1982 (1/1)

– ?Я сыт по горло теми, кто считает, будто временный отказ от разгульного секса хуже смерти. Я сыт по горло теми, кто думает только членом, и теми, кто продолжает скрываться. Когда вы расскажете о себе правду? Через год? А вы доживете??Курт откладывает листовку, скептически приподнимая бровь и отрываясь от плеча Блейна лишь для того, чтобы заглянуть ему в глаза.– Вы и вправду собираетесь отправить это всем известным представителям гей-сообщества?– О, и ты туда же? – стонет Андерсон, запрокидывая голову. – Спасибо, я уже наслушался сегодня о своей неполиткорректности, неотесанности и мужланстве.Хаммел с притворной жалостью качает головой, едва сдерживая смех:– И все из-за листовки?– А еще из-за того, что я указал в обратном адресе ?Общество по охране здоровья среди мужчин-геев?. На конверте не должно быть слова ?гей?, представляешь? Иначе какой-нибудь гомофобный почтальон может ненароком поджечь его и кинуть в чье-нибудь открытое окно! – возмущается брюнет, ожесточенно терзая ложечкой мороженое в ведерке и не замечая сарказма Курта до тех пор, пока тот не начинает хихикать. Он приподнимает брови, от чего те становятся похожими на треугольники, и шатен начинает открыто хохотать.– Ты что, ты… смеешься надо мной?!– Прости, – пытаясь подавить приступ веселья, выдавливает Хаммел. Он льнет к насупившемуся Блейну, целуя его в плечо. – Ну, прости, пожалуйста. Просто ты очень милый, когда злишься.Андерсон бормочет что-то вроде ?спасибо? и затыкает собственный рот порцией пломбира. С минуту они молчат, уставившись в телевизор, по которому идет какая-то джазовая передача, и растворившись в звуках контрабаса и саксофона.– Курт, – тихо произносит Блейн, пытаясь залезть ложкой в мороженое мужчины. – Я так устал от всего этого. Давай соберем чемоданы и уедем куда-нибудь далеко-далеко, на какой-нибудь необитаемый остров…Шатен поднимает голову, глядя на Андерсона неожиданно серьезными глазами.– Только попробуй забыть о деле, – отвечает он, садясь прямо и спасая свое лакомство от загребущих рук брюнета. – И… спасибо, что не донимаешь меня из-за ?Таймса? и того, что я остаюсь в стороне. Но сам-то ты чего?– Очень здорово, когда рядом есть кто-то, не увязший по уши в политике, – мямлит Блейн, облизывая ложку и прикрывая глаза от удовольствия. – Но дело даже не в этом.– А в чем? – Курт поворачивает голову, упираясь подбородком в плечо Андерсона.Тот тяжело вздыхает, поворачиваясь к мужчине.– В том, что ты слишком хорош, чтобы быть правдой, – Хаммел смеется, качая головой, но Блейн и не думает останавливаться. – Я ждал тебя всю свою жизнь, это было как… ?О, привет, вот и ты. Я искал тебя вечность?. Шатен улыбается, глядя на Андерсона сияющими глазами.– И вот теперь, когда ты, наконец, рядом, я ужасно боюсь облажаться и все испортить. Я сумасшедший?Курт фыркает, отставляя мороженое на стол.– Естественно. Блейн вопросительно приподнимает брови.– …ведь только сумасшедший будет так париться из-за того, что его обвинили в неполиткорректности.Хаммел хохочет, уворачиваясь от щекотки брюнета, который и сам не может сдержать смех.– Ну, вообще-то, это еще не все, – бормочет он, и Курт мгновенно успокаивается. – Они выбрали президентом фирмы Хантера.– И что с того? – Курт непонимающе смотрит на мужчину, и тот всплескивает руками.– Как ты не понимаешь?! Хантера! Ну, какой из него гей-активист? Да ведь даже его мать не знает, что он гей!.. Ставить такого человека над другими, не скрывающими свою ориентацию людьми – верх безалаберности.– А я смотрю, тебе всюду нужно быть сверху, – тянет Хаммел, поигрывая бровями.Блейн переводит на него взгляд мгновенно темнеющих глаз.– Ну, хоть где-то мне это удается, – отвечает он, после чего валит Курта на диван под хохот последнего, с широкой улыбкой соединяя их губы.***В этом сезоне популярны дутые жилеты и ветровки ярких цветов – и это единственное, что понимает Блейн, сидя рядом с Хантером на модном показе. Мимо них дефилируют мужчины-модели, и Кларингтон то и дело одобрительно качает головой. Андерсон не уверен, чем конкретно доволен его друг – одеждой или фигурами парней. Сам он чувствует себя крайне неуютно, неловко улыбаясь и с куда большим удовольствием наблюдая за сидящим рядом и увлеченно строчащим какие-то пометки в блокноте Куртом.Софиты на мгновение вспыхивают чуть ярче, и все начинают аплодировать. Блейн запоздало присоединяется, озираясь по сторонам и видя, как под бесконечное щелканье затворов фотоаппаратов на подиум выходят все принимавшие участие в показе модели. Один из них, шатен в красном кожаном жакете и с синей банданой на голове, чуть поворачивает лицо, на ходу подмигивая Хантеру, после чего продолжает движение по намеченной траектории. Андерсон не замечает, как его собственный рот распахивается. Он лишь смотрит на Кларингтона, который влюбленно улыбается, пока не замечает взгляд Блейна. А тот и сам не знает, чему поражен больше – тому, что у его лучшего друга, оказывается, появился парень, о котором он даже не подозревал, или тому, что на скуле и шее этого самого парня виднеются плохо замазанные тональным кремом нарывы.– Как я смотрелся? – спрашивает, как выяснилось, Себастиан, когда часом позже они отдыхают в квартире Андерсона. Смайт орудует губкой, стоя перед зеркалом и снимая с лица косметику, и задумчиво кусает губы. – Было заметно, что я замаскировал пятна?– Ты выглядел великолепно, – отвечает Кларингтон, ловя в отражении взгляд шатена и нежно ему улыбаясь.– Ты должен сходить к Рейчел! – произносит вошедший в гостиную с двумя стаканам сока Блейн. Он ставит один перед Куртом, зарабатывая благодарную улыбку, и садится рядом с ним на софу.– Мы можем просто закрыть эту тему? – раздраженно бросает Себастиан, потирая глаза. – Я в порядке! А если и нет – я не хочу знать, потому что тогда никто не возьмет меня на работу.Сидящие мужчины скептически смотрят на него, и Смайт, скрестив руки на груди в защитном жесте, уже менее уверенно продолжает:– Я не похудел. А пятна… их можно замазать.Андерсон переглядывается с Хаммелом, после чего они оба утыкаются взглядом в собственные ладони. Себастиан, гневно выдохнув, подходит к расположившемуся на спинке кресла Хантеру, смотря на него сверху вниз. Он шипит:– Я же просил тебя ему не рассказывать.– Извини, – бормочет Кларингтон, виновато глядя на своего парня.Смайт лишь качает головой и наклоняется для поцелуя, но в последний момент Хантер отворачивает лицо, после чего, боясь реакции шатена, смотрит на него с сожалением. Себастиан на мгновение замирает, после чего горько ухмыляется.– Боишься поцеловать меня. – Это не вопрос. Голос парня серьезный и немного печальный, но, что хуже всего – понимающий. Кларингтону было бы легче, если бы он на него наорал. Это хоть как-то было бы похоже на отрицание того, о чем они ни разу за этот вечер так и не поговорили напрямую.– Не правда, – отвечает он, для пущей убедительности беря Смайта за руку.Тот поджимает губы, скованно улыбаясь.– Ничего. Я тоже боюсь, – говорит он, после чего мягко отстраняется от Хантера.Курт неловко поджимает губы, глядя на Блейна. Они стали свидетелями слишком интимной сцены, и теперь оба мечтали провалиться под землю. Андерсон прикрывает глаза, успокаивая себя тем, что в данный момент они нужны Кларингтону. Что в данный момент он не должен оставаться один. Да и, в конце концов, это ведь его квартира.Себастиан натягивает ветровку и открывает дверь. Уже стоя в проходе, он оборачивается к Хантеру, и в глазах его стоят слезы. Пару раз он беззвучно шевелит губами, после чего надломлено улыбается, чуть сведя брови.– Я тебя люблю, – говорит он своему парню, и тот устало прикрывает веки, чуть качая головой. Дверь за Смайтом тихо захлопывается, и Кларингтону не удается сдержать всхлип. Так и не раскрывая глаз, едва сдерживая собравшуюся на ресницах влагу, он хрипло выдыхает:– Я… пойду, провожу его.Курт и Блейн остаются одни. Они тщательно избегают взглядов друг друга, решительно отгоняя настойчиво лезущие в голову мысли.?Если теория Берри верна, – думает Андерсон, – то Себастиан уже третий?.***– Он уже третий, – говорит Хантер следующим вечером, когда они с Блейном укрываются от дождя в каком-то насквозь прокуренном пабе. – Джефф, потом Эли… Я не переживу, если и с Басом то же самое.Кларингтон делает глубокую затяжку, но она выходит прерывистой из-за подступающей истерики. Мужчина сжимает кулаки, пытаясь контролировать собственное дыхание, пока дым рваными струйками покидает его ноздри. – Мы будем бороться, – уверенно говорит Блейн, глядя на друга, – вместе.Хантер кивает головой, отчаянно желая поверить в слова мужчины. Он вновь затягивается, водя пальцами свободной руки по капелькам воды, собравшимся на стекле стоящей перед ним бутылки пива.– Ты мой лучший друг, Блейн Андерсон, – произносит он, выпуская клубы дыма, – на всем белом свете. Я никогда не встречал никого, похожего на тебя.– Что ты имеешь в виду?– Я имею в виду… – Кларингтон взмахивает руками, будто то, что он пытается сказать, очевидно. – Понимаешь, я до армии и геев-то других ни разу не видел. И уж тем более умного… остроумного, – он улыбается, после чего, поигрывая бровями, делает новую затяжку, – вполне симпатичного… Друзья меня все бросили, говорят – тоску нагоняю. Ну что ж…Новая порция дыма, новый прерывистый вздох.– А ты, – он указывает пальцем на Андерсона, лукаво прищурившись, – ты даже на гея не похож.– Ты тоже, – парирует Блейн, пожимая плечами. – Вот видишь, мы и за белых людей сойти сможем.Брюнет улыбается, подпирая голову рукой, и смотрит на захмелевшего друга. Тот кивает, но взгляд его будто уплывает, словно мужчина погружается куда-то глубоко в себя. Он глубоко дышит, и губы его начинают дрожать.– Я люблю Себастиана, – выдыхает он, уставившись в столешницу.– Хантер, посмотри на меня, – мягко говорит Андерсон.– Я люблю его, – уверенно бормочет Кларингтон, улыбаясь и поднимая глаза. В них стоят слезы, и сердце Блейна сжимается от боли друга.– С ним все будет нормально, – с напором произносит брюнет, глядя, как плечи друга немного расслабляются.Хантер смотрит на него долгим тяжелым взглядом.– А если нет? – почти шепчет он, с трудом сглатывая. Блейн видит, как его начинает трясти, и аккуратно берет за руку.– Давай я отведу тебя домой.Кларингтон едва держится на ногах, пока друг тащит его в его собственную квартиру. Там его долго и сильно рвет, пока Блейн с сочувствующей улыбкой то и дело помогает вытирать рот влажным полотенцем.– Я в дерьмо, – констатирует Хантер, и брюнет усмехается.– Да уж, это точно. Он помогает ему раздеться до нижнего белья, отводя в душевую кабину. Мокрый кафель отнюдь не способствует попыткам удержать равновесие, и Хантер то и дело падает, пока Андерсон не взваливает его на себя, чувствуя, как влажные ладони крепко цепляются за его поло на спине. Блейн весь мокрый, но он послушно помогает мужчине развернуться, и тот начинается хлопать ртом, словно рыба, когда вода полностью окутывает его лицо. Неловко пошатнувшись, он вновь заваливается на брюнета, сжимая пальцы на его плечах и постепенно выравнивая дыхание.Андерсон тихо смеется, поглаживая спину друга.– Вот ты, наконец, в моих руках, когда я тебя больше не хочу, – говорит он, после чего слышит недовольный стон Кларингтона. – Хантер, я тоже влюблен.Тот что-то бормочет себе под нос, обнимая Блейна крепче. Блейн не смеет противиться, чувствуя, как собственные тревоги немного отступают.Наверное, им обоим это нужно.***– Чтоб меня!.. – восклицает Блейн, когда они с Куртом выворачивают на освещенную улицу и видят толпящихся у клуба мужчин.– Очередь! – присвистывает Хаммел, обнимая Андерсона за плечи и улыбаясь, когда тот ответно кладет руку на его талию. – Ведь могут же, когда захотят!Внутри грохочет ?I will survive? Глории Гейнор, и Блейн обязательно задумался бы обо всей ироничности ситуации, если бы не улыбающееся лицо танцующего перед ним Курта. Шатен смеется и запрокидывает голову, любуясь гигантскими крутящимися диско-шарами. Андерсон же любуется парнем, и на мгновение ему удается забыть об истинной цели этого вечера, о столпившихся по периметру танцпола зараженных мужчинах, кожа которых покрыта нарывами. На мгновение Блейн словно выпадает из ужасающей, жестокой реальности, и в его вселенной не остается ничего кроме темноты, музыки и Курта, который заливисто смеется и то и дело притягивает его за плечи для очередного смазанного поцелуя.– Мы очень рады, что вы все сегодня с нами! – восклицает Хантер в микрофон десятью минутами позже, и мгновение назад возмущавшиеся из-за резкого выключения музыки мужчины взрываются радостными криками и аплодисментами. – Мы сами живое доказательство того, что мы не просто красивые и талантливые прожигатели жизни! Сегодня мы собрали больше, чем когда-либо в истории гей-движения!Кларингтон делает передышку, и Андерсон, стоящий неподалеку на сцене, ухмыляется. Ну что ж, уж речи толкать этот парень точно способен.– А теперь, – продолжает мужчина, – теперь поприветствуем мистера Блейна Андерсона! Не стесняйся!Люди начинают аплодировать громче, и рядом стоящие Уолтер и Чендлер пытаются вытолкнуть брюнета в центр. Тот машет руками, неожиданно боясь даже ступить в круг света от прожектора, но Хантер хватает его за руку – и вот он у микрофона, перед сотнями геев, которые ободряюще что-то кричат и улыбаются.– Спасибо! – неловко произносит Блейн, и – да, теперь он видит все. И радостно галдящих здоровых мужчин в центре зала, и едва стоящих на ходунках и с поддержкой друг друга зараженных. Но то, что поистине его поражает – даже на их лицах широкие искренние улыбки. Потому что они верят. Потому что они пришли, а значит, действительно доказали, что им не все равно.– А теперь мы озвучим конечную сумму, – говорит Кларингтон, и Андерсон достает из кармана смятый листок. – На раз, два, три: пятьдесят три тысячи долларов!Клуб мгновенно заполняют оглушительные крики. Брюнет видит со сцены, как мужчины начинают беспорядочно обниматься друг с другом, и плакать, и просто трясти за плечи соседей, словно не в силах поверить в происходящее. Блейну и самому не верится. Они смогли собрать невероятно огромную сумму, превосходившую все ожидания.Хантер заключает друга в крепкие объятия, и с минуту они просто прижимаются друг к другу, шумно и прерывисто дыша. Андерсон ослеплен, оглушен, выбит из колеи в самом лучшем смысле этого слова. Внезапно с него спадает оцепенение, и он отрывается от Кларингтона, хватаясь за микрофон.– Давайте, ребята, поднимайтесь сюда! – кричит он, и в этот момент в море лиц он разглядывает одно, самое важное.Лазурные глаза мерцают из-за стоящей в них влаги, и Курт счастливо улыбается, закусив нижнюю губу. Его руки сложены вместе и прижаты к сердцу, и Блейн видит, как плечи его мелко содрогаются. Боже, его мальчик сейчас такой красивый. И Блейн просто так хочет прижать его к себе…– Курт, и ты тоже, милый, поднимайся, – выдыхает он в микрофон, чувствуя, как дрожит голос. – Я люблю тебя.Глаза Хаммела расширяются – Андерсон видит это даже со сцены – и он одними губами проговаривает ответное признание. У Блейна кружится голова, разноцветные пятна света сливаются в какую-то бешеную карусель и мельтешат перед глазами до тех пор, пока он не оказывается в родных крепких объятиях, пока не утыкается носом в любимую ложбинку над ключицей, пока не утопает в тихом и нежном шепоте, который, словно морские волны, успокаивающе обволакивает его с ног до головы, отключая внешний мир и оставляя лишь темноту, музыку и Курта.Час спустя огромное помещение заполняется звуками рояля и стройного хора мужских голосов. Пары кружатся в медленном танце, а те, кому партнера найти не удалось, молча покачиваются у стен.Блейн чувствует своей грудью каждый вздох Курта. Одна его рука крепко обнимает шатена за плечи, другая – за поясницу, пока ладони Хаммела мягко оглаживают спину брюнета. Они едва передвигаются, просто переступая с ноги на ногу и медленно вертясь вокруг своей оси, но им так хорошо, что плевать на то, как они выглядят со стороны.Андерсон видит Хантера, прижавшего к себе Себастиана и что-то шепчущего ему на ухо, пока тот, в свою очередь, отворачивает лицо от парня, изо всех сил сдерживая слезы. Блейн прикусывает губу и переводит взгляд на Уолтера, который, понимающе ему кивнув, возвращается к разговору со своим партнером по танцу. Андерсон видит одиноко стоящего у колонны и оглядывающего толпу Чендлера и ободряюще улыбается ему. Он видит смеющихся, плачущих, целующихся мужчин, и сердце его бьется неистово, оглушающе, разрываясь от боли за каждого из них – и от счастья из-за внезапно обретенной, но такой необходимой им всем сейчас надежды.Блейн чуть отстраняется от Курта лишь для того, чтобы мягко коснуться губами его губ, положив ладонь на лицо шатена. Тот соединяет руки за его шеей, улыбаясь в поцелуй. Брюнет вновь прижимается ближе, зарываясь пальцами и носом в мягкие волосы Хаммела. От него пахнет силой и домом, и Андерсон никогда не думал, что сможет почувствовать такое – но вот он здесь, и это единственное, что он растянул бы на целую вечность.– Представь, если бы мы могли любить так в юности. Открыто и свободно, – шепчет он на ухо Курту, когда тот начинает перебирать пальцами завитки на его затылке. Он чувствует, как их сердца подстраиваются под один ритм, и – честное слово, это самое волшебное из всего, что он когда-либо ощущал.На миг шатен крепче прижимает его к себе, после чего мягко обхватывает шею пальцами, кладя другую руку на его лицо.– Представь, если бы мы с тех пор были вместе, – выдыхает он, прижимаясь к губам Блейна своими.Андерсон улыбается. Возможно, они могли бы познакомиться раньше. Возможно, они могли бы с детства жить в одном городе, учиться в одной школе, или в разных, но столкнуться по какой-то судьбоносной случайности – на улице, в магазине, а может, и вовсе на лестнице. Возможно, они могли бы быть вместе дольше. Но, честное слово, имеет ли это значение?Чуть позже Блейн и Курт будут встречать рассвет на пристани недалеко от клуба, и брюнет, встав на одно колено, со всей серьезностью предложит Хаммелу переехать к нему. Тот, смеясь, согласится, и Андерсон, радостно улюлюкая и хохоча, подхватит его на руки, кружа и наслаждаясь звонким ангельским смехом. Они будут целоваться, прижавшись друг к другу и крепко переплетя пальцы, и какие-то неспящие размалеванные девицы будут громко верещать и хлопать в ладоши, пока Блейн с улыбкой будет думать о том, что неважно, как долго – главное, что они есть друг у друга.***Андерсон прикрывает глаза, выдыхая. Перед закрытыми веками мгновенно вспыхивает испуганное лицо одного из его друзей, который пару дней назад ворвался в их с Куртом дом со своим парнем на руках. Лицо того было в крови, лицо мужчины – в слезах, и он причитал о том, что им отказали уже в четырех больницах, а Блейн все пытался дозвониться до Рейчел, пока Курт успокаивал визитеров, как мог… Все это было похоже на отдельно вырезанную сцену чистого ужаса из их бесконечного кошмара. На сцену, закончившуюся очередной смертью.Андерсон открывает глаза, делая вдох. В конце концов, именно по этой причине он здесь.– Я рад, что Вы задали мне этот вопрос, – говорит он, глядя в глаза сидящей напротив него ведущей. Он под прицелом нескольких камер и сотен тысяч глаз – а значит, каждое его слово должно обладать силой убеждения самых влиятельных ораторов в истории человечества. – Что я думаю? Правительство осознанно игнорирует эпидемию.Блондинка смотрит на него с нескрываемым скептицизмом.– Вы обвиняете Правительство США в умышленном истреблении геев? – неуверенно произносит она.И в этот момент в голове Блейна будто происходит короткое замыкание. Десятки кусочков, наконец, складываются в единый паззл – и он распахивает рот в неверии и шоке от того, что эта с виду не особо одаренная интеллектом дама додумалась до такой элементарно очевидной мысли раньше него.– Да! – восклицает он. – Да, можно сказать и так. Да, Вы правы, обвиняю.– Это очень серьезное заявление…– Это эпидемия, – с нажимом говорит брюнет, – и правительство США игнорирует ее.– Умышленно?..– Умышленно, да! Это национальное бедствие, это эпидемия, чума!..Боже, как же он был глуп и слеп. Это ведь ясно как день. Ведь уже давно было бы предпринято хоть что-то, не будь все это специально спланированно, не будь это…– Нельзя в эфире государственного телевидения обвинять Правительство в убийстве, – хмурится Хантер, складывая пальцы в молитвенном жесте и опираясь о них подбородком, шагая из угла в угол в их небольшом офисе.– Почему нет?! – возмущается Андерсон, ведь – о, он так устал молчать.– Потому что нам нужно получить деньги на необходимые исследования!..– Конгресс не выделил нам ни цента! Да и мэр как-то тоже не шевелится…– Блейн, нельзя говорить от нашего лица вещи, которые мы не одобрили на общем совете, – произносит сидящий во главе стола Дэвид. – Тем более – ты даже не глава этой организации! Тебе вообще нельзя выступать от нашего имени!– Спасибо, что поделился своим ценным мнением, – язвит Андерсон.– Не указывайте мне, я говорил от собственного лица! – выкрикивает он, когда они вновь собираются в том же месте после шоу, в котором Блейн назвал мэра ?латентным геем, чересчур оберегающим свою тайну?.– Но все знают, что ты один из нас, – устало выдыхает Кларингтон, расслабляя узел галстука, – нельзя называть геем того, кто себя геем не признает.– Да, так было всегда, но теперь все изменилось, – Блейн хлопает кулаком по столу, вставая, – мы умираем! Вы с мэром друзья, – указывает он на поджавшего губы Дэйва, – ты надеешься, что он назначит тебя судьей. Это, часом, не конфликт интересов?– Я же говорил, я отправил ему записку…– Когда?!– По своим каналам…– Ответь: когда?! В этом месяце появилось еще сто десять новых зараженных! Но мы так и не увидели ни мэра, ни его помощников! – Андерсон шумно переводит дыхание, трясущимися руками наливая воду из графина в стакан и ловя на себе неодобрительный взгляд Кларингтона. – Ты что-то имеешь против, Хантер?– Да, – кивает тот, – имею…– От пряника больше действий, чем от кнута, – глубокомысленно изрекает Чендлер.– А то я ни разу этого не слышал, – фыркает брюнет.– Видимо, нет, – ухмыляется Уолтер.– Если честно, я в это не верю, – неуверенно бормочет Кил.– Мы не справляемся даже с помощью больным, – перебивает его Хантер, – Чен, пожалуйста, прочитай это вслух для Блейна.Он придвигает парню папку с документами, и тот, откашлявшись, начинает:– ?Мы подготовили двадцать пять психологов для работы с заболевшими, какая бы помощь ни была нужна. Двенадцать наших координаторов встречаются с психологами как минимум раз в неделю, чтобы быть в курсе всех дел. Еще семнадцать соц. работников, психологов и психиатров помогли составить семьдесят пять завещаний…?– Семьдесят пять, Хантер! – всплескивает руками Андерсон. – Ты ведь был солдатом. Тебе нравилось носить погоны? И ты так быстро забыл, как вести себя в бою?– Не учи меня воевать, у меня свои методы…– Какие-то они незаметные, – Блейн наклоняется ближе к другу, произнося почти шепотом, – Хант, Себастиан, возможно, умрет…– Заткнись! – Кларингтон бросается на друга, в глазах его ярость и какое-то животное стремление защититься и защитить. Уолтеру с Чендлером приходится его сдерживать. – Если ты скажешь еще хоть слово…– Тише, спокойнее, – шепчет Лишман, пока мужчины переводят дыхание.– А ты, – брюнет смотрит на Дэвида, – у тебя вообще нет никакого права здесь находиться, раз ты не можешь организовать встречу с мэром. Ты был приглашен сюда именно для этого!Лицо мужчины вытягивается, но Блейну плевать. Он хватает пиджак и покидает этот тесный кабинет, в котором его начинает тошнить от осуждающих взглядов и неодобрительных фраз тех, кто недостаточно смел для того, чтобы называть вещи своими именами.***– Нет, нет. Даже не проси.– Почему нет, Куп?– Я готов оказать любую помощь, но не стану заседать в вашем совете.Блейн закатывает глаза. Собственно, чего он ожидал от своего брата?– Просто для вида, тебе даже ничего не придется делать, – практически умоляет он. – Ты просто ищешь отговорки. Если бы от этого умирали натуралы…– Это здесь ни при чем, – с нажимом произносит Купер.– Тогда в чем дело?.. Когда-нибудь ты поймешь, что двадцать миллионов жителей нашего государства не нуждаются в психиатрах. – Попробуй меня понять, – старший мужчина потирает переносицу, тяжело вздыхая. Он старается держать себя в форме, но в пятьдесят пробежки становятся тяжелее, чем двадцать. – Я открываю газету или включаю телевизор и вижу там парней в платьях и на каблуках! Я говорю себе: ?Блейн не такой?…– Ты прекрасно знаешь, что СМИ все преувеличивают, – закатывает глаза брюнет, стряхивая грязь с кроссовок и входя в дом вслед за братом.– У меня проблемы с репутацией, – отвечает тот, отворачиваясь.– Именно поэтому так важно, чтобы нас поддерживали люди вроде тебя! С твоей репутацией все в порядке…– Все, хватит об этом, – Купер наливает в стакан воды, отводя взгляд, – у меня важная встреча…– Важнее, чем твой брат? – Блейн скрещивает руки на груди, выпячивая подбородок. – Мне нужна твоя поддержка…– Я тебя поддерживаю! Фактически, во всех важных вопросах…– Кроме того единственного, который считаю важным я! Ты так и думаешь до сих пор, что я просто больной, да? Мы ведь оба были несчастны, помнишь? Ты тоже ходил к психотерапевту, – Блейн устало опускает руки, сводя брови и с мольбой глядя на мужчину, – Куп, мы ведь родные братья. Мы одинаково воспринимали наших родителей. Можешь приписывать мне какие угодно недостатки – я со всем согласен, только не с тем, что это они сделали меня ?больным геем?, когда ты остался ?нормальным и здоровым?.– Мы просто по-разному отреагировали…– Ты стал юристом, я – писателем! Мы спорим из-за твоей теории, согласно которой я – извращенец. Согласно моей все немного не так.Купер хмурится, делая шаг в сторону брюнета.– Если ты намекаешь на то, что я зря отправил тебя к психиатру в детстве… Откуда я мог знать, что ты пропишешься у него в кабинете?!– До этого я и не думал, что со мной что-то не так! Куп, – Блейн жалобно кривит губы, и у Купера екает что-то в груди от того, как юно выглядит его брат, и как сильно все это напоминает их прошлое, – ты мой самый близкий человек на всем белом свете. И всегда им был!.. Куп, ты должен это признать.– Что?..– Что я такой же, как ты! Просто скажи это!Зрачки Блейна мечутся из стороны в сторону быстро-быстро, и Куперу кажется, что тот слишком серьезно относится ко всей этой ситуации. К тому, что он вынужден делать ему больно тем, что просто не может быть таким терпимым и толерантным, как он того требует.Мужчина прикрывает глаза, качая головой.– Нет. Это не так. Я не скажу это.Губы Блейна вздрагивают, и он поджимает их, шмыгая носом. Он стискивает зубы, глядя на брата с нескрываемой обидой, непониманием, тоской и отчаянием.– С каждым разом мне все больнее это слышать, – говорит он, проходя мимо Купера в парадную. – Пойду домой.– Да ладно тебе, – стонет мужчина, направляясь следом, – я тебя люблю, моя жена тебя любит, даже кот – и тот тебя любит!..– Это тебе не шутки! – кричит Блейн, резко разворачиваясь в центре холла.– У тебя есть моя любовь, моя юридическая и финансовая поддержка. Я не придам тебе силы противостоять мне, чтобы тебе стало, наконец, наплевать, что я о тебе думаю! – Купер повышает тон, импульсивно взмахивая руками. – Все мы вырастаем под чьим-то влиянием. Большинство учится с ним бороться самостоятельно, несмотря ни на что. Так что хватит вытягивать из меня признание какой-то вины!.. То, что я соглашусь, что мы с тобой родились одинаковыми, не спасет твоих умирающих друзей!– Только это их и спасет!!!– Ты выставляешь меня своим врагом!– А ведь так и есть, – Блейн злобно ухмыляется, встряхивая волосами, – ты и твой ?нормальный мир? становитесь врагами. Я ненавижу! – выкрикивает он, заставляя Купера вздрогнуть, но даже не думая остановиться. – И тебя, и каждого врача, который убеждал меня, что любить мужчину – это болезнь! Я пытаюсь понять, почему всем насрать, что мы умираем!!!Блейн тяжело дышит, его лицо раскраснелось, на лбу выступила испарина. Брат смотрит на него расширившимися от ужаса глазами, но ему плевать, так плевать, что все, что он может сделать – лишь продолжить:– Дом за пять миллионов, а мы не можем выбить у города ни цента! Умерли сорок три человека – и ты продолжаешь считать, что эта болезнь касается лишь меня?! Я не могу это терпеть!..Купер опускает голову, не в силах выдержать взгляд брата. В глазах Блейна слезы, и он больше не пытается их скрыть.– Нет. Ни секунды больше. Я отказываюсь с тобой разговаривать, пока ты не признаешь меня равным и здоровым – твоим братом во всех смыслах этого слова.Он разворачивается на пятках, сдерживая подступающую истерику и решительно покидая дом. Покидая замершего в холле Купера – единственного, кому он мог доверить все, и единственного, чье неприятие отзывается такой едкой, жгучей болью где-то глубоко внутри.***– Осторожнее с этим диваном… Несите его в офис на втором этаже. Хотя я бы скорее назвал его каморкой…– Хватит ворчать, это все же лучше, чем ничего.Хантер смеется, помогая грузчику с мебелью, и Чендлер уже открывает рот, чтобы поспорить, как его перебивает звонок в дверь. Мужчина спешит к входу в небольшой арендованный ими для Центра Помощи дом, и спустя мгновение перед ним предстает темнокожий мужчина в женском парике и платье.– Простите?.. – растерянно бормочет Кил, оглядывая незнакомца с ног до головы.– Привет. Эм, я Уэйд Адамс… но я бы предпочла, чтобы Вы называли меня Юник, – темнокожий выдавливает дрожащую улыбку, и Чендлер тут же подходит ближе.– Чем я могу помочь?Юник судорожно вздыхает.– Мой лучший друг Райдер умер на прошлой неделе. Он… он всегда был рядом, мы все делали вместе. Ходили на бродвейские выступления и по магазинам, на двойные свидания и в гости к друзьям…Адамс шмыгает носом, после чего задерживает дыхание, собираясь с силами, и решительно заявляет.– Я хочу присоединиться к вашему Центру. Я… не знаю, любая работа, может быть уборщицей или… я не знаю. Я просто хочу быть нужной, я хочу сделать хоть что-то. Я не могу просто оставаться в стороне и смотреть на то, как мои друзья умирают.В шоколадных глазах Юник стоят слезы. Ее губы дрожат, и Чендлер, не выдержав, притягивает ее в объятия, смыкая руки за спиной женщины.– Думаю, нам понадобится кто-то вроде секретаря. Ну, знаешь, сидеть на горячей линии, принимать звонки и все такое. Справишься?Адамс вновь шмыгает носом и согласно мычит, и Кил неуверенно улыбается, чувствуя теплые ладони на своей груди.– Каждый из нас нужен. И важен, – шепчет он и прикрывает глаза, услышав негромкое ?спасибо?.***Волосы Курта такие мягкие и шелковистые, что Блейн никак не может перестать зарываться пальцами в каштановые пряди, воюя за право наведения в них беспорядка с ласкающим корпус кабриолета солоноватым прибрежным ветром. Улыбка Курта такая открытая и яркая, что среди общего пейзажа с пасмурным небом и серой уносящейся в бесконечность лентой шоссе она кажется самым настоящим источником света. Кожа Курта такая белоснежная, почти прозрачная, и когда он кладет свою ладонь на смуглую ладонь Блейна поверх рычага коробки передач, Андерсон едва не задыхается от восторга, переплетая их пальцы и изо всех сил стараясь глубоко внутри запечатлеть воспоминание об этом восхитительном контрасте, являющемся главным ключом их поразительной гармонии – в этот момент, в эту секунду, в этой точке пространства, в этой жизни.Когда Курт улыбается, в уголках его глаз рассыпаются десятки милейших микроскопических морщинок, которых он безумно стыдится, и которые в той же степени безумно обожает Блейн. Он касается их кончиками мозолистых пальцев, припадает к ним губами, касается кончиком носа, заставляя ресницы шатена трепетать от теплого дыхания – и Хаммел расслабляется, перестает ворчать о своем возрасте и будто бы молча млеет, растворяясь в незатейливых ласках любимого мужчины.Блейн обожает смех Курта – все виды его смеха. И тот, что он отчаянно сдерживает, выпуская наружу лишь судорожный выдох сквозь кривовато поджатые губы, и тот, что все же вырывается легким смешком и широкой улыбкой, но больше всего – открытый, заливистый, яркий и звонкий. И совершенно неважно, что служит ему причиной – покрытый мукой с ног до головы после неудачного эксперимента на кухне Блейн или, как сейчас, прекрасный дом на окраине Нью-Йорка около залива Лоуэр, а еще белый песок, ясное небо и морской бриз – их новое убежище, новый островок их личного рая. Это действительно будто бы инсталляция самого слова ?счастье?, и, наверное, именно поэтому все, что может в данный момент Блейн – обнимать Курта за талию, поить его шампанским и любоваться его улыбкой, наслаждаться его смехом, тонуть в его глазах, любить, любить, любить его.– Здесь очень красиво, – выдыхает Хаммел, откидывая голову на плечо брюнета и наблюдая за гуляющими по побережью чайками, то и дело срывающимися с места при приближении особенно высоких волн.Андерсон крепче прижимается грудью к его спине, еще теснее смыкая руки на его талии, и со счастливой улыбкой бормочет:– И очень спокойно.Идиллическая песнь природы разрушается таким чужеродным звуком телефонной трели, и Блейн, подскакивая на месте, несется к дому, сопровождаемый Куртом и его недовольными ?нет?, ?не смей?, ?ты не должен?.– Но я должен…– Ты что, оставил этот номер в автоответчике? Ты же обещал…– Слушаю… Да, мы должны устроить протест… Да, я так сказал, и все еще так считаю, – Блейн вешает трубку и с виноватой улыбкой разворачивается к подпирающему дверной косяк Курту.– Ты обещал, – нахмурившись, обиженно бормочет Хаммел.Андерсон вздыхает, заламывая пальцы.– Я…Его перебивает новый звонок, но Курт перехватывает руку брюнета на полпути и сам снимает трубку.– Минуту, – говорит он, после чего яростно машет руками, призывая Блейна отойти. Он хватает со стола первую попавшуюся газету и тычет пальцем в заголовок, указывающий на интервью, которое Андерсон дал этому издательству около недели назад. Мужчина закатывает глаза, а Курт тем временем открывает нужную страницу и громко зачитывает своему собеседнику:– ?Каждый гей, которому страшно признаться, чтобы начать бороться за собственную жизнь, только приближает нашу собственную гибель. Сколько еще человек должно умереть, чтобы вы, наконец, хоть что-нибудь сделали??Хаммел с треском вешает трубку на место, тут же поворачиваясь к Блейну и скрещивая руки на груди. Тот, в свою очередь, лишь немо хлопает ртом, подняв брови от удивления, и вскоре Курт не выдерживает, взрываясь смехом.– Кто это был? – интересуется Андерсон.Шатен смущенно потирает предплечье ладонью, после чего поправляет челку и бормочет:– Кажется, твой брат.Блейн хохочет, отмахиваясь, мол, ?так ему и нужно?. Он достает из холодильника ведерко с мороженым, и Курт неуверенно начинает:– Я разговаривал с репортером из отдела науки… Оказалось, что он гей, – Андерсон вскидывает голову, глядя на Хаммела горящими надеждой и восхищением глазами, – и он не хочет… Не смотри на меня так!Блейн стискивает зубы, опуская голову, и, зажмурившись, мысленно считает до десяти, успокаивая вспыхнувшую в груди ярость. Кажется, Курт быстро раскусывает его, потому что спустя пару мгновений он с улыбкой спрашивает:– Все эти мозгоправы, похоже, неплохо знают свое дело, м?Андерсон выдыхает с улыбкой, благодарный своему парню за ненавязчивую смену темы. Он открывает мороженое и, погружая ложку с лакомством в рот, с деланной задумчивостью начинает перечислять:– Доктор Пиллсбери, доктор Шустер, доктор Коркоран… доктор Стен Джеймс…– …Сент-Джеймс.– …доктор Сильвестр, – он кладет в рот очередную ложку, – доктор Фабрей, – и еще одну, – доктор Коэн-Ченг…Курт смеется, качая головой. Блейн обнимает его за талию, запуская ледяные от замороженного десерта ладони под футболку Хаммела.– Почему все тянется так долго? – недовольно бормочет Андерсон, целуя Курта. Тот, обхватив его лицо ладонями, целует в ответ, пока не начинает ощущать сладкий привкус на губах и холодные руки на коже спины. Извиваясь, он отстраняется и игриво морщится:– Ты постоянно ешь сладкое.– Сахар – самое главное в жизни. Остальное – лишь топливо, – пожимает плечами брюнет, вновь наполняя рот мороженым. Он смотрит на недавно задействованную в разговоре газету, после чего, нервно сжимая кулаки, с рыком смахивает ее со стола.– Что такое? – удивленно спрашивает Курт, садясь на диван.Блейн пожимает плечами, присаживаясь рядом, и устало мычит:– Да все они… Я якобы развожу панику и привлекаю внимание к своей персоне, хотя никто из них не собирается выступать на публике. Больше ведь некому! – он всплескивает руками, не скрывая сарказм, и Хаммел мягко вздыхает.– Ты становишься лидером. Ты же любишь борьбу, просто обожаешь.– Кто, я? Серьезно? – брюнет на мгновение хмурится, вновь зачерпывая ложкой мороженое. – Да, ты прав, вообще-то. Но я никогда не рвался в лидеры. Я словно… не в своей тарелке.– Такое ощущение, будто тарелка сама стремится заполучить тебя, – Курт грустно усмехается, и Блейн отставляет мороженое в сторону, замолкая.– Если бы… Если бы я заболел, – неуверенно начинает он спустя время, – ты бы ушел?Он не смотрит на Хаммела, разглядывая свои пальцы и не замечая на себе странный прямой взгляд парня. Но, стоит ему поднять голову, шатен отворачивается, находя невероятно интересными собственные колени. Кажется, будто он стал чуть бледнее, чем был минуту назад, но Андерсон не успевает толком задуматься об этом.– Не знаю, – говорит он, после чего тяжело сглатывает. Брюнет шумно выдыхает, уже жалея о том, что вообще задал этот вопрос. Но, с другой стороны, разве он не имеет права знать… – А ты от меня?Блейн вздрагивает от неожиданности, но тут же начинает отчаянно мотать головой, глядя прямо в лазурные глаза Курта.– Откуда ты знаешь? – спрашивает тот, чуть улыбаясь – как-то тоскливо и печально.– Моя мама таскала меня на свою работу в местное отделение ?Красного Креста? с тех пор, как мне исполнилось восемь. Думаю, это у меня в крови, – отшучивается Блейн, передергивая плечами. Это звучит невероятно глупо и неубедительно, но почему-то именно в этот момент он теряет все слова и оказывается неспособным выразить собственные чувства. Он просто на самом деле не знает, почему, откуда и по какой причине – но он уверен в том, что останется с Куртом так долго, как только тот ему позволит, больше, чем в чем-либо другом. Кажется, что Хаммел его понимает – по крайней мере, то, как он набрасывается на него с поцелуями, Блейн предпочитает толковать именно так.Губы Курта невероятно сладкие и мягкие, но поцелуй выходит до боли отчаянным и жадным, и Блейн буквально задыхается, отвечая со всей страстью, со всем огнем, не в силах оторваться даже на мгновение, чтобы наполнить легкие спасительным кислородом…Хаммел вздрагивает, чуть отстраняясь, когда блаженную тишину в доме нарушает очередной телефонный звонок. Секунду Андерсон осоловело таращится на его покрасневшие припухшие губы, после чего, проморгавшись, вскакивает с тихим ?прости?.– Серьезно, ты же не станешь?.. – закатывая глаза, стонет Курт.– Я должен, правда, – оправдывается брюнет, уже протягивая руку к трубке.Внезапно он чувствует хватку на предплечье, заставляющую его обернуться, и смотрит на лицо Курта с прищуренными ледяными глазами и яростно трепещущими крылышками носа.– Ты обещал мне выходные, полные покоя и уединения, – тихо произносит он, – мне хватает вот этого каждый вечер в городе! Помнится, мы специально купили этот дом для тех дней, когда захотим остаться только вдвоем. И вот сейчас, когда мы здесь, когда я с тобой, ты просто… А, к черту.Шатен разворачивается и, проходя в спальню, хлопает дверью. Блейн секунду смотрит ему вслед, после чего переводит взгляд на все еще трезвонящий телефон. Он решительно снимает трубку, сбрасывая звонок, и оставляет ее болтаться на проводе, исключая их из зоны доступа.– Курт, я не хотел обидеть тебя, – с неподдельным раскаянием говорит Андерсон, пока подходит к двери комнаты, за которой скрылся Хаммел. – Я… я действительно не хотел, и ты прав, правда, прости, только…Он останавливается, глядя на сидящего в кресле напротив двери Курта. Тот упирается лбом в переплетенные пальцы, костяшки которых с каждым мгновением все сильнее белеют от напряжения. Он поднимает лицо с плотно сжатыми губами, после чего судорожно выдыхает, блуждая взглядом по лицу Блейна. Он будто пытается что-то сказать, снова и снова открывая рот, после чего молча тянется к собственному ботинку, и Блейн абсолютно ни черта не понимает, пока Курт не стягивает его вместе с носком и не кладет стопу на колено другой ноги, и тогда…– Оно становится все больше и больше, – растерянно произносит Курт, поглаживая большими пальцами маленькое темное пятнышко на коже между пяткой и сводом стопы, – и не проходит.Он поднимает взгляд с дикими, дрожащими зрачками на Блейна, и только тогда тот понимает.Нет.В глазах Курта за всем ужасом, за всей растерянностью, за каким-то слабым бликом надежды – за всем этим в его глазах смирение, принятие и пустота. Эта пустота, просачиваясь сквозь все остальные эмоции, выскальзывает наружу, карабкаясь за каждый миллиметр свободного пространства комнаты, выжигая на своем пути кислород, свет, цвет; она медленно, цепляясь своими аморфными пальцами за буквальное ничто, прокладывает свой путь к Блейну, после чего просто наваливается, задавливая, прижимая, уничтожая. Губы Блейна дрожат, в глазах его стоят слезы, но он не замечает ничего из этого. Он не замечает того, как, развернувшись, сметает собственными руками все вещи с ближайшей полки, как врезается кулаками в стену, как прячет лицо в сгибе локтя, как начинает скулить – скулить так, будто у него просто не осталось голоса для чего-то другого.Нет. Это не может произойти. Не с ними.Нет, Блейн не замечает ничего из этого. Перед его внутренним взором испуганные, печальные, самые прекрасные в мире лазурные глаза, мечущиеся с его лица к пятну на стопе – и, о, это личный ад Андерсона площадью в один квадратный сантиметр. Перед его внутренним взором бесконечная боль, тоска и безысходность, отчаяние и безнадежность. В его сознании жестокий и хладнокровный голос разума, талдычащий что-то о статистике и летальных исходах, и Блейн совершенно не замечает, как снова и снова бьет кулаками в стену, будто бы пытаясь его заглушить, сдирая кожу на костяшках до крови, которая мгновенно оказывается на деревянной обшивке комнаты. Он не замечает, как бьется в истерике, как глотает бегущие по лицу слезы, как воет, словно раненое животное.Нет. Нет. Нет. Нет. Нетнетнетнетнетнетнет…Единственное, что он способен заметить – сильные, теплые, такие живые руки, внезапно обхватывающие его со спины. Единственное, что он способен заметить – успокаивающий шепот на ухо, твердящий о чем-то, что он абсолютно не в силах понять. Единственное, что он способен заметить – чужое лицо, прижавшееся к его собственной скуле, и влагу, смешивающуюся на коже.Единственное, что он способен сделать – обмякнуть в любимых руках, оседая на пол, цепляясь за них так, словно они – центр его вселенной, его персональный рай в противовес проклятому пятнышку на будто бы молочной коже. Единственное, что он способен сделать – дотронуться до каждого доступного ему миллиметра тела мужчины, заключившего его в свои объятия, и просто раствориться в этом тепле, в этой любви, в настоящем, выкидывая все мысли о будущем, изничтожая изнутри всю боль, заведомо зная, что у него ничего не выйдет. Но, по крайней мере, он может думать о приятном, верно?Курт. Курт. Курт. Курт. Курткурткурткурткурткурткурт…***– Курт… И кто такой этот Курт?Блейн пару раз моргает, вновь фокусируя внимание на вилке, после чего откладывает ее в сторону. Он поднимает голову, сталкиваясь взглядом с прямо смотрящей на него Рейчел, и вздыхает, потирая лицо.– Я… никогда не был так влюблен, – бормочет он, – я, кажется, вообще никогда раньше не был влюблен.Берри поджимает губы, прикрывая глаза. Ее скулы ожесточаются, когда она произносит:– Передай, пусть приходит завтра в семь утра.Она замолкает, и Блейн с виноватым лицом ждет чего-то, что является в виде вспышки жалости на ее лице и коротком:– Блейн, твою мать!..– А что я должен был делать?! До конца жизни соблюдать целибат? Это не так просто, как ты думаешь, – он опускает взгляд в тарелку, ковыряя вилкой спагетти, – прости.– Можешь не извиняться, – она отворачивается, делая глоток чая.Андерсон мнется, но все же не выдерживает:– Как ты оказалась в коляске?– Мне было пять. Какая-то женщина привезла в наш город полиомиелит с Багамских островов. Она гостила у друзей, а их ребенок ходил со мной в один детский садик. Он заразил четверых, включая меня. Помню, был Хэллоуин, я уже нарядилась, но родители обнаружили у меня температуру и уложили спать. Посреди ночи я почувствовала, как меня парализовало. Я была в панике, кричала ?не могу двигаться, не могу двигаться?, – Рейчел сухо и как-то тоскливо усмехается, двигая челюстью. – Меня срочно госпитализировали… Врачи дали мне не больше суток. Но я не сдалась и выжила.Она пожимает плечами, поправляя подставку с салфетками.– Врачи говорили моим ровесникам навещать меня, но они… боялись. Я и сейчас пугаю людей: страхолюдина в инвалидном кресле…Она усмехается, и Блейн выдавливает кривую улыбку.– Я тоже пугаю людей.– Так пользуйся этим. Тебе не нужно всеобщее одобрение, – Берри встречается взглядом с Андерсоном и вздыхает, – Блейн, ваша затея с Центром… провалилась.– Я не могу уговорить людей сотрудничать с нами!..– Я обследовала больше трехсот человек в одиночку.– Все кто сделал на нас миллионы – мода, музыка, кино – все забыли о нас, закрыли двери, и не достучаться! – Брюнет взмахивает руками, хмурясь. – Каждый раз, когда Хантер со мной не согласен в принимаемых решениях, он устраивает голосование…– И ты проигрываешь, – усмехается Берри, и Блейн отмахивается.С минуту они молчат, поглощая пищу, после чего мужчина продолжает заброшенную тему:– И как долго ты была прикована к постели?Рейчел морщится.– После школьного выпускного мне поставили скобы, и я начала ходить… понемногу. Но теперь все равно катаюсь в коляске. Совсем нет времени упражняться.Блейн подскакивает от удивления, поднимая свои забавные треугольные брови, и Берри прыскает от смеха.– Ты должна упражняться, прямо сейчас! Вставай! – Он подходит к проигрывателю, перебирая пластинки. – Я серьезно. Давай, поднимайся!Шатенка прячет улыбку за грубым ?пластинку не поцарапай?, но когда Андерсон встает перед ней, протягивая руку, она не может не рассмеяться.– Могу я пригласить Вас на танец? – галантно интересуется он, и она качает головой с глупой улыбкой на лице. Наконец, успокоившись, она говорит:– Окей. Сам напросился.Женщина подъезжает к брюнету, указывая за его спину:– Подай костыли.Блейн выполняет просьбу, не пытаясь помочь Берри встать, зная, как она относится к своему праву на дееспособность. Наконец, поднявшись, Рейчел неловко доходит до Андерсона, пыхтя при каждом движении. Пару шагов спустя ноги подводят ее, и она мгновенно оказывается в крепких объятиях смеющегося Блейна. Шатенка неловко хихикает, кладя голову на его плечо и расслабляясь, чувствуя надежные ладони на лопатках. Они покачиваются под медленную музыку, и постепенно на лице Рейчел расцветает улыбка, а глаза медленно закрываются. Она никогда не ощущала ничего подобного, никогда прежде никто не касался ее так, никогда еще ей не хотелось остановить время и потеряться в мгновении, в ощущениях, в ком-то…– Я боюсь оставлять его одного, – слышит она, и улыбка сползает с ее лица, а в тело возвращается прежняя напряженность и жесткость, – боюсь, что мы не найдем лекарство… Боюсь своей злости. Я паршивый лидер и…– И танцор поганый, – она выпутывается из его объятий, изо всех сил торопясь вернуться в кресло и яростно швыряя костыли на пол.Андерсон садится за стол, и Берри видит пустоту в его взгляде, растерянность на его лице. На мгновение ее сердце сжимается от боли – боли о том, что никто никогда не полюбит ее так, как Блейн любит Курта.– Полиомиелит тоже вирус, – говорит она минуту спустя со слабой улыбкой, – и сейчас им уже не болеют.Брюнет рассеянно кивает, покусывая ноготь на большом пальце. Впервые за все это время он искренне надеется на то, что Берри права.***– Вы еще не начали?В облезлый сырой подвал врывается запыхавшийся Чендлер, и поднявшиеся было со своих мест мужчины с разочарованным стоном вновь садятся на стулья.– Нет. Мы ждем уже полтора часа, – Блейн бросает быстрый взгляд на часы, потирая переносицу под очками. – Загнал нас в какую-то дыру… Что он о себе возомнил?– А ты где был, Чен? – без особого интереса спрашивает Хантер, ковыряясь носком ботинка в вековой пыли около плинтуса.– В больнице. Воссоединял мать с ее бедным умирающим сынишкой, – Кил достает пачку красного Мальборо и дрожащими пальцами выбивает одну сигарету. – Они не виделись друг с другом пятнадцать лет. Она не знала, что он гей. Он отказывался видеть ее и так разозлился, когда мы вошли в палату. Я был готов разрыдаться – она так обнимала его…Уолтер ободряюще похлопывает блондина по плечу, и тот отмахивается, чиркая зажигалкой:– Он умер.Чендлер не успевает сделать полную затяжку, как дверь распахивается, и в помещение входит низкий лысеющий мужчина.– Простите, что опоздал. Меня зовут Дакота Стэнли.– Привет…– Здравствуйте.– Я Чендлер Кил… – мужчина пожимает руку блондина, кивая.– Блейн Андерсон, – протянутая рука брюнета остается без внимания.– Хантер Кларингтон, президент организации.Крепкое рукопожатие. Скрип зубов Андерсона.– Мэр просил передать свои соболезнования, а так же восхищение тем, что вы не побоялись взвалить на себя столько обязанностей…– Спасибо.– Столько обязанностей! – раздраженно фыркает Блейн. – Мы занимаемся этим только потому, что этим не занимаетесь вы!Уолтер утешающе гладит мужчину по плечу. Дакота закатывает глаза.– Мистер Андерсон имеет в виду, что нагрузка, с которой нам приходится справляться, огромна – по пятьсот звонков в день на горячей линии, – дипломатично замечает Кил, поправляя очки, – мэрия могла бы оказать помощь…– Сэр, нам нужен офис, – подхватывает Хантер, – мы торчим в крошечном помещении при том, что принимаем сотни звонков и посетителей в день. И не все хотят сдавать нам место…Стэнли кладет руку на плечо Кларингтона, останавливая мужчину.– Это же дискриминация!– Мы в курсе, сэр.– Мы больше года пытаемся добиться встречи с мэром, – начинает Блейн, – через год вы опаздываете на встречу на полтора часа. Вы вообще в курсе, что у нас эпидемия?– Какая эпидемия? – Дакота скрещивает руки на груди, приподнимая брови.– Объявленная Правительством, – неуверенно отвечает Чендлер.– Каким Правительством, нашим?– Еще семнадцать месяцев назад…– Вы не можете не знать об этом! – восклицает Андерсон, всплескивая руками.– Только давайте без истерик…– Не проблема. – Блейн раскрывает папку, зачитывая. – Нью-Йорк. Сан-Франциско. Лос-Анджелес. Чикаго. Бостон. Денвер. Тысячи заболеваний зафиксированы в самых крупных городах США и минимум в двадцати пяти странах мира! На Нью-Йорк – наш дом – приходится половина этих цифр! Я лично знал пятьдесят семь погибших и не хочу, чтобы их стало еще больше! Ну, когда мэр нас примет? Четырнадцать месяцев – перебор даже для него. Он надолго вышел пообедать…– Погодите минутку…– Нет, это вы погодите! Наше время вышло. Что вы предлагаете? Нанять мальчика по вызову? Набить ему татуировку с нашим посланием и отправить к мэру?– Мэр точно не гей.Дакота ухмыляется, поднимая с пола свой портфель и направляясь к выходу. Блейн чувствует, как в нем вскипает ярость.– Уж кто бы говорил! – выплевывает он, и Стэнли замирает, разворачиваясь.– Вы думаете, я не хочу вам помочь? У меня друг умирает от этой заразы в больнице! – Дакота сплевывает на грязный пол, его руки мелко подрагивают. – Но все не так просто, и вы это видите!– Да что за дерьмо?! В Нью-Йорке миллион геев. Считая тебя – миллион и один!– Знаете что?! Выключится отопление в какой-нибудь школе – мне позвонит три тысячи человек, понятно? Если вы все так боитесь – почему до меня только его крики доходят?Стэнли указывает пальцем на Андерсона, и тот усмехается, оборачиваясь к Хантеру:– Это очень разумный вопрос!– Допустим, в Нью-Йорке полмиллиона геев, – продолжает Дакота, – тогда триста пятнадцать человек – не такая уж большая цифра, учитывая, сколько нас – в смысле, вас здесь развелось…– Да твою мать!..– Блейн, хватит, – Хантер предупреждающе поднимает руку, подходя к Стэнли, – я понимаю, что все непросто, но нам нужна ваша помощь. Мы…– Мэр считает, что вы приняли все близко к сердцу.Мужчина шагает к двери, и Андерсон, не видя ничего из-за застлавшей глаза пелены ярости, разворачивает его на себя, хватая за грудки:– Передай этому ублюдку, чтобы он провалился!..Уолтер и Чендлер спешат оттащить Блейна в сторону, пока Дакота, отряхнувшись, откашливается.– Вы, мистер Лишман, работаете не где-нибудь, а в госучреждении. Я бы на Вашем месте приструнил своих друзей.Стэнли хватает за ручку, и Андерсон чувствует, как песком сквозь пальцы ускользает надежда. Как закрывается очередная дверь. В голове его словно мантра бьется ?КуртКуртКуртКурт?, и он в бессильной злости швыряет вслед мужчине папку с документами. Тот оборачивается, скалясь, но секунду спустя покидает тесное сырое помещение.– Не могу поверить, что он это сказал! – истерически смеясь, вскидывает руки Уолтер.– Я завтра же сделаю публичное заявление о том, что мэр угрожает тебе увольнением, лишь бы мы заткнулись! – Блейн меряет шагами комнату.– Публичное заявление? Ты рехнулся?!– Они ноги о нас вытирают – а мы и рады! – брюнет в неверии смотрит на то, как его друзья выходят из подвала, оставляя его одного. – Мы просто недостаточно громко кричим!..Дверь в очередной раз хлопает, и Андерсон, оборачиваясь, видит неуверенно мнущегося в углу Чендлера.– Собирайся. Пошли отсюда, – зовет Кила заглянувший Хантер, и тот спешит выскользнуть наружу.Блейн остается наедине с мигающими лампами, затхлым воздухом и пылью, которая медленно оседает поверх обвалившейся с потолка штукатурки – так же медленно, как тлеют где-то в уголках подвала ошметки разорванной в клочья надежды на то, что они хоть чего-то добьются. На то, что им удастся остановить это. На то, что они достучатся.В подвале не слышно ни звука – лишь потрескивание люминесцентных светильников. В голове Блейна тишина – лишь выстукиваемое на азбуке Морзе:?Курт. Курт. Курт. Курт?.