Вдох (2/2)
Выйдя из больницы сегодня, он, может быть, наконец сможет поставить точку. Уже неважно, какой будет его личный конец – он просто так давно жаждет поставить наконец эту гребаную точку.
Так что он позвонил Цзяню, попросил его убедиться, что Шаня не будет в больнице следующий час-другой – тот не был в особом восторге от этой идеи, но удивительным образом спорить не стал.
Так что, да, сейчас он заходит в палату.
Взгляд Хао Ши отрывается от книги, обращается к нему. Вспыхнувшую было улыбку тут же смывает с ее лица, стоит увидеть, кто перед ней. Тянь понимает, кого именно она ожидала увидеть, кому так обрадовалась.
Он уверен, что сам узнал бы его по шагам.
По скрипу двери.
По дыханию.
не думать
Книга захлопывается, приземляется на прикроватную тумбочку. Ее нога в гипсе. Она не в больничной одежде и бинты выглядывают из-за ворота слишком большой, растянутой и изрядно потрепанной, выцветшей футболки.
Он уверен, что знает, кому эта футболка принадлежит.
не думать
Тянь закрывает дверь. Обращает внимание на то, что в палате они одни. Делает несколько медленных, намеренно ленивых шагов вглубь палаты. Берет стул. Ставит его рядом с больничной койкой. Замечает фотографию на тумбочке. Рыжей вспышкой на ней простреливает глотку.
Он уверен, что еще один удар сердца – оно размозжит ребра в осколки.
не думать
Вернув взгляд обратно к Хао Ши, Тянь понимает, что она наблюдает за ним с некоторой настороженностью, как за диким зверем, который в любой момент может вырваться из старой, давно проржавевшей клетки – это легко читается в светло-карих, полупрозрачных глазах. Но она ничего не сможет прочитать по его лицу, маска слишком прочно в него въелась, ему давно уже не нужно прилагать никаких усилий к тому, чтобы продолжать ее удерживать – так что, нет, она не сможет. Никто не смог бы.
Кроме одного человека.
недуматьнедуматьнедумать
Откинувшись назад, Тянь устраивает локоть на спинке стула, подпирает кулаком лицо и расслабленно устраивается, чуть вздергивая бровь в ожидании. Хао Ши продолжает молчать. Тишина повисает между ними.
Отлично. У Тяня достаточно времени и терпения. Он может прождать пять минут, может час, а может и весь вечер. Будет немного жаль, если он пришел зря, и не получит ответов на вопросы, которых даже не может сформулировать в собственной голове, но в целом – ему плевать. Это не та тишина, которая способна его задеть.
Он готов ждать.
Проходит совсем немного времени, когда он получает результат.
– Слышала, что ты был там и помог мне добраться до больницы. Спасибо, – произносит Хао Ши, глядя на него все так же пристально.
Ладно, такого начала он не ждал. Тянь приподнимает брови чуть выше, ничего не отвечая. По спокойному, чуть отстраненному голосу сложно понять, насколько это всерьез, в этот раз она контролирует себя куда лучше, чем в тот их единственный разговор. И все-таки, она не кажется идиоткой – Шань не мог бы связаться с идиоткой, – и вряд ли считает, что ему не плевать на ее сраное благополучие. И это подтверждается, когда она продолжает говорить.
– Хорошо, что Шаню не пришлось опять переживать подобное в одиночку.
Ого. Ладно.
Ни одна мышца на его лице не дергается, Тянь уверен в этом, но – да, он здесь меньше минуты, а Хао Ши уже нашла болевую и въебала по ней так, что он готов харкать кровью. Хотя всегда существует вероятность, что это просто случайность.
В случайности Тянь никогда не верил.
Чувство вины начинает знакомо разъедать кости, но очень быстро перекрывается, приглушается яркой и алой вспышкой злости: Тянь очень не любит, когда с ним пытаются играть, когда им пытаются манипулировать.
Остро оскалившись, он чуть наклоняется вперед и произносит с деланной мягкостью, такой, чтобы по коже – ознобом.
– Всегда рад помочь, – не тебе, не добавляет Тянь, но почти уверен, что она может это услышать.
Надо отдать должное Хао Ши – она никак на это не реагирует, только настороженность уходит из взгляда, растворяется в том самом знакомом презрении; надолго ее сдержанности не хватило. Тянь чувствует мрачное удовлетворение и тут же себя одергивает – он пришел не для этого. Ему не нужно повторение того разговора.
Он все равно принадлежит мне.
Стоит вспомнить – и Тянь тут же всецело разделяет презрение Хао Ши. Чувствует, как отвращение к самому себе застревает лезвием в глотке – ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни сглотнуть. Даже сдохнуть – и то не выйдет. Проеб, с какой стороны ни взгляни.
Какого хера тогда сказал это, Тянь не знает…
Ложь.
Конечно же, знает, но от этого только сильнее – кровотечением внутренним, и тошно до предела становится. Ведь все потому же, почему он от Шаня не вылечился и никогда не вылечится, почему мосты свои сожженные пытается на их общей-раздельной боли отстроить…
Тянь пытается заставить себя вынырнуть из этого личного разлома, из неприметного для других Армагеддона – и сосредоточиться на том, что сейчас. На том, зачем пришел…
Неожиданно вынырнуть помогает Хао Ши, когда опять начинает говорить – Тянь внутренне встряхивается. Теперь в ее голосе читается чуть больше эмоций: веет намеком на холод вперемешку с раздражением, с намеком на все то же липкое, уже знакомое Тяню презрение, глубоко в нем резонирующее.
– Мне всегда было любопытно, из-за чего вся шумиха.
Эти слова загораются под кожей мрачным весельем, которого Тянь не ждал. Опять оскалившись, в этот раз не так остро, он едко интересуется:
– Правда?
– Я разочарована, – чеканит Хао Ши. – Пафоса много. Толку мало.
Тянь почти готов рассмеяться. Что она не из пугливых, он понял еще в тот день, в баре, но тогда было иначе, было попросту не до того. Ему тогда дышать бы научиться заново, а не приглядываться к той, кто загасил слабо тлеющий окурок его гребаной надежды одним своим выдохом.
Теперь Тянь, когда ему не так горит, когда он почти смирился – думает, что мог бы научиться ее уважать. Если бы не ненавидел так сильно уже за существование.
Ничего не отвечая, он только склоняет голову в насмешливом поклоне, сверкает оскалом и видит понимание на лице Хао Ши, которое злит ее саму еще сильнее.
Привыкай, девочка.До меня ты еще не доросла.
Она дергается вперед, забывшись и попытавшись ровно сесть, но тут же болезненно морщится и откидывается обратно на подушки. Попытавшись найти в себе хотя бы намек на сочувствие, Тянь понимает – там ничего нет. Хочется извиниться.
Не перед ней.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Хао Ши очень скоро, довольно быстро справившись с болью.
Этот вопрос кажется еще глупее, чем ее благодарность, потому Тянь всерьез его не воспринимает. Но думает, что понимает, к чему Хао Ши ведет, и решает ей подыграть – а может, наоборот, еще немного выбесить, там как пойдет. Он начинает строить из себя идиота.
– Думал, этот вопрос стоит задавать тебе, – спрашивает с наигранным удивлением, все еще не пытаясь скрыть насмешки. – Ты захотела этой встречи.
– Да, – раздраженно выплевывает Хао Ши в ответ, простреливая его взглядом, в котором уже вполне отчетливо виднеется злость. – Но силой тебя никто сюда не тащил. И все-таки. Ты здесь. Почему?
Тянь пожимает плечами. Ехидно цитирует:
– Может, хотел узнать, из-за чего шумиха. Я с детства любопытный мальчик.
Кажется, он успевает заметить, как болезненно дергаются уголки губ Хао Ши прежде, чем усталость берет верх над злостью и любыми другими эмоциями и она, устало прикрыв глаза, потирает пальцами переносицу. Впервые за то время, что сидит здесь, Тянь всерьез обращает внимание на детали ее внешности: на въевшиеся в кожу тени под глазами, на болезненно-острые скулы, на неестественно выпирающие костяшки рук.
Тянь вдруг вспоминает, что они, вообще-то, в больнице. Что, вообще-то, ее всего неделю назад сбила машина. Они разговаривают считанные минуты, но Хао Ши уже так очевидно измотана.
Тянь вдруг думает – кое-кто вполне определенный захотел бы врезать ему за такое пиздецки похуистичное отношение к чужому физическому излому. И, может быть, ментальному тоже.
Вот только похуизм никуда не девается. От этого разговора Тянь все еще не получил ничего. И откуда-то берется уверенность, что Хао Ши будет рада не больше, чем он сам, если Тянь сейчас развернется и уйдет, грубо указав на ее слабость.
Так что он не двигается с места.
Ждет.
– А ты хорош, – хмыкает Хао Ши, убирая ладонь, и в этот раз ее губы ломаются в кривой улыбке. Значит, все-таки не показалось.
Злости в ней больше не остается, только все та же усталость, знакомо-стылая, выпивающая все эмоции до дна.
– Только что говорила, что разочарована, – Тянь все-таки заставляет свой голос смягчиться, потеплеть на пару градусов.
Может, Шань бы одобрил.
Может, послал бы его со всем этим сраным снисхождением нахуй.
Обе мысли заставляют что-то внутри оттаять с болезненной резкостью, так, что это ощущается вправленной на место костью – больно, но целительно. В перспективе должно помочь.
Ничего тебе уже не поможет, Хэ Тянь.Мудак ты сраный.
– Не притворяйся идиотом, ты знаешь, о чем я, – раздраженно закатывает глаза Хао Ши, и Тянь думает, что пора со всем этим заканчивать.
Да, он мог бы прождать и пять минут, и час, и вечер – у него вся вечность свободна, на самом-то деле, она больше никому не нужная, серая, обреченная, ее некому дарить; ему самому даже секунда лишняя этого личного недосуществования костью в горле, что уж говорить о вечности.
Но Тянь тоже устал, только в его случае это тотальная заебанность самим собой. Ему стерильность больничных стен – наждаком по горлу, внутренности в пепел и сизый табачный дым.
Ему от мысли о том, чтобы пересечься с Шанем – дурно и сладко.
Знает – не выдержит. Опять обовьет его плющом. Опять упадет в зависимость, дорвется до дозы – больше не оторвешь, не прогонишь; пристрелить только, как шавку бешеную, и дело с концом.Вот только для Шаня это не вариант.
Никогда не был. Никогда не будет.
Господи.
– Итак. Ради чего я здесь? – прямо спрашивает он, погасив насмешку, яд и злость, оставив только ровный, спокойный тон.
Хао Ши медлит несколько секунд, отворачивается. Ее взгляд вдруг начинает бегать по палате, перескакивать с предмета на предмет, а худые, костлявые плечи под простой футболкой поднимаются и опадают быстрее прежнего. Впервые Тянь видит ее неуверенность, которую Хао Ши так очевидно и сейчас пытается скрыть за упрямо поджатыми губами, передергивая все теми же плечами, отчетливо напоминающими сломленные птичьи крылья, лишенные перьев.
Возможно, раньше Тянь просто не приглядывался – и поэтому не видел.
Возможно, сейчас она разрешает ему увидеть. Тянь не знает.
Отстраненно, холодно задумывается – может ли она просто быть настолько хорошей актрисой, что он до сих пор таковую в ней не распознал?– Не знаю, – в конце концов твердо произносит Хао Ши, глядя куда-то в точку чуть левее головы Тяня. – Может… может, я просто мазохистка и мне нравится делать себе больно. А может… я хотела понять, почему.
Она не продолжает, а Тянь не переспрашивает, что значит это ?почему?. Почти уверен, что понимает.
Нет, пожалуй, уверен определенно.
Хорошая актриса или нет, Тянь не может найти прорех в том, что она говорит и делает, нестыковок и ломаных, отделяющих игру от реальности. Он приглядывается так внимательно, как никогда прежде – и не видит.
Есть в Хао Ши что-то знакомое, что-то горькое, от него самого отзеркаленное, и Тянь не хочет анализировать, понимать, что это – но оно есть, оно горчит и болит.
Тянь думает – Шань бы рассмотрел, разгадал, если бы было, что.
И не Тяню решать здесь за него, с кем ему быть, кому ему доверять.
– Это неважно, – все так же ровно и спокойно говорит он, игнорируя боль в груди и вой под ребрами, игнорируя то, как слова костью застревают, не желая свободы – Тянь выталкивает их из глотки, заставляя себя говорить. – Сейчас он с тобой.
Наконец, Хао Ши все-таки переводит на него взгляд, неуверенность в нем окончательно растворяется, но ее место занимает что-то, чего Тянь не может распознать.
– Ты так и не спросил его, да? – с отпечатавшимся на лице осознанием чего-то, с нарастающим с каждым словом раздражением спрашивает она, и Тянь не вполне понимает, о чем речь. А Хао Ши уже продолжает, и то неопределенное в ее взгляде загорается яростью. – А ты действительно просто тупой кусок дерьма.
Впервые за этот вечер он действительно чувствует удивление. Тянь уже хочет спросить, а какого, собственно, хуя, но Хао Ши говорит прежде, чем он смог бы вставить слово.
– Я догадалась. Еще тогда, в баре, после того, как мы столкнулись у входа. Сам себя наебал, получается, да? Ты тогда выбесил меня, и я просто… – к концу сбивчивой, торопливой, полной ярости речи она сдувается проколотым шариком, опять отводит взгляд в сторону; загоревшиеся было глаза тускнеют, когда Хао Ши выдыхает едва слышно, на сильном контрасте со своим почти-криком только что. – Мы не вместе.
– Что? – ему не послышалось?
– Мы. Не. Вместе, – резко, зло выплевывает каждое слово Хао Ши, и Тянь неосознанно дергается вперед.
Чувствует, как привычная маска идет трещинами, дробится и осыпается осколками. Сердце в груди спотыкается, запинается, дыхание стопорится и застревает в районе трахеи, на секунду Тянь ощущает себя мертвым – и тут же оживает, стоит сердцу пуститься вскачь, а выдоху вырываться с хрипом.
– Но… – сипло, едва слышно произосит он, и тут же, следом, не успевая за собственными мыслями. – Но Цзянь говорил…
Вот только на самом деле Цзянь ничего не говорил. Он сказал только, что есть вещи, которые Тяню стоит увидеть самому. Не больше.
Но потом…
В баре…
То, как Шань неосознанно пытался защитить ее, как теплел и смягчался его взгляд, стоило ему посмотреть на нее…
И.
Блядь.
Это же дружеское. Может быть, братское – но больше?
Разве там было что-то большее?
Тянь задыхается. Пазл медленно складывается в его голове.
Блядь.
И позже, тем вечером, когда он столкнулся с ними на улице.
Тянь помнит, как подумал тогда – Хао Ши улыбается Шаню знакомо.
Так же, как Чжань иногда улыбается Цзяню.
Так же, как он сам улыбался Шаню когда-то, когда еще умел улыбаться.
Это вполне однозначная улыбка.
Не дружеская. Не улыбка, предназначенная брату.
Однозначная.
Но Тянь так и не решился посмотреть, улыбался ли Шань ей в ту минуту так же.
Блядь.
И той же ночью.
Когда он разговаривал с Шанем по телефону.
Когда пытался понять, был ли Шань один.
И казалось, что был.
Но тогда думалось, что он принимает желаемое за действительное.
А сейчас…
Блядь. Блядь. Блядь.
Они не вместе.
Не вместе.
У Шаня никого нет.
Почему он вообще решил…
Блядь.
Потому что он тупой кусок ебаного дерьма, он сам сделал выводы – сам расхлебывал их последствия, но вопрос, сраный вопрос так и не задал.
Тянь поднимает взгляд, ошарашенно впивается им в Хао Ши – и его немного отрезвляет тем, как она выглядит. Крохотная. Надломленная. Все еще пытающаяся свой надлом скрыть за упрямством.
Тогда до него доходит. То, что общего у них он увидел, в ней – отзеркаленное от самого себя. Болезненно-горькое. Стылое.
Ну конечно.
Наконец где-то глубоко внутри удается отыскать нужный, правильный вопрос:
– Он счастлив?
Хао Ши не отвечает. Она поджимает губы, впивается невидящим, стеклянным взглядом в оконную раму. Молчит-молчит-молчит.
Выдыхает.
– Тебе лучше уйти, – тихо, но твердо, все еще удерживая себя на грани.
Тянь понимает, что ответа сегодня не получит. Понимает, почему. Он уверен, стоит переступить порог палаты – она переступит свою грань. Сломается.
Иногда это просто неизбежно. Впервые Тянь действительно испытывает к ней сочувствие, но не дает ему отразиться на своем лице – знает, Хао Ши это не нужно.
Ему самому не было бы нужно.
Заставлять ее просить дважды Тянь не собирается, поэтому поднимается, в несколько неспешных, но широких шагов пересекает палату. Только застывает уже в дверном проеме, когда она его окликает.
– Хэй, – голос Хао Ши все еще твердый, но уже слабеющий, и она колеблется, решаясь произнести то, что собиралась.
Тянь делает это вместо нее.
– Я зайду еще как-нибудь.
– Можешь попробовать, – надломлено хмыкает она в ответ, и этим подтверждает – ей еще есть, что ему сказать. Просто не сегодня.
Тянь закрывает за собой дверь, так и не обернувшись.
Идя этим вечером в больницу, Тянь думал, выйдя из нее, будет знать ответ. Решение. Он сможет поставить точку, даже если был уверен, что эта точка станет его концом. Он просто хотел убедиться, что у Шаня все хорошо, все будет хорошо в будущем – больше ничего ему не было нужно.
Выйдя из больницы на самом деле, Тянь замирает и прикрывает глаза, подставляя лицо мягким пальцами прохладного ветра. Сует руку в карман, сжимая лежащую там, склеенную фотографию.
Под веками бликует рыжим.
У него все еще нет решения.
Он все еще слышит хохот бесов, скалящихся бок о бок с ним.
То, что Тянь сегодня узнал, ничего не значит, на самом-то деле. Не может дать чертовой надежды, которой он не заслуживает – которая все равно тепло и больно зарождается, слабо царапается где-то в солнышке. Но важно не это. Важно то, что Тянь понимает – все это время он задавал или не те вопросы, или не тем людям.
А правильный вопрос находит правильного адресата только сейчас.
Ты счастлив, Шань?
Ответа все еще нет.
Шань начал свою жизнь с нуля. У него все в порядке, все хо-ро-шо, прошлое обнулилось и обессмыслилось, и только опять появившийся в его жизни призрак этого прошлого – пеплом и горечью.
Тянь думал, что знает это. Тянь думал, что должен отступить – так будет лучше.
Не для него самого, конечно, но…
Лучше.
Теперь Тянь не знает нихера.
Следующий вдох продолжает застревать камнем, болезненно скручивает гортань в воронку, чтобы паникой, тремором, липким удушьем.
…но впервые за долгое-долгое время – не пустотой.