Часть вторая. Саладин. Месть: осознание (1/1)

Наследник стремглав бросается вниз, к раненым. Гора пытается с помощью рации связаться с Милой и ?змеями?, а Саша помогает Жене, но тому, как выясняется, помощь не требуется. Я не нахожу в себе сил отцепиться от холодильника, хотя ситуация к этому не то что располагает, а просто требует!Я должен что-то сделать! Должен!Решение слишком быстро формируется в моей голове, и я, с трудом разжав одеревеневшие пальцы, медленно разворачиваюсь. Гора стоит в двух метрах от меня, но это расстояние кажется невероятно длинным. Нормальные шаги у меня не выходят, но шарканье ног поглощается воцарившимся шумом. Пока двигаюсь к мужчине, стараюсь делать нормальные вдохи и выдохи, потому как я даже не понимаю, дышу ли вообще.—?Мы… —?голос до стыда тих и сипл. Прокашливаюсь, привлекая тем самым внимания к себе. Однако шум всё равно не затихает. —?Мы должны защищаться.—?От кого ты собрался защищаться, утырок?! —?Гора не убрал пальца с кнопки на рации, поэтому голос Милы, перемежающийся скрежетом-шипением, заставляет меня вздрогнуть. Волна холода, начинающаяся в районе затылка, спускается по шее, спине и груди, касается рук и оседает в кончиках пальцев. Я пытаюсь согнать пришедшее одеревенение, но у меня не выходит. —?Это слежка! Мастера маскировки! Они…!Но дальше она ничего сказать не успевает: Гора таки вырубает рацию и поднимает глаза на меня. Мне слишком неловко, чтобы посмотреть в ответ. И слишком стыдно за это.—?Так. Нам надо позаботиться о вывозе раненых и… —?начинает мужчина, но тут же его голос тонет в звуках стрельбы и леденящих душу людских криках.—?Оружие! —?Мой голос неожиданно приобретает твёрдость. Однако меня игнорируют. —?Дайте мне хоть какое-нибудь оружие! —?Но народ спешно покидает дом, высыпая на улицу, чтобы помочь тем, кто отбивается от атак Крысы.Я остаюсь в гостиной один.—?Держи. —?Голос Наследника заставляет меня едва ли не подпрыгнуть на месте. Резко оборачиваюсь и безумным взглядом впиваюсь в юношу. —?Там… Некого вывозить… —?Хотя голос Наследника неестественно тих и кажется громом в пустой комнате, я не могу определить по лицу ?змея? никаких эмоций, но чувствую, что он едва держит себя в руках.Мои пальцы по-прежнему не гнутся, органы неприятно сводит, так что я часто дышу, стараясь согнать волны дрожи со своего практически парализованного тела. Берусь за рукоятку протянутого пистолета и снова смотрю на Наследника.—?Ты всё понял,?— он переходит на шёпот, но в глаза мне продолжает смотреть. —?Отец…—?Не надо,?— отрезаю я сбивчиво, стараясь не показать дрожью в голосе, что мне страшно. Хотя по моему виду это и так понятно. —?Ты… Ты выбрал сторону?Вопрос заставляет его вздрогнуть, и это становится первой проявленной при мне эмоцией с его стороны.—?Прости, Костя… —?Наследник отступает, и во всём его естестве я вижу сквозящую боль. Страшно это: выбирать между тем, что правильно, и тем, что нужно. —?Это не моя война…—?А когда придут за головой отца в случае обретения им власти? Тогда она станет твоей? —?Сглатываю и борюсь с волнами отчаяния, накрывающими меня с головой.Вопросы звучат обвинительно. Мне хочется завопить, ударить пятящегося юношу по лицу, прорычать, что он теперь один из нас и, предавая, делает хуже себе. Но не могу. Это его выбор. Кто я такой, чтобы решать, верный этот самый выбор или нет?—?Прости…Мудрый парень, в котором я хотел бы увидеть друга, упирается спиной в косяк, а после, резко развернувшись, сбегает вниз по лестнице. Если я верно помню, там, за печкой, был лаз, но сейчас зима, а туннель, вероятнее всего, завален снегом. Впрочем, неважно. Он не убил меня, хотя мог бы?— шанс покончить со мной у него был просто невероятный. Я отпустил его в качестве платы за это.Проверяю магазин. Патроны все целы. Не думая, вылетаю из дома и застываю. Где только возможно, стоят, висят, сидят наши люди и отстреливаются. Кто-то помогает раненым, которые ещё в состоянии держать оружие. Кто-то оттаскивает тех, кому уже не в силах помочь. Крики, команды, мольбы, стоны?— какофония меня накрывает и выветривает остатки самообладания. Однако факт, что среди нас есть бьющиеся за нашу сторону ?змеи?, ненадолго меня отрезвляет. Но этой ?передышки? хватает лишь до моего пути к предбаннику, рядом с которым Мила и какой-то с виду хилый юноша в шапке с эмблемой крысы на ней ожесточённо дерутся. Не задаюсь вопросом, как он сюда попал. Не исключено, что он изначально был среди ?змей?. У парня в руках?— нечто, в чём можно узнать древко от копья. Мила же дерётся, что называется, пустыми руками.?Мы на одной стороне!??— напоминаю я себе, хотя где-то на затворках сознания что-то гадко и мстительно хихикает, видя синяки на теле девушки и открытые, кое-где даже размозжённые раны.В два шага подлетаю к ним и пинаю парня в бок. Тот опрокидывается на спину, и мне хватает этих несколько секунд, чтобы пристрелить гада в упор.—?Обойдёмся без лишних фраз,?— поёжиться от холода мне не позволят гордость и внешний вид девушки, которая стоит в майке и рваных не от моды джинсах.Мила ничего не говорит. Только кивает и устремляется на улицу. Я перехватываю покрепче пистолет и бегу за ней.Там, где, как я помню, был ранее огород, а сейчас находятся холмики с крестами, развернулась настоящая осада. Сопротивление забаррикадировало небольшой проход между старой ветхой лачужкой и домом, разместило заполненные песком мешки, какую-то старую мебель, кучу разного хлама рядом с баней и сейчас отстреливалось от напирающего врага. У нас мало людей, но те, кто участвуют в битве, палят почти без промаха. Крыса наступает небольшими отрядами, точь-в-точь как в какой-нибудь средневековой стратегии: площадь между нашими оборонительными сооружениями и сооружениями противника застлана человеческими телами. Снег под ними обагрился и больше напоминал ярко-алый ковёр с орнаментом из павших от пуль ребят.Среди стреляющих я против воли ищу знакомый топорщийся белёсый ?ёжик? и светловолосую голову, время от времени выкрикивающую фразы на латыни, но не нахожу. ?Брось ты! Что, мамок потерял?!??— негодует внутреннее ?я?, и у меня нет иного пути, кроме как согласиться с его негодованием.—?Иди к ребятам, я сама здесь,?— Мила толкает меня в сторону предбанника. —?Если потеряем железные ворота, на которые и идёт основная осада, в нас здесь не будет толку. Иди!Я подчиняюсь и, кинув последний взгляд на Милу, пускаюсь бегом. Почти перепрыгиваю через труп гада и вливаюсь в общий хаос битвы. Кто не потерял своей точки?— отстреливается. Однако дверь ворот оказывается проломленной, и сквозь дыру в железной стене активно забегают ребята с символикой Крысы на одежде и со знакомым мне оружием в руках. На Горе уже ?висит? одновременно два противника, но мужчина, чем меня очень сильно восхищает, мастерски отбивается от них и даже успевает контратаковать. Воодушевившись его примером, тоже вступаю в схватку.Ближайшего ко мне ?крыса? застреливаю и, даже не обратив на него внимания, устремляюсь дальше. Череда лиц, окровавленное месиво, я кому-то сворачиваю шею, чьи-то глаза впиваются в меня остекленевшим взглядом?— когда наступает тот момент в жизни убийцы, после которого он перестаёт считать количество своих жертв? И когда он смиряется с мыслью, что мир не крутится вокруг него, а павшие от его руки люди?— вынужденная мера? Хотя я, наверное, ошибаюсь, допуская, что человек способен признать своё неглавенство в каком-то катаклизме или иной ситуации. Человечек слаб, его позвонки неестественное просто сворачиваются чужими руками, а животы вспарываются с поразительной лёгкостью остро заточенными ножами, заставляя внутренности обагрить только выпавший снег. Человечек питается злобой и ненавистью, и пусть те, кто твердят про силу любви, навсегда закроют свои лживые пасти. Только здесь, на поле боя, ты понимаешь и цену жизни, и цену промедления, и цену собственной ошибки. Здесь нет любви. Есть жажда убить раньше, чем убьют тебя самого.Жму на спусковой крючок, стремясь ?снять? приближающегося ко мне ?крыса?, но вместо выстрела раздаётся лишь щелчок. Палец по инерции жмёт ещё несколько раз, пока до мозга не доходит: магазин пуст!—?Что, патроны кончились? —?склабится парень, а в следующую секунду в его груди резко появляется лезвие.Пятно крови быстро расползается по одежде; юноша падает на колени, раскрыв рот. Из его горла слышатся хрипы, а руки обхватывают лезвие и что-то пытаются даже с ним сделать. Но Саша за спиной ?крыса? брезгливо ставит стопу на его спину, пинает и ловким движением вынимает мачете из тела. ?Крыс? валится на живот, а кровь под ним окрашивает снег в ярко-алый цвет.—?Спасибо,?— киваю я, но Патлатый не успевает мне ответить: ворота сносит оглушительный взрыв.Меня опрокидывает на спину ударной волной, а в ушах появляется навязчивый однотонный писк. Мир вокруг внезапно перестаёт нести какие-то звуки совсем. Как будто нажали кнопку выключения и бросили в глухую пучину, почти вакуум. Какие-то вспышки перед глазами сменяются на черноту и обратно. Я завален, меня придавило чем-то, однако выбраться получается, пусть и с трудом. Опираюсь на обе руки и ползу. Куда?— не понимаю, мир всё ещё трещит по швам без единого звука. По локтю и лицу что-то струится, на мгновение кажется, что, когда мир снова обретёт способность звать меня и что-то мне говорить, способность чувствовать придёт вместе с ним. Ноги не слушаются, но боли нет. Меня пинают, я со стоном?— мне кажется, я именно стону, а не произношу какой-то иной звук?— снова опрокидываюсь на спину. В левую руку впиваются щепки, на зубах скрипит грязь, а холод касается своими цепкими пальцами окровавленных участков на моём теле.Вспышки света и чернота сменяются на расплывчатую картину. Человек. Одетый во всё чёрное, со скрытым лицом и какой-то палкой на ремешке. Автомат. ?А потом пришли люди в чёрной униформе. Я думал, они пришли спасти нас?,?— голос Саши звучит как будто через вату, и я начинаю понимать, что за человек передо мной. Он не с Крысой?— нет символики, или я просто её не вижу. Рядом с ним ещё один, такой же, почти двойник. Я прикрываю глаза и сглатываю. Кровь. Откуда у меня во рту кровь?Мир внезапно принимает окончательное решение?— вернуть мне украденную способность внимать ему. Вместе со слухом и осязанием ко мне возвращается и боль. Нога почти онемела, руки покрыты не то ссадинами, не то полноценными ранами, а футболка на животе противно липнет к телу от крови. Голова разрывается от мини-взрывов внутри себя, и голоса, что раздаются откуда-то сверху, кажутся навязчивым жужжанием. Однако я всё же различаю их.—?Этот?—?Да.—?А остальные?—?Приказа на ликвидацию нет. Сгружай всех живых.—?И его?—?Он первый, чья кровь должна пролиться до капли сегодня.—?Но зачем? Можно перестрелять всех сейчас. Мы же делали это, когда взорвали их предыдущую штаб-квартиру!—?Приказа на ликвидацию нет! Сгружай всех живых!—?Есть.Меня вздёргивают и закидывают куда-то. Боль в голове нарастает, к горлу подкатывает тошнота, но стоит мне оказаться на относительно свежем воздухе, как она отступает. Вместо неё приходит дикий холод. И страх. Страх смерти, которая должна сегодня оказаться на своём пиршестве. Смерть?— падальщик, раз приходит лишь после окончания главного действа?— лишения жизни.Меня бросают на чьё-то тело?— острые локти впиваются в мои истерзанные бока. Я не успеваю даже застонать, когда мощный пинок обрушивается на рану в моём животе. Мир не исчезает, он начинает искрить, а после снова оглушает меня. Рот наполняется кровью, я пытаюсь её сплюнуть, но она течёт по подбородку, окрашивает губы. Голоса?— вернее, оскорбления?— доносятся как через вату. Чьи-то руки снова вздёргивают меня, и я слышу: ?На колени!?Болит всё тело, рана на животе?— особенно. Обнажённые голени чувствуют снег, но волна дрожи заседает где-то в груди. Пытаюсь передёрнуть плечами, но не могу и пошевелиться. Есть лишь боль. И этот зверский, могильный холод.Я уже чувствую дыхание Смерти.—?Не смей! —?шипит кто-то, толкая меня в бок, ещё один такой же пленник, как и я.Разлепляю глаза и щурюсь от яркого света. Снег блестит под лучами зимнего солнца и не сразу позволяет разглядеть то, что ранее было штаб-квартирой Сопротивления. Хотя тут и разглядывать нечего. Треск кострища слышится слишком чётко, а жар пламени ощущается непозволительно сильно. Хруст снега, стоны пленников, звуки бросаемого тела?— я не знаю, когда какофония всего этого смешивается, а после превращается в ультразвук. Я чувствую, что все органы внутри как будто бы связались в один склизкий ком, и пинок только обеспечил ему устойчивое положение. Сильно ли меня ранили? Как много крови я потерял? Вопросы не отвлекают, а заставляют внутренне испугаться ответов.В голове, наравне со стуком, появляется гул. Перед глазами всё рябит, множится, искрит и пылает. Я пытаюсь запрокинуть голову и сквозь щелочку между веками, которые не получается полностью раскрыть, рассмотреть, что же вокруг происходит. Но свет загораживает рослая фигура. А следом по моей челюсти ударяет чей-то сильный кулак. Меня опрокидывает на бок, а боль в челюсти заглушается болью во всём теле. Плечо и предплечье обжигает снегом, а в правой голени, аккурат под коленом, мышца связывается в тройной узел от прошедшей по ней судороги. Двигаюсь, стараясь облегчить положение, но меня против воли бросает на спину. Голова касается промёрзлого грунта, и ненадолго?— секунда-две?— перед глазами вспыхивают яркие пятна. К горлу подкатывает содержимое желудка, но я его сглатываю и пытаюсь приподняться. В нос пробивается запах снега, крови и мужского пота. Мои попытки не венчаются успехом, однако мой мучитель думает иначе. Схватив за футболку, он с силой меня усаживает. Его руки обхватывают мою голову, а следом весь мир взрывается калейдоскопом. Звезды, фейерверки, взрывы?— всё окрашивается в красный, жёлтый, белый, что я даже забываю о приходящей адской боли. Из сомкнутых глаз брызжут слёз; я чувствую, как по моим губам быстрыми струями течёт кровь, столь же быстро остывая на холодном воздухе. Ручейки спускаются по сжатым губам, бегут дальше, по подбородку, и спускаются к шее. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Только если раскрыть рот, но тогда кровь пойдёт туда, и меня точно вывернет на только выпавший снег. Впрочем, альтернативы всё равно нет.Мысль, единственная здравая, просачивается сквозь буйство красок перед моими глазами и приносит с собой почти осязаемую ярость.Эта мразь сломала мне нос!—?Не стоило делать этого. —?Снисходительно замечает голос где-то рядом. Голос знакомый. И мне чудится, что его обладатель смотрит прямо на меня. —?Мы же хотели поговорить. К чему его калечить раньше времени? —?Другой голос пытается извиниться, но первый пресекает попытки это сделать, продолжая:?— Сделанного не воротишь, не надо. —?Я строю в воображении мужскую фигуру, статную, с пронзительным взглядом. В моём воспалённом и искалеченном сознании она делает движение рукой, и оправдывающийся голос замолкает. —?Что же ты наделал, сын?И теперь я понимаю, почему его снисходительный тон мне знаком.Саладин.С трудом я разлепляю веки и щурюсь от зимнего утреннего солнца. Или от вида пламени, что кажется ещё ярче в этот погожий день. Смотреть мне на всё буйство света больно?— тошнота опять комом встаёт где-то в глотке. Однако я всё же стараюсь выпрямить спину и посмотреть в лицо тому, кто уничтожает мою жизнь всё больше и больше. Педантично разрывает страницы моего прошлого, марает кляксами страницы моего настоящего и сжигает в огне страдания и боли страницы моего будущего. Пафосно, да, но именно пафос позволяет мне отвлечься от болезненных мыслей. Я не принадлежу себе. И жизнь моя мне тоже не принадлежит. Однако ярость не ослепляет, ярость подгоняет: мне хочется вскочить, разорвать резким движением путы и сделать что-то, что изменит отношение Вселенной ко мне, но тело свыкается со своим положением и не третирует меня волнами боли, которые от каждого движения заставляют мои мышцы скручиваться в тройные узлы.—?Я… наделал? —?хрипло ухмыляюсь я, и Саладин понимает по моему виду, что это начинающаяся истерика. Его взгляд не меняется: холодное снисхождение, понимание мыслей поверженного и пленённого врага.—?Конечно,?— кивает. —?Всё началось,?— мужчина подходит ближе, загораживая солнце, и у меня выходит его осмотреть. Всё то же самое, что мне доводилось видеть в первую встречу с ним. Только теперь он смотрит на меня сверху вниз, как победитель смотрит на проигравшего,?— в тот день, когда твоя мать,?— его тон сквозит безразличием к женщине, которую он когда-то любил. Если любил, конечно. И что меня больше злит?— его пренебрежение её смертью или пренебрежением нашими с ней жизнями тогда, в годы моего детства,?— я не знаю,?— сообщила мне, с её точки зрения, радостную новость.Саладин складывает руки за спиной замком и отступает от меня на шаг. Впрочем, солнце он всё ещё загораживает, так что я могу смотреть на него и не шипеть от навязчивого стука в висках.Краем глаза замечаю знакомые обрывки одежды и слышу прерывистое дыхание, тоже знакомое. Пока мужчина подбирает слова, которые ещё больше втопчут меня и смысл моего существования в грязь, поворачиваю голову сперва влево, после?— вправо, а затем смотрю опять на Саладина.Мы сидим линией. Нас немного, только те, кто изначально был Сопротивлением. Гора, Саша, Женя и ещё два парня, которых я не знаю. Зачем он посадил и их сюда? Что он…Мысль, что я сейчас присутствую на собственной казни, заставляет весь холод, что касается моей кожи своими длинными цепкими пальцами, скопиться где-то внутри, в груди, в животе, где рана уже не так обильно смачивает мою одежду кровью. Челюсть дрожит и пробуждает поселившуюся в ней от кулака громилы боль. Я пытаюсь стиснуть зубы, но страх не даёт этого сделать. Впервые мне настолько страшно. Это нечто огромное, угнетающее, оно поглощает в себя всё?— мысли, чувства, меня самого; все звуки опять растворяются, картинка перед глазами искажается. Я чувствую, как с волос и по спине словно спускается что-то: липкое, склизкое, касающееся, кажется, сердца и уносящее его куда-то в глубокую пропасть. Я пропадаю. Теперь уже точно. То, что когда-то было мной, рассеивается, и я никак не могу этому помешать.Я слаб. Я очень слаб. На что я надеялся, когда решился выскочить с пистолетом из дома? Ведь мог последовать за Наследником, а после убить его и сбежать, пока люди Крысы и Змеи шпигуют моих друзей пулями. Но эта мысль кажется такой невыносимой, что боль в теле лишь усиливается.Когда я убивал, да даже когда впервые выстрелил в манекен и когда участвовал не в одной погоне и вылазке после взрыва штаб-квартиры Сопротивления, я так не боялся! Я был уверен, что выживу, что моя цель оправдывает все затраты в виде людских жизней и собственного погружения во мрак с каждым нажатием на спусковой крючок. Я знал, что моё ?завтра? будет, хотя изначально всегда настраивался на отрицательный результат. Но то, что творится со мной сейчас, никак не перекликается со всеми чувствами, что мне доводилось испытывать. Я связан, ранен, передо мной стоит мой палач. ?Завтра? не наступит, а Смерть явится ко мне раньше положенного. Пиршество вот-вот начнётся, и главное поданное блюдо?— это я.Мне хочется закрыть глаза, зажмуриться и, как в детстве, закрыть уши руками. ?Это всё неправда. Нет-нет-нет! Это всё неправда!?. Но нет. Гнетущая и нерушимая реальность, которую уже нет возможности изменить. Меня убьют, а город снова погрузится в пучину, из которой ему никогда не выбраться.—?Как интересно,?— вдруг протягивает Саладин.Я вскидываю голову, которую незаметно для себя опустил, и тут же с моих сжатых губ срывается приглушённый стон.—?Ты боишься,?— утвердительно говорит мужчина и складывает руки на груди. —?Но, по неведомым мне причинам, пытаешься скрыть этот нелицеприятный факт. Неужели храбришься передо мной?Он пытливо вглядывается мне в лицо, стараясь поймать мой взгляд. Сперва я смотрю на его переносицу. Страх так прочно оседает в моей голове, что на мгновение мне кажется: взгляну в глаза Саладина, и свет тут же померкнет. Но нет. Ничего подобного не происходит.Я выдерживаю взгляд, а когда склаблюсь от разрываемой меня ненависти, ярости и боли, Саладин приседает на корточки напротив меня и снова начинает говорить:—?Она была так счастлива, когда узнала, что беременна. Но я её радости не разделял. —?Он снова смотрит мне в глаза, его тон?— ровен до безразличия. —?Как ты уже знаешь, тандем Тирании содержит в себе четырёх наследников, которые должны будут занят место своих отцов. Это юноши, которые в той или иной мере разделяют взгляды взрастивших их людей,?— как он метко обходит слово ?родителей?! —?Но вот мой наследник стал фигурировать лишь с этой осени, когда по своей глупости вернулся в родной город. —?Саладин склоняет голову на бок. —?Первое УЗИ показало, что в чреве твоей матери не мальчик, которого я бы принял и воспитал, а жалкая девчонка, годившаяся в будущем лишь на потеху тем, кто купит её за бо?льшие деньги. И решение пришло в мою голову слишком быстро.Я тут же теряюсь, не зная, что и выдавить из себя. Но думать долго Саладин мне не позволяет, благосклонно продолжая:—?С помощью Кабана я постарался… М-м-м… —?он пытается подобрать подходящее слово,?— изгнать твою мать из города вместе с её другом, который всегда негативно отзывался на мой счёт. Он впоследствии станет твоим отцом, которого ты так неосмотрительно предашь, но это позже.Зарубцевавшаяся рана снова вскрывается, исторгая из себя гной и вызывая лишь новую тоску и боль. Я задыхаюсь от этой гаммы и даже чуть приоткрываю рот, чтобы восстановить дыхание, но получается лишь изобразить из себя выброшенную на берег рыбу.—?Что? —?Саладин улыбается. —?Ты думал, что Кабан сделал всё сам? —?и, завидя проблеск согласия в моих глазах, он улыбается ещё шире. —?О-о-о, мой мальчик, у него банально не хватило бы ума всё это сделать. Но мысль, что, если ты вернёшься, тебя можно будет использовать во вред мне, заглушила в его ограниченном сознании все противоречия. Ты не представляешь, как долго Тираны вынашивали планы по убийству меня, когда Крыса?— жалкий оборванец, вылезший из своей норы так не вовремя?— всем рассказал, что ты возвращаешься в город. Это произошло сразу после того, как ты связался с работодателем и договорился с ним о собеседовании. Вернее, ты думал, что это был работодатель. На деле же, им оказался мой человек, который по моему приказу искал тебя по нашей необъятной. Не то чтобы я надеялся на положительный результат. Но знать, что ты делаешь и где ты это делаешь, я должен был. —?Прервавшись и вдоволь насладившись моим изумлением, Саладин поднимается и начинает говорить громче. Молотки в моей голове активизируются, а органы внутри стягивает неприятным узлом. —?Ты не умеешь выбирать своё окружение, мальчик мой. Все те, кто был долгое время рядом с тобой, предали тебя, стоило мне немного на них надавить.?Если ты читаешь это, то люди Кабана наверняка уже вовсю начищают мне физиономию… Ребят не ищи: кого-то забрал к себе Волк, а кто-то покоится в братской могиле Крысы. Не мсти, всё равно ты ничего не добьёшься, а Змея эта лживая гадина только развлечётся за твой счёт. Из нас остался лишь ты… Пожалуйста, просто живи… Такова жизнь, каждому приходится делать свой выбор??— я слышу голос Савелия сквозь стук молотков, и не завопить от отчаяния мне мешает даже не гордость, а сковавшая меня адская боль. Кажется, каждая клеточка моего тела взбунтовалась против меня. Челюсть ноет непозволительно сильно, на сломанный нос будто бы вылили кислоту. Становится так паршиво, одиноко и страшно, что я с трудом давлю из себя первые слова за эти несколько минут.—?Так это ты… —?начинаю я, но Саладин не позволяет перехватить ситуацию из собственных рук.—?Я предложил твоим якобы друзьям альтернативу: либо они делают то, что я скажу, либо их имена будут увековечены на надгробных плитах. Почти все выбрали жизнь, пусть и предав тебя, Костя,?— он выделяет моё имя голосом и снова улыбается. От этой его улыбки мне становится ещё хуже. —?Но лишь один предпочёл умереть, чем изменить тебе. Хотя именно он должен был поступить иначе: ты ведь не стал его жалеть, когда убегал из города, в который так не вовремя вернулась твоя… —?мужчина осекается, но быстро находится,?— семья.Горечь, которая всегда ощущалась мной при упоминании Совы, захлёстывает с головой, я жмурюсь, чтобы согнать это состояние. Но не выходит. Убитый друг стоит как живой перед моим взором и смотрит своими серыми глазами так, как он обычно это делал: мудро, тихо и обнадёживающе. Поймаешь этот взгляд и сразу понимаешь, что тебе помогут советом, утешат и заставят поверить в лучшее, что только есть в целом мире. Он нам помогал, но помощи от нас так и не дождался. И осознание этого заставляет что-то завыть внутри от безнадёжной тоски.—?В каждом лагере, под взором каждого Тирана у меня были свои люди. —?Саладин снова садится на корточки напротив меня, теперь его голос тих. —?Травля отрядами Кабана, обеспечение жизни в Волчатнике?— всё это было изначально спланировано, мальчик мой…—?Не смей! —?шиплю я и подаюсь резко вперёд, но мои руки связаны. На что я наделся, непонятно. Но мощный пинок охранника Саладина заставляет меня упасть на спину. В груди что-то щёлкает, из лёгких будто бы выбивает весь воздух от этого пинка. Я переваливаюсь на бок и, сглотнув подступившую рвоту и кровь, почти кричу, тратя остатки кислорода:?— Ты мне не отец!—?Поразительно, что только этот факт тебя сейчас волнует,?— не то с укором, не то с удивлением замечает мужчина. —?Однако я не закончил свою мысль.Он щёлкает пальцами, и двое других из его охраны куда-то уходят. Проходит несколько секунд, прежде чем они вновь появляются. Но теперь не одни, за руки таща какую-то девушку. Стройная, гибкая, с короткими белёсыми волосами, которые местами вывалены в саже и крови, с идеально ровным лицом и смуглой на фоне снега кожей?— я уверен, что знаю её. Она ведь так похожа на Милу! Но вот истерзанное обнажённое тело, покрытое ссадинами и открытыми ранами, не сходится с моими последними воспоминаниями об этой девушке. Стоит бугаям бросить её к ногам Саладина и поставить с силой на колени, схватив за волосы, я замечаю окровавленное месиво на месте её глаза, а когда опускаю взгляд ниже, стараясь не смотреть на израненные ножом груди, на животе и бёдрах замечаю уже подсохший беловатый налёт.—?Она неплохо провела время с моими людьми. Они любят, когда им не подчиняются,?— говорит Саладин и протягивает руку пнувшему меня громиле. Тот без лишних слов вынимает из кобуры пистолет и вручает его рукояткой вперёд. —?Уверен, тебе не хочется видеть, как умирают твои друзья. Поэтому я, с твоего позволения, продолжу, но перебьёшь?— и она умрёт первой.Я расширенными от ужаса глазами смотрю на девушку и вдруг понимаю, что у меня нет к ней ни злобы, ни ненависти. Есть лишь жалость. Она не заслужила всего того, что с ней произошло. Но что-то сделать сейчас, как-то исправить сложившуюся ситуацию я не могу. ?Мог бы, додумайся сделать всё раньше!??— недовольно замечает голос в моей голове, и я снова вынужден с ним согласиться.—?Мне казалось, что забросить тебя в лагерь Волка, перед этим пустив слух, что ты?— тот самый Наследник Саладина, будет самым простым из всего, что я делал. Но нет. —?Улыбка не сходит с его лица, а вкупе с оружием в руке мужчина становится похож на маньяка, рассказывающий своей жертве нюансы плана и той ловушки, в которую она попала. Впрочем, это равносильно тому, что происходит. —?Я не думал, что Кабан и Волк что-то сообразят. Налёт на Волчатник был осуществлён с целью твоего побега. Ты должен был уйти. —?Наконец он перестаёт улыбаться, его лицо превращается в холодную маску правителя. —?Эти недоумки недооценили тебя. Твоя дружба с теми мальчиками и мужчиной, который жил себе в Волчатнике спокойно половину своей жизни, была импровизацией и форс-мажором, которые всё усложнили.Я не удивлён. В конце концов, подобные мысли приходили мне в голову. Кабан в тот день не выглядел взволнованным. Казалось, что это просто часть плана, их общего плана, по которому я должен был покинуть Волчатник. ?Ты должен мне пообещать, что ты выживешь, когда всё закончится, что ты будешь жить! Ты, а не тот, за кого тебя принимают!??— слова Марка вспоминаются мне словно сквозь туман, как будто бы не я давал то обещание. Однако нарушил его, причём так глупо?— бросившись, в буквально смысле, на рожон. А он ведь умер ради того, чтобы я смог уйти… Глупая смерть.Глупый я!—?Поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как взорвать штаб-квартиру Сопротивления. —?Саладин наигранно вздыхает, а вся наша линейка неожиданно синхронно напрягается. —?Ну-ну, не надо этого,?— морщится мужчина, завидев нашу реакцию. —?Вы же понимаете, что экстремисты?— угроза устоявшейся власти. Я обязан был уничтожить Вас. —?И снова улыбка. —?Так совпало, что взрыв вашего скромного уголка, о котором, как вы думали, никто ничего не знает, и пребывание в нём моего сына связались в один узел. Так как всё было спланировано заранее, мне пришлось через охрану города засунуть тебя,?— он обращается ко мне,?— в тюрьму, а после?— и саму крепость Кабана?— уж прости, мой эстетический вкус не может позволить употреблять названия этих мест. Я должен был тебя передержать где-то. Но недооценил, как и остальные в прошлый раз. Я не думал, что у тебя получится сбежать. И тогда решено было найти тебя самостоятельно. Благо, тот информатор, на которого вы вышли,?— мой человек. Хотя Волки были на шаг впереди, отыскав тебя раньше, ты угодил прямо ко мне. А когда ты удрал и от меня, пришлось идти окольным путём через Крысу и Змею. Последний сыграл свою роль крайне убедительно. —?Ухмылка. —?Ты поверил ему, а иного мне и не требовалось.—?То есть, за мою испорченную жизнь… и смерть стольких людей… предательство ближних и разрушениях города… в ответе ты? —?Я разрываюсь от чувств, что поселяются о мне.Страх.Отчаяние.Скорбь.Безысходность.Боль.Злость.Ярость.Ненависть.Я как будто потерялся, когда всё, что меня так волновало и не давало спать по ночам, наконец открылось и позволило взглянуть на прошедшее глазами настоящего. Всё было так просто, банально, а я?— слеп и недальновиден. Не они меня недооценили, а я их. Лишь я один в ответе за всё произошедшее.Лишь я…—?Судя по перемене в твоём лице, ты понял, что вина лежит не на мне. Ты сам решил вернуться в этот город. А до этого твоя мать решила жить прошлым, от которого я пытался её уберечь. —?Саладин вздыхает, а после обращается к охране:?— Начинайте. Мы и так потратили слишком много времени на эти экскурсы. Не затягивайте.И он уходит.А дальше начинается тот самый ужас, который, казалось, давно перестал меня тревожить. Стоящие рядом с Милой громилы синхронно извлекают из кобур пистолеты и, нацелив на девушку, разом жмут на спусковой крючок. Гора надрывно вскрикивает и даже пробует вскочить, но пнувший меня минутами ранее бугай мощным ударом вырубает его.—?Гора! —?кричу я во всю глотку, но мой голос тонет в звуке выстрела.Тело мужчины обмякает, а под его головой обагряется снег.—?Нет! Нет, чёрт побери!Грохочут выстрелы где-то в стороне?— я хочу думать, что они далеко, в километрах от меня. Слышны звуки ударов, крики ненависти и боли. Но для меня ничего нет. Эта мразь, чей пистолет ещё нацелен на голову Горы,?— единственное, что есть в этом целом мире. Откуда берутся силы, я не понимаю. Вскакиваю и боком налетаю на бугая, который шире меня в плечах и выше на полторы головы. Сбить его у меня не получается: он резво меня отталкивает?— я падаю на спину, но связанные сзади руки смягчают падение, а боли в них я практически не чувствую?— и дуло его пистолета обращается в мою сторону.С лихорадочно бьющимся сердцем я смотрю, как громила перезаряжает и взводит курок. Кто-то кричит моё имя, но голос тут же обрывается. Сглатываю и смотрю аккурат на круглое отверстие, откуда должна вылететь пуля. Палец жмёт на спусковой крючок, мою грудь и тело сотрясает от нескольких выстрелов, а резкая адская обжигающая боль заставляет погрузиться в себя. Темнота мерцает красным, а вскоре из неё появляется лицо Савелия.?Смерть придёт, у неё будут твои глаза?,?— шепчут его губы, но голос слышится мой, прежде чем я проваливаюсь в забытье.