Часть первая. Костя. В лагере (4) (1/1)

Ровно в день, когда истёк срок, отпущенный мне Волком, Марк без лишних слов подходит ко мне, всучивает в руки невзрачный конверт из серой бумаги и уходит. Это происходит в районе полудня, в спальне, в окружении всех тех, с кем я живу пока что только третий день после своего возвращения из лазарета. Ребята меня приняли, на удивление, тепло и сразу ввели в курс дела?— оказывается, все бои, в том числе и тот, в котором мне и самому было суждено принять участие, я пропустил?— и заявили, чтобы я говорил им, если кто вдруг решит меня ?обидеть?. Разумеется, я лишь покивал и поблагодарил за такую заботу, про себя думая, что если мне предстоит бежать, то никто из этих парней по моему желанию не составит мне компанию. Не забыл я и про Сашу. Как выяснилось, пока я валялся в лазарете, он успешно занимался с Горой и Женей, поскольку последний проникся ко мне симпатией. Марк участия в становлении Саши не принимал, но хотя бы не мешал этому, за что стоит сказать ему отдельное ?спасибо?.Казалось бы, смерть Ромы забылась, драка канула в Лету, а я снова стал членом этого общества. Но сейчас как по команде все разговоры смолкают, и заинтересованные взгляды собравшихся устремляются на этот злополучный конверт, который словно бы жжёт мне ладони.—?Я полагаю, все знают, кто мне написал,?— усталым голосом заявляю я, вскрывая конверт,?— и не нужно говорить, чтобы эта новость не распространялась за пределы нашей спальни, верно? —?Лишь на несколько секунд я отрываю взгляд от конверта и смотрю на лица парней.Удивительно, но за время своей отсидки в госпитальном крыле я вдруг многое понял и многое открыл в себе. Не скажу, что слишком уж рад этому, но не замечать этот факт нельзя. Бои, стрельба, метание ножей?— это лишь малая часть, которую я обнаружил в себе. Где-то там, глубоко внутри меня уживаются и жестокость, и деспотизм, и желание доказать всему миру, что со мной следует считаться. И не стоит забывать про чувство долга и огромную преданность делу и собственным мыслям! Когда пришёл ко всем этим выводам, то едва умом не повредился. Думал, у меня крыша едет. Но нет. Тогда ко мне довольно часто заходили Гора с Сашей, что несколько меня нервировало: я не экспонат, чтобы ко мне заявляться компанией! Но даже несмотря на это, парочка выслушала мои сопливые терзания и дала дельный совет: принять себя?— это оптимальный вариант. Довериться себе, пытаться себя понять?— я старался, честно. И вскоре забил на это. Если что-то подобное и произойдёт, в чём я очень сильно сомневаюсь, то будет это уже явно за стенами Волчатника.Парни ничего не говорят. Среди воцарившегося безмолвия я слышу их тихое дыхание, и это раздражает меня буквально до нервной дрожи.—?Выдохните уже наконец, что ли, а то я нервничать начинаю,?— ворчу и отхожу к своей кровати. Все будто бы отмирают и быстро расходятся по своим делам.Я лишь хмыкаю и смотрю на Гору, который стоит ко мне правым боком и не двигается.—?Не беспокойся,?— говорю ему,?— самое худшее, что могло со мной произойти, уже произошло.Лгу, конечно, я лгу! Самое худшее ещё впереди. Но после той драки мне очень не хочется грубить мужчине. По вполне понятным причинам.Он не отвечает. Просто молча уходит, оставляя меня наедине с этим чёртовым конвертом. По-дружески, что тут скажешь. Впрочем, я до сих пор не определился, кто мне Гора на самом деле. После нашего с ним разговора и драки всё как-то быстро переменилось, и я уже не знаю, что думать и как. Сперва я был уверен, что он мой друг, потом?— что он лжец и фанатик, а сейчас я уже и не знаю, что он за человек. Ладно, его я оставлю на потом. Сейчас?— конверт.Гладкая бумага, чёрная паста и витиеватый, несколько наклоненный почерк. Чем-то похож на почерк левши. Текст лаконичен и не содержит много слов. Это послание. Мне надо будет явиться вечером перед ужином к его кабинету в самой дальней части восточного крыла, за спальни охраны и их столовую; с собой, понятное дело, никого приводить нельзя, равно как и брать какие-то средства связи. Можно подумать, они у меня есть.До назначенного времени остаётся ещё несколько часов, и я решаю после обеда наведаться в спортзал, хотя мне запретили сильно себя нагружать. Синяки сошли, сломанный нос зажил, даже трещины в рёбрах заросли и шрамы почти затянулись, но внутренняя боль никуда не делась. Я всё также сильно ощущаю её, как если бы всё произошло только вчера. Не знаю, что это: психосоматика или моя паранойя, но жить мне стало гораздо тяжелее, если так можно сказать. Иногда по ночам мне чудится, что липкая рука снова стискивает моё горло; мне нечем дышать, я цепляюсь за эту руку и тут же выныриваю из своего кошмара?— потный, холодный и обеспокоенный. Но я учусь с этим жить. Возможно, кошмары теперь никогда не оставят меня, и выбора я не имею: мне придётся смириться, вне всякого сомнения.В спортзале идёт тренировка, только теперь народу уже меньше. Как я понимаю из торопливых рассказов ребят, после проверочных и заключительных боёв многие перевелись, что называется, на следующий уровень. Здесь же остались те, кто, как сказал тогда Марк, ?не доказали свою компетентность?, хотя, с другой стороны, я не забыл и речь Кима?— он говорил, что они не станут тратить время на неудачников. Впрочем, даже на это я получаю ответ: народ остаётся в том случае, если не попадает на заключительный бой, то есть проваливает какой-то из проверочных; если же кто-то проигрывает в заключительном бою или кажется инструкторам не совсем убедительным, то тогда его выносят вперёд ногами в чёрном пакете для трупов.На меня внимания обращают не более, чем обычно, хотя среди остальных я заметно выделяюсь своим видом, даже против воли: или дело в побоях, которые, как мне кажется, скрыты одеждой, или моим внешним видом?— не знаю. Сегодня?— ринг. Партнёра мне находят быстро, и уже через несколько пар Ким называет моё имя. Имя соперника я не запоминаю. Просто молча разуваюсь и иду к рингу.—?Правила те же,?— грохочет Ким. Когда парень?— чуть шире меня в плечах и чуть выше?— встаёт напротив?— я отключаюсь. Есть только ринг, противник и моё неистовое желание вернуть свой авторитет. —?Начали!Сигнал к началу окончательно выветривает из меня остатки самообладания и контроля. Я кидаюсь и через несколько ударов валю парня на пол. Но будь всё так просто, моя история завершилась бы слишком прозаично. Вывернув противнику руку и ударив несколько раз по лицу,?— кажется, даже что-то ломая,?— я расслабляюсь. Оппонент этим пользуется и, почти невзирая на боль, бьёт меня кулаком по уху и почти следом?— по рёбрам. Боль сразу же сковывает, от неё спирает дыхание, но я делаю подсечку, и парень валится на спину. ?Чёрт бы тебя…??— пыхтит голос в голове, когда я поднимаюсь на ноги и отступаю на несколько шагов в сторону. Как только выпрямляюсь, улавливаю кивок Кима и отхожу, готовясь выйти с ринга, но вдруг инструктор кричит:—?Не сметь!Я резко оборачиваюсь и вижу, что мой противник с перекошенным лицом, которое, ко всему прочему, ещё и в крови, несётся на меня с ножом. Я ухожу в сторону, перехватываю его здоровую руку и, пока парень не успевает схватить меня в ответ, со всего размаху прикладываю её о своё колено. Резкая боль, растекающаяся от колена к голени и бедру, а следом?— нечеловеческий крик. Отпустив захват и отскочив, шиплю от боли и тру колено обеими ладонями, не смея поднять глаз на корчащегося на полу парня. Только когда вбегают санитары, я решаюсь посмотреть на то, что натворил. Два обломка кости чётко виднеются над кожей, в окружении месива из тканей, мышц и сосудов. Из раны широкой пульсирующей струёй быстро изливается алая кровь, обильно пачкая пол.—?Отойди! —?санитар грубо отталкивает меня и подбегает к лежащему, чьи агональные крики становятся невыносимыми.За ним?— ещё несколько. Все они начинают суетиться над парнем, перевязывать и обезболивать его, а я чувствую лишь отвращение от зрелища всех этих хлопот, производимых над ним.Быстро выбираюсь с ринга, обуваюсь и почти выбегаю из зала. Поразительно, но я замечаю всё, что вижу и что проносится мимо меня: чужие лица, чьи-то обрывки фраз и разговоры, своё имя из нескольких уст, обеспокоенные и напуганные взгляды. Я снова ощущаю целый мир, но на этот раз более осознанно, более хладнокровно. Меня не обуревает азарт, адреналин не кипит в моей крови. Будто бы я только того и ждал, когда смогу причинить кому-нибудь боль.О парне я не думаю вплоть до того момента, когда оказываюсь в ванной. Сперва мою руки, тру их до красноты. Потом решаю вымыться целиком. Зачем?— не знаю, вроде бы особой нужды сейчас в этом нет. Но чувствую, что должен это сделать. Колено всё ещё болит, мне трудно идти, хотя до этого я просто летел. Струи горячего душа не облегчают моего состояния, я тру себя мылом, полощу рот, высмаркиваюсь, чищу зубы, но ничего из этого мне не помогает; по-прежнему остаётся ощущение, как будто я испачкался в чём-то гадком. Обтерев себя полотенцем и переодевшись в оставленную кем-то одежду, я подхожу к раковине и облокачиваюсь на неё руками. Меня лихорадит, лишь с большим трудом удаётся не поддаваться страху и панике. Провожу по запотевшему зеркалу ладонью и смотрю на своё отражение. Порядком отросшие волосы приобретают странный цвет?— родные светлые пряди пробиваются сквозь чёрную краску. Нос кривоват, едва заметный багрянец под глазами, несколько впалые скулы?— я едва узнаю себя. Задрав футболку, внимательно смотрю на шрамы, выпирающие рёбра, отыскиваю на поднятых руках мышцы, а после, закатав штанины,?— и на ногах. В карих глазах?— паника, страх, безумие.Это не я. Этот человек просто не может быть мной.Уф, надо разобраться, что же меня так всколыхнуло. Я ударил человека?— бывает, без этого тут не прожить. Я прекратил драку?— так и должно было быть. Я отбился от опасности?— а кто не станет этого делать? Я сломал человеку руку и не жалею, что сделал это,?— жажда крови, что тоже не редкость в этом месте. Я, возможно, навсегда покалечил парня и отобрал у него возможность сделать нечто стоящее, что облегчит его жизнь,?— пытался обрести собственный шанс, который не так давно бездарно профукал.Оправдания и отмазки. Я понимаю это, и всё же мне страшно. Но не от самой мысли о содеянном, а от тех ощущений, которые я испытал в тот момент. Мне страшно от собственной жажды крови, мести и некой сокровенной радости от вида чужой боли. Если раньше я только хотел причинять другим страдания, то теперь чётко осознаю, что могу это сделать. В моих силах свернуть кому-нибудь шею, сломать руку, да так, что будут видна кость, или вывернуть сустав до такой степени, что человек завопит не своим голосом и упадёт в обморок от болевого шока. Мог ли я когда-нибудь подумать, что, стоя в ванной и смотря на свое отражение, обрету нечто, без чего нельзя прожить среди жестокости и варварства по отношению друг к другу?— уверенности в собственных силах?На обед я прихожу белый как окружающие меня стены. Руки уже не дрожат, но всё равно меня в целом немного лихорадит. На меня странно косятся, а когда сажусь за стол, спину сверлят чужие взгляды. Это раздражает. Да кого я обманываю?— это откровенно бесит! Но я стараюсь всё же себя контролировать. За обедом абсолютно не замечаю, как поглощаю еду, запивая её чаем. Даже вкуса почти никакого не чувствую. Только лишь когда напротив садится Гора, я будто бы снова возвращаюсь в этот мир.—?Ты всегда был таким нервным? —?простодушно спрашивает он, ковыряя в своей тарелке вилкой.—?Что ты хочешь этим сказать? —?мой голос так тих, что приходится дважды повторить, но уже громче, чтобы Гора меня услышал.—?Нет, ну ты сам подумай: когда ты попал из пистолета в манекен, то убивался так, что мама не горюй! Когда случилась та драка с Женей, мне показалось, что ты всю родню похоронил?— с таким видом ты ходил. —?Это так и есть, в общем-то, но я предпочитаю Гору не перебивать. —?А сейчас, сломав парню руку, ты вылетел пулей из зала,?— он говорит это на одном дыхании,?— как будто бы не за тем туда являлся!—?Считаешь, что мне следует нормально относиться… нормально ко всем этим случаям? —?процедив это, понимаю, что ответ на свой вопрос могу дать самостоятельно. И теперь мне ясно, что это так, просто потому, что я обрёл то, чего мне не хватало, когда я стрелял, бил и калечил.—?Ты и сам понял, что да,?— Гора смотрит на меня в упор, не моргая. —?К тому же, тебе нужно научиться спокойно воспринимать чужие травмы и смерти?— даже если сам имеешь к ним непосредственное отношение.—?Но это… сложно,?— откровенно признаюсь я,?— и мне кажется, что я становлюсь… не знаю… плохим человеком, что ли.—?Борьба за жизнь не делает тебя плохим, Костя,?— тихо и с лёгкой улыбкой замечает мужчина, но я его благодушного настроения не разделяю.—?А иметь возможность причинять другим боль и, более того, хотеть её причинить? —?твёрдо вопрошаю я, подспудно ожидая, что в глазах Горы проскользнёт хоть что-то, отдалённо напоминающее страх, ужас или волнение.Но нет.—?Было бы странно, если бы ты не хотел этого,?— усмехается Гора и быстро добавляет:?— Это нормально! Да, не нам решать, отнимать или не отнимать чью-то жизнь, чьё-то здоровье. Но именно нам делать выбор: или мы их, или они нас.Подведя этот итог, он снова уходит, напоследок многозначительно посмотрев на меня и оставив наедине с этим ворохом мыслей.Господи, кто-нибудь здесь может прямо ответить мне на мой вопрос или все так и будут выражаться завуалированными намёками?!***После обеда я ищу уединение. Просто иду, сам толком не зная, куда, и чем дальше вглубь Волчатника забираюсь, тем хуже себя чувствую. Гора прав: в погоне за собственной жизнью и свободой я должен обойти тех, кто мешает мне. Даже если придётся пустить кому-то пулю в висок. Также он прав в том, что я несколько неадекватно реагирую на такие, казалось бы, обычные перемены в жизни человека, живущего среди ?волков?, во всех смыслах этого слова. Но почему, осознавая всю эту правоту, я не в силах с ней согласиться?Ноги приводят меня к запасному выходу, рядом с которым я вижу огромное окно с широким подоконником и лестницей. Пара пустяков: ступенька, вторая, третья, руками на край, подтянуться, ногой помочь, проигнорировав боль в теле, и… Вид, что открывается с этого места, ошеломляет. Медленно падает снег, и от одного только взгляда на эту картину внутри меня поселяется умиротворение и спокойствие. Но так длится довольно недолго: внезапно резкие порывы ветра сбивают полёт, и снег начинает кружиться в упоительном танце, оседая на ветках, трубах, крышах, машинах, самой земле. В небе?— бледный жёлто-серый тусклый светящийся шар, от вида которого на меня накатывает грусть. От всей этой совокупности мне кажется, что природа нервничает и беспокоится. Было бы здорово, если за меня.Прошло два с небольшим месяца с тех пор, как я вернулся в этот город. И вот, моя первая осень-зима за столько лет. Я люблю все времена года, кроме весны. Но в осени есть какая-то своя прелесть. Я не смогу и не смог бы объяснить, в чём она заключается. Прохладная погода, когда солнце тёплое, но уже не по-летнему, приятный запах увядающей природы и опадающих листьев, которые через день-два уже будут преть и чей запах так резко переменится, что даже не успеешь заметить. Хруст сухой травы под ногами, прогулка в любимых поношенных джинсах, когда ещё рано надевать что-то более тёплое. Перегоняющий ароматы и смешивающий их ветер, костры и треск дров, пожираемых пламенем. Я не смогу и не смог бы рассказать про любовь к этому времени года просто потому, что я другой, не такой, как тот, кто будет меня слушать. Он не поймёт моих ассоциаций, моих мыслей и чувств. И, наверное, это к лучшему,?— я останусь собой и никогда не скажу, что человек?— копия я. Я слишком уникален. Я слишком эгоистичен. И я слишком горжусь этим.А непогода тем временем усиливается. До меня доносится заунывный вой ветра, чувствую буквально нутром, как снег просачивается под одежду, проникает в мои клетки и заменяет их собой; ещё секунда, и я стану ледяной фигуркой, которая рассыплется от одного чужого касания. И на ум не приходит никакая мысль. Единственное, что беспокоит меня,?— наличие одного окна среди всех комнат в этом здании. Да, я давно уже заметил, что Волчатник использует искусственные источники освещения. Даже в спальне и зале окон нет?— лишь небольшие вентиляционные отверстия в углах и выемки под потолком, в которых при наличии недюжинной фантазии можно увидеть подобия окон. Интересно, кто-нибудь ещё знает о существовании этого уголка или я стал кем-то вроде первооткрывателя оного? Занятно, если так. Ведь именно здесь никто не станет меня искать, если вдруг мне понадобится уединение.Но я оказываюсь неправ в своём предположении, что никто не знает об этом месте, так как в следующую секунду слышу знакомый голос:—?Присяду? —?И, чуть помедлив, он продолжает:?— Bona venia vestra12.Я пожимаю плечами, не поворачивая головы. Из всех знакомых мне голосов на латыни?— а её не узнает только тот, кто никогда не связывался с ней; я же какое-то время хотел изучить этот язык, но он мне не поддался?— говорит только один человек. Поэтому, получив моё согласие, Женя ловко запрыгивает на другую половину подоконника и, не глядя на меня, снова говорит:—?Слышал, ты парню руку сломал.Ответ я нахожу быстро, ещё до того, как поганое чувство распускает свои тёмные извивающиеся щупальца в моём животе:—?Он пытался пырнуть меня ножом.—?Factum est factum13,?— замечает он. —?Тебя не осуждают, ведь так? —?я не отвечаю, тогда Женя смотрит на меня и продолжает:?— Ne cede malis! 1?—?Может, и не осуждают,?— хмыкаю я, не обращая внимания на вторую часть его реплики,?— но опять наверняка будут обсуждать, если уже этого не делают, и своим вниманием осложнять мне жизнь.—?А тебя так это волнует? —?удивлённо замечает он. —?Nihil est incertus vulgo! 1? Сегодня обсуждают, а завтра будут боготворить!—?Уж чего-чего, а этого мне точно не надо! —?смеюсь я и вдруг вспоминаю, что уже давно не смеялся.Казалось бы, забытое, но такое приятное чувство! Женя подхватывает мой неуверенный смех, и вскоре мы, согнувшись пополам, уже хохочем почти до слёз. Что нас так рассмешило, сказать трудно, но я вдруг чувствую?— очень точно и ясно?— какое-то единение с парнем. Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что он на моей стороне. Хотя, если подумать, единственное, что нас объединяет, это зажившие синяки и его немного искривлённая переносица после нашего первого боя. Но разве этого мало?—?Слушай,?— отсмеявшись, я облокачиваюсь на стену и смотрю на парня. Он делает то же самое и складывает руки на груди,?— можешь рассказать мне про Волка?Лицо Жени, сперва выражавшее заинтересованность, тут же обескураженно вытягивается. Странная перемена.—?Да я и не знаю, что рассказать-то,?— он неуверенно чешет за ухом. —?Ты лучше спрашивай, так проще будет.—?Жестокий он? —?Вопрос на злобу дня. Сейчас это волнует меня в самой крайней степени.—?Он волк! И этим всё сказано! Жестокость он проявляет там, где это требуется, да и вообще, казнить любит куда больше, чем миловать. Стращание?— его стезя, хотя садистом его всё же не назовёшь. Тиран?— он и есть тиран. А почему ты спрашиваешь?Я пожимаю плечами.—?Интересно просто, под чьей дланью мы находимся,?— и снова я вру. Почему же меня удивляет, что врагов я нахожу быстрее, чем друзей? —?А ты как попал сюда?—?Omnia fert aetas animum quoque1?,?— сконфуженно отвечает он. —?Pelle sub angina latitat mens saepe lupine1?. Salv…1?—?Так! —?я хлопаю ладонями по подоконнику и раздражённо смотрю на Женю. —?Ты либо на русском, либо никак. Я же не разговариваю на латыни!—?Прости, иногда меня заносит, и тогда получается, что говорю только так и никак иначе,?— быстро тараторит он. —?Могу на одном дыхании прочитать русский текст на латыни.—?Ого,?— присвистываю я,?— а как ты этому научился?Но Женя молчит. Видимо, причина кроется в чём-то крайне болезненном и неприятном для него.—?Меня сюда из… из… —?его голос становится тише. —?Из… В общем, из мест не столь отдалённых,?— он не смотрит на меня. —?Ещё пацаном по глупости попал, залетел по мелочи, но условным не отделался. Потом пришли Тираны на смену власти, и большинство тюрем упразднили, отдав заключённых в лагеря каждого из этой самой Живности. Живу тут уже более трёх лет, а всё никак не могу пройти проверочные бои. Чтобы не выгнали, меня Ким под личную опеку, что ли, взял. Поэтому меня особо не трогают. А латынью говорить начал после первого дня заключения. Но salvavi animam meam! 1? Пусть и частично,?— теперь он поднимает свои глаза на меня, и я вижу в них отчаяние.М-да. Пожалуй, лучше никого из местных не спрашивать, как они попали сюда. Себе дороже.—?Ладно, пойду я, а то Ким искать будет,?— он отворачивается, спрыгивает с подоконника и намеревается уйти, но я успеваю сказать:—?Спасибо тебе.Женя замирает, я слышу его шёпот, а следом вижу, как он резко поворачивается ко мне и выдаёт с лукавой улыбкой, отвешивая лёгкий поклон:—?Talis quails! 1??— после чего убегает.***В назначенное время я прихожу к кабинету Волка и кротко стучу три раза. Дверь деревянная, резная и превышает в длину мой рост почти в половину. Над ней я вижу выжженную на стене надпись: ?Homo homini lupus est?2?. Человек человеку волк? Лихо, что тут скажешь.Сперва ничего не происходит, а потом я слышу повелительный голос из-за двери:—?Входи.Мне даже не требуется ничего делать: дверь распахивается, да так резко и широко, что я едва успеваю отскочить. Проигнорировать подобное приглашение невозможно, и когда переступаю через порог, она так же резко захлопывается, отрезая мне возможный путь к отступлению. Войдя, вижу стоящего рядом с ней Марка. Отчего-то внутренности снова стягивает, в руках появляется мелкая дрожь. Что со мной будут делать? Но развить мысль дальше я не успеваю: властный голос едва ли не грохочет:—?Садись!Я перевожу взгляд с Марка на ту часть комнаты, откуда доносится голос. Стол?— дубовый и прочный,?— за которым сидит Волк, напротив стола?— стул. Позади мужчины я вижу шкафы с книгами, различными предметами, которые мне, может, и знакомы, но из-за страха и волнения я совсем не даю им никакого названия. Волк хмуро смотрит на меня, и мне снова кажется, будто бы я маленькое травоядное. По мере возможности, стараюсь спокойно подойти к стулу, но унять мелкую дрожь по всему телу всё-таки не получается. Сев, я складываю руки замком и непринуждённо спрашиваю:—?Ну и?Но весь мой вид так вопит о неестественности этих слов, что присутствующие в комнате тут же понимают это.—?Не наглей,?— не меняя хмурого выражения лица, говорит Волк,?— иначе я начну злиться. А когда я злюсь, вещи вокруг принимают несколько разобранное состояние.Я прикусываю язык и внезапно понимаю: он гипнотизирует меня, вселяет в меня животный страх; если просижу в таком состоянии ещё немного, то вскочу и, истерично вопя, выбегу из кабинета.—?Оставь нас,?— командует Волк Марку, но с меня глаз не сводит.—?Слушаюсь,?— я чувствую затылком, что парень кланяется перед тем, как выйти из кабинета.Ну и ну.—?Уверен, тебе много чего интересного наговорили про меня,?— наконец он улыбается, но мне становится только хуже от вида этой улыбки.—?Есть немного,?— отвечаю я притихшим голосом и с секундной заминкой.—?Могу тебя заверить: иголки под ногти я не стану тебе вонзать, так что расслабься,?— вдруг он резко отодвигается от стола, встаёт и, заложив руки за спину, выходит передо мной. —?Помнишь наш уговор?—?Да,?— сиплю я, наблюдая за перемещениями Волка по комнате.Тот ухмыляется и заходит мне за спину. После чего резко раздвигает шторы, которые я сперва принял за стену, и в комнату пробивается солнечный свет. Непогода закончилась, на небо вышло яркое-яркое солнце, от чего мне вдруг делается совсем грустно. Вот ведь ирония: когда моя жизнь висит на волоске, погода радует глаз. Чувствую, ещё хоть какой-нибудь жест со стороны Волка, и моё душевное равновесие совсем скатится в далёкие дали.—?Тогда, пожалуй, начнём. Как долго тебя не было в городе?Он не смотрит на меня. Такое впечатление, что его куда больше интересует вид за окном, нежели наша беседа. Пытается направить меня на нужный лад? Если это так, то у него паршиво выходит!—?Чуть больше десяти лет,?— я разглядываю свои побледневшие немного дрожащие руки.—?Кого ты застал здесь? С кем возобновил связи? —?вопрос звучит непринуждённо, но я всё равно напрягаюсь перед тем, как ответить:—?Никого.—?Мы договорились,?— вдруг жёстко замечает Волк, и мне кажется, что он едва сдерживается, чтобы не отвесить мне подзатыльник.—?Я не лгу. Все, с кем я мог встретиться или пообщаться, либо покинули город, либо… —?не могу себя пересилить, чтобы произнести это вслух, но Волк ждёт продолжения фразы,?— либо… В общем, не с кем мне было уже восстанавливать контакты.Я нервно сглатываю, по моей спине бегут струйки холодного пота, а внутренности ощущаются каким-то беспорядочным комом. Стараясь делать как можно меньше шуму, тру ладони о штаны.—?Что ты можешь сказать про отца?Вопрос выбивает меня из колеи; я вдруг чётко ощущаю, что если дам неверный ответ или не то скажу, то уже не выйду из этого кабинета. Ну что же, про отца, так про отца…—?Он работал фельдшером в больнице, недалеко от нашего дома,?— начинаю я, подспудно ожидая, что Волк меня сейчас прервёт. Но он и не думает этого делать, поэтому продолжаю:?— Когда я вернулся, его уже не было: попал в аварию, когда ехал на вызов.Говорить о смерти неродного отца мне легко, но знаю: стоит начать говорить про смерть Совы или матери, как язык завяжется морским узлом.—?Ты не понял,?— Волк отходит от окна и возвращается к столу. —?Я спросил про твоего биологического отца,?— говорит он с нажимом. —?Что ты…Но он прерывается и замирает, будто бы прислушивается. Я недоумённо смотрю на него, а после тоже слышу этот звук. Сирена! Внезапно дверь резко распахивается, заставляя меня вздрогнуть, развернуться и вцепиться мёртвой хваткой в спинку стула. В проёме возникает Марк. Его лицо измазано кровью (вроде не его, так как ран я не вижу), в руках?— пистолет. Парень выглядит ошарашенным и… напуганным?—?Скорее! —?почти кричит он. —?Она сбежала!Волк вскакивает со своего места и быстрыми шагами пересекает комнату. Но перед тем, как выйти вслед за Марком, он указывает на меня пальцем и с прищуром говорит:—?Мы ещё не закончили,?— после чего его спина удаляется от меня, и я спокойно выдыхаю, насколько вообще возможно сделать это в такой тревожной ситуации.Но оставаться в кабинете я не хочу. Поэтому, поднявшись, тоже быстрым шагом пересекаю его, выхожу в коридор и тут же оказываюсь в плотном потоке людей. Парни куда-то бегут, волоча меня за собой. Тормозить не получается, поэтому я стараюсь бежать в темпе с потоком. Спросить тоже не удаётся: меня никто не слышит из-за сирены и общего поднявшегося галдежа. Что же такое произошло?!?Она сбежала!?Помнится, Гора говорил про некую девушку, которую поймали на границе земель Волка и Кабана. Уж не о ней ли речь? Также я вспоминаю, пока мы несёмся по лестнице, что бои отменили до выяснения информации об этой девушке. Раз бои возобновили, значит, необходимые данные были получены. А если так, то почему поднялся такой кипеш из-за…Минутку. Сбежала. А откуда она могла сбежать? И если было место, где её держали, то что же послужило причиной для этого заточения?Возникшие вопросы не дают мне покоя и сбивают с толку как раз до того мгновения, как я вижу Её.Эта картина надолго врезалась в мою память. Абсурдность и красочность того, что я вижу, не дают мне мыслить здраво. Кажется, что всё, что я когда-либо знал о боевых искусствах и боях в принципе, просто сметается в мусорную корзину.Девушка, насколько я смог понять, ростом чуть ниже меня, худощава, с короткими светлыми волосами, которые местами слиплись от крови и пота. Вокруг неё?— человек пять из охраны, среди которых и Влад. Они неистово нападают, пытаюсь связать беглянку, но она раз за разом отбивает их атаки длинным шестом, да так эффектно и изящно, что не у меня одного вырываются восхищённые вздохи. Мы стоим на перекрёстке коридоров. Персонал из охраны, не участвующий в драке, сдерживает толпу, которая с каждой секундой становится всё больше и больше. Со всех коридоров стекается народ, чтобы посмотреть на невероятно смелую девушку, отважную, которая не побоялась и смогла вырваться. Откуда?— вопрос другой. Но смогла!Внезапно раздаётся выстрел. Девушка выгибается, шест выпадает из её рук, но почти в ту же секунду она выпрямляется и бьёт стоящего в оцепенении Влада между ног, а когда тот со стоном хватается за промежность и сгибается, добавляет коленом. С расквашенным носом парень падает и сворачивается в позу эмбриона, подбирая ноги к животу, и держится за кровавое месиво на своём лице. Снова гремит выстрел. Я не вижу, кто и откуда стреляет, но слышу, как кричит девушка, как пытается драться из последних сил, как из пулевых ран широкими ручьями течёт кровь, обагряя её рваную одежду.Беглянка падает на колени, упираясь руками в пол. Я вижу, как она прерывисто дышит, как из уголка её рта течёт кровавая струйка и капает ей на пальцы. Она умирает, мы все видим это, и когда толпа кричит, пытаясь прорвать стену из охранников, вдруг возникает Он. Откуда Волк вышел, не видит никто. Но пистолет в его руке все видят очень отчётливо. Толпа замирает, я замираю вместе с ней. Я знаю, что он хочет сделать, подходя к умирающей девушке, и никак не могу ему помешать!Приблизившийся Тиран выпрямляет руку с оружием в аккурат над головой дрожащей девушки и стреляет. Буквально за пару секунд до рокового выстрела беглянка успевает поднять голову, и за мгновение до того, как пуля входит ей в лоб, на её лице появляется улыбка. Мстительная улыбка.Пуля выходит в районе затылка, тело девушки обмякает, падает, а когда приземляется, мы видим кровь, вытекающую из выходного пулевого отверстия.—?Все в казармы. С этого момента назначается комендантский час, за несоблюдение которого?— расстрел на месте! —?чеканит Волк, пока санитары подходят к мёртвой девушке. —?Охрана, через пять минут в моём кабинете.Он спокойно идёт сквозь расступающуюся толпу, в которой каждый взгляд, направленный в сторону Волка,?— это чистая ярость, чистый гнев, чистая ненависть. Что чувствую я, мне неведомо самому. Но я вдруг понимаю, что мало просто желать выбраться из этого места. Мало просто настраивать себя на лучший исход дела. Мало убеждать себя, что всё свершённое?— ради свободы. Важно делать нечто действительно стоящее, что приносит ощутимый вклад в общее дело, в общую цель, в мою цель. Что же я сделал? Научился держать пистолет и стрелять. Метать ножи и попадать в цель. Драться и держать удар. Мало ли этого? Не знаю. Но теперь предстоит следующий этап: делать это на воле.Нас гонят в казармы, но не заботятся о количестве вгоняемых в комнату человек. Когда мы расходимся к кроватям, то замечаем, что нас больше, чем обычно. Среди толпы я отыскиваю Женю и Сашу. Гора уже на своей постели, задумчиво крутит собранный целиком кубик Рубика, изредка кидая взгляды на меня. Вздохнув, подзываю парней к себе и, убедившись, что нас не слышат, спрашиваю:—?Кто она?Женя присаживается на кровать Горы, а Саша?— рядом со мной. Но даже так вопрос получается слишком громким. Иначе от чего лица парней вытягиваются, а затем искажаются гримасой суеверного ужаса?—?Никто не знает,?— Гора убирает головоломку и свешивает ноги в нашу сторону. —?Неизвестно даже то, почему она оказалась на границе. Только Волк знает об этом.—?Он очень испугался,?— вздыхаю я и напрягаюсь: парни смотрят на меня с недоверчивым интересом. —?Я был у него в кабинете, когда зазвучала сирена.Замолкаю, но Гора тут же подгоняет меня:—?Дальше!—?А что дальше?! —?вспыхиваю я, но из-за поднявшегося гомона меня совсем не слышно. —?Залетает Марк, мол, она сбежала! Волк подрывается и бежит следом. Я бегу за ним, тут толпа меня подхватывает и вместе с ней меня выносит на перекрёсток.—?Я слышал,?— Женя наклоняется ближе к центру нашего кружка, мы наклоняемся следом так близко, что невольно ощущаем дыхание друг друга,?— что у неё был товарищ среди охраны, который и помог ей бежать.—?Камикадзе,?— выдыхает мужчина, и я понимаю, для чего именно Волк созвал сейчас охрану.—?Вряд ли он допросом узнает того, кто был подельником,?— задумчиво произношу я, потирая подбородок.—?Ты не знаешь методов, которыми Волк пользуется,?— с горечью замечает Женя, хрустя пальцами. —?Он бывает очень убедительным.Да, неловко получилось. И я умудрился спросить у него про жестокость! Ну не идиот ли? Да, пусть не знал всех обстоятельств, но тем не менее! Атрофированное чувство такта дало знать о себе.Я не гляжу на Женю, осознавая всю глупость своего положения, но он, я это ощущаю, смотрит на меня.—?Всё, ложимся. Те, кому не досталось кровати, подойдите ко мне! —?грохочет голос Кима. —?Быстрее, иначе на голом полу спать будете!Саша с Женей торопливо встают и отходят к месту, где собирается толпа, а я обращаюсь к Горе:—?Второго шанса может уже не представиться! Пока суматоха не улеглась, надо и нам тоже когти рвать отсюда,?— к концу фразы я уже перехожу на шёпот.На удивление, мужчина не укоряет меня в глупости идеи, а спрашивает:—?Куда ты пойдёшь, если у нас получится?Сослагательное наклонение жалит. Будто бы он заранее знает, что у нас не получится.—?Не знаю, но это и не важно…—?Нет, это очень даже важно! —?Его глаза загораются. —?Помнишь о моём предложении?Мы смотрим на парней, получающих свёрнутые в рулон коврики для разминки, и переводим взгляды друг на друга.—?Присоединиться к тебе? —?Идея и тогда казалась мне сомнительной, но сейчас она уже и вовсе абсурдна. Гора кивает, а я хмыкаю:?— И сколько вас там?—?Так я тебе всё рассказал! —?он ухмыляется. —?Если согласен, то я помогу тебе бежать. Если нет, то делай всё сам?— мне и тут, по большому счёту, неплохо.—?Что тебе до моего согласия? —?шиплю, краем глаза стараясь следить за движением Жени и Саши, которые о чём-то разговаривают с Кимом.—?С тобой у нас есть шанс, а без тебя мне нет смысла возвращаться,?— быстро поясняет Гора, и в его глазах я вижу надежду. Ту самую, которую увидел в первый свой день здесь.Метания, метания, метания! Я не знаю! Не знаю! Что, если мы не сможем победить, как Гора сказал, Тиранов? Нас убьют! Но без помощи Горы я не смогу ничего сделать! Отговорка? Сомневаюсь. Скорее, объективная реальность. И шанса больше, в самом деле, может не быть! А ещё Волк с этими разговорами!Что же делать?Что же выбрать?..—?Хорошо,?— едва слышно цежу сквозь зубы,?— я с тобой.—?И я с тобой,?— улыбается Гора. —?Не переживай. Я сам думал о побеге после нашего с тобой разговора. Ты оказался прав: брата мне уже не вернуть, так что… —?он вздыхает как раз тогда, когда к нам подходят Женя и Саша.А как быть с ними?Этот вопрос отражается в моих глазах, и Георгий прочитывает его. Он чуть склоняет в их сторону голову, будто бы спрашивая меня. А я жму плечами, но едва заметно. Может, с Женей я и почувствовал единение, но брать его с собой… Не знаю. Вполне вероятно, что мы можем сами попасться во время побега. И ведь нас двое! А если будет больше, то и вероятность срыва всей операции будет куда выше!Как же сложно всё это!Ночью я не смыкаю глаз. Драка с участием той девушки никак не даёт мне покоя. Я ведь даже её имени не знаю, а она так сильно взбудоражила меня. И стала между тем окончательно прошедшим временем. Никогда не понимал, что такое смерть. Даже увидев воочию, как людей убивают, не могу себе представить, что сам когда-нибудь умру. Этот день придёт в любом случае, и неизвестность страшит меня. Что, если я не проживу эти несколько дней, пока моя нога не ступит на землю за пределами Волчатника? Что, если я подвергну Гору страшной опасности, и он погибнет по моей вине?—?Тоже не уснуть? —?тихо говорит Гора, а следом я слышу, как копошатся внизу Женя и Саша. Они легли в проём между нашими кроватями, соприкасаясь плечами.—?Как тут уснёшь, когда такое творится,?— отвечает Женя. —?И вы что-то замышляете.—?С чего ты взял? —?голос Горы звучит совершенно ровно и даже непринуждённо, что не заподозришь. Я про себя ухмыляюсь и не спешу подавать признаков того, что сам не сплю.—?Я слишком многое понимаю. Нередко это вредит мне. Так что вы там затеяли?—?Лишь коснётся лунный свет меня21,?— назидательным тоном вставляет Саша, и все ждут, в том числе и я, что скажет Гора.—?Глупости. Завтра будет тяжёлый день. Так что надо лечь спать. Спокойной ночи,?— кровать мужчины скрипит, прогибаясь под тяжестью тела, и всё затихает.—?А ведь на вопрос он так и не ответил,?— замечает Женя, на что Патлатый ему выдаёт:—?И в волка обращусь вмиг я!21—?Да-да,?— отмахивается парень. —?Спи давай.Я напрягаю слух, но ничего не слышу, кроме дыхания спящих.Нас подозревают, а это значит, что выполнить задуманное будет очень сложно. Надо стараться оставаться незаметными, когда суматоха сойдёт. Или же приобретёт такой размах, что никому просто не будет дела до ещё двух беглецов.Не знаю, когда меня морит, но я проваливаюсь в зыбкий сон, почти дрёму. Я чувствую тяжесть тела, жар подушки, онемение неудобно лежащей руки. Кажется, что меня замуровали глубоко под землёй или опустили на морское дно; моё дыхание постепенно становится всё более редким, пока не прерывается совсем. Острая боль пронзает грудь, и я просыпаюсь.Народ уже поднимается. В комнате душно, в затылке ноет, а вскоре начинает болеть вся голова. Встав, я потягиваюсь и морщусь от простреливаемой боли по всему телу. Сколько времени мы будем целым скопом ночевать в не рассчитанной для этого комнате?—?Так,?— в спальню входит Марк, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не раскрыть от ужаса и удивления рот.Таким командира главного отряда Волка я никогда не видел и не думал, что увижу! Растрёпанный, явно щадящий правую руку, он выглядит хуже побитой собаки. Лопнувшие в левом глазу сосуды, кровоподтёки, разбитая губа и расквашенный, но чуть подлатанный нос,?— прошедшая ночь выдалась для него очень непростой. И пистолет в его левой руке вкупе с его нынешним состоянием ясно свидетельствует о том, что первый же, кто осмелится сказать ему хоть слово против, будет расстрелян.—?Комендантский час не отменён и вряд ли это произойдёт в ближайшие дни, так что тренировки временно приостанавливаются,?— его голос холоден и настолько тих, что даже дышать приходится через раз, чтобы ловить каждое слово. —?Вас будут водить четыре раза в столовую и между приемами пищи два-три раза в туалет. В душ?— утром и вечером, где вам будет дано от трёх от десяти минут?— смотря, кто вас поведёт.И тут кто-то совершает чудовищную ошибку, спрашивая с явным недовольством:—?А почему такой распорядок?!Выстрел звучит практически сразу после окончания реплики. Следом раздаётся звук падающего тела.—?Потому что,?— ещё тише говорит Марк. —?За телом придут санитары, а пока всем рассчитаться по порядку и разделиться на равные группы.Я с замиранием сердца смотрю, как командир выходит из комнаты и как за ним захлопывается дверь. Никто ничего не говорит, все стоят и не знают, куда себя деть.Первым находится Ким:—?Дайте простыню. Надо прикрыть парня, пока не пришли за ним,?— тихо и между тем сурово произносит мужчина, подходя к застреленному парню, упавшему на спину, и опуская ему веки.Я впервые слышу, чтобы инструктор, готовый прострелить голову трусу, говорил так. И я даже не могу дать чёткого описания этому голосу. И, уж тем более, явно не смог бы подумать, что этот суровый человек будет выражаться подобным образом.Холодею и нервно сглатываю. Ладони потеют, я тру их о штаны и прерывисто выдыхаю. Только что на моих глазах умер человек, который ещё мгновение назад свободно разговаривал с остальными и даже пару раз улыбнулся мне!Ты видел смерть!И что с того?! Да, я видел её, но никогда она не была так близка ко мне! Даже в кабинете Волка Смерть лишь виднелась на горизонте, а сейчас подступила неприлично близко: я чувствую, как она впивается в меня неприятным взглядом.Когда тело уносят, мы считаемся и делимся. Среди нас оказывается несколько человек из Высшего уровня, порядка дюжины?— из Среднего, а также пара-тройка инструкторов. Всего насчитывается шестьдесят человек. Странно, ведь на вид нас тут гораздо больше! Когда начинаем делиться, воцаряется хаос. Едва не доходит до драки, даже кто-то успевает кого-то ударить. Но вмешиваются Ким и Гора?— почти в унисон они кричат:—?Успокоиться всем! —?И когда толпа затихает, Ким продолжает, но уже один:?— Да, ситуация непростая, и вы сами видели, до чего всё дошло! Поэтому давайте сейчас разделимся и последуем в столовую. Или все хотят ждать ужина без возможности даже в туалет сходить?!В конечном итоге, мы делимся группами по пять человек: Гора сам предлагает так разделиться, и толпа принимает его предложение. На деле же оказывается, что мужчина ?позаботился? о себе и обо мне: в группе вместе со мной Женя, Саша, Ким и сам Гора. Сперва я чувствую благодарность, но после?— раздражение. Лучше бы разделились по тройкам. Всяко лучше было бы.За нами приходит побитый Влад. Он выглядит лучше, чем Марк, но хуже, чем выглядел после той драки с девушкой. Он ничего не говорит. Только крепче держит пистолет, когда мы идём по коридорам.А далее происходит то, чего я совсем не ожидаю и не ожидал.Когда мы проходим по коридору неподалеку от главного входа, минуя перекрёсток, то слышим какой-то неясный гул, перемежаемый криками и чьими-то неразборчивыми ругательствами, а ещё спустя несколько секунд раздаётся взрыв. Стена покрывается сетью широких трещин и почти сразу же обрушивается. Я иду с внешней стороны нашей колонны, поэтому меня первого валит с ног. Падаю на руку и едва слышно стону от боли: приземление происходит с упором на правую кисть. Стараясь отползти в сторону, чтобы не попасться кому-то под ноги, слышу выстрелы и крики людей, звуки драки и хлопки от взрывов, что происходят в другой от нас стороне. В это сложно, почти невозможно поверить, но Волчатник берут штурмом, как какую-то крепость!Но кто мог пойти на подобное?—?Ну, здравствуй, приятель,?— слышу смутно знакомый голос, и рядом со мной возникает фигура в чёрной кожаной куртке. —?Скучал?Я вглядываюсь в лицо, но вокруг столько дыма и стоящей в воздухе пыли, что сделать это трудно. Впрочем, знакомые черты мне всё же под силу различить. Поросячьи. Сам главарь свинячьего гоп-стопа. Живой. А я думал, что уже не увижусь с ним.Но он ничего не успевает сделать: кто-то за его спиной стреляет ему в голову; с остекленевшим взглядом и дыркой во лбу парень падает?— я едва успеваю отползти, чтобы этот мордоворот не придавил меня. ?Кем-то? оказывается Марк.—?Вставай! —?он почти силой ставит меня на ноги. И даже боль в руке ему нипочём. —?Держи! —?суёт мне другой пистолет. —?Постарайся выжить, иначе всё, что сейчас происходит,?— пустая трата сил, времени и людских жизней! —?он говорит быстро, таща меня куда-то в сторону.Я вижу мёртвых людей, вижу тех, с кем делил стол, комнату, с кем когда-то шутил, кто обещал не давать меня в обиду. Все они застрелены, лежат с размозженными головами и вспоротыми животами. И мне страшно. Вдруг среди них я увижу лицо Горы, Саши или Жени? Даже к последним я проникся чем-то вроде симпатии, и очень не хочется, чтобы они стали прошедшим временем.—?Почему ты помогаешь мне?Я узнаю эту дорогу: если сейчас пройти ещё немного и миновать два поворота, будет коридор, ведущий к запасному выходу, и окно, на подоконнике которого я не так давно сидел.—?Потому что…Но договорить он не успевает: грохочет выстрел, сваливающий парня с ног. Оглядываюсь, выставляю руку и без промедления жму на спусковой крючок несколько раз. Парень-санитар вздрагивает от каждой входящей в него пули и падает сперва на колени, а после?— на живот.Я выжидаю ещё пару секунд, прежде чем опустить руку, и поворачиваюсь к Марку. Тот за это время успевает отползти за угол и зажать руками рану на своём боку, который уже обагрился кровью. Подбегаю к командиру и падаю рядом с ним. По его лицу видно, что он не хочет умирать и изо всех сил терпит эту боль. И что именно я увидел, не знаю. Но отчётливо прочувствовал?— даже не будь у него одной руки, он всё равно бы встал и продолжил сражаться за известные только ему одному цели.Как, наверное, и я.—?Подожди,?— сипло говорю, зажимая рану своими руками и сглатывая скрипящую на зубах пыль. Кровь липкая, мне неприятно касаться её, но я чувствую, что должен что-то сделать. —?Тут немного осталось до выхода…Свистят пули, попадая в стену за нами и в угол, за которым мы сидим. На нас летят кусочки бетона, больно попадая по лицу. Не отрывая руки от раны Марка, я чуть отклоняюсь и стреляю в ответ. Попал или нет?— не вижу. Но пули перестают свистеть, и я облегчённо выдыхаю.—?Иди,?— хрипит Марк, отталкивая мою руку. —?Со мной всё ясно. Я успею выиграть тебе немного времени, но ты должен мне пообещать,?— он хватает меня за футболку и притягивает к себе. В оцепенении я смотрю на него и не обращаю внимания, что по нам снова стреляют. Только его изуродованное лицо, искажённое гримасой боли,?— что ты выживешь, когда всё закончится, что ты будешь жить! Ты, а не тот, за кого тебя принимают!В его глазах лихорадочный блеск. Я где-то слышал, что так выглядят глаза умирающего или человека, чья температура тела превышает отметку в сорок один градус. Но парень холоден, его не лихорадит! Остаётся, в таком случае, один вариант.—?Обещаю,?— шепчу я, и тогда Марк меня отпускает.—?Иди,?— он пытается встать, я помогаю ему, но он меня отталкивает и поднимается сам. —?Иди! —?И выскакивает в коридор.Я отбегаю в сторону, разворачиваюсь и с ужасом наблюдаю, как тело командира шпигуется пулями, а затем, сглатывая ком в горле, молниеносно срываюсь с места. Никогда в жизни я так быстро не бегал! Я не ощущаю усталости, боли, жара в лёгких. Кажется, будто бы я лечу по этому коридору. Мёртвый Марк остаётся где-то позади, а моя свобода оказывается почти что передо мной. Окно увеличивается, дверь становится всё ярче и чётче, как вдруг на моём пути будто бы препятствием возникает кто-то из ?волков?. Я торможу и с трудом фокусируюсь на нём.Влад.Его левое плечо перебинтовано, но бинт всё равно промок кровью. Губы парня дрожат, будто бы он собирается заплакать, а правая рука медленно поднимается, в ней?— пистолет.—?Что ты творишь? —?шепчу я, от шока не в силах говорить громче.—?Я должен,?— голос Влада дрожит,?— должен! Иначе он убьёт меня! —?Теперь дрожит и пистолет в его руке. —?Если я этого не сделаю, то умру. Умру, слышишь?! —?он срывается на крик, в котором явно слышны истеричные нотки.Мозаика отказывается складываться в моей переполненной адреналином голове. И всё же я чувствую, как меня наполняют противоречивые чувства. С одной стороны, я восхищён тем, что он не забыл Сову и помнит о его гибели?— хотя, возможно, сам был к ней причастен. С другой, Влад стоит напротив меня, дуло его пистолета нацелено на мою голову. Что я должен сделать? Повиноваться и принять этот вердикт? Или остаться верным себе и убить парня раньше, чем он убьёт меня? Но если он верен Сове и его памяти, почему же ставит себя выше его? Неужели Савелий в нём ошибался и погиб понапрасну?—?А как же Сова?!Мой голос звучит надрывно, слишком надрывно, выдавая моё состояние. Я на грани паники и отчаяния. Наведённый на меня пистолет, перспектива умереть в любую секунду?— я будто бы не замечаю этого. Мысль, что умершего друга так глупо предали, наносит мне ощутимую, почти физическую боль.Так просто не должно было быть!—?Сова уже умер, а мы ещё живы! —?Он взводит курок. —?Прости, прости меня, Саладин,?— из его глаз катятся крупные слёзы,?— я должен…—?Влад, это не выход,?— вернув себе самообладание, тихо говорю я, чуть горбясь и выставляя руки ладонями вперёд; пистолет я убрал за пояс,?— Волку невыгодно убивать меня, поэтому, пожалуйста, опусти…Договорить я не успеваю: совсем рядом раздаются резкие хлопки выстрелов. Я за долю секунды успеваю подготовиться к боли, агонии, жду, когда моё тело начнёт падать и корчиться в предсмертных судорогах. Но оно не падает. Падает Влад, а на его животе и груди, быстро увеличиваясь в размерах, появляются кровавые пятна. Он приземляется на колени и ловит ртом воздух, я пытаюсь поймать парня за плечи, но он валится лицом вниз. Не обращая внимания на возможную опасность для собственной жизни, я падаю рядом с Владом и переворачиваю его на спину. Но поздно: парень уже мёртв.Задержав дыхание и зажмурившись, я страстно желаю, чтобы его тело исчезло, чтобы всё это оказалось всего лишь дурным сном. Но когда открываю глаза, то вижу, что оно всё ещё здесь.Как и я.—?Быстрее! Дверь заблокирована! Надо искать другой выход! —?Рядом оказывается Гора. —?Вставай, Костя, быстрее!В этот момент мне хочется ударить его по лицу, пнуть в живот и пустить пулю ему в грудь, но я понимаю, что во мне говорит нечто неадекватное, то, чего не было во мне ещё пару мгновений назад. Я никогда не признаю, что виной тому стала смерть Влада или Марка, людей, которые озаботились моей жизнью незадолго до окончания своей, никогда! Поэтому, прикрыв глаза и снова их распахнув, вытаскиваю пистолет и поднимаюсь на ноги.Внезапно вся стена рядом с нами взрывается, осыпаясь крупными обломками, а заблокированную дверь просто вышибает ударной волной. Мы падаем?— нас сбивает с ног и заваливает камнями, пылью, бетоном. Мне придавливает руку, и, стараясь её вытащить, я сдираю себе кожу. Моё положение рискованно и, между тем, более удобное: хоть меня и завалило, но через небольшие отверстия между камнями я могу наблюдать за происходящим. Пусть пыль жжёт глаза и от неё свербит в носу, пусть рука горит огнём, но я стараюсь держаться. Сквозь прореху в стене залетает холодный воздух, вытягивая из нас тепло, забегают люди, не обращая на нас, притихших, внимания. Видимо, думают, что мы уже мертвы. Они всё бегут и бегут, им нет конца. С ними врываются людские крики, стрельба. Там умирают люди, а мы лежим под облаком пыли и с трудом себя сдерживаем, чтобы не закашлять или чихнуть. Я чувствую, как будто что-то острое дерёт моё горло изнутри, и больших усилий мне стоит не подать виду, что я жив.—?Нашли его? —?Процессию замыкает грубый голос, который?— я готов поклясться, что мне не показалось! —?звучит с хрюкающим отзвуком или акцентом.—?Нет,?— другой голос, чуть тише и твёрже. —?Игорь мёртв, я потерял с ним связь сразу после взрыва. Я уверен, он нашёл мальчишку, но поймал шальную пулю до того, как осуществил задуманное.—?Тогда ты назначаешься на его место, хр-хр,?— снова этот звук. Почему-то мне кажется, я догадываюсь, кто это.Шаги отдаляются, голоса смолкают, и до нас доносятся только крики и вопли с улицы. Гора встаёт практически сразу, как голоса уходят за угол. Я же чуть выжидаю. Но когда сил терпеть уже нет, отталкиваю от себя камни и поднимаюсь. Прокашлявшись и проглотив приличное количество пыли, я беру пистолет и смотрю на мужчину.—?Идём?—?Идём!Мы выбегаем на снежную улицу и натыкаемся на целую кучу людей в форме с эмблемой на спине в виде булавы и рыла хряка с заострёнными бивнями. Нас не замечают: Кабаны разложили мешки на подобии окопов и отстреливаются от Волков, наступающих с противоположной стороны. Почему не наоборот, я не задумываюсь. Разглядеть чётче конструкцию Волчатника не успеваю: Гора тянет меня в сторону и пускается трусцой. Я бегу следом за ним, изредка стреляя по тем, кто возникает впереди и по бокам от нас. Всё в моей голове смешивается в кашу, а мысли?— одна хаотичнее другой?— бьются о черепную коробку, не давая сосредоточиться на чём-то одном. Мне холодно, адреналин уже не будоражит меня и кровь не греет. Всё, что мне сейчас хочется,?— чтобы этот кошмар скорее закончился.Внезапно среди каких-то непонятных развалин я вижу на фоне снега, уже успевшим окраситься розовым цветом, знакомую белёсую шевелюру, чей владелец лежит лицо вниз. Подбежав к нему, я быстро проверяю пульс. Сердце бьётся!—?Ты чего? —?Гора подбегает ко мне и стреляет в очередного прицелившегося в меня противника. —?Идём, иначе их будет так много, что мы не прорвёмся!—?Надо его в чувство привести! —?Я переворачиваю парня на спину и торопливо осматриваю. Но нет, серьёзных ран я не нахожу. И чувствую невыразимое облегчение.—?Ты рехнулся?! —?почти кричит Гора и снова стреляет. —?Если не успеем…—?Да знаю я! —?я воплю во всю мощь лёгких. —?Или так, или никак! —?Не дожидаясь ответа, я стрясу Сашу за плечи. —?Живой? —?Парень приходит в себя и смотрит на нас пустым взглядом, который, впрочем, почти тут же сменяется осмысленным. —?Встать можешь? —?Кивает. —?Тогда вставай! —?И поднимаюсь сам.Саша не мешкает, за что я ему благодарен, но то, что он не произнёс пока ни единого слова, меня нервирует. Уже лучше пусть несёт всякую чушь, чем молчит! Георгию же ничего не остаётся, кроме как смириться с таким положением дел, поэтому он просто обречённо машет рукой и бежит. Я бегу следом, но тут Саша резко дёргает меня за футболку и вопит в ухо:—?Кто будет рядом, если нужен будет тут?! 22—?Какого чёрта?! —?ору я в ответ и позволяю парню утянуть меня в сторону.За сваленным обломком стены сидит Женя. Его правое бедро замотано тканью, но повязка ещё не успела сильно промокнуть. Рядом с ним?— Ким, но это не тот Ким, которого я знал. Этот Ким напуган, бледен и покрыт бисеринками пота. Его левая рука?— лишь рваный кусок чуть выше локтя, замотанный какой-то тряпкой, с которой капает кровь, а на правом бедре штанина уже давно присохла к коже?— там виднеется открытая рана. Сколько мужчине осталось, неизвестно. Но до ночи он не доживёт: если не пристрелят, то он умрёт от потери крови.Мы, успешно уклоняясь от пуль, бежим к ним, стреляя по наступающим вражеским группам. Если так будет и дальше, мы точно не выберемся!—?Держись,?— приговаривает Женя, отрывая от своей футболки лоскут ткани, которого в силу его размера не хватит на повязку,?— говори со мной! Carpe diem! 23 Dulce domum! 2? Errando discimus! 2?Но Ким не отвечает. Его лице всё больше сереет, становясь будто бы восковым.—?Женя,?— зову парня убитым голосом,?— Женя,?— кладу свою руку на тот лоскут, которым парень хочет замотать и так окровавленные тряпки на обширной ране Кима. —?Не надо.—?Надо! —?Он едва не плачет. —?Он из-за меня её потерял! Мы должны… Помогите же мне! —?вопит он от отчаяния и безысходности, но с нашей стороны ему достаются лишь полные сострадания, смешанного с безучастием, взгляды.Я понимаю, как ему больно, и следующие мои действия только усугубляют наше положение: подхожу к Киму и забрасываю его руку себе на плечо. Женя поступает точно так же, и вместе мы поднимаем мужчину на ноги. Парень даже не обращает внимание на собственное ранение и спокойно встаёт на повреждённую ногу.—?Идиоты,?— шипит Ким, но не пытается оттолкнуть нас. —?Хоть ты скажи им! —?обращается он к Горе, но тот прикрывает нас от Кабанов и Кима просто не слышит.Впрочем, так только кажется. Как только мы принимаем устойчивое вертикальное положение, он говорит:—?Продержись до границы, а там мы тебя подлатаем,?— и устремляется вперёд.Мы тащим Кима следом, процессию замыкает Саша, которому я всовываю в руки свой пистолет. У меня не получается сконцентрироваться на окружающей обстановке, поэтому стараюсь отдать все силы на поддержание умирающего мужчины. От него пахнет землёй, потом и кровью, но я не смею отвернуть головы. То, что он терпит, хотя, уверен, боль в остатке его руки невыносимая, уже говорит о силе и выносливости. Хотел бы я быть таким же? Вряд ли. Ведь пойму я о своих навыках только в такие моменты: когда одной ногой стою над пропастью. Впрочем, я уже над ней стою.Удивительно, но нас не замечают. Все заняты штурмом и обороной Волчатника. Но не проходим мы и сотни метров, как здание за нами с оглушительным хлопком, за которым следует не менее оглушительный взрыв и ударная волна, едва не сбивающая нас с ног, превращается в огромную воронку, в куче которой?— обломки, трупы, ещё живые люди, яростно обстреливаемые людьми Кабана. Я не хочу оборачиваться и смотреть туда. С трудом я сдерживаю своё душевное равновесие в узде. Ещё мгновение, и мне снесёт крышу; я упаду, обниму колени и буду вопить, пока не сорву глотку или пока в моём виске не окажется пуля.?Будь сильным!?Так говорила мне мама, когда я падал и ранил себя в детстве. Тогда казалось, что сила?— это мускулы, рост и способность подавлять других, кто обижает и несёт в себе зло. Но на деле оказывается, что сила?— это способность держать умирающего друга под руки и целенаправленно тащить его к, возможно, лучшей жизни. Сила?— уметь признать, что не все происходящие процессы в этой жизни зависят от меня. Сила?— отвернуться от былого и взглянуть в имеющееся, в то, что только предстоит понять, почувствовать, осознать.Сильный ли я, мама?..Моё тело напряжено до крайней степени, а Ким с каждым шагом становится всё тяжелее. Я вымазан кровью: своей или его, и это гадкое ощущение замаранности едва не выворачивает меня наизнанку. Воронка остаётся за нашими спинами, почти далеко позади. Мы оказываемся в жилом квартале, в низине, окруженные соснами. Рядом с нами детская площадка, над нами?— девятиэтажный панельный дом.Выдохнувшись, мы прислоняем Кима к стволу ближайшего дерева. И как только мужчина садится и испускает болезненный стон, Женя тут же начинает хлопотать над ним, пытается перевязать то, что уже не спасёшь, как ни старайся.—?Давайте! —?почти кричит он. —?Ну же, помогайте!Но мы недвижимо стоим и с одинаковой грустью смотрим на умирающего Кима.Нет, он не доживёт даже до заката.—?Эй,?— тихо говорит мужчина, останавливая руки Жени, который уже вовсю растирает слёзы и кровь по своему лицу,?— хватит реветь, сынок,?— обращение, простое обращение, но по виду Жени я понимаю, что он страстно желает, чтобы эти слова стали правдой. —?Оставь меня здесь. Они погонятся за вами, а со мной вы ни за что не уйдёте,?— он вымученно улыбается, глядя куда-то сквозь парня.Что он видит? Что он может видеть?—?Прости меня,?— шепчет Женя, склонив голову,?— я не смог тебя защитить…—?А я не смог уберечь тебя,?— его голос становится ещё тише,?— от пыток и… и… Волка,?— его рука опускается, будто плеть, обрубок вздрагивает, а взгляд замирает. —?Спасибо, сын,?— произносит он с заминкой, а затем перестаёт дышать.—?Ким. Ким! Ки-и-им!!! —?кричит парень во всю глотку, тряся мужчину за плечи. —?Нет, Ким!—?Идём,?— Саша подхватывает обезумевшего от боли и горя парня под руки, но тот не сдаётся и пытается ударить Патлатого локтем, пнуть его между ног.—?Пусти! —?орёт он не своим голосом. —?Волк, я убью тебя! Слышишь?! Убью!!!—?Быстрее,?— Гора берёт ноги Жени и почти тащит его вместе с Сашей к лестнице, ведущей к парковке около дома.Я ещё несколько секунд смотрю на мёртвого Кима и вдруг понимаю: смерть может, и не самый хороший выбор, но и не самый дурной.—?Костя! —?меня окликает Гора. —?Идём, иначе?— чёрт тебя дери, да не вопи ты! —?нас быстро догонят!Женя продолжает кричать и извиваться, поэтому я подбегаю и помогаю Саше держать брыкающегося парня.Сегодня я лишился дома, пусть и сомнительного, потерял много знакомых, обрёл ненависть и желание мстить?— за себя, за друзей и убитых близких. Смогу ли я когда-нибудь жить нормальной жизнью? Или всё моё существование отныне скатится в пропасть, из которой не будет смысла и сил выбираться? Только копать глубже и глубже, чтобы все те, кого я по тем или иным причинам ненавижу, увязли вместе со мной. Стоит ли делать подобное своей приоритетной целью? Или попытаться найти нечто, что даст мне ответ на мой вопрос?— что же мне теперь делать?