, взбудораженный.— Ну так вот, никому, конечно, не рассказывай, но…Лорд Старк тогда крикнул Хонджуну ?всё, что до слова “но” – лошадиное дерьмо?; Уён вспоминает об этом против своей воли и мысленно выругивается на себя. Сейчас, в последние дни его жизни, не время думать об этом шакале, он не заслужил. Но это было смешно, врать он не станет.— Но… тот парнишка из твоей банды – бастард Баратеона.— А можно конкретнее? У нас там восемь мужиков, — взвывает Уён. — Хотя да, тупой вопрос, у нас там два Пайка и Сонхву уже признали. Тогда Ёсан.— Красавчик такой. Я так удивился, что на пиратском корабле шатается кто-то вроде него.— Я уже всё, милорд. Сошёл с ума окончательно, — Уён глубоко вздыхает. — Не думаю, что могу вразумить ни единой вашей шутки.— Да правда это, — он смеётся. — Ты не думал, что он похож на других Баратеонов? Вон, у королевы Минджи тоже были чёрные волосы и серые глаза.Уён не может думать о том, насколько это всё правда – теперь он просто скучает по Ёсану. Прошло восемь месяцев с начала его заключения, он даже не помнит, о какой ерунде они в последний раз говорили. Они все не пришли его спасать. Может, и к лучшему – в прошлый раз на суше их разгромили с треском.— Если хочешь, могу выпустить тебя помолиться в септе, — вежливо предлагает Ёнхун.?Ну ты и тупая скотина,? думает Уён – от этого искреннего предложения у него всё внутри закипает. Это всё несправедливо. Очень несправедливо.— Я ж железнорождённый. Я верю в Утонувшего Бога.— И что? Вы не молитесь? Даже перед смертью?— То, что мертво, умереть не может, — он вздыхает опять, — мы не молимся, потому что вместо смерти нас просто Бог забирает к себе на галеру в вечное плавание.— Грустно как-то. Никакого покоя даже после смерти, — Ёнхун звучит действительно разочарованно.Уён не придумывает ничего остроумного в ответ, и ему становится всё равно, поэтому он просто закрывает глаза и ждёт, угадывая по звукам – шорох одежды, стук каблуков по полу, дверь скрипит и мягко ударяется о косяк, когда её закрывают. Лорд Аррен бросил его в мучительной тишине.Его снова зовёт вой ветра – Уён уже давно сдался найти лёгкий способ сбежать, и в последнее время начал задумываться, не закончить ли ему свои мучения одним прыжком в бездну. Как теперь ему умирать, зная, что Ёсан – Баратеон, но как теперь ему доживать эту неделю, не имея возможности передать? Как Аррен и сказал, были бы Таргариены королями, а он был бы бастардом короля, то головы всех, кто знал, стояли бы, наткнутые на копья, ровным рядом в Королевской Гавани.Что если Баратеонам однажды всё это надоест и они просто отправят наёмника за ним? Что если это уже случилось в его отсутствие?Уён чувствует себя настолько беспомощным, что готов вылезти из окна и спуститься вниз из Орлиного Гнезда по отвесной скале.Дни сливаются в один, и дата казни всё ближе и ближе. Ёнхун приходит каждый день, но не остаётся надолго – видимо, теперь, когда он растрепал самый большой секрет всей своей жизни, ему больше не о чем говорить.За два дня до казни он задерживается на подольше – закатное солнце греет камеру, и Уён слушает лорда в полудрёме, больше надеясь, что он уже поскорее свалит.— Ты ж ещё совсем юнец. Самый юный из всех, кого я приказал казнить, — задумчиво подмечает Ёнхун.?Ну так не казни меня, блять,? мысленно ругается Уён и откидывается спиной на стенку. Скамейки, единственная мебель в камере, судя по всему, были недавним дизайнерским решением – великий лорд слишком утомлялся чесать языком несколько часов. У него тут даже кровати не было, просто толстое одеяло.— Я лишу тебя жизни, а ты её даже не распробовал, как следует, — продолжает лорд с выражением лица, полным сочувствия. — Надеюсь, хоть почувствовал тепло женщины.— Женщины, мужчины… По этому поводу я не переживаю, — Уён горько усмехается.Ёнхун понимающе кивает, и связка ключей выскальзывает из его руки на скамейку. Уён это отмечает без особого интереса и тут же отводит взгляд. Тлеющий уголёк надежды – этого не произойдёт, но попытаться можно. Ему нечего терять.— А что ты пропустил тогда?— Я? Дайте подумать, — Уён складывает руки на своей груди. — Не так много, наверное. Я хотел бы увидеть дракона. Помните, когда Таргариенов ещё не изгнали? Драконы только вылупились, и все только об этом и говорили. На Драконий камень целые делегации плыли, а мы планировали восстание.— Точно, — Ёнхун кивает, — я их видел. Мы приплыли на аудиенцию, и тварюга кружила над замком. Красная которая. Не думаю, что кто-то видел ледяного дракона.Он отклоняется назад, уперевшись своим весом на руки – скамья чуть шатается, и ключи падают на пол. Уён притворно кашляет и заглушает перезвон, больше бессознательно, чем задуманно.Быть этого не может. Слишком просто.— Мы… ну… — Уён изо всех сил пытается вести себя естественно, но у него сейчас сердце из груди выскочит. Он откашливается и продолжает. — Мы пытались сосватать Сана и Хонджуна. Мы даже драконов покупать не хотели, просто предлагали выгодное замужество, а она бы потом нам разрешила натравить свой зверинец на Винтерфелл. Только вот эта ханжа, наверное, сожгла письма, даже не читая.— Да уж, леди с железной хваткой, — Ёнхун улыбается себе под нос. — Все бы удивились больше, если бы эта роковая женщина согласилась. Люди бы говорили, что леди Гахён нагибает лорда Хонджуна и трахает его олисбосом. Про Сана бы тоже так говорили.Уён не удерживается и усмехается про себя.— А что насчёт вас, милорд? Если бы вы завтра умерли, о многом бы жалели?— Очень, — Ёнхун глубоко вздыхает и наклоняется вперёд, подперев кулаком подбородок. — Только никому не говори, но я вот не чувствовал тепло другого человека рядом с собой.— Да ну, — Уён не удерживается и охает. — Первый в истории Вестероса лорд-девственник. Ладно, шучу, это не главное в жизни и всё такое.— Да знаю, знаю, просто, — Ёнхун прячет своё лицо в ладонях и взвывает. — Просто глупо, что это даже не моя вина!Уён лихорадочно рассчитывает, как бы ему подцепить ключ носком ботинка и подтащить к себе. Сейчас, пока Ёнхун не смотрит, идеальный момент, можно протянуть ногу и…— При всём моём уважением, но моя матушка испортила мне всю жизнь! — Лорд Аррен трясётся в тяжёлых вздохах, всё ещё пряча своё лицо за руками.— Понимаю, — Уён соглашается, даже не пытаясь изобразить понимание.— Просто все знают, что она меня кормила титькой до пяти лет! Теперь никто не хочет трахаться с Лордом Титькососом!— Интересно. Я вот знаю много женщин, которым нравится, что им мнут титьки, — Уён, наконец, ставит ногу поверх связки ключей и теперь аккуратно тащит их ближе, снова садясь на свою скамью. — Наверное, ты просто не встретил ту самую. Начни себя так презентовать, мол, да, я Лорд Титькосос, и так присосусь к твоей титьке, что ты все покрывала с кровати стянешь.Ёнхун смотрит на него сквозь пальцы, и Уён застывает, неловко вытянув ногу.— Думаешь?— Базарю. Я ж сын шлюхи. Знаю, о чём говорю, милорд.Ёнхун опять прячет своё лицо и взвывает, а Уён наконец притягивает ключи под свою скамью. Теперь остаётся только надеяться, что лорд не заметит, поэтому он расхрабряется совсем.— Если кажется, что вы много упускаете в жизни, мы можем переспать, — бесстыдно предлагает Уён. Ёнхун снова подпирает подбородок обеими руками и задумчиво слушает его предложение. — Не за деньги, просто… Выпускаете меня, мы идём в ваши покои, вы берёте меня всю ночь и присасываетесь к моим титькам сколько угодно, а потом я исчезаю с рассветными лучами солнца и мы больше никогда не встретим друг друга…Ёнхун его перебивает беззлобным смехом.— Ну ты смешной. Я тебя ракусил. Ты отсюда не выйдешь.— Попробовать стоило, — Уён пожимает плечами.— Знаешь, что? — Ёнхун опять мрачнеет. — Даже представить себе не могу, каково это – расти в таком месте, как бордель. Тяжело, наверное.?Да ты заткнёшься когда-нибудь или нет,? думает Уён и пожимает плечами.— Не повезло мне. Я столько сисек в юности повидал, что они меня больше не впечатляют.— Да ты что, — Ёнхун охает. — Так грустно. Всё это так грустно, честно. Ты там единственным ребёнком был?Уён чувствует, как задушенные воспоминания и чувства выползают из глубины души, и вцепляется в скамью, чтобы отвлечься.— Был ещё один. Понимаете, просто обычно таких отправляют к отцам или подкидывают в ближайших деревнях, чтобы другие растили.Ёнхун, наверное, сейчас разрыдается.— Ты скучаешь по своему другу и матери?— Мы с этим другом часто видимся, — Уён глубоко вздыхает – до него медленно начинает доходить реальность. Последний раз он видел Ёсана восемь месяцев назад и следующего раза не будет. — А мать моя мне сказала даже не сметь возвращаться.— Ну да, её можно понять, — Ёнхун шмыгает носом, — но всё равно, так грустно… Почему ты такой злой, мне теперь стыдно тебя казнить… Ты никогда не видел дракона и твоя мать тебя выгнала из дома… Но я должен… потому что ты сеешь зло…— Видите ли, милорд, не всё в этом мире чёрное и белое, — Уён усмехается, но выходит горько.— Надеюсь, хотя бы твоё плавание с твоим богом пройдёт спокойно, — Ёнхун вздыхает.?Я этого хуилу урою к херам за то, что расстроил меня,? злобно думает Уён, когда наблюдает, как Лорд Аррен поднимается со скамьи и выходит из камеры.За глухим ударом косяка следует абсолютная тишина, и Уёну хочется орать в голос.Лорд Аррен так заболтался, что забыл его запереть. Всё это ёрзанье ради ключа было бессмысленным. Или нет, наверное, он забыл именно потому, что у него в руке не было ключа.Он об этом подумает раньше, когда выберется из этого проклятого места – Уён пока не осознал до конца, он просто выжидает минут десять, убеждаясь, что никто не вернётся, а солнце к этому времени совсем скрывается за горами. Сейчас лорд точно ушёл из тюремной башни, поэтому Уён выскальзывает из своей камеры. Чувствуется странно – последние восемь месяцев он её не покидал, это первый раз, к тому же, за два дня до казни.Кажется, что тюрьму совсем забросили – опять же, здесь надолго не задерживаются, он, наверное, сейчас единственный узник. Как бы он ни пытался, его шаги отдаются эхом в тёмных залах. Это больше похоже на коридоры замка, дышится слишком легко – ему вообще сначала было тяжело дышать разреженным горным воздухом, но потом он привык. Будет обидно, если сейчас ему будет так же плохо от влажного морского воздуха – он по нему скучает больше всего, наравне с командой корабля.Удача кончается за ближайшим поворотом – он сталкивается лицом к лицу со стражником.Уён видел Ёнджуна до этого, конечно же, он за ним присматривал периодически, как лорд-главнокомандующий. Неплохой парень, по сравнению со стражей в других тюрьмах, в которых был Уён. Больше ему было нечего сказать, он просто о нём не думал. Вот сейчас он замечает, что Ёнджун какой-то слишком тощий для стражника, и Уён его с лёгкостью уложит, даже будучи безоружным.— Ты чего тут, блять, делаешь? — Ёнджун звучит больше шокировано, чем злобно. Не удивительно – это, наверное, первый раз в истории, когда кто-то сбежал из Небесной темницы.Уён изо всех сил думает, что бы сказать.— Ты когда-нибудь курил грибной табак?— Кого? — переспрашивает Ёнджун. — Нет.— Блин. А у меня тут завалялся, — говорит Уён и достаёт из кармана косяк.Это было правдивой историей – восемь месяцев назад он купил у асшайского торговца грибной табак, а потом через пару дней его поймали. Честно говоря, он о нём забыл, так что остаётся только надеяться, что табак не отсырел и сохранил свои магические свойства. Торговец клялся, что от одной затяжки можно встретить Р’глора или что-то вроде того, Уён, конечно же, заинтересовался и делиться с врагом не хотел, но выбора у него нет. Это вопрос жизни и смерти.— Подожди. Настоящий грибной табак из Края Теней? — Ёнджун забывает обо всём и подбегает, чтобы выхватить у него косяк из рук. Он внимательно осматривает завёрнутый папирус, но каких-либо недостатков не находит, поэтому поворачивается к Уёну и говорит ему: — Я это конфискую.— Да пожалуйста, — Уён указывает ему на факел. — Вперёд, сир.?Ёнджун либо тупой, либо ему тоже очень интересны магические свойства этой травы,? думает Уён, наблюдая, как стражник прикуривает от открытого огня и делает первую затяжку. С минуту он ничего не говорит, только глубоко дыша дымом, и Уён ждёт. Он мог бы уже давно сбежать, но ему теперь интересно.— Седьмое пекло… Ты курил его сам? — наконец, спрашивает Ёнджун – язык у него заплетается, но ярость в голосе всё равно очевидна.— Ну… — Уён начинает обливаться холодным потом.— Отвечай, курил или нет? — перебивает он его и затягивается ещё раз.— Времени не было.— Даже, блять, не думай об этом, — Ёнджун глубоко выдыхает. — Это дерьмо слишком крутое.— Понял. Обещаю не курить, — Уён пожимает плечами и делает шаг вперёд, но Ёнджун ударяет стену рядом с собой, закрывая ему дорогу.— Куда собрался?— Н-наружу, — он запинается и понимает, что потерял свой шанс. — Я тебе достану ещё этой херни.Ёнджун внимательно на него смотрит, пытаясь сформировать мысли, и Уён понимает, что выбора у него особо больше нет. Он достает последний козырь из своих рваных рукавов.— А тебе не кажется, что я слишком уж привлекательный, чтобы умереть? Запирать меня было преступлением, — он ему неприлично улыбается и ждёт ответа.Ёнджун уже от одного предложения начинает жрать его взглядом. Уён матерится про себя – это всё грибной табак.— Допустим, — Ёнджун затягивается, не переставая взглядом расстёгивать ему пуговицы на рубашке. — Ты у нас сын шлюхи, да? А сам таким промышляешь?— А что, хочешь меня трахнуть? — Уён наклоняется чуть ближе к нему. Грибной табак пахнет горелой травой, но со странным оттенком, который никак больше не получается описать, кроме как “запах грибного табака”.— Ага, — Ёнджун прищуривается и ухмыляется. — Я тут, блять, торчу и сторожу тюрягу, понимаешь сам.— Бедненький, — Уён уже включает услужливый тон и надувает губы. — Я о тебе позабочусь, солнце.— Подожди, — Ёнджун выставляет перед собой руку, останавливая его. — Иди достань себе этой шмали. И мне ещё достань. Это пиздец, я хочу, чтобы ты тоже попробовал.Бог, наверное, очень сильно не хочет с ним плавать на одной галере, потому что это не объяснить никак, кроме как божественное вмешательство. Не может такого быть, чтобы он сбежал при помощи пары разговоров по душам, косяка с волшебной травой и обещанием переспать со стражником. Даже не проведённая со стражником ночь, а просто обещание. Кому расскажешь, не поверят.— Конечно, солнце, — Уён мурлычет ему в ухо, пока проползает между ним и стеной. — Одна нога здесь, другая там. Жди меня в своих покоях.Ёнджун согласно мычит и пихает ему свой плащ, докуривая – косяк почти догорел. А вот об этом Уён как раз забыл – никакой маскировки, даже не надеялся, что в замке будет пусто, он просто вышел и ни о чём не думал. Воспоминания восьмимесячной давности кажутся очень далёкими, но он всё равно находит выход из замка, кое-где двигаясь интуитивно. Он встречает нескольких стражников и просто проходит мимо них быстрым шагом, никто даже и не задумывается, когда видят плащ Ёнджуна – синий, вышитый серебром, но слишком длинный по его росту. Во внутреннем дворе он находит конюшню и седлает первую кобылу, которую видит, и пускает её из Орлиного Гнезда так быстро, как только она может.Уён был железнорождённым, поэтому не наслаждался конными прогулками, как остальные вестеросские сухопутные, так что это был не самый приятный способ путешествовать. Выбора у него не было – пользоваться услугами публичных городских конюшен было опасно, по крайней мере, в Долине. Он говорит себе не замедляться до Речных земель, но всё равно останавливается в деревушке возле Кровавых ворот, чтобы обворовать какой-то амбар с едой. Сам же перевал оказывается спокойнее, чем можно было ожидать – летом, обычно, тут промышляли дикие горцы, а зимой были метели. Сейчас, весной, было тихо.Белые шапки снега всё ещё лежат кое-где в мокрой грязи или ярко цветущей траве, а деревья окружает зелёная дымка из молодых почек листьев. Весна пришла даже на север континента – Уён теперь чувствует себя головокружительно живым, скача через горы и луга, думая о том, как лорд Аррен дерёт на себе волосы и палач грустит, оставшись без работы.До Железных островов он добирается только через неделю – здесь ему сразу становится спокойнее, теперь он не чувствует, что его преследуют, несмотря на то, что лорд Талли был на их стороне. Теперь он дома, и тут его защищают ветра и волны. Неделя и ещё день, чтобы добраться до Пайка, он так начинает торопиться, что буквально выдыхается, когда пихает тяжёлую дверь и захрамывает в тронный зал. Даже в такой ранний час здесь полно народу, и все удивлённые взгляды направляются в его сторону – Хонджун, придворные леди и лорды Пайка, включая команду корабля, всякие знаменосцы Грейджоев, простые люди, пришедшие просить аудиенции – все теряют дар речи.— Вы мне, блять, не поверите! — сипло говорит он и падает на пол от усталости.Для разговора они отходят в другой зал, но дольше часа это не длится – Хонджун выглядит очень мрачным от этой новости, и говорит им всем прийти к нему в солярий после заката, потому что на сегодня у него ещё расписано куча лордовских обязанностей. Уён даёт Юнхо его затискать, а потом уходит отдыхать. Ванная, трапеза и пара часов послеобеденного сна, и вот он уже чувствует, будто заново родился. К тому же, время медленно идёт к закату, так что пора собираться на приватную аудиенцию к лорду.Уёну одному идти не хочется, не потому, что ему теперь неловко, просто он по всем соскучился – первой точкой назначения становится ближайшая к замку таверна в городе, где он точно знает, что кое-кого встретит.Он оказывается прав – Сан тут, расселся на скамье без стола, в компании пяти мужчин, которых Уён не знает, и ещё трёх женщин, одна из них пристроилась у него на коленях. Сану точно очень весело, и Уёну немного стыдно его отвлекать.— И тут из-за кустов раздаётся голос: “да я сам такое первый раз вижу!” — мужики взрываются смехом, а женщины смущённо хихикают – девушка на коленях у Сана слегка хлопает его по груди в возмущении. Сан его, наконец, замечает, и поднимает за него свой бокал. — Друг мой! Серый Кошмар!— Братан, Хонджун нам сказал прийти к нему после заката, — Уён медленно подходит ближе, скрестив руки на груди. Одна из женщин начинает откровенно на него пялиться – он делает себе заметочку вернуться сюда как-нибудь, но сейчас игнорирует.— И солнце только едва начало касаться башен Пайка, — подмечает Сан. — Лучше расскажи нам, как ты сбежал из Орлиного гнезда, раз ты тут.— Орлиного гнезда?! — все три женщины и один мужчина удивляются в один голос, а четыре других железнорождённых просто смотрят на него с ожиданием.— Давай рассказывай, — Сан поддерживающе кивает и за талию прижимает девку ближе к себе. — Дай народу неделю, и они начнут петь эпосы про это.— Эпосы про то, что лорд Аррен так запизделся, что забыл меня запереть, а потом я курил асшайский грибной табак с начальником стражи.— Да так во всех эпосах, Уён, — Сан сначала смеётся, а потом до него доходит, и он выкатывает глаза. — В смысле, курил асшайский грибной табак с начальником стражи?!Уён просто пожимает плечами и отправляется на выход из таверны. В шуме толпы он слышит, как Сан сюсюкается с той девчонкой и обещает вернуться – даже когда он его догоняет, то всё равно продолжает ей махать рукой и шлёт воздушный поцелуй, пока они не выходят совсем.— Ну вот, видишь? Солнце почти зашло, — Уён показывает ему на небо. — Как раз вовремя доберёмся до замка.— Похуй, — Сан фыркает. — Я слишком добрый, чтобы шутить, что ты завидовал, что у меня на коленках сидела офигенная краля, и я собирался развлекаться до самого утра.— Вот бы ты развлёкся, если бы пропустил встречу, — он качает головой и прибавляет шагу.Сан ничего не говорит пару минут, а потом внезапно нагоняет его и начинает идти рядом.— Мне пару дней назад приснилось, что я был лошадью, и мой всадник меня вёл через Речные земли.— Ты что, смотрел глазами моей лошади? — Уён громко смеётся.— Ну не знаю! — разные глаза Сана блестят в сумерках, зелёный виднее, чем карий. — Неделю назад мне ещё снилось, как орёл вылетел из гнезда. Ну ты понял. Я сразу о тебе подумал, так что это моя ведьминская кровь что-то сделала.Уён бы сказал, Сан самый нежелезнорождённый из них всех. Шавка из великого дома, верит в Семерых, удивительно приятный характер, по крайней мере, на умение мечом махать жаловаться не приходилось, а Хонджуну большего и не надо было. Он в итоге даже начал нравиться Уёну, несмотря на то, что в нём было всё, что он терпеть не мог. Сан был самым нежелезнорождённым, но море разбудило в нём ту одичалую половину, которую он унаследовал от матери, второй жены почившего лорда Талли. Там был какой-то скандал, Уён об этом слышал только мельком, да и его это, откровенно говоря, вообще не интересовало. Но люди говорили, Сан просто копия своей матери – жёсткие чёрные волосы с одинокой седой прядью, будто он уже приближался к старости в свои двадцать, острые черты лица. Говорили, у его матушки ещё были околдовывающие зелёные глаза, и Сан от какой-то магии родился с разномастными глазами. Правый карий был нормального цвета, а левый зелёный был необычно ярким, наверное, такого же цвета, как и у его матери. У Хонджуна и Минги глаза тоже зелёные, но оттенок спокойнее. А ещё мать Сана точно была какой-то ведьмой одичалых, и он от неё унаследовал силы – очень часто говорил, что ему снился какой-то бред, а потом в реальности происходило что-то похожее. Самое недавнее, что Уён помнил – в его сне солнце взошло и осветило цветущую долину, а на следующий день к Хонджуну из Цитадели прилетел белый ворон от мейстеров с письмом, где говорилось, что пришла весна.Сан уходит прямо в Морскую башню, а Уён выбирает другой поворот, направляясь к вороньему залу – когда они не уходили в плавания, Ёсан ошивался тут, читал древние книги с мейстером или кормил воронов. Как такая добрая душа в итоге попала на пиратский корабль – осталось загадкой даже для остальных придворных Пайка.Не виделись они почти год, и за это время, обычно, люди не очень меняются внешне, но Уён всё равно опешивает, когда сталкивается с Ёсаном лицом к лицу в коридоре.— Привет. Как-то я ещё не поздоровался с тобой нормально, — Ёсан ему мягко улыбается, как всегда, но Уён всё равно чувствует себя, будто бы его огрели по голове. Это человек, которого он знает всю свою жизнь – буквально, потому что родились они с разницей в пару месяцев в один год, – и всё равно кажется, что видит он его первый раз в жизни.Уён этого никогда не замечал, но теперь, после слов лорда Аррена, присматривается – королеву и её братьев он как-то видел лично, младших Баратеонов тоже, и всё это было страшно очевидно. Такие же тёмные волосы, как у остальных оленят, серые глаза, как у Минджи. Такие же плавные черты лица. И правда, а как простолюдинка-шлюха родила такого красавчика без помощи благородного отца?— Да я только вернулся, — Уён по-дурацки улыбается в ответ. — Я чего-то ещё сам не понял до конца.— Понимаю. Кажется, я слышал, как Чонхо оплакивал все свои баллады о наших приключениях, где о тебе говорилось в прошедшем времени.— При всём моём уважении, — Уён глубоко вздыхает, — его баллады в конце моего списка вещей, по которым я скучал в тюряге.— Надеюсь, я ближе к началу списка, — Ёсан неловко улыбается и поправляет ему подобие шарфа не шее.— Конечно, — он даже усмехается. Глупый вопрос, конечно, он скучал по своему лучшему другу больше всего.Ёсан всё ещё едва заметно держится за шарф, как будто собирается за него куда-нибудь утащить Уёна. Когда он слышит ответ, то улыбка на его лице становится чуть шире.— Ну и хорошо. Нам стоит поторопиться, а то Хонджуну плохо станет.После этого он довольно грубо отталкивает Уёна прямо в стену, чтобы пройти мимо – на его возмущённый крик он только оборачивается через плечо и смеётся, а потом быстрым шагом направляется в сторону мостов.В солярии они собираются уже совсем поздно, луна вышла из-за горизонта и освещает зал без стен. Лёгкий бриз чуть колется холодом – весна, конечно, уже совсем началась, но ночи всё ещё морозные, а в море тепло по ночам никогда не бывает.Сидит только Хонджун – он к ним, конечно, всегда относится, как к равным, а Сан так вообще такой же лорд, но они все всё равно бесконечно уважали своего капитана и сюзерена. Лорд Грейджой сидит на одном из диванов, нога на ногу, поддерживает одной рукой локоть и нервно грызёт ноготь на большом пальце. Выражение лица у него выдаёт настоящую морскую бурю внутри – он явно не знает, что делать с информацией, которую сейчас узнал.— Может, спросим самого Ёсана, что с этим делать? — предлагает Сонхва – единственный, кто не испугался нарушить тишину. У квартирмейстера больше всего власти на корабле, больше, чем у капитана, поэтому он единственный не боялся с ним спорить.— Как Хонджун решит, — тихо отвечает ему Ёсан. Хонджун всё ещё молчит.— Грубо говоря, тут два варианта, — начинает вслух рассуждать Минги, — или рассказать, или не рассказать. Если это правда, то это действительно даст нам преимущество над Баратеонами.— Можно рассказать леди Соён, — вставляет Чонхо, — давно пора перестать просто посылать корабли с золотом и дарами её сестре в Ланниспорт. Надо уже делиться чем-то полезным. Она-то уж точно найдёт способ использовать это против оленят.— Один ворон в Штормовой Предел, и северо-западный берег твой, — добавляет Юнхо. — Или знаешь, просто… передать в народ. Не то чтобы им понравится бастард, но репутацию Баратеонов это запятнает.Сан и Минги начинают говорить одновременно, и Хонджун даёт им рукой знак замолчать.— Интересные предложения, но надо быть осторожнее, — наконец, говорит он. — Если вы забыли, моего младшего брата держат взаперти Винтерфелла.Уён сам хмурится и замечает, как остальные мрачнеют – Чанмина все любили во дворце, за него все готовы были умереть.— И ёбарь Старка, к случаю, Баратеон, — продолжает Хонджун, и ухмылка на его лице медленно превращается в звериный оскал. — А теперь представим, как этот шакал получает письмо, где я угрожаю растрепать всем про Ёсана, если он мне не отдаст брата прямо сейчас… А потом уже можно делать всё что угодно. Пока что я слишком уж волнуюсь за него, Старк и глазом не моргнёт, эта хладнокровная сука его просто прирежет.Уён стискивает зубы от злости. С этим тюремным заключением он совсем забыл, как ненавидит Старка.— Ну а потом и Соён расскажу, если она первая не узнает, — Хонджун выпрямляется и придвигается ближе к столу, готовясь начать письмо.— Чудесный план, великий милорд, — голос Минги граничит с издёвкой, но Хонджун всё равно довольно усмехается, когда слышит это и следующие за ним согласия.Письмо короткое, так что заканчивает он его быстро. Хонджун отпускает ворона сам – птица исчезает в ночи мгновенно, слившись чёрными перьями с темнотой – и оборачивается на свою команду со страшным оскалом. Уён не осматривается, поэтому подмечает только некоторых – у Сонхвы на лице маленькая, но довольная улыбка, только уголки губ вздёрнуты; Минги стоит к нему своим отсутствующим глазом, так что ему только видно широкую улыбку у него на лице; он слышит, как Сан бормочет слова одобрения…Ёсан слишком очевидно пытается скрыть факт, что вся эта затея его очень сильно беспокоит.