1981 (1/1)

Флорида встречает Блейна палящим солнцем и шумом бьющихся о корму лайнера волн. Блейн встречает Флориду глубоким наполняющим легкие терпким солоноватым ароматом моря вздохом и широкой, немного ностальгической улыбкой.Черт возьми, как же давно он здесь не был!.. Казалось, прошла вечность, казалось, столько всего в промежутке между его последним визитом и этой секундой, на деле же – несколько не самых крупных проектов, пара довольно успешных книг, да и…Корабельный гудок отвлекает Андерсона от его мыслей, но он и не против. Ни к чему грустить о прошлом, когда он снова здесь – в маленьком мирке, где не существует ничего, кроме голубого неба, синей морской глади и пробирающегося под кожу ощущения беззаботности и вседозволенности.Блейн расстегивает на себе рубашку, разглаживая чуть смявшуюся майку, и делает шаг на пристань, в очередной раз вздыхая полной грудью. Растрепавшиеся из-за ветра смоляные кудри лезут за стекла солнцезащитных очков, и мужчина понимает, что он, все же, чертовски отвык от всего этого.– Эй, Андерсон! – слышит он, и мгновение спустя замечает спешащего к нему с легкой улыбкой Эли.– Привет, милый, – улыбается в ответ Блейн, приобняв парня за плечи, – ну, как тут у вас?Шатен на мгновение поджимает губы, после чего, отворачиваясь, бросает:– У нас все отлично.Некоторые вещи изменились, напоминает себе Андерсон, пробираясь за Эли сквозь толпу полуголых парней с телами а-ля ?только что из фитнес-клуба?. Все изменилось, думает он, неловко застегивая рубашку после взгляда на очередной проплывший мимо подкачанный торс.– Вот и пришли, – улыбается Си через никоторое время, ступая не веранду большого пляжного дома. Многочисленные шезлонги заняты мужчинами в плавках, большинство из которых сбривают волосы с груди сидящих рядом парней.– Эм… чем вы тут занимаетесь? – неловко усмехается Блейн.– Мех вышел из моды, – отвечают ему, – твой черед, медвежонок!– О, нет, – брюнет смеется, – мне нравится мой мех.– Кельвин Кляйн не одобряет!..Блейн хмыкает, проходя в гостиную. Ох уж эта молодежь.– По телеку бейсбол, а значит, лето началось, – восклицает Хантер, завидев друга в сопровождении своего парня. Эли лишь закатывает глаза, с усмешкой целуя Кларингтона, пока Андерсон любуется висящим на вешалке у стены парадным мундиром.– Отличные погоны, лейтенант.– Только вернулся из резерва, – улыбается Хантер, гордо задирая подбородок, и брюнет смеется. Этот парень неисправим. – Смотрю, кто-то давно не был в качалке…Он обнимает Блейна, который неловко поджимает губы. Внезапно в дверном проеме возникают двое полуголых мужчин с бритвами и баллончиками с пеной в руках и хитрыми улыбками на лицах.– Хант, – смеются они, – твоя очередь…– Не понял, – хмурится Кларингтон, хотя, конечно, он все понимает.– Ханти, пожалуйста, не позорь наш пляжный домик…– Ой, – с поддельным сочувствием выдыхает Эли, качая головой, – придется бриться…Хантер закатывает глаза, но выставляет вперед руку, мгновенно ловя брошенный ему баллон.– Что же, – ухмыляется он, оборачиваясь к Блейну и на ходу стягивая футболку, – надо так надо.Андерсон прикусывает губу, мысленно благодаря создателя солнцезащитных очков за то, что со стороны не видно, как он пялится на подкачанный пресс друга.– Это мой парень, – с гордостью, будто бы читая мысли брюнета, произносит Си.Блейн лишь кивает, делая глоток предложенного ему пива.Все изменилось, в очередной раз напоминает он себе.***– Эли так переживал, когда ты не ответил ему взаимностью, – хохочет Уолтер. Его ноги заплетаются, а язык еле ворочается, и он то и дело всем весом наваливается на Блейна, – а теперь у него свой ?юный Берт Рэйнолдс?.Андерсон смеется в ответ, разводя руками. Пиво из его бутылки немного выплескивается, но, если честно, ему так хорошо, что плевать на все это.– Значит, бог все-таки существует.Лишман согласно кивает, улыбаясь.– Как там Майкл? – спрашивает Блейн, и на лице седовласого мужчины появляется задумчивость.– Майкл?.. Ах, Майкл, – он ухмыляется, поправляя волосы, – ну, я теперь с Дэйвом. Пятнадцатый месяц празднуем, знаешь ли…– Пятнадцатый?! – Андерсон хохочет, хватаясь за живот. – Ну что же, для тебя это срок…Уолтер сжимает губы, пихая брюнета в бок – так по-мальчишески, хотя им обоим уже за сорок – после чего задорно смеется.– Эй, Андерсон! – слышат они с ближайшего шезлонга. – Пошел ты к черту! Нахрена ты вообще сюда приезжаешь?Блейн отмахивается, но лицо его сереет. Лишман сочувственно обнимает друга за плечи:– Не обращай внимания. Но знаешь… ты ведь здорово подставил нас с той своей книгой. Оглянись вокруг – секс раскрепощает!..Брюнет осматривается по сторонам, видя повсюду заигрывающих и обнимающихся парней, и едва удерживается от того, чтобы поморщиться.– Я… – он сглатывает, прикрывая глаза, – я просто хотел сказать, что переизбыток похоти мешает поискам любви.Уолтер прыскает, ударяя его по спине.– Ох уж эта твоя философия…Внезапно пляж приходит в движение. Мужчины покидают свои лежаки и бегут в неизвестном направлении. Андерсон осматривается, пытаясь выяснить источник всеобщей суматохи, пока не замечает повалившегося на песок зашедшегося в кашле Эли.– Эй! – они с Лишманом быстро оказываются рядом, склоняясь над тяжело дышащим парнем. – Что произошло?Хантер беспомощно переводит взгляд с друзей на своего парня, помогая последнему подняться на ноги. Си еще раз откашливается, после чего едва заметно улыбается. – Все нормально, – хрипит он, – наверное, просто переутомился.Кларингтон ведет мужчину в дом, и отдыхающие постепенно возвращаются к своим прежним делам. Все, кроме Блейна.Его не покидает дурное предчувствие.***На море наваливается липкая иссиня-черная беззвездная ночь, обнимающая своими аморфными руками каждый уголок побережья, просачивающаяся в каждую щель и гасящая все, кроме сияющих огней пляжного домика, в котором окруженный радостно галдящими друзьями Эли с улыбкой смотрит на торт с тридцатью пятью воткнутыми зажженными свечами. Он счастливо прикрывает глаза и целует рядом сидящего Хантера в висок, шепча ему на ухо глупые нежности, пока Кларингтон едва ли не подпрыгивает на месте от нетерпения. Наконец, на мгновение, задумавшись, Си складывает губы трубочкой и пытается задуть все огоньки сразу – но их так много, а воздуха в его легких так мало... Кто-то помогает ему гасить свечи, и дом взрывается громкими поздравлениями и смехом в тот миг, когда гаснет последний язычок пламени. В тот миг, когда Эли заходится сильным, выматывающим сухим кашлем, звук которого тонет в общем радостном гуле.Хантер вскакивает на ноги, вереща что-то о ?большом веселье?, и мужчины с шумом покидают домик, высыпаясь на пляж, под огромный шатер с горящими по периметру факелами. Играет громкая музыка, количество бутылок с алкоголем явно превышает количество рук. Им радостно. Им весело. Пиво, выплескиваясь из жестяных банок, проливается на обнаженные торсы парней, которые, хохоча, лишь прижимаются ближе друг к другу, словно солод действует на них как магнит. Они извиваются, потираются, целуются, их руки скользят по телам друг друга, забираясь под резинки плавок и шорт.Им радостно. Им весело.Блейн подпирает плечом одну из опор шатра, потягивая пиво из своей бутылки и бегло оглядывая толпу. Вот оно – свободное гейское общество Америки. Они ведь боролись именно за это – равенство, признание, публичное проявление чувств. Но разве они боролись за похоть, случайный секс, за грязь и разврат, сквозящие в каждом поцелуе под этим навесом струящейся на ветру воздушной белой ткани? Одежда на мужчинах тоже белая, вот только ?одеждой? ее назвать трудно – немногие попытались хотя бы чисто символически прикрыть верхнюю часть тела. И этот ужасающий контраст света, цвета, символизирующего чистоту, и каких-то похотливых, плотоядных взглядов, прикосновений, выкриков создает отвратительную какофонию, сатирическую пародию на само понятие ?чувство?, ?любовь?, ?отношения?. Это просто стадо животных, которым, наконец, позволили покинуть свой загон и присоединиться к остальным ?белым овцам?. И сейчас эти животные, пытавшиеся доказать, что они ничем не отличаются от ?нормальных?, являют свою настоящую природу, являют свой лик распутства и блуда. И сейчас эти животные радостно кричат что-то, размахивая руками и зазывая Блейна в свой омерзительный хоровод сплетающихся тел.Андерсон качает головой, выдавливая улыбку, и остается на своем месте, зарываясь пальцами ног в остывший песок. Неужели они действительно боролись просто за право беспрерывно, беспорядочно трахаться где и с кем хочется? Неужели они не могли делать этого и раньше с той лишь разницей, что мир ?белых овец? не знал об этом? Неужели вся эта вакханалия влажных от пота и выпивки мужчин – их потолок, их предел мечтания и конечная цель борьбы?– Эй, Андерсон, – пьяный в стельку Уолтер, повиснув на каком-то парне, судя по лицу, годящемуся ему в сыновья, весело помахал рукой, – хорош киснуть, присоединяйся!..Блейн снова отмахивается, закапываясь ногами еще глубже в песок, чтобы почувствовать больше холода. Чтобы почувствовать хоть что-то кроме отвращения. Чтобы убедить самого себя, что это отвращение совсем не связано с тем, что с внутренней стороны ребер его уже много лет скребет одиночество, оглушающее своим воем при каждом взгляде на очередную целующуюся парочку.Блейну просто нужен кто-то. Кто-то, кто сможет вытащить из него это чувство ненужности, не сломав грудную клетку. Кто-то, кого можно будет полюбить полностью и без остатка. И Блейн знает, что не найдет этого ?кого-то? здесь, даром, что все эти пьяные животные – его Нью-Йоркские друзья, которые все утро будут ныть из-за качки на теплоходе во время дороги домой. Ведь отдых отдыхом, но работу по понедельникам никто не отменял.Андерсон усмехается, опуская лицо. Солнце и море, полуголые красивые парни и белоснежный песок – все это, конечно, замечательно. Но здесь ему делать нечего.А друзья действительно будут стонать и прикладывать жестяные банки с кока-колой ко лбам, пока Блейн, трясущимися руками вцепившись в газету, снова и снова будет скользить глазами по строчкам:?Среди гомосексуалистов обнаружена редкая форма рака?.***В приемной холодно. И дело даже не в работающих на полную мощность кондиционерах, не в открытых окнах – конец августа выдался слишком жарким для Нью-Йорка. Нет, это холод, который неприятными мурашками забирается за воротник рубашки, проскальзывает по позвоночнику и расползается по конечностям, застревая где-то на кончиках пальцев рук и ног, отчего кожа в ботинках начинает зудеть и неприятно покалывать. Деревянная обшивка стен, выполненная в теплой цветовой гамме, расставленные по углам вазоны с живыми цветами и яркий желтый свет ламп не спасают.Холодно. Холодно.Блейн бросает взгляд на стол и видит кучу брошюр, посвященных лечению рака и других онкологических заболеваний. ?Химиотерапия?, – читает он и торопливо отводит глаза. ?Воспалившиеся лимфоузлы?, – читает он и смаргивает. ?Диарея, тошнота, проблемы с пищеварением, облысение?, – читает он и чувствует, как его самого начинает подташнивать. ?Неизлечимо?, – выплывает перед ним с очередной листовки, и особо подлая стайка мурашек скручивается вокруг поясничных позвонков, заставляя Андерсона выпрямиться и зажмуриться от фантомной боли.Дверь кабинета со скрипом открывается, и Блейн вздрагивает, оборачиваясь и на мгновение сталкиваясь взглядом с шатеном приблизительно своего возраста. Шатен поспешно прячет лицо, но Андерсон успевает заметить несколько небольших темных пятен на его правой скуле. На секунду брюнет оказывается в подвешенном состоянии, в котором оказывается каждый человек, который понимает, что перед ним его знакомый, но не может вспомнить, откуда именно он его знает, – однако в следующий момент эта мысль, так и не созрев окончательно, обрывается и разбивается на осколки где-то в сознании Блейна, когда он видит еще одно более крупное пятно на тыльной стороне ладони, в которой мужчина держит ручку, что-то торопливо и немного дергано заполняя у стойки регистрации.Внезапно шатен резко оборачивается, и только в этот миг Андерсон осознает, что все это время нагло на него пялился. Он понимает, что отводить взгляд уже поздно, но все же неловко смаргивает, ожидая какой-нибудь неприятной фразы, однако мужчина вместо этого произносит:– Мы с Вами виделись как-то раз, – Блейн удивленно поднимает глаза и видит его нерешительную, вымученную улыбку, – на съемочной площадке, я был помощником звукооператора…Брюнет нерешительно кивает, действительно припоминая. Мужчина протягивает руку, и Блейн, не задумываясь, отвечает на рукопожатие, чуть привстав.– Меня зовут Эллиот. Эллиот Гилберт.– Да, точно, – улыбается он, – Блейн Андерсон.– Я помню, – кивает Эллиот, и Блейн садится обратно в кресло. Гилберт вновь оборачивается к стойке, что-то дописывая, и Андерсон, дабы отвлечься, поправляет на носу очки и хватает первую попавшуюся листовку с ярким желтым заголовком ?Плюсы и минусы лечения химиотерапией?. Однако он, будучи совершенно не в состоянии читать что-то подобное, то и дело возвращается взглядом к шатену, который, закончив, подходит ближе, грустно улыбаясь.– Нарывы… они становятся все больше, – говорит он так, будто Блейн спрашивал. Но, видимо, на лице Андерсона такое смятение, что мужчина продолжает, – они не проходят. Я ее двадцатый пациент… и шестеро уже мертвы.Женщина за стойкой протягивает Эллиоту заполненные им документы, и тот, поджав губы, поспешно покидает приемную.Часы на стене будто тикают громче, чем десять минут назад. Дышать будто сложнее. Сердце будто колотится быстрее.Мимо так и не закрытой за Гилбертом двери кабинета проезжает и тут же скрывается где-то в его недрах инвалидная коляска, но Блейн отчетливо слышит звучный женский голос:– Вы кто такой?Он подскакивает с места, заходя внутрь и отвечая:– Я… эм, я Блейн Андерсон, я звонил Вам по поводу той статьи в ?Таймс?…Он видит перед собой дубовый стол, за которым, спиной к нему, сидит шатенка в белом медицинском халате. ?Доктор Рейчел Берри?, – гласит табличка в центре стола.– Заходите, – профессионально-нейтральным тоном произносит она, – раздевайтесь.Брови Андерсона взлетают вверх, и он бормочет:– Но я не… я лишь пришел, чтобы задать пару вопросов…Кресло разворачивается, и он чувствует себя как на рентгене, сталкиваясь с холодным взглядом темно-карих глаз.– Но Вы ведь гей, так? – уточняет женщина, приподнимая бровь.– Да.– Тогда раздевайтесь. И без истерик, – она устало выдыхает, откладывая документы и указывая рукой в сторону кушетки, – как будто я мужчин не видела.– Что бы Вы ни хотели у меня спросить – я не знаю, – отвечает Рейчел десятью минутами позже, когда Блейн в белой форме для пациентов восседает на предложенном ему месте, пока медбрат азиатской наружности – Майк, как гласит его бейдж – берет у него анализ крови. – Никогда не видела и не сталкивалась ни с чем подобным. У Вас уже были какие-то симптомы?– Большинство из того, что указано в статье, – Блейн пожимает плечами, – гонорея, гепатит… Вы и не представляете, что творится со времен секс-революции.– С чего это Вы решили? – фыркает она, проезжая на кресле мимо. – Другие симптомы? Потеете? Лихорадит? Худеете?– Хотелось бы, – смеется Андерсон, но, сталкиваясь с колким взглядом, хмурится, – нет.– Пятна на теле? – продолжает Берри, профессиональной жесткой хваткой заставляя его лечь на кушетку и бегло оглядывая кожу рук и ног. – Откройте рот. Это рак, – изрекает она, и на мгновение Блейн пугается, пока не понимает, что эта женщина, по всей видимости, просто чересчур быстро меняет темы, – непонятно как, но он уничтожает иммунную систему.Не переставая говорить, она прощупывает его лимфоузлы в районе шеи и челюсти:– Организм просто перестает бороться со всякой заразой, и в итоге причиной смерти большинства моих пациентов становится что-то вроде обычной простуды…Блейн прыскает, когда Рейчел дотрагивается до лимфоузлов подмышками, и тут же оправдывается:– Щекотно.– …по крайней мере, в Нью-Йорке, – закатив глаза, заканчивает она. – Мы вообще, если честно, мало что знаем об устройстве иммунной системы. Берри осматривает его стопы, после чего возвращается к столу:– Ну и где же Ваш хваленый острый ум?– А это симптом? – язвит Андерсон, и шатенка заглядывает в его глаза.– Нет. Лекарство. Я слышала, – она заглядывает в какие-то документы, и Блейн садится на кушетке, – вы широко известны в гей-сообществе и не боитесь говорить то, что на самом деле думаете. Вы нужны мне.Брюнет удивленно поднимает брови, не решаясь ее перебить.– Я не могу найти ни одного гея-активиста. Пыталась связаться с парой организаций, но…– шатенка устало выдыхает, потирая глаза под стеклами очков, – они не хотят меня слушать.– Доктор Берри, – произносит Блейн, вставая и поправляя форму, – нужно быть полнейшим идиотом, чтобы ввязаться во всю эту… политику.Он презрительно фыркает, начиная переодеваться.– Я не люблю строить из себя жертву, когда в этом нет необходимости…– Но сейчас необходимость есть, – резонно замечает Рейчел, заправляя за ухо прядь из выбившегося пучка. – Что, если геям нужен лидер?– Но что, если я не хочу быть этим лидером? – Андерсон пожимает плечами, натягивая рубашку. – Чего вы пытаетесь от меня добиться?– Они должны перестать заниматься сексом.Блейн замирает, неверяще качая головой:– Вы считаете, что этот… рак передается половым путем?– Да, я так считаю, – шатенка пожимает плечами, полностью уверенная в своей правоте, – хотя пока я и не могу это доказать.Андерсон садится в кресло, зашнуровывая ботинки.– Вы понимаете, что говорите о миллионах мужчин, которые выбрали половую распущенность своей новой религией? Как вы себе это представляете?– Скажите, что они могут умереть.– Но они думают, что секс – это все, что у них есть… Как они могут лишиться этого?– Если секс – угроза жизни, думаю, это веский довод для того, чтобы от него отказаться! – восклицает она, после чего, глубоко вздыхая и стискивая зубы, бросает. – Можете идти. Не думаю, что вы способны мне помочь.– Где она? Где?! – раздаются крики из коридора, и Блейн вскакивает, заслышав шум.– В кабинет его, в кабинет, – откликается медбрат, и в следующее мгновение в двери влетают взмыленные Хантер и Уолтер, несущие на себе бьющегося в припадке Эли.– Кладите его на стол…– Детка… – Кларингтон обхватывает лицо Си ладонями, шепча ему в волосы, – детка, держись…– Скажите, что случилось? – спрашивает Майк, освобождая рот Эли от пены и вставляя ему в зубы деревянную палку.– Мы… мы вышли погулять, – бормочет Хантер, не в силах определиться, с чем помочь, и изо всех сил цепляясь за руку своего парня, – а потом он просто… просто упал на землю…– Кто его парень? – выкрикивает Берри, силясь хоть как-то перекричать стоны дергающегося мужчины.– Я, мэм.– Имя?– Хантер Кларингтон, мэм.Рейчел по телефону просит подготовить палату, после чего открывает записную книжку, оборачиваясь к нему:– Кларингтон, до этого ты встречался со Стерлингом?– Да, мэм… откуда вы знаете?– Он умер на прошлой неделе.Умер на прошлой неделе. Парень, с которым спал Хантер. Хантер, который спал с Эли. Эли, который сейчас бьется в припадке.Блейн не может думать ни о чем другом, сидя несколько минут спустя в необычайно пустынном больничном коридоре. Рядом также задумчиво сидит Лишман, но единственная мысль в голове брюнета – ?возможно, Берри права?. И действительно, даже несмотря на то, что это звучит как полный бред – кто знает, вдруг этот рак действительно передается половым путем?– Мне даже не дали поцеловать его… на прощание, – слышит он и вскакивает одновременно с Уолтером, глядя на потерянное лицо идущего к ним Кларингтона.– На прощание? – шепчет Лишман. – Он… он умер?Хантер заторможено кивает, и Блейн делает шаг вперед, заключая друга в крепкие объятия.– Мне так жаль,– выдыхает он на ухо мужчине, чувствуя, как тот медленно обнимает его в ответ.Возможно, Берри права.***– Вы делаете выводы на основе сорока шести случаев?Рейчел шумно выдыхает, пытаясь сдуть прилипшую прядь волос со лба. В слишком маленькое помещение набилось слишком много сексуально активных геев.– Вы хотели знать, что я думаю? Так вот, что я думаю, – практически кричит она, потому что мужчин действительно очень много, и все они недовольно возмущаются по поводу того, что их заставляют слушать нудную лекцию, хотя они давно могли бы устроить оргию. Блейн буквально читает это на их лицах, и его передергивает от отвращения. – Вы все друг друга перезаражаете…Люди начинают галдеть, несогласно размахивая руками. Берри стискивает зубы, ее взгляд прыгает с одного присутствующего на другого, и Андерсон видит, что она уже практически на грани.– Сейчас заражены только некоторые из вас. К сожалению, мы не можем пока сказать, кто именно. Но ведь мы знали о гепатите, о его симптомах и способах заражения еще до того, как научились его лечить…– Простите, но как Вы знаете, где искать, если вы даже не знаете, что ищите? – поднимает руку стоящий рядом с Блейном молодой музыкальный критик Чендлер Кил. – Извините, наверное, это очень глупый вопрос…Шатенка улыбается, стирая со лба пот.– Нет. На самом деле, это очень умный и верный вопрос, и на него очень сложно ответить. Разве вы сами не чувствуете, что пора бы поумерить пыл?Мужчины начинают откровенно хохотать, переглядываясь и закатывая глаза. Некоторые даже крутят пальцем у виска, и Блейну от этого зрелища становится физически плохо.– А ради чего тогда нам жить? – вопрошает Чендлер с улыбкой. – Что, если Вы окажетесь неправы?– Дайте ей сказать! – кричит Андерсон, и не то, чтобы его послушались, но в помещении становится чуть тише.– В худшем случае, – говорит Рейчел, устало прикрывая глаза, – вы просто сделаете небольшую передышку.Мужчины вскакивают со своих мест, отмахиваясь от ее слов, будто они так же просто могут отмахнуться от нависшей над всеми ними угрозы. Они галдят и спорят, перекрикивая друг друга.– Извините… Извините! – восклицает Уолтер. – В худшем случае случится вот что. Мы начнем бояться секса. Мы потеряем веру в себя. Нас назовут разносчиками заразы. А про любителей понудеть насчет морали я вообще молчу…Вновь поднимается шум.– Я пойду. Вернусь, когда эта сука уколесит отсюда, – бросает кто-то, проходя мимо Блейна, и тот дергается, было, следом, но не может найти в толпе говорившего.– Подождите! – Берри уже кричит, и голос ее срывается. – С каждой неделей больных становится все больше. Половина моих пациентов уже мертвы!..На мгновение все замолкают, и Андерсон задерживает дыхание. Неужели ей удалось достучаться…– Надеюсь, она скоро заткнется. Я опаздываю на маленькую оргию, – не снижая тона, бормочет кто-то рядом, и некоторые начинают смеяться. Блейн устало прикрывает глаза. С этими людьми бесполезно спорить, до них невозможно достучаться. Мечтающее влиться в ряды белых овец стадо баранов…– А куда смотрит министр здравоохранения? Почему они ничего не делают?..– Заткнись, Джон…– Сам заткнись!..– Какова статистика?..Глаза Рейчел тускнеют. Она сжимает челюсти, медленно обхватывая джойстик на подлокотнике инвалидной коляски, и удаляется из комнаты, сопровождаемая издевательски-ободряющими выкриками в спину.– Так все собрания проходят, – ухмыляется Кил, – да почти каждый пришел сюда, чтобы склеить кого-то…Он явно пытается прижаться к Андерсону, но тот, стряхивая его руку, выходит в центр помещения, обращая все внимание уставших сидеть на одном месте мужчин на себя.– Тихо!.. Мы соберем группу, откроем центр помощи больным и соберемся здесь снова…– А закуски в следующий раз будут?..От него отмахиваются, глядя на него закатывают глаза и фыркают. Собравшихся уже давно не интересует ничего, кроме одиноких и жаждущих приключений на свой член или задницу соплеменников. Брюнет изо всех сил старается не думать, что с таким подходом они все подохнут в ближайшее время, хотя какая-то часть его мстительно радуется этой мысли.Ведь, скорее всего, Берри права.***Блейн идет домой, не в силах перестать думать о сложившейся ситуации. Не в силах понять, почему людям, лишь недавно получившим желанную свободу, так сложно во благо своего же будущего немного ограничить ее. Наверное, все дело в треклятом запретном плоде, думает он. Наверное, виной всему чертова вседозволенность, сорвавшая крышу всем, кто успел почувствовать расширение просторов для полета фантазии, для жизни в целом. А может, виноваты еще и те, кто первоначально лишил их этой свободы.Он замечает большой плакат на витрине аптеки и подходит ближе. ?Рак геев?, – читает он и морщится. Это унизительно, но, в конце концов, они сами в этом виноваты.?Бурые пятна?, – написано ниже, а рядом приклеены фотографии тел явно умерших мужчин, – ?Не болят и не чешутся. Похожи на синяки или родимые пятна. Появляются по всему телу?.Фото на плакате много. И все они разные. Разный тон кожи, разное расположение и форма, разные оттенки пятен. Разные умершие мужчины. Много разных умерших мужчин.Андерсон стискивает зубы. Права Берри или нет, но с этим нужно что-то делать.***Блейн проходит сквозь вертящуюся дверь в офисное здание, нервно подталкивая ее носком ботинка. Он нервно поправляет пиджак, нервно приглаживает непослушные волосы, нервно проводит пальцем по носу, запоздало вспоминая, что сегодня надел линзы вместо очков. Он торопливо минует ресепшн, нервно бросая удивленному секретарю:– Опаздываю на встречу с… Финном Хадсоном. Меня ждут.Нервно входит в огромный зал, разделенный тонкими перегородками на стандартные офисные ячейки. Нервно оглядывается, бегло просматривая таблички на каждой из них. Блейн нервничает так, как не нервничал уже очень давно.?Ноа Пакерман?, ?Артур Абрамс?…Андерсон уверенно шагает дальше, выпрямив спину, но глаза его нервно бегают из стороны в сторону.?Мэйсон МакКарти?, ?Джозеф Харт?, ?Курт Хаммел?…Блейн резко останавливается, выдыхая. Он пришел.– Привет, Курт Хаммел, – вежливо улыбаясь и упираясь руками в стенки маленькой офисной кабинки, говорит он в спину сидящему перед ним шатену.Тот достает только что распечатанный лист из принтера, оборачиваясь в кресле и на ходу бросая:– А Вы?..– Меня зовут Блейн Андерсон, – отвечает брюнет, и именно в этот момент мужчина поворачивается к нему целиком. Он явно моложе, у него очень светлая кожа, высоко поднятая челка, забавный аккуратный нос и завораживающие голубые глаза, в которых на мгновение мелькает что-то вроде узнавания. Рот Курта распахивается, и Блейн автоматически переводит взгляд на его чуть влажные губы. – А ты ничего.Хаммел словно отмирает, начиная оглядываться по сторонам, и торопливо придвигается ближе к столу.– Ты пришел не в самый подходящий момент. В город вот-вот приедет Первая Леди…Блейн усмехается. Действительно, он, как один из самых публичных людей Нью-Йорка, не должен удивляться тому, что его узнают буквально повсюду.– Мне сказали, что ты гей, – прямо выдает он, неотрывно следя за шатеном, – и что ты можешь помочь мне с одним делом.– Тебе сказали? – нервозно усмехается тот, заламывая длинные бледные пальцы и бессмысленно перебирая какие-то бумаги на столе. – Интересно, кто бы это мог быть…– О, милый, о тебе все говорят, – смеется Андерсон, неприкрыто флиртуя и любуясь завладевшим скулами мужчины румянцем.Ох, он красив. Чертовски красив.Курт, улыбнувшись и стиснув зубы, поворачивает голову и вызывающе смотрит на него снизу вверх. Блейн не менее вызывающе приподнимает брови, поджимая губы. С минуту они просто глядят друг на друга, и Блейну кажется, что Хаммел упорно пытается рассмотреть что-то в его глазах. Ему немного неловко, он неожиданно чувствует себя практически раздетым, но… глупо отрицать, что ему это нравится. Наконец, Хаммел, первым прерывая зрительный контакт, усмехается, неверяще качая головой, и, решительно вставая с места и надевая висевший на спинке кресла пиджак, покидает свою кабинку, вынуждая брюнета следовать за ним.– Почему все считают, будто я главный редактор ?Нью-Йорк Таймс?? – немного возмущенно жалуется шатен, то и дело, оборачиваясь и смотря на спешащего за ним Андерсона. – Я не могу тебе помочь.– Очень жаль это слышать. И что теперь делать?Блейн отчего-то просто не может перестать улыбаться, наконец, догнав Курта и задевая его плечо своим при каждом шаге.– Я могу предложить двадцать две вечеринки, пятнадцать новых ресторанов и восемнадцать клубов, – усмехается Хаммел в ответ.Андерсон сдерживает разочарованный рык, сбрасывая маску безразличия и немного обгоняя мужчину, шагая спиной вперед.– Послушай, – говорит он, пытаясь вложить в интонацию собственное понимание важности стоящей перед ним задачи, – никто больше не соглашается писать об этом!..Они входят в оживленную часть огромного помещения, и Блейну приходится буквально протискиваться между стоящими тут и там офисными клерками, лишь бы не отстать от Курта.– Я уже говорил с десятком журналистов, – продолжает он, и шатен оборачивается, глядя ему в глаза, – включая того, кто написал ту первую статью…Хаммел удивленно поднимает брови, глядя куда-то себе за спину.– С мистером Шустером?.. Ясно. Хм, пойми, никто и правда не будет писать об этом – в том числе и я. Это то же самое, как если бы кто-то из раздела науки взялся писать статью про пиджаки.– Так вот как это бывает, когда ты пытаешься заставить весь мир поддержать геев?Курт резко останавливается, хватая Блейна за плечо и оттаскивая к ближайшей колонне. Андерсон от удивления охает, но продолжает держать марку.– Ничего об этом не знаю, – шепчет Хаммел, и – о боже, он так близко, что пуговицы на их пиджаках соприкасаются, а Андерсон может почувствовать теплое мятное дыхание на своем лице. Он пытается оставаться хладнокровным, но то, что теперь, стоя, Курт смотрит на него сверху вниз, чуть опустив свои светлые длинные ресницы, при этом по-прежнему держа его за предплечье, не спасает. – Я просто пишу о геях-художниках/дизайнерах/музыкантах/танцорах/ди-джеях/звездах и так далее. Только геями я их не зову.Взгляд Курта то и дело скачет с глаз на губы Блейна и обратно. Тот, стиснув зубы, легонько приподнимает плечи, стряхивая руку Хаммела, и ухмыляется:– Может, пора начать?Шатен на мгновение замирает, после его снова мотает головой, усмехаясь.– Слушай, у меня и правда очень строгий дедлайн, – выдыхает он все еще практически в лицо Блейну. Но тот, в общем-то, и не против. – Ты ведь не хочешь, чтоб меня уволили? Или хочешь?Андерсон неверяще качает головой. Ну, надо же, а казалось, в кои-то веки встретил красивого адекватного гея с намеком на серое вещество в мозге.– Ну и козел же ты, – по-прежнему нервно ухмыляясь, выплевывает он, делая шаг в сторону и удаляясь в противоположном направлении.Он чувствует, на самом деле чувствует, как Хаммел пялится на его задницу, и усмешка становится немного злорадной.– Я тебе позвоню? – слышит он и, не останавливаясь, оборачивается, вальяжно махая рукой:– Валяй!Курт смотрит ему вслед, пока брюнет не скрывается из виду. Он двигает нижней челюстью, сдерживая улыбку.О, он позвонит.***– Привет! Не поможете? На лечение рака в гей-сообществе…– Привет! У нас в гей-сообществе большая беда…– Не подкинете денег? На лечение рака. В гей сообществе…– Попробуй быть… менее агрессивным, – неуверенно произносит Уолтер.– Менее агрессивным?! О чем ты?Блейн переворачивает свою жестяную банку вверх дном и трясет ее, показывая, что та пуста. Он, Лишман и Кларингтон уже битый час околачиваются около входа на тот самый пляж во Флориде, где еще несколько недель назад они весело и беззаботно напивались в честь тридцать пятого дня рождения Эли. Эли, прах, которого часом позже Хантер будет развевать над волнами, стоя по колено в море в своей парадной форме, глотая слезы и тихо скуля, пока остальные будут молча скорбеть на берегу, игнорируя щекочущий голые стопы холодный песок.Закат будет раскрашивать морскую воду во все оттенки бирюзово-бордового, пока Андерсон будет пытаться выкинуть из головы картину того, как парочка смеющихся геев у первой же урны избавляется от предложенной им газеты, в которой собраны все известные сведения об этой чуме. Чуме, которая погубит к чертям все гейское общество Америки из-за таких вот охочих до беспорядочного секса самцов, которым абсолютно наплевать на тяжеленный Дамоклов меч, нависший на надрывающемся с треском волоске над их головами.Потому что Берри, черт бы ее побрал, права.***– Дом за пять миллионов? Не боишься? Меня пугает одна только мысль, хотя все равно моими деньгами управляешь ты…Блейн откладывает чертежи, поправляя очки, и направляется к столу брата.– Ты можешь купить дом, если хочешь, – безразлично говорит Купер, заправляя за ухо прядь седеющих волос, – и кстати, твои счета просят денег…Андерсон выдыхает, глядя в потускневшие глаза брата. Он не был таким еще каких-то двадцать лет назад – до того, как стал юристом.– Кстати, жаль, что ты больше не работаешь в кино. Я… любил твое кино, знаешь, – продолжает он, переводя взгляд на бумаги в руках, будто вычитывая что-то важное. Но Блейн знает брата, и знает, что в глазах он прячет липкую тяжелую тоску.А еще он в тысячный раз вспоминает, как режиссер очередного фильма по его сценарию отказался брать на буквально специально написанную для него роль тридцатилетнего актера Купера Андерсона, обрекая того на безденежье, бесславное окончание так и не начавшейся карьеры и вынужденное обучение в юридическом университете. В тысячный раз он вспоминает изломанную и пропитанную фальшью вдоль и поперек улыбку брата, когда тот говорил ему, что ?это ничего, это нормально, он не первый, кто считает меня бездарностью, ты здесь ни при чем?, и тугой узел вины удавкой скручивается вокруг его шеи, побуждая прочистить горло.– Я не хочу покупать дом, – запоздало отвечает он. – Какое удовольствие жить в нем одному?– Этот твой… Хантер, – Блейн поднимает голову и сталкивается с холодным взглядом брата, – ты с ним… встречаешься??Я с ним – да, он со мной – нет?, – хочет ответить он, когда перед глазами мелькает образ статного широкоплечего Кларингтона.– Мы друзья, – вместо этого говорит брюнет, – а у меня к тебе дело.Глаза Купера загораются – не тем задорным счастливым блеском, как в молодости, когда он готовился к очередному прослушиванию, но сдержанным, холодным, металлическим – тем, что он заполучил вместе с нелюбимой профессией, высокооплачиваемой работой и по-настоящему большими деньгами в обмен на мечту.– Ты не мог бы оказать нам бесплатную юридическую помощь? – Блейн неуверенно мнется, кусая губы. Несмотря на разницу всего в пять лет, он всегда чувствовал себя слишком маленьким рядом с братом. – Мы недавно открыли организацию, я рассказывал тебе…Купер закатывает глаза.– Я уже говорил тебе: такие вещи решаются советом директоров…– Но ты же управляющий партнер! А я твой брат! Если ты мне не поможешь – я буду просить кого-то другого…– Ты волен делать все, что хочешь.– Но я не хочу! Я хочу, чтобы мой успешный старший брат, совладелец крутой юридической компании, стал первым адвокатом в Нью-Йорке, который оказывает весомую поддержку организации по защите прав геев!Блейн шумно выдыхает, договорив. Купер смотрит на него своими тусклыми голубыми глазами и снисходительно улыбается.– Я предложу это на совете директоров.Брюнет прикрывает глаза, качая головой.– Я сам с ними поговорю. Ты не похож на моего рьяного сторонника.Он встает с места, и следом за ним поднимается Купер. Блейн подходит к брату, крепко обнимая и чувствуя, как тот нехотя обнимает его в ответ. На мгновение где-то под ребрами вновь неприятно, но привычно колет, и Блейн грустно улыбается:– Ничего. Ты все равно молодец, – говорит он, после чего спешит покинуть это пафосное помещение, обшитое красным деревом.У кого-то есть деньги, но нет свободы. У кого-то есть свобода, но нет денег.Все просто.***– Ко мне приходят по три новых зараженных в неделю. Семеро в интенсивной терапии. Осталось всего тридцать свободных мест. Каких-то пришлось госпитализировать под диагнозами других пациентов. Еще двадцать – в частных палатах, которые им не по карману.Голос Рейчел такой же холодный, как и больничный коридор, по которому они с Блейном передвигаются во время осмотра пациентов. Он еле поспевает за ее креслом, торопливо записывая все, что она говорит, в свой блокнот.– Хорошо. А как насчет тех, у кого нет медицинской страховки? Актеры, художники…– В другом крыле у меня уже восемь таких, хотя им там не место.?Инфекционное отделение?, – гласит табличка на стене, и мимо проходит медсестра в полной экипировке. – А почему Вы не носите маску и халат?– Никогда не носила. И не собираюсь начинать, – говорит Рейчел, останавливаясь у одной из дверей. Андерсон видит стоящий на полу поднос с давно остывшей едой.– Они все боятся заходить внутрь, – поясняет Берри. – Еда стоит здесь, пока ее не занесет кто-то другой.Блейн оторопело заглядывает в окошко на двери, видя покрытого пятнами мужчину с сальными волосами и серой кожей.– Паркуйтесь там, – слышит брюнет, – левее… да, вот здесь.Внезапно лицо больного кажется ему знакомым, и он с ужасом распахивает глаза.– Я знаю его, – шепчет он и оборачивается к шатенке. – Можно мне зайти вместе с Вами?Она недолго молчит, после чего устало выдыхает:– Только если наденете защиту.Блейн сжимает кулаки, хватая поднос и открывая дверь спиной.– Если вы не собираетесь, то и я не буду.Берри закатывает глаза, бормоча что-то вроде ?упрямец?, и заезжает в палату. Андерсон ставит поднос на столик и подходит к кушетке.– Эллиот… – шепчет он, и мужчина оборачивает к нему лицо с подернутой мутной пленкой глазами.– Не здесь, – шепчет Гилберт, – езжайте дальше. Левее, пожалуйста… Вы слышите меня? Слышите меня?Рейчел берет мужчину за руку и улыбается:– Как дела, боец?– У меня дома собака, – мгновенно переключается на нее Эллиот. – Она умрет без меня. Можете привести ее сюда? Вы можете привести ее?Андерсон ошарашенно озирается, замечая редкие открытки на подоконнике и фото пса рядом с пациентом. Он подходит к телевизору, пытаясь переключить канал и избавиться от раздражающего жуткого звука белого шума.– Он сломан, – произносит Берри, вновь оборачиваясь к Гилберту.– Вы приведете мою собаку? Ее зовут Шелби. Она умрет без меня. Пожалуйста, приведите ее. Пожалуйста…Эллиот рвано выдыхает, и по щекам его струятся слезы. Его кадык дергается часто-часто, и Блейн тяжело сглатывает, задерживая дыхание.– Пожалуйста, – срывающимся шепотом выдавливает больной. – Я так скучаю по ней…– Простите, – громко говорит Рейчел десятью минутами позже, когда они с Блейном минуют инфекционный блок. – Это вы техник?Мужчина в униформе оборачивается, кивая.– Тогда почините телевизор в четыреста седьмой…– Даже не подумаю, – хмыкает здоровяк.– Почини его, это твоя сраная работа! – не сдержавшись, выкрикивает Берри.Техник безразлично пожимает плечами:– В профсоюзе сказали, я не обязан рисковать жизнью ради каких-то там заразных педиков. Попробуйте заставить – уволюсь нахрен.Он разворачивается и уходит в противоположную сторону. Рейчел какое-то время смотрит ему вслед, после чего поворачивает кресло и проезжает мимо Андерсона:– Ну что же, а как у вас дела?Губы Берри дрожат. Блейн инстинктивно стискивает кулаки, глядя в сторону скрывшегося из вида работника. Его буквально тошнит от безразличия, витающего в воздухе, пропитавшего стены этого чертового здания. Его тошнит от безалаберности таких же, как он. Его тошнит от брезгливости таких же, как этот потный лысый мужик, отличающихся от самого Андерсона лишь тем, что они предпочитают вагины членам.Его тошнит от того, что Берри права.***– Похоже, это действительно свидание, – смеется Блейн, и Курт отводит взгляд.– Ты рад, что я пришел?– Да я просто голову ломаю, что здесь забыл такой красавчик.Он подмигивает, и Хаммел заливается смехом, немного краснея – разумеется, из-за шампанского. Они оба знают, ?что он здесь забыл?. Оба знают о звонке Курта с предложением свидания и о присланном Блейном в ответ букете из красных и желтых роз с прикрепленной карточкой с адресом брюнета. Вот только Блейн не знает, что шатен с утра не вылезал из шкафа, стремясь найти идеальное сочетание максимально обтягивающих брюк и максимально тонкой рубашки, а тот, в свою очередь, понятия не имеет о том, что Андерсон долго не открывал дверь из-за того, что не мог решить, как расположить ремень, чтобы казаться максимально стройным.– Так откуда ты? – улыбается Блейн.– Хм, Лайма, Огайо. Уехал сразу, как исполнилось восемнадцать. Мать умерла, когда я был еще маленьким, отец до сих пор работает механиком, а я поступил в Нью-Йоркский университет – и вот…– Удивительно, да? Парень из такой семьи умудряется пробиться в Таймс и теперь диктует мировую моду…– А какой хороший разговор начинался… – протягивает Хаммел, вновь делая глоток из бокала.– С тех пор, как я пришел тогда к тебе в редакцию, умерло еще девять моих знакомых, – серьезным тоном говорит Андерсон, и лицо Курта сереет.– Мне очень жаль, – он замирает, после чего откидывается на спинку стула, разочарованно качая головой, – поэтому ты согласился на свидание? Блейн поджимает губы, переводя взгляд на тарелку.– Ты в курсе, что решение Гитлера об истреблении всех польских евреев впервые было упомянуто в ?Таймс? на двадцать восьмой странице? И на шестой в ?Вашингтон Пост?. Обоими изданиями тогда заведовали евреи. Об этом, наконец, заговорили открыто, и теперь все умирают от стыда. Куда смотрели власти, церковь, когда происходила вся эта херня?!– Чувствую, вечер сегодня будет очень романтичным, – качает головой Курт, а глаза его смеются. И Андерсон цепляется за это, не в силах отвести взгляд. – У тебя никогда не было серьезных отношений, да?– Ну у тебя-то, я смотрю, были? – брюнет скептически поджимает губы, скрещивая руки на груди.– Да, были, спасибо, что спросил, – язвительно произносит Хаммел. – Мы встречались несколько лет. Он был старше меня и, в результате, ушел, найдя парня помоложе.– Так ты, стало быть, ищешь папика?Шатен протяжно фыркает, запрокидывая голову, и Блейн против воли задерживает взгляд на молочной коже его виднеющихся из-за расстегнутого ворота рубашки ключиц.– Нет уж, спасибо, плавали – знаем. Папик, господи, – Курт смеется, откладывая столовые приборы, а Андерсон мечется глазами с венки на его шее к соблазнительным губам. – Ты неисправим, знаешь…Блейн, плюнув на все, подскакивает с места и, наклоняясь, целует Хаммела – долго, горячо, влажно и с оттяжкой, проводя языком по кромке зубов и ловя губами тихий удивленный выдох, после которого чувствует обхватывающие его плечи руки и крепче сжимает собственными ладонями хрупкое, будто бы фарфоровое лицо, лаская большими пальцами мгновенно порозовевшие скулы.Он отстраняется, садясь на свое место, и Курт заторможено опускает руки, пискнув тихое ?окей?.– Все находят миллионы причин, чтобы не вмешиваться, – продолжает Андерсон, а Хаммел, дотрагиваясь до своих покрасневших губ, начинает хихикать. – Уверен, американские евреи прекрасно знали, что происходит. Представь, что было бы, если бы все они вышли протестовать…– Блейн, – брюнет поворачивается к все еще хихикающему шатену, и тот качает головой, глядя прямо в его глаза, – ты и правда меня не помнишь? Мы встречались два года назад.– Ч-что?.. – Андерсон выдыхает, и глаза его распахиваются.Курт смеется, подпирая голову руками.– Ну да. ?Мужская территория?, помнишь? Практически публичный дом под прикрытием фитнес-клуба. Это там, где были кабинки-купе для… уединения. В одну из которых ты и зашел. Ты так со мной переглядывался. Я будто на слет агентов ЦРУ попал…– И что потом? – побелевшими губами лепечет Блейн, но Курту, кажется, воспоминания приносят лишь веселье.– Я зашел за тобой. А ты… ты даже не открыл глаза. Сказал, что тебя зовут Адам. – Улыбка Хаммела немного меркнет, а глаза подергиваются ностальгической дымкой. – Я спросил тебя, чем ты занимаешься, и ты сказал, что перепробовал многое. Тогда я спросил, была ли в этом списке любовь.Глаза брюнета раскрываются еще шире.– …И ты такой: ?мне завтра рано вставать?, – понизив голос, пародирует шатен и, взглянув на пораженного Блейна, смеется – звонко, чисто и до безумия влюбленно. Успокоившись, он смотрит на Андерсона сияющими глазами. – Любовь – это врожденное чувство. Можно научиться не любить.Он наклоняется ближе, шепча ему на ухо:– …но ты притворяешься.Блейн поворачивает лицо, кладя ладонь на скулу Курта до того, как тот успевает отстраниться. Кончики их носов соприкасаются, дыхание смешивается, и Андерсон впервые за все свое существование на сорок пятом году жизни чувствует в животе запоздалых ноябрьских бабочек, стоит ему лишь заглянуть в лазурные глаза напротив.– И как я мог тебя не запомнить? – выдыхает он, поражаясь собственной слепоте. Надо же, проморгать такое чудо…– Не знаю, – с тихим смешком произносит Хаммел, – темно было…Не удержавшись, Блейн на секунду наклоняется еще ближе, прикасаясь к столь притягательным губам в сладком мимолетном поцелуе, после чего жалобно просит:– Давай начнем все сначала?Курт быстро-быстро кивает, счастливо улыбаясь, и шепчет:– Да. Да, хорошо.А потом будет разбросанная в спешке по пути к спальне одежда, столкновения с мебелью и прочей мелкой ерундой, смешки, задавленные поцелуями и перерастающие в стоны. Потом будут сплетающиеся на белых простынях тела, и бесконечные объятия, и бесконечные прикосновения, которых будет так бесконечно мало. Потом будут сильные, уверенные толчки в податливое гибкое тело, и нежный шепот, и страстные укусы, и пальцы, зарывающиеся в волосы, и слезинка, срывающаяся с ресниц Курта и прочерчивающая дорожку к уху. Потом будут вскрики наслаждения, переплетенные пальцы, истерзанные губы, изнывающие от поцелуев, но неминуемо снова и снова требующие их.Потом будет Курт, мирно сопящий на груди улыбающегося в потолок Блейна. Блейна, который впервые за все свое существование на сорок пятом году жизни почувствует себя живым.***– Он здесь. Думаю, мы урвем пару минут, – шепчет Блейну Сэм Эванс, бывший однокурсник, ведя его по длинному коридору к богато обставленному приемному залу. На нем темно-синий дорогой костюм, у него какая-то крутая должность, и он вообще мало похож на того придурковатого парня, каким Андерсон помнит его с университета. – Я предупредил, что ты в списке гостей. Мы, все-таки, учились вместе, и вечеринка, в конце концов, в мою честь…Блондин пожимает плечами, и Блейн, поднимая голову, видит стоящего в окружении охраны мэра. Брюнет шумно сглатывает, незаметно вытирая потеющие ладони о брюки. Тяжесть миссии, самолично взваленной им на свои плечи, кажется, становится еще невыносимее, но Андерсон лишь стискивает зубы, делая шаг вперед.Сэм следует за ним, и в этот момент их путь перекрывают двое высоких крупных мужчин в одинаковых темных костюмах.– Мэр хочет, чтобы вы ушли, – безразлично басит один из них, и Блейну кажется, что еще немного, и он прокусит свою щеку до крови.– Это мой друг, Блейн Андерсон, – с неестественной улыбкой произносит Эванс, но мужчины становятся лишь теснее друг к другу.– Мы знаем, кто он, – говорит второй, и в этот момент отчаявшийся брюнет бросается прямо на них, пытаясь выскользнуть из мгновенно сомкнувшегося кольца сильных грубых рук и прошмыгнуть дальше.– Господин мэр! – кричит он. – Нам нужна Ваша помощь!..Мэр вздрагивает, оборачиваясь и встречаясь взглядом с Андерсоном, после чего коротко кивает телохранителям и в их окружении торопливо поднимается по винтовой лестнице, скрываясь из вида.Брюнет не верит. Он не хочет верить. Он устал от того, что всем наплевать. Ему самому плевать на грубых амбалов, оттаскивающих его прочь к выходу, плевать на растерянного, но не пытающегося остановить их Сэма, плевать на гостей вечеринки, которые смотрят на него, как на прокаженного, плевать на то, что он выставляет себя полнейшим идиотом. Он просто смертельно устал от невозможности достучаться в наглухо закрытые двери.– Появился новый вирус, вы наверняка уже слышали о нем, – беспомощно вопит он в спину удаляющегося мэра, уже зная, что прямо сейчас очередная дверь захлопнулась перед ним, даже не успев открыться. – Нам очень нужна ваша помощь… Уберите от меня свои лапы!.. Мы же в Америке, господин мэр, мы умираем!..Минуту спустя дверь захлопывается перед Блейном в буквальном смысле, и он в бессильной злобе пинает ее до тех пор, пока не чувствует, как начинает болеть нога.Но у него уже давно болит что-то намного выше и намного глубже от одной мысли о том, что Берри права, но никому, кроме него, нет до этого дела.