Глава 6. Приговор. (1/1)

Месье Вашон стоял за своим столом напротив меня, сложив руки на груди. Я мысленно поежился – если шеф принимал такую позу, это означало, что он, как минимум, недоволен и, как максимум, готов крушить все на своем пути, но пока еще воздерживается от подобного проявления негативных эмоций. Как бы велико не было мое желание оценить степень негодования Теодора, сделать я этого не мог, потому что его внимание было приковано к каким-то бумагам. Не знаю, может быть, только я привык подмечать перемены в чужих взглядах, но, если говорить конкретно о шефе, то мне всегда казалось, что он абсолютно не умеет скрывать чувства. А когда старается это делать, его попытки выглядят до забавности нелепыми. Словно у обиженного человека, которого пять минут назад рассмешили, а он все еще продолжает строить оскорбленный вид, хмуря брови и выпячивая губы, пока уголки рта предательски ползут вверх.– Артюр, не топчись у двери, проходи, – месье Вашон рукой указал на кресло возле рабочего стола, но голову так и не поднял.Из-за того, что он вновь подал голос, у меня засосало под ложечкой, но помимо этого, я еще испытал некую долю уязвления, что меня теперь не удостаивают даже взглядом. Я отказывался верить, что за какие-то проклятые сутки моя репутация успела скатиться едва ли не до уровня ангелов Шестого поколения – хотя бы за старые заслуги меня можно было, если не ценить, то уважать. В голову закралась язвительная мысль, что уж лучше, действительно, раствориться в Пустоте, чем еще неопределенное количество десятилетий терпеть подобное отношение к себе. Но я решил держаться с достоинством до последнего, я не собирался так легко сдаваться сложившимся обстоятельствам, поэтому гордо поднял подбородок, затолкал свой страх поглубже и нацепил на лицо маску непроницаемости.Ступая туфлями на розовый ковер, я старался не придавать значения тому, что мне сказали остаться в обуви, а это было очень странно, припоминая любовь шефа к пушистому монстру. Но необычное указание все равно напрягло, хотя казалось, куда больше – я начал подумывать, а не было ли это своеобразной фишкой-намеком на увольнение или что похуже, многие начальники страдали придумыванием личных оригинальных жестов. В любом случае, из-за отсутствия ощущения скользкого ворса на ступнях, я разнервничался пуще прежнего. Несмотря на внешнюю отстраненность и даже надменность, шаги давались с трудом, словно каждый раз я по щиколотку увязал в жвачке, такой же розовой, как этот ковер, а при очередном толчке от пола, прямо-таки вырывал ногу из вязкой субстанции. Теодор поднял на меня взгляд только тогда, когда я, как мне показалось, буквально рухнул в предложенное красное кресло – колени, не выдержав нагрузки при борьбе с воображаемой жвачкой, задрожали и предательски подогнулись, стоило остановиться.– Как отдохнул вчера? Голова не болит? – будничным тоном поинтересовался шеф.На пару минут в кабинете установилась плотная и искрящаяся напряжением тишина, напоминающая грозовое облако. Под ее гнетом мне безумно хотелось втянуть голову в плечи, подобно черепахе спрятаться в надежный панцирь, ибо я не знал, что сказать и от этого еще больше приходил в замешательство. Равнодушие Теодора было напускным, и его пронзительные льдисто-синие глаза только подтверждали это. И пусть выражение гордой невозмутимости все еще держалось на моем лице, я успел пожалеть о своем недавнем недовольстве – лучше бы месье Вашон игнорировал меня до последнего, чем смотрел сейчас так. Когда же более-менее достойный ответ закрутился на кончике языка, взгляд босса неожиданно смягчился и потеплел, суровые складки между темными бровями разгладились, но эти перемены не принесли мне ни капли долгожданного облегчения.– Артюр… Сразу хочу сказать, что я не буду устраивать разбор полетов, хотя, признаться честно, мне очень интересно знать из-за каких обстоятельств ты не справился с заданием. Но, думаю, это абсолютно ненужно в данной ситуации, поэтому я просто поставлю тебя в известность о принятом решении по отношению к тебе и этому инциденту, – Вашон медленно опустился в свое кресло, а я смог лишь проглотить оправдания.Мужчина вновь обратился к бумагам, и, рассмотрев их с близкого расстояния, я понял, что добавляло мне беспокойства – листы были белоснежными без какого-либо намека на розовый или другой пастельный оттенок. А значит, это были не конторские документы, а документы сверху… Значит, это был мой приговор. Я усилием воли отвел взгляд в сторону, потому что уже начал судорожно всматриваться в перевернутый текст, как школьник, который, сидя за партой перед столом учителя, надеется списать ответы с преподавательских конспектов.– Итак, во-первых, вынужден сообщить о понижении, – произнес через секунду Теодор, я крепче сжал подлокотники кресла. – Это мое решение, потому что, являясь твоим начальством, я не могу закрыть глаза на провал операции. Прости, Артюр, – грустно осведомил месье Вашон.Вообще факт понижения должен был огорчить меня, оставив на душе гадкий осадок, но я испытал абсолютно противоположные эмоции. Наверное, мне даже стало бы стыдно перед боссом за то, что в момент его печали, я чувствовал не что иное, как самое настоящее ликование… Черт возьми, да я ликовал всем своим естеством! Потому что слова о понижении означали, что меня не отправят в Пустоту! Я буду жить! Мысль звучала как строчка из какой-то песни, но я не потрудился вспомнить из какой именно, меня просто распирало от восторга. Все напряжение как рукой сняло, я был готов петь самые громкие песни и танцевать самые зажигательные танцы – эйфория целиком захватила в плен сознание.Но, каким бы безграничным не было мое счастье и желание изобразить африканского папуаса у ритуального костра, надо было срочно взять себя в руки, чтобы не воспарить под потолок без крыльев. Невольно я задался вопросом, почему все обошлось: неужели месье Вашон не знал об Альфреде? Но это казалось делом последним, поэтому я лишь поспешил мотнуть головой в знак согласия, сохраняя покорное молчание. Наверное, кивок вышел более эмоциональным, чем того требовала ситуация, но, в конце концов, такое поведение можно было списать на отчаяние. – И какого ранга я теперь амур? – как можно более ровно поинтересовался я.– Второго Поколения, конечно, –несколько недоуменно отозвался босс, словно удивляясь моему уточнению.Видимо, он и не предполагал опускать меня на несколько ступеней сразу, и я, проклиная свои параноидальные наклонности, чуть не рассмеялся в голос из-за переполняющего торжества. Я словно возродился из пепла, по-другому и не опишешь мой приступ бурного воодушевления. В голове затолкались мысли о том, как быстро я смогу реабилитироваться, вернув себе звание почетного амура. В принципе, это не являлось трудной задачей: надо было примерно себя вести, не допускать глупых оплошностей и прилежно выполнять свои обязательства. Возможно, чуть усердней работать, но я и так никогда не отлынивал, выполняя все поручения. Скорее всего, задания теперь будут не такими интересными, да и беготни с документами прибавится, но и это не умаляло рвения вернуть все на свои места и…– Но это еще не все, дорогой. Пришло постановление о твоем отстранении. Решение принималось без моего участия, я уже никаким образом не мог на него повлиять. Возродившийся внутри меня огненный птенчик тоскливо пискнул и рухнул обратно в кучку пепла.– Отстранении? – сорвалось с губ немое эхо.– Да. И это второй неприятный момент сегодняшней беседы, – сводя аккуратные, слегка подведенные брови на переносице, мужчина покрутил тоненькое колечко на мизинце.Я уловил это движение и опустошенно уставился на холеные руки Теодора. Рано же Вы радовались, мистер Кёркленд… Такая новость после недавнего триумфа попросту подрезала мне крылья, я ощущал, как обреченность снова подступает мрачным штормом к и без того порушенным переживаниями берегам.– И насколько меня отстраняют?..Месье Вашон пожал плечами, его тонкие пальцы сплелись в замок.– Лет на шестьдесят-семьдесят.– СКОЛЬКО?! – шокированный возглас сотряс воздух, а я сам чуть не вскочил на ноги.– Ну, тише, Артюр, тише! – поморщился мужчина, отгораживаясь от меня поднятыми вверх ладонями. – Я же говорю, решение принимал не я, а Совет Херувимов. В конце концов, милый мой, относись к этому проще – мы же ангелы, для нас пара десятков лет не такой уж великий срок…– Пара десятков?! Да здесь целых семь десятков! Мир успеет пережить тысячу апокалипсисов, которыми так грезит нынешнее человечество!Месье Вашон устало коснулся переносицы, явно стараясь скрыть налет тихого раздражения.– Время отстранения может сократиться, это зависит от обстоятельств– Каких еще обстоятельств? – продолжил негодовать я, разве что, не размахивая руками для пущей экспрессии. – Что я буду делать полвека? Почему назначили такой долгий срок, я не понимаю?!– ТАК! – внезапно рявкнул Теодор, звонко хлопая ладонью по столу, что я ошеломленно плюхнулся обратно на сидение, с которого успел привстать. – Уймись немедленно! Не думай, что для тебя одного это стало неприятной вестью! Как будто бы мне хочется терять такого ценного сотрудника, – он сердито посмотрел на меня, а я тут же ощутил острый приступ вины, понимая, что комплимента после устроенной сцены явно не заслужил. – Я не собираюсь больше ничего объяснять, слушатель из тебя явно неважный, – мужчина фыркнул, а я уже был готов гореть от стыда. – Вот приказ, прочитай все сам.Мужчина развернул белые листы и придвинул их ко мне на противоположный край стола. Я неуклюже подцепил бумаги, все еще испытывая смущение. Пару секунд ушло на бестолковое моргание, пока я тщетно пытался избавиться от ощущения неловкости, но в итоге я плюнул и сосредоточился на документе, слегка хмурясь. Только сейчас я понял, что он был написан вручную синими чернилами: размашистые строки с воздушными витиеватостями заполняли часть белого пространства. Внизу стояла подпись главного херувима Юстаса, а подтверждала подлинность приказа печать Небесной Канцелярии – изображение ворот Эдема, на которых сидел Голубь Мира с зажатой в клюве оливковой ветвью, сразу бросилось в глаза. Текст венчала дата: ?Januarius XXIII Anno Domini MMXII*?, сам он гласил следущее:?Постановление Совета Херувимов: отстранить от должности вершителя любовных встреч ангела… – тут я скривился и перескочил через слово, потому что оно являлось моим настоящим именем, которое никогда мне не нравилось, – …на срок жизни Альфреда Ф. Джонса, сына Адама, и связать обязательствами покровительства и охраны смертного до последнего дня его пребывания в земном мире. Данное решение, принятое Советом Херувимов, не подлежит изменению или отмене и вступает в свои права через день после принятия?, – руки стиснули листок, оторопелый взгляд вперился в вычурные буквы. Это… что? Меня назначили ангелом-хранителем этого американца? Да ладно вам, быть такого не может... Что за чушь?.. Я перечитал синие строчки еще раз, потом еще, а когда понял, что они мне не мерещатся, провел по бумаге пальцами, в последней надежде стряхнуть фразы с шершавой поверхности. Но предложения не исчезали, а во мне нарастал ужас, я не мог поверить, что абсолютно глупая осечка и без того обросшая немыслимыми событиями, умудрилась достичь масштабов абсурда на грани маразма. Это уже ни в какие ворота не лезло и уж подавно было не смешно, да лучше бы меня убили!Как сквозь толщу воды в сознание пробился вежливый кашель Вашона и я ухватился за звук его голоса, словно за спасательный круг: мне безумно хотелось услышать опровержение прочитанного бреда, слова о том, что это просто неудачный розыгрыш сплетничающих за спиной сотрудников, а босс в сговоре с ними... Да что угодно, я был готов принять любое оправдание, лишь бы этот приказ и печать Небесной Канцелярии оказались поддельными.– Артюр, с тобой все хорошо? Ты что-то побледнел, – босс обеспокоенно взглянул на меня, но, не дождавшись реакции, лишь расстроено заломил брови и всплеснул руками. – Да, ты теперь ангел-хранитель и по этой причине покидаешь наш коллектив, но не надо принимать все близко к сердцу. Лишь пережди отведенный на долю человека век… И ты же мечтал о подопечном, воспринимай это наказание, как награду.Наказание… Точно… Альфред же теперь проклят по моей вине, вот меня к нему и приставили, чтобы оберегать от напастей. Но…– …почему он? – растерянный вопрос вырвался, прежде чем я успел что-то понять.Теодор задумчиво нахмурился, взвешивая про себя все ?за? и ?против?, но все-таки ответил.– Ту девочку, Алису, по причине отныне преследующего ее невезения, сегодня исключат из университета. Примерно, – Вашон взглянул на изящные позолоченные ручные часы, – через пятнадцать минут. Завтра она вернется обратно в Великобританию. Совет пришел к выводу, что переводить тебя в такую даль невыгодно, тем более паренек находится под боком в Нью-Йорке. Зачем создавать лишние неудобства?Если бы Вы, месье Вашон, хотя бы примерно знали, сколько ?лишних неудобств? создает мне это решение...Дальнейший разговор я воспринимал, как сквозь пелену густого тумана. В голове было пусто, хоть шаром покати, так что я просто периодически кивал речам шефа (?Бывшего шефа?, – тут же вякнула пустота в голове) и глубокомысленно мычал, выражая, таким образом, понимание. Меня уведомили о переезде в соседнюю квартиру рядом с домом Джонса, назвали адрес, кратко описали район, где я буду жить, и, в конце концов, вручили ключи от нового пристанища. Когда связка обреченно звякнула в руке, в пустоту эфемерными призраками просочились вопросы о том, как я буду охранять человека на протяжении его жизни, если он мало того, что видит, так еще и по уши в меня влюблен. Но так как они оставались риторическими и только увеличивали общее недоумение, я решил пока не думать над этим. В конечном итоге, Вашон продержал меня в кабинете еще полчаса, сначала расписывая достоинства работы ангела-хранителя, чтобы подбодрить, а потом, роняя слезы и утирая их персональным платочком с вышитыми на нем инициалами, что какие-то обнадеживающие слова о скорой встрече пришлось говорить мне, ибо от скорбно покрасневших глаз мужчины на душе становилось только гаже. Уже на пороге я удостоился чести быть расцелованным в обе щеки, благо ни блеска, ни чего другого на губах Теодора сегодня не было, а потом клятвенно заверил экс-начальника, что ?обязательно зайду, если появятся какие-то непредвиденные неприятности?. Как же отчаянно хотелось завопить, что непредвиденные неприятности у меня уже есть и в полном арсенале.– Кстати, – я вспомнил о своей сумке, которая все это время висела через плечо, и потянулся к ней, – я принес Вашу папку с биографиями…– О, дорогой, оставь ее себе, – перебил меня месье Вашон. – Как напоминание о нашей работе, – он вновь удрученно коснулся платком уголка глаза.– Хорошо, – кисло отозвался я, застегивая кожаный портфель обратно и подозревая, что теперь самым зверским образом избавлюсь от этой вещи.– Ох, а я ведь как чувствовал что-то нехорошее, – запричитал Теодор. – Не зря три дня назад новый ковер заказал, – он небрежным взмахом ладони указал на пол.Кислород проник в мой пустотный вакуум, и я удивленно взглянул на мужчину.– Так это поэтому Вы сказали обувь не снимать?– Ну, конечно, какая разница теперь: пачкать его или нет, – трагично вздохнул тот.– Хорошие же у Вас сравнения – я и ковер, – хмыкнул я, кривя уголки губ.– Скажи еще, что это не так. Ты же у нас такой же мягкий и пушистый, разве что не розовый, – усмехнулся Вашон.Ага, потому что, благодаря любви одного идиота, я теперь почти что голубой.Повторно распрощавшись с Теодором, я наконец-то вышел в приемную, где меня ждала напряженная, как гончая на охоте, Фрида. Стоило мне закрыть за собой дверь, как она, снедаемая нетерпением, выпалила: – Ну, что? Я, не поворачиваясь, утомленно выругался под нос, а потом неохотно отозвался: – А ты как будто бы моих криков не слышала? – Уволили? – продолжила выпытывать девушка, не обращая внимания на мое недовольство – я отрицательно покачал головой. – Отстранили? Понизили? – Слушай, Фрида, давай потом, – я раздраженно скривился, запуская пятерню в волосы и направляясь к выходу. – Ну, ладно-ладно, мистер Ворчун, больше Вас не трогаю, – примирительно произнесла Эббесен. – А вообще радуйся, что месье Вашон тебе в голову горшок с цветком не запустил, как в Ронни вчера вечером. Бедняга, он и не знал, что сверхурочная работа принесет ему черепно-мозговую травму, а не премию. Я замер на пороге, впечатленный представленной картиной: воображение очень живо нарисовало изумленно вытянувшееся лицо канонично-пухленького амура Рональда Спарка за несколько мгновений до встречи с керамической посудиной и шипастым кустиком декоративной розы. И внезапно эмоции, до этого времени скрученные в тугой узел где-то в солнечном сплетении, вырвались наружу громким смехом, что даже слезы невольно выступили на глазах. Рядом также захохотала Фрида, но смех был неотъемлемой частью ее натуры, в отличие от меня, так что в чужих глазах веселье девушки не выглядело истерическим припадком. И все же после долгожданного взрыва напряжения, я почувствовал удивительное облегчение, и даже когда мы отсмеялись, приятное ощущение никуда не делось. – Вот нам весело, а ему, между прочим, больно было. С шишкой точно еще неделю проходит, – продолжала хихикать Фрида. – А ты совсем бессовестный, по твоей вине ведь наш купидончик пострадал.Вся моя благодарность к этой девушке мгновенно сошла на нет. Я в который раз мысленно возвел очи в горе ее способности ляпнуть что-нибудь в самый неподходящий момент, пока под пиджаком и шерстяной жилеткой опять обживалась тяжесть, пусть и не такая угнетающая, как раньше. Но надо было спуститься с небес на землю – я, действительно, был виноват и теперь нес за это наказание. – Ладно, я пошел, – стараясь удержать на лице подобие улыбки, отозвался я. – До встречи. – Ага, сегодня вечером, – поддакнула успокоившаяся девушка, засовывая в рот кончик шариковой ручки и глядя в монитор компьютера. – Позвони мне, не забудь! Поплачешься в дружескую грудь, она, как всегда, готова тебя утешить. Я неосознанно бросил взгляд на немалое достоинство Фриды, вспоминая тот случай, когда по пьяни (кажется, мы праздновали Новый год) практически уснул на ее бюсте в такси. А потом только усмехнулся – вот именно из-за таких заявлений на Эббесен было невозможно долго злиться. За дверью комнаты в светлом коридоре, который я так стремительно пересек, убегая от шепотков, меня ждала доска почета и фотография с помадной надписью ?ЛУЗЕР? во весь лоб. И я поспешил на наше свидание, выходя из приемной уже не сотрудником любовной корпорации месье Вашона, но зато ангелом-хранителем, пусть и такого несносного придурка, как Альфред Ф. Джонс. В конце концов, я, действительно, мечтал об этом. Да не об Альфреде! А о возможности заботиться о человеке, спасая и оберегая его жизнь. Ведь это – мое призвание по рождению.____________________________________________________________*(лат.) - 23 января 2012 года от Рождества Христова