Часть 2 (1/2)
В библиотеке Чу Ваньнин первым делом сильно потёр виски и зажмурился — надолго, почти навсегда. Возможно, ему и хотелось лишить себя зрения... слуха, способности осязать истёртую до неприличности ткань верхних одежд или комковатую, серую муку, в остатках которой не успели завестись мелкие деловитые жучки (потому что мука кончилась — даже такая серая и клейковато-невкусная), возможно, однако кто бы ему позволил. Сам он точно не мог. Сам он твёрдо и решительно выгнал безымянного старейшину, безмятежно дремавшего над пыльными свитками (имя у старейшины, конечно же, было, просто Ваньнину этот факт никуда не упирался механическими клешнями).Выгнал библиотекаря, и вообще всем строго-настрого запретил совать носы и жалобы (?Учитель Чу, у нас совсем-совсем не осталось духовных камней??, ?Юйхэн, так а что мы будем делать без муки??, ?Из деревни внизу опять приходили за долгом... я спросил, не нужен ли им Страж, и только заклинательское достоинство позволило проигнорировать ответ, полный бесстыдства?) между книжных рядов. Потому что положение сделалось настолько отчаянным, насколько Ваньнин отчаялся. То есть совсем. То есть ему пришлось перестать вдавливать покрасневшие от бессмысленно-бессонных ночей глаза внутрь своего совершенно неприспособленного к хозяйственному администрированию черепа — и посмотреть на книги.
— Бесстыдство, — сказал старейшина всех проклятых ночных небес себе под заострившийся нос (на диете с изящным названием ?и тофу закончилось, еб вашу мать??), просто потому что стоило с чего-то да начать. Просто потому что заставлять бесполезных собратьев по духовному мастерству бесполезно перечитывать вслух книги по двойному самосовершенствованию или, не приведи небожители, призвать на помощь в этом бесстыдном деле учеников, ему не позволяла честь, совесть... и совсем немного, процентов на девяносто семь, врожденная благопристойность.
И стыдливость. Чу Ваньнин прожил на пике Сышен много лет, а всего и на свете он прожил и того дольше, за эти благословенные годы ему не приходилось не то чтобы ?сожалеть?, не приходилось даже всерьёз задумываться о низменной и сладострастной стороне человеческого существования. Он не мог представить, что в течение замечательной заклинательской жизни может ворваться такая мерзость, как Мо... Как жгучее напоминание о том, что единственным платёжеспособным клиентом в какой-то момент оказался отвратительный, огромный, наглый, дерзкий, красивый, бесстыдный и хозяин весеннего дома. В контексте нового дивного мира, окружающего Ваньнина в последние месяцы, выражение ?платёжеспособный клиент? тут же мерзко завязло на зубах и осело сухой, колкой книжной пылью на пальцах.
— Ничего красивого, — сказал старейшина всех ебаных пиков и небес, — ни-че-го.
Свитки, таящие в себе мудрость разделённой на двоих отвратительно-животной картины ?совершенствования?, оказались подозрительно... зачитанными. Можно было даже сказать — ?захватанными?. Ваньнин уже начал возмущённо представлять, как потребует от безымянного библиотекаря полного отчёта с формулярами наперевес: кто, когда и сколько, но предательски заурчавший желудок значительно понизил градус праведности и негодования. Потому что — как уже было сказано в торжественно-насмешливой тишине павильона Алого лотоса: ?Будь ты проклят, порождение суки и ехидны?, то есть ?другого выхода нет, Ваньнин, надо идти в орденскую библиотеку за письменными источниками?. Источники не несли никакого вдохновения, а от получаемых сквозь трясущиеся от гнева ресницы отрывочных знаний ему хотелось забраться в лотосовый пруд и просидеть там пару ближайших вечностей. Мастер Чу это знак качества в конце концов! Это репутация, это благодарные и счастливые лица простых сельских жителей, это защита от демонов всех уровней включая Рыцарей Девятого Круга Ада (так все время говорил дорогой глава Сюэ, эх, говорил же).
А теперь ему приходится рассматривать похабные картинки, на которых у мужчин неправдоподобно раздутое эго, а у женщин — подозрительно слабоумные выражения на лицах, а у него самого от липкого, тоскливого предчувствия сводит кишки (и вовсе не от голода). Чу Ваньнин вспоминает чужой голос — Чу Ваньнину не нужно его вспоминать даже по прошествии нескольких недель, наполненных гордыми (тщетными) попытками добыть для ордена средстваменее унижающим способом. Не нужно, потому что он и так все время отдаётся в ушах: непочтительный, глухой и мягкий.
Ваньнин почти не спал за эти недели, по ночам к голосу присоединялись темные глаза, длинные сильные пальцы, которые так смешно (другое слово, мастер Чу, другое) сжимали красный яблочный бок, до скрипа и хруста, пальцы, глаза, обиженно скомканный под ударами плети рот, спать было трудно и бессмысленно. Корпеть над скудными, зачитанными поколениями пубертатных подростков свитками тоже пока выходило не особо осмысленно и полезно. Ваньнин сутулился и высоко поджимал колени, укладывая на них тяжёлую голову, больно ударялся подбородком и зубами, передвигал пальцем полную чернильницу и ничего — ничего! — не рисовал. Совсем. В голове было пусто, на месте привычно-обычно толкающихся полезных идей катался из стороны в сторону пыльный клубок какой-то сорной травы, никаких машин для... удовлетворения таких потребностей наверняка не существовало в природе.
— Я не могу, — сказал старейшина пустому бумажному листу, — не хочу. Это противоестественно. Это...
?Я заплачу?, — ответил ему чужой наглый голос откуда-то из поджавшегося к рёбрам живота. Он заплатит. Принесёт серебряные слитки. Или золотые. И можно будет купить муки. Избавиться от долгов в окрестных деревнях, пригласить к Сюэ Мэну ещё кого-нибудь сведущего в подобных паскудных проклятиях, написать в отдаленные духовные школы, может быть останется немного на пирож... не останется. Не останется, но все равно будет хорошо, лучше, чем теперь, например, потому что хуже не бывает. Потому что он старейшина Юйхэн, Бэйдоу ночного неба и вообще — никто кроме него все равно не возьмётся за столь непристойный... заказ. Он нужен этому мальчишке ровно так же, как деньги мальчишки нужны пику Сышен, а это значит, что...
— Это не может быть настолько сложным.
Нарисованный рукой неизвестного миру обормота-художника половой орган нечеловеческих размеров словно бы издеваясь подмигнул Ваньнину в ответ. Мастер Чу протер глаза и без энтузиазма, но с появившимся откуда-то смирением придвинул к себе чернильницу и пустой бумажный лист: это не может быть настолько сложным. В конце концов, вряд ли проникновение чем-то в человеческое тело не с целью убийства может представлять серьёзные технологические тру...
Его нашли спящим. Это было совершенно непозволительным нарушением субординации, но в глубине души Ваньнин был благодарен собственной немного детской привычке во сне сгребать под себя всё, что находится в пределах досягаемости. Эскизы блядского вида — сугубо научное определение от мастера Чу — смялись у него под рёбрами, отпечатываясь непросохшими чернилами не только на одежде, но и глубже — под всеми слоями ткани, пачкая кожу неприглядными в своей утилитарной направленности чертежами. Кажется, разбудивший его старейшина был рад оказаться безымянным, он бесконечно-почтительно ронял глаза и обвисшие щеки в пол, а ещё кланялся и говорил, что уважаемый Мастер Чу, оказывается, скрылся от мира вот уже три часа как на полные сутки, и что они...
— Без меня что, жизнь на пике Сышен останавливается? — спросил Ваньнин хриплым от вязкого, неприятного сна голосом (там, за сжатыми веками было много неприятного смеха, а ещё брызнувшей по светящемуся золоту крови).
Вопрос выходил риторический, конечно. Без него никакая прежняя жизнь — размеренная и спокойная, с надоедливым гомоном учеников, с громким жизнерадостным голосом главы Сюэ, с робко-горячечными попытками его сына ?прославиться и стать самым известным заклинателем после Учителя?, эта далекая и кажущаяся теперь настолько идиллически-прекрасной жизнь не могла вернуться без Чу Ваньнина. Вернее — без золотых слитков от заносчивого и грубого щенка, то есть (самое верное!) без блядских и непотребных машин. Которые все ещё существовали в очень абстрактном виде.
— Не беспокойте меня ещё хотя бы три дня, — Ваньнин пошатнулся, поднимаясь на потерявшие всякую чувствительность ноги, пошатнулся, но успел поймать неуклюжее желание бессильно опереться ладонью о чужое почтительное плечо: он ещё не на только низко пал, чтобы принимать унизительную помощь... но поесть все-таки надо, потому что духовная энергия ему ещё пригодится — затем, чтобы не умереть от гнева, когда эта проклятая штука сделает свои первые условные шаги в мире вещей. — Я нашёл. У нас будут деньги.
На этих словах явно выбранный остальными соратниками по духу при помощи несчастливого жребия старейшина не смог сдержать какого-то очень жалобного и непочтительно-удивленного вздоха. Ваньнин прекрасно видел, куда был направлен его взгляд — старейшина облизывал бегающими тараканьими зрачками обложку трактата ?О пользе удовольствия в семейной жизни?. Чу Ваньнин издал звук несомненного возмущения и решительно развернувшись вынес себя из библиотеки, себя и чертовы наметки будущих чертежей. Ему даже удалось не покраснеть ушами (если только от праведного негодования — какого гуя у всех вокруг мыслительный процесс зациклен вокруг этого самого... ?удовольствия?? Весьма и весьма сомнительного, если уж на то пошло — по этим самым трактатам). Потому что Уважаемый мастер Чу вовсе не собирался оправдываться. Или объясняться. Или хоть одной живой душе на ставшем родным пике сообщать, что он запланировал вытащить орден из долговой ямы при помощи срамных поделок.
Вот ещё.
— Если у нас осталось немного риса, — все-таки пришлось обернуться на пороге, — то...Риса не осталось, остались какие-то побеги ранее неизвестного Ваньнину съедобного растения. Растение было острым, поэтому ещё и пришлось ему пожелать и дальше оставаться неизвестным, то есть Ваньнин выкинул плошку с этим издевательством над чувством голода (очень аккуратно выкинул, чтобы миска не перевернулась, учитывая, что среди адептов ордена было слишком много любителей подобных... приправ, его нетронутое блюдо вполне может прийтись по вкусу кому-то ещё). В конце концов он что — не справится? Не проживет на духовной энергии? Не нарисует деталь достаточно плавных и округлых форм, с правильным сечением и амплитудой... Амплитуду толчков следовало рассчитать на самом раннем этапе — потому что от этого зависел выбор материалов для шарниров, срок службы деревянных сочленений и гарантия качества.