Часть первая. Костя. В лагере (3) (1/1)

Свободное время я посвящаю чтению. Оказывается, тут есть небольшая комната с книжными шкафами, назвать которую ?библиотекой? у меня не поворачивается язык. Но литературы, годной с моей точки зрения, тут вполне хватает. Книги все в хорошем состоянии, почти новые, что явно свидетельствует о далеко не самом сильном желании обитателей Волчатника читать и просвещаться. Долго выбирать мне не приходится: хватаю первую попавшуюся книгу и бреду в спальню. С Горой мне говорить пока не хочется, да и не стоит сейчас лезть на ещё бо?льший рожон. С Патлатым я выясню все детали за ужином. Отрабатывать технику боя?— помилуйте! Я ещё от утренней тренировки не отошёл! Вот и остаётся только одно занятие: развивать себя с иной стороны, не физической.До самого обеда я отдаюсь взятой книге и отрываюсь от неё с большим трудом. Когда нас зовут на обед, решаю столь захватывающий фолиант припрятать, чтобы потом дочитать, а то поставлю, а наутро не обнаружу книгу на месте. Хотя кого я обманываю: даже если я поставлю книжку на самое видное место, её всё равно никто не возьмёт.Когда сажусь за стол и принимаюсь за еду?— рис с мясом и морс,?— ко мне подсаживается Марк. Приехали… Впрочем, где-то на подсознательном уровне я догадывался, что разговор с ним мне обеспечен. Но как же не хотелось этого именно сейчас! Если Патлатый не настолько туп, то он не подойдёт ко мне, пока рядом сидит Марк. По крайней мере, мне очень хочется в это верить.—?Приятного аппетита,?— напутствует командир, присаживаясь. —?Как тебе здесь?—?Если исключить вероятность собственной травмы или, того хуже, смерти, и враждебность местных обитателей, а ещё довольно дерьмовые попытки завязать с кем бы то ни было хоть какие-то отношения, пусть отдалённо напоминающие дружеские, то отлично,?— отправляю ложку с рисом в рот и наблюдаю за реакцией собеседника.Марк снова переплетает пальцы замком и кладёт на них подбородок.—?Кажется, ты не вполне меня понял, когда мы беседовали с тобой в прошлый раз,?— он с прищуром смотрит на меня. —?Георгий не тот человек, с кем тебе стоит брататься.—?Это ты сказал ему тогда, в спальне? —?проявляю высшую степень наглости, обращаясь к командиру на ?ты?. Правда, понимаю я это только тогда, когда следует незамедлительная реакция на мою фамильярность.—?Ещё раз ?тыкнешь?, щенок,?— он хищно скалится,?— и наказание за ваши ночные тренировки последует незамедлительно!Ложка застывает в нескольких миллиметрах от моей губы, но я был бы слишком глуп, если бы поддался. Поэтому ухмыляюсь и отправляю ложку в рот.—?Тренировки? Ночью? Мне казалось, нам запрещено помогать кому бы то ни было вне тренировочного процесса,?— я кладу ложку на стол, стараясь придать движениям некоторую небрежность, чтобы скрыть дрожь, вызванную внутренней паникой, и беру стакан с морсом. —?Или я ошибаюсь? —?И делаю глоток, но в результате получается осушить половину стакана едва ли не залпом.—?Нет, не ошибаешься,?— оскал на лице Марка почти тут же сменяется едва заметной небрежной усмешкой,?— но имей в виду: я тебе точно не враг. —?Его губы едва шевелятся, но то, что парень говорит, ввергает меня в ещё больший шок, чем его осведомлённость о моих возможных проступках.—?А кто тогда враг? —?я стараюсь смотреть на Марка твёрдым и уверенным взглядом.—?Сегодня дежурят Элеонора и Влад. Завтра?— моя смена. Если хочешь помочь своему приятелю с боевыми техниками, договорись с ним о встрече завтра у туалета в восточном крыле от твоей спальни,?— медленно и тихо чеканит Марк, не сводя с меня раздражённого взгляда.—?Восточное крыло,?— повторяю я. —?Да это же почти у самых спален охраны! А почему бы с тем же успехом не назначить встречу прямиком у входа в кабинет Волка?Но ухмыльнуться я себе не позволяю: взгляд парня из раздражённого становится разозлённым.—?Или ты делаешь так, как я тебе говорю, или вся охрана будет знать, что ты что-то замышляешь. Выбирай,?— он выпрямляется и складывает руки на груди, чуть откидываясь на спинку стула. Я бы сказал, небрежно, но ведь это Марк, волк, хищник. Даже небрежность в его движениях выглядит сильно и устрашающе.—?Ты не сделаешь этого.Блефует. Вот наверняка же блефует.—?А ты выбери решение для своей проблемы и сам узнаешь,?— теперь он ухмыляется, заранее зная, какой ответ я дам. Как тогда, после беседы с Волком. Наверное, это было в прошлой жизни. Или во сне. В кошмарном сне.—?Хорошо. Восточное крыло?— значит, восточное. Но почему я не должен общаться с Горой? —?спрашиваю я, прежде чем Марк встаёт.—?Спроси у него о его семье. Уверяю, то, что он расскажет, тебя не обрадует. Ещё раз приятного аппетита,?— и он уходит, оставляя меня в полном замешательстве.***Вечером мы снова в спортзале. Снова стол, снова ножи, но теперь нам надо отработать точность попадания. Перед нами стоят манекены, на которых мы отрабатывали стрельбу из пистолета. На их головах покоятся разного рода устойчивые мишени: от фруктов до картонных пакетов с молоком и кефиром. Мне достаётся пакет с молоком. Мои дела идут несколько лучше, чем у других, но хуже, чем у меня самого несколькими часами ранее. Я попадаю в шею, в голову, в грудь, куда угодно, но не в пакет. Ножи пролетают мимо него, а один лишь цепляет верхушку, но не более того. Везёт из всех нас парню, который накануне метал ножи в яблоко на голове худшего бойца. Сперва он с некоторой самодовольной ухмылкой просто наблюдал за нами, но ему пришлось присоединиться к остальным после зычного окрика инструктора. Лучший боец и в этот раз работает с яблоком, его результат поражает: нож после первой же попытки сбивает фрукт и режет его на две почти равные половины.Мы с ошеломлением наблюдаем, как ему ставят новое яблоко. И парнишка в форме даже отойти не успевает, как Лучший Боец снова попадает во фрукт. ?Выпендрёжник?,?— фыркает моё внутреннее эго, и я делаю бросок. Раздаётся звук резки картона, и в следующую секунду мой манекен уже залит белым напитком. Радость и зависть сменяются на гордость. Я покажу тебе, чего стою, Лучший Боец. Мне уже другой парнишка меняет пакет, и я снова делаю бросок. Теперь в молоке не только манекен, но и пол: бросок получается такой силы, что сбивает пакет и провозит его по полу ещё несколько десятков сантиметров.—?Неплохо,?— оценивает Ким. —?Костя и Рома, молодцы, вы достойны похвалы. Что же, на этом и закончим.На выходе из зала на моё плечо ложится длинная ладонь и чуть его стискивает. Я оборачиваюсь и вижу того самого Рому, который так эффектно сбивал яблоки и которого я затмил на несколько коротких мгновений.—?Привет,?— здоровается он, и я впервые слышу его голос: чуть приглушённый и средней тональности. —?Рома,?— парень протягивает ладонь для рукопожатия.—?Костя,?— киваю и отвечаю на жест. Сильная рука. —?А ты молодец.—?Спасибо,?— уголки его губ слегка подрагивают, но парень не улыбается. —?Поговорим?—?А есть, о чём? —?говорить с ним мне сейчас хочется меньше всего, но он, видимо, думает иначе:—?Есть. Встретимся в ванной. —?И уходит.Я слежу за ним взглядом, отойдя от двери и встав к ближе к стене. Спина Ромы удаляется, но в коридор, в котором расположены комнаты остальных ?волков?, парень не заворачивает. Вместо этого он идёт дальше и вскоре исчезает за поворотом, ведущим к спальням… охраны. Так вот откуда ноги растут! Должно быть, он заметил меня в мой первый тренировочный день, когда я маячил перед дверьми в обществе Горы. И в столовой. Охрана питается в своём корпусе, и Марк вряд ли мог намеренно следить за мной: это сразу бы бросилось в глаза. Почему бы не отобрать к себе отличившегося в, чувствую, не одном бою паренька и не дать ему поручение последить за новичком? Впрочем, скепсис скепсисом, но Марк предложил мне реальную помощь. Не стоит отказываться от неё так поспешно. Поэтому я решаю отыскать Патлатого и разобраться с ним, а после?— всё-таки поговорить с Горой. Как бы ни была сильна обида, Георгий?— первый человек, который решил помочь мне.В альтруизм я мало верю. Обычно люди преследует какие-то цели, когда что-то делают для тебя. Но в ситуации с мужчиной мне хотелось бы ошибаться. Впрочем, мне ещё предстоит узнать его историю. Останусь ли я так же уверен в его бескорыстности после того, как услышу её?Надеюсь.***С Патлатым?— он представляется как Саша?— я встречаюсь по пути в душ. Он оказывается понятливым парнем, и мне не доставляет много хлопот ввести его в курс дела. Он даже не задаётся вопросами. Только выдаёт: ?Лёгкая победа?— дело до обеда!? и уходит. Я лишь качаю головой. Каким бы интересным он ни был, у него явно не все дома.Самое ответственное будет завтра, а пока что мне требуется отыскать Гору. Но подумать о его поиске я не успеваю: рядом со мной возникает напененный Рома и встаёт под струи воды.—?Ты понял, от кого я? —?спрашивает он, даже не удосужившись проверить наличие посторонних ушей рядом с нами.—?Нет,?— вру,?— а должен был?—?Я думаю, обязан,?— хмыкает парень, и это становится первой эмоцией, которую он выражает при мне.—?Мало ли что ты там думаешь?— это уже твои проблемы,?— я пожимаю плечами.Слишком уж мне не хочется вообще контактировать с этим юношей, но, видимо, моё мнение в этом вопросе не учитывается, как бы раздражённо я ни выглядел и как бы очевидно ни показывал своё нежелание общаться.—?Мы следим за тобой. С того самого момента, как нашли тебя на аллее,?— теперь Рома быстро оборачивается по сторонам, но, видимо, никого не видит, поскольку продолжает:?— Я тогда участвовал в вылазке с отрядом Волка в качестве наказания. Не стану вдаваться в подробности. Просто скажу, что я был в числе тех, кто отбил тебя у Кабанов. Поэтому ты можешь доверять мне, как доверяешь Марку.Его слова не внушают мне и малой толики доверия, поэтому я ухмыляюсь и поворачиваюсь к Роме всем телом.—?А с чего ты или он?— вы, одним словом,?— решили, что я доверяю Марку? —?включать дурачка иногда полезло: Рома чуть склоняет голову и хмурится, словно не ожидал такого ответа.—?Хочешь сказать, что ты не согласился на предложение Марка встретиться завтра после отбоя?Скажу ?да, не согласился!??— ничего не исправлю, Марк знает, что я согласен и приду. Скажу ?нет, согласился!??— могу подставить и себя, и Марка, и Сашу, и многих из тех, кто так или иначе проникся ко мне хоть какой-то мало-мальской симпатией. Ничего не скажу и промолчу?— эффект будет таким же, как если бы я согласился. Ну что же, из двух зол выбирают меньшее.—?Да. Мне не нужны проблемы,?— выдаю я без заминки и смотрю так честно, насколько вообще можно честно смотреть, когда лжёшь.Мы не сводим друг с друга глаз. Секунда, вторая, третья. Наконец, Рома улыбается одним уголком губ.—?И то верно,?— замечает он. —?Нынче никому не нужны проблемы. Даже тем, кому иметь проблемы, в общем-то, выгодно,?— и уходит, а я только спустя несколько минут после его ухода понимаю, что он, в общем-то, меня оскорбил.***Гору после банных процедур я отыскиваю в спальне. Народу пока немного, и у меня появляется шанс поговорить с мужчиной так, чтобы нас не услышали. Тот снова занят своим кубиком и обращает на меня внимание только тогда, когда я присаживаюсь на его кровать, хотя до этого я стоял у тумбочки примерно пару минут.—?Чего хотел? —?бесстрастно спрашивает Гора, не отрываясь от головоломки. —?Ты же слышал: разговор окончен, и я не намерен его продолжать.—?Да я извиниться хотел,?— честно произношу я и чешу затылок. —?Ты можешь думать, что хочешь, в конце концов, кто я такой вообще, чтобы тебе указывать. Поэтому извини, что сорвался на тебя,?— в ответ получаю кивок. —?Можно вопрос?—?Валяй,?— он не смотрит на меня, будучи весь поглощённым сборкой последней стороны.—?Я знаю, что тебе говорили особо не контачить со мной,?— руки мужчины застывают, а он сам медленно поднимает обеспокоенный взгляд на меня. —?И также я знаю, что тебе могло доставаться за общение со мной,?— лгу. Я этого не знал. Но догадался, когда подсел к мужчине, чтобы поговорить. Ему никак не могло не попасть за разговоры со мной, если в истории его семьи фигурирует Саладин. —?Поэтому ответь: что случилось с твоей семьёй?Гора дышит ровно, но чуть учащённо. В его руках замечаю едва уловимую дрожь. Мужчина ставит кубик на тумбочку, садится и складывает руки замком. Пальцы краснеют, а под ногтями белеют от силы и напряжения. На несколько секунд Георгий прикрывает глаза.—?Он тебе рассказал? —?впервые я вижу его таким. Он зол. Зол в крайней степени. Возможно, что даже не сможет себя контролировать в случае драки. —?Говори! —?он почти шипит. Его глаза широко открываются, и в следующую секунду Гора почти успевает схватить меня за плечи. Но я резво вскакиваю и отпрыгиваю на добрый метр от кровати.—?Т-ты чего?! —?мой голос дрожит и, как назло, в спальне сейчас никого нет. Куда все подевались?! —?Ч-что я такого спрос-сил?!Несколько томительных секунд проходит в полной тишине. После я слышу голоса из коридора. В спальню заходят парни с порезанными фруктами в руках. У кого-то замечаю заклеенный пакет с молоком. Волки явно обрадованы, что им достался такой ужин, поэтому на нас внимания не обращают.Сглатываю и несмело делаю шаг по направлению к Георгию. По моей спине то и дело проползают противные змейки страха, а дыхание замирает всякий раз, когда вижу хоть какой-то намёк на неадекватность со стороны мужчины. Но сейчас он вроде бы вполне себя контролирует. Вот только его сгорбленная поза и маска скорби на лице дают мне понять лучше всего: Гора на грани. Одно моё неосторожное слово, и он взбесится. Да так, что мои бренные останки будут соскребать со стены. Хорошо ли, что наши кровати стоят так близко? Я присаживаюсь к себе и наклоняюсь к нему, упираясь локтями в колени. Он не двигается. Тогда кладу руку ему на плечо и чуть его сжимаю.—?Расскажи,?— почти умоляю, но Гора отрицательно мотает головой и сжимает губы, будто бы боится, что может что-то сказать против воли. Вдруг я замечаю, что на щеках и на лбу у него появляются розовые пятна. Такие бывают в тех случаях, понимаю я, когда человек готов заплакать. Или зарыдать.Нас не замечают. Или делают вид, что не замечают. Готов поспорить: все знают его историю. И знают, что я в той или иной мере являюсь участником этой истории. Или не я, а человек, в честь кого меня называют в Волчатнике.—?Гора,?— обращаюсь я к мужчине, но тот снова качает головой. Гаснет свет, парни желают всем почему-то успешной ночи и расходятся по кроватям. Ещё долго хрустят яблоки, слышны приглушённые ругательства с кроватей тех, у кого были заклеенные пакеты.Я терпеливо жду, но чуда не происходит.—?Хорошо,?— я выпрямляюсь. —?Спокойной…Но вдруг Гора подскакивает с кровати, хватает меня за руку и резко дёргает. Я, вскочив следом, шиплю от боли, и когда меня отпускают, рассерженно смотрю на мужчину. Тот не глядит на меня, а пробегает взглядом по кроватям, говорит тихое: ?Я сплю. И парень тоже?, и идёт к выходу из спальни. Я взволнован и семеню следом, не забывая оглядываться. Следующее, что я вижу, ввергает меня в изумление. С кроватей, которые выгодно скрыты тенями, отходят двое парней и ложатся на те места, где спим мы с Горой. Ну и ну. А он, однако, тут авторитет.В коридоре слышны шаги надзирателей, а мы, как перебежчики, вдоль стены крадёмся к раздевалке. Как только я прикрываю за нами дверь, то замечаю, как дверь, ведущую в спальни, закрывают на замок. За-ме-ча-тель-но. Нам предстоит ночевать среди лавочек и полок.Круто, блин!Прелестно!—?Разговор будет долгим,?— сиплым голосом говорит Гора,?— так что устраивайся поудобнее.***—?Ты, должно быть, задумывался над тем, как многие из нас оказались здесь,?— после почти двух минут молчания Гора начинает говорить. Я, прислонившись к шкафу и укрывшись на манер одеяла толстовкой, пахнущей порошком, внимательно смотрю на мужчину, не желая пропустить ни слова. —?Многих поймали во время комендантского часа, кого-то переслали сюда из мест не столь отдалённых, а кто-то… —?он сглатывает,?— кто-то пришёл сам. —?Угадайте, чёрт возьми, как попал сюда он! Почему всё так банально? —?И, судя по выражению твоего лица, ты думаешь, что я сам в Волчатник подался. Но нет,?— криво усмехается мужчина, и моё лицо тут же разглаживается. —?Я старался попасть под руку патрулю, чтобы меня в драке, которую я развязал бы, прирезали или застрелили. Мы с братом потеряли родителей во время атаки повстанцев на нашу школу. Уже тогда ситуация была весьма нестабильной, а когда разразилась война, то и вовсе оставаться одним было небезопасно. Наша и ещё несколько семей перебрались в здание школы и какое-то время там жили. Взрослые занимались ранеными, а дети учились держать в руках оружие. Нам было по десять лет с братом, он был старше меня меньше чем на год. После того, как война закончилась, нас забрала к себе семья, которая жила и работала вместе с нашими родителями. Когда нам исполнилось восемнадцать, брат загорелся желанием уйти к Волку, чтобы потом отомстить остаткам повстанцев, которые отняли у нас наших родителей. Я пытался его отговорить, но он будто бы меня не слышал. Шли дни, я почти не спал и вздрагивал всякий раз, когда слышал движение со стороны его кровати. Я хотел остановить его во что бы то ни стало, мне не хотелось верить, что мой брат станет убийцей. —?Гора закрывает лицо руками, и я будто бы вижу в нём его отчаяние. —?И вот этот день настал: на рассвете, когда я меньше всего ожидал, брат выскользнул из дома и отправился в лагерь Волка, расположенный на границе земель с Кабаном, на чьей территории мы жили. Братишка не учёл одного: люди Саладина давно патрулировали город и особое предпочтение отдавали землям Кабана и Волка, так как именно у них выпускались сильные бойцы. Ты же помнишь, что Саладин уже тогда успел возвыситься над остальными. —?Он выпрямляется и смотрит на меня, а я внутренне содрогаюсь: взгляд Георгия?— мёртвый взгляд, в глазах его?— пустота. —?Они убили его, Костя! И убили так, что мне в кошмарах долго снилось его расчленённое тело, которое нам подкинуло в качестве урока: чтобы больше никто не сомневался в силе Саладина. После его смерти я пустился во все тяжкие, и вот уже более десяти лет живу здесь, среди Низшего уровня, и слежу за порядком в казарме. Без преувеличений, я сильнее многих лучших бойцов. Мы с Кимом?— единственные, кто жил в лагере так долго и после стал кем-то вроде инструкторов.Он замолкает, а я с болезненной ясностью понимаю очевидный факт: он хочет отомстить Саладину, и помочь ему в этом могу лишь я. Но почему Марк просил не брататься с Горой? Если Марк готов мне помочь, то почему сам не хочет принять чужую помощь?—?А почему,?— я прочищаю горло,?— почему…—?Мы преследуем разные цели, Костя,?— тут же прерывает меня он. —?Ты, я, Марк?— наши стремления весьма сильно разнятся. Я не сказал ещё одной вещи.Я напрягаюсь:—?Какой ещё вещи?—?Я являюсь главой движения против тиранов, против Крысы, Змеи, Кабана и Волка. И зовёмся мы Сопротивлением.Новость меня ввергает в крайнюю степень изумления, граничащую с шоком. И Гора, завидев мою реакцию, поясняет:—?Марк ещё в первый день твоего пребывания здесь сказал мне: ?Если не отстанешь от мальчишки, Волк узнает, какую змею пригрел на груди?,?— теперь я вижу того самого Гору, который подсаживался ко мне в столовой, который помогал мне словом и который так сильно хочет отомстить Саладину, что не побоялся высказать этого?— хоть и не прямо?— его наследнику, если, конечно, я действительно им являюсь. —?Так что думай, Костя, решай и…—?А что я должен решать? —?сиплю я. —?Чью сторону принять? Я уже выбрал! —?Вскакиваю, хотя тело затекло за то время, которое я просидел почти без движения, и теперь отзывается тупой болью. —?Я выбрал свою сторону! Я на своей стороне! А что вы там планируете и хотите от меня?— ваши проблемы! —?ещё мгновение, и из моих ушей пойдёт дым.—?Тихо, тихо,?— Гора улыбается и в примирительном жесте поднимает ладони. —?Я хочу сказать, что это лишь вопрос времени, когда Волк узнает обо мне. А ты не противься и иди Марку навстречу. Полагаю, что его самого не особо устраивает сложившийся на сегодняшний день расклад вещей. Он ведь и сам в немилости у Волка. Возможно, он хочет, чтобы ты как раз выбрался отсюда, причём, честным путём. Если это произойдёт, если ты победишь в бою с другим лагерем, то жизнь в Волчатнике изменится, в этом можешь не сомневаться.—?Подожди,?— я прерываю его. —?Ладно, я: мне надо выбраться отсюда. Что до Марка, то тот хочет вернуть расположение Волка,?— замолкаю и после согласного кивка Горы продолжаю:?— А ты? Что тебе до моего статуса здесь?—?Хороший вопрос. Ну что же, не буду лукавить и отвечу прямо: ты хоть и на своей стороне, а я на своей, но сейчас нам с тобой по пути, сын Саладина. И, не стану скрывать, я рассчитываю с твоей помощью выбраться из Волчатника,?— говорит он, но мне в это не очень верится.—?Странное дело,?— не обратив внимание на опасную и в какой-то мере даже запретную комбинацию слов, медленно произношу я, прохаживаясь по раздевалке,?— ведь столько времени уже прошло. Неужели за десять с небольшим лет ты ни разу не хотел выбраться?—?Хотел, разумеется! —?мой ночной собеседник выглядит уязвлённым. —?Просто до сих пор стимула как-то особо не наблюдалось, да и сама по себе возможность просто так взять и свалить отсюда, как ты сам понимаешь, выглядит весьма и весьма призрачной.—?А сейчас стимул откуда взялся? —?я всё ещё не понимаю. —?Неужели месть за брата настолько всколыхнула тебя, и теперь ты хочешь осуществить задуманное моими руками?—?Не говори ерунды! —?Гора повышает голос, но тут же осекается. Мы несколько секунд прислушиваемся к тому, что творится за дверью раздевалки, а когда ничего подозрительного не слышим, возвращаемся к разговору. —?Я просто… —?он прерывается и подыскивает верное слово,?— просто… не знаю… Я рассчитывал на то, что со временем, ты, возможно, присоединишься ко мне.Эти слова звучат для меня словно гром среди ясного неба, я в ту же секунду будто бы оказываюсь между молотом и наковальней.—?Присоединиться к тебе, я сейчас тебя верно понял? К движению против тиранов? К Сопротивлению? —?уточняю. И когда Гора согласно кивает, усмехаюсь:?— Тогда чем ты сам лучше тех, кто убил твою семью?И правда, чем же его движение по своей сути отличается от тех же повстанцев, которые не приняли власть и пошли против неё? ?История циклична?,?— сказал он мне тогда, и не означает ли это, что Гора сам пошёл по проторенной до него дороге, не заботясь о своей роли в этом пути?—?Я и не ждал, что ты поймёшь,?— криво ухмыляется он. Мне уже доводилось видеть у людей эту ухмылку. Эмоция проигравшего, эмоция непонятого. И что последует далее, я тоже знаю. Но верить в лучшее мне всё ещё хочется. Поэтому, когда Гора продолжает, я холодею внутри:?— Впрочем, не только я потерял тут родных по милости Саладина, твоего папаши! Многие захотят отомстить тебе за его деяния, не сомневайся. В общем-то, ты и сам пострадал ничуть не меньше нашего, я прав? —?ухмылка не сходит с его лица, и я впервые вижу мужчину таким. Словно он пытается скрыть глубокую обиду и боль за внешним проявлением ехидства, смешанного с некоторой бравурностью.Он лгал. С самого начала лгал мне в глаза, что он мой друг, что он поможет мне. Он, как и многие другие, напоминают мне теперь обиженных на Саладина мальчиков. Если нельзя нагадить самому Саладину, то можно хотя бы на его сыне сполна отыграться, пусть даже гипотетическом. Как же это мерзко, глупо и обидно!А я ведь верил, как последний дурак, что могу ошибаться по поводу Горы. Горечь разочарования душит, но ненависть замещает собой всё.—?Да пошёл ты! —?шиплю я и сбрасываю со своих плеч толстовку. —?Тоже мне, обиженный и обездоленный! Да ты и все остальные тут?— всего лишь кучка сосунков, которые считают, что смогут заглушить свою боль, наваляв мне! Но вы ошибаетесь! —?я смотрю прямо в лицо Горы, который по-прежнему широко ухмыляется, и твёрдо продолжаю:?— Вы лишь сами себе хуже делаете, отморозки шизанутые! Да пойми же ты наконец, моя смерть или смерть Саладина не вернёт тебе брата, Гора! —?выражение его лица не меняется, но что-то проскальзывает в его глазах, какая-то искра понимания, осознания, и это позволяет мне продолжать:?— Да, я похоронил семью, друзей, даже моя жизнь сейчас висит на волоске. И единственное, о чём я могу думать,?— это не как отомстить, а как выбраться отсюда и больше никогда не сталкиваться с этими людьми. Жаль, что вы не понимаете этого!Я прав. Я чувствую, что прав! И это чувство вселяет в меня уверенность! Но больше я ничего не говорю. Напрочь позабыв про комендантский час, я довольно резким движением открываю дверь раздевалки и стакиваюсь лоб в лоб с Ромой.—?Ну, привет, Саладин,?— он нехорошо улыбается, и от его кривой улыбки у меня ещё сильнее сводит внутренности. —?Ну, ты реально оратор, тебе только со сцены в актовом зале выступать! Надо же, какие речи толкал, мы прямо заслушались,?— за его спиной маячат несколько парней. В некоторых из них я узнаю тех, кто с недоброй ухмылкой посмотрел в мою сторону, когда Марк говорил о выборе противника. —?Не хочешь сказать, что ты делаешь после отбоя в раздевалке?—?Это я его позвал сюда,?— Гора поднимается и встаёт за моей спиной. —?Какие-то проблемы?—?У нас?— нет,?— легкомысленно заявляет Рома,?— а вот у вас?— спорный вопрос,?— и молниеносно, без замаха, бьёт меня в челюсть.Мир вокруг начинает звенеть, я чуть отклоняюсь и без промедлений бью в ответ. Рома отступает, я кидаюсь на него с нечеловеческим криком и краем глаза, всего на мгновение, замечаю, что оставшиеся парни атакуют Гору. Но думать об этом сейчас нет времени. Я валю Рому на пол, но ударить не успеваю: он первым оказывается на мне и начинает с остервенением бить меня по лицу. Он не Женя, с этим парнем не прокатывает ни один из тех приёмов, которые я демонстрировал в своём первом бою. Думать о других попытках у меня нет времени, поэтому просто пытаюсь пнуть парня, ударить хоть куда-нибудь, только лишь бы прервать эту череду атак, которые тот наносит мне. Брызжет кровь, заполняя собой мой рот, хрустят под кулаками хрящи, а боль?— острая, терпкая?— ещё с первых ударов прочно оседает в затылке, лбу, скулах. Я не вижу лица Ромы. Лишь пелена перед глазами меняет свой цвет с серого на красный и обратно.Когда удары прекращаются, холодная и липкая рука стискивает моё горло. Я хватаюсь за неё и пытаюсь оторвать от своей шеи, но давка слишком сильна. Горло горит, мне перекрывают кислород, а силы уже на исходе. Я слишком слаб, чтобы справиться с ним. Я слаб, и поэтому умираю так глупо. Громко хриплю, пытаясь оторвать руку от своей шеи, но единственное, на что меня хватает,?— уцепиться ногтями за плоть. Это оказывает эффект, хоть и незначительный: хватка слабеет всего на мгновение, но и этого мне достаточно, чтобы из последних сил пнуть коленом в спину. Рома вскрикивает, я уже не вижу перед собой ничего, кроме черноты, поэтому по наитию бью локтем. Тяжесть тела спадает, я перекатываюсь и стараюсь отползти к стене. Но Рома, похоже, уже встал: я слышу его шаги. Перед глазами темнота, я прикрываю голову, подозревая, что именно туда он и будет бить. И ошибаюсь: удар приходится на живот. Не сдерживаюсь и стону от сильной боли, хотя, казалось бы, куда уж хуже. Ещё и ещё, он пинает изо всех сил, а я, кажется, уже перестаю чувствовать своё тело. Есть только боль. Я чувствую её каждой клеточкой, каждой мышцей, каждым нервом. Она растекается, и я будто бы вижу себя парафином в лавовой лампе: такой же бесформенный, плавающий то вверх, то вниз, подталкиваемый прозрачным маслом. И кто мог знать, что это не масло, а чистая боль? Мне нечем дышать. Я умираю. Распластаться бы и отдаться этому чувству. Я слишком слаб. Я тщедушен, раз принимаю смерть так просто. Но не этому ли учат нас? Принимать наказание целиком, не оставляя ни капли; осушать этот сосуд, этот яд, чтобы он стал частью нас самих, позволяя нам умереть? Неужели все до меня приняли этот яд? А боль? Они приняли и её? Но почему у меня не входит? Я её чувствую, остро и сильно! Это агония, и мне не хочется чувствовать, я хочу её поглотить. Сконцентрироваться бы на точке, но осталось ли от меня хоть что-то? Живу ли я? Или всё-таки умер?Видимо, я потерял сознание и снова пришёл в себя, потому что слышу тихие голоса. Я не разбираю слов. Они смеются и радуются. Чему? Тому, что я умер? Но как же я могу быть мёртв, если я сейчас думаю? Значит, я жив?Пробую приоткрыть заплывшие глаза. Сперва у меня ничего не выходит, но потом я будто сквозь щелку вижу покрытый кровью пол, чьи-то ноги и тело, лежащее на боку. Оно живое, я вижу, как вздымается бок в акте дыхания. Это Гора? Несмотря на то, что я ему наговорил, он всё равно вступился за меня и почти пожертвовал собой. Так, выходит, его жертва напрасна? Нет, нет. Нет! Я должен встать! Ради себя, ради Горы, ради Совы, ради мамы! Ради всех тех, кто пострадал по моей вине!Боль разрывает тело, мне даже кажется, что оно перестало меня слушаться. И попытка встать не венчается успехом: меня будто бы примагнитило к полу. Впрочем, чуть привстать у меня получается, правда, сопровождается это болезненным стоном. Голоса смолкают, я готовлюсь к очередному удару, но вдруг коридор разрывают звуки стрельбы, тут же сменяющиеся криками. Нечеловеческими криками боли. Так кричал и я, когда меня били? Но нет. Эти звуки ещё хуже. Оторви человеку конечность, и он будет так вопить. Прострели ему часть его тела, и…Стоп. Звуки… стрельбы?Я не вижу того, что происходит. Лишь ноги. Сперва кричащий Рома и другие парни, не успевшие убежать, падают на пол. К ним подходят две ноги, обутые в берцы, и следом вновь раздаётся стрельба. От каждой пули тело Ромы?— судя по голосу перед выстрелом, это всё же его тело?— вздрагивает и более никаких признаков жизни не подаёт. Его застрелили в упор. Других парней постигает та же участь. Сейчас наверняка пристрелят и меня как нарушителя комендантского часа. Но нет, к той паре ног подходит другая и вместе они быстрым шагом направляются к лежащему Горе.—?Ты живой? —?чётко слышу я мужской голос. Знакомый, и я догадываюсь, кому он принадлежит.—?Если ты ангел, который пришёл забрать меня, то убирайся,?— слабым и хриплым голосом выдаёт Гора, а затем смеётся также хрипло, даже немного булькающе. —?Что, сильно они меня?—?Ничего, жить будешь,?— бесстрастно отвечает ему женский голос. —?Влад, глянь паренька.Да. Влад и Элеонора. Это о них говорил Марк. Так, значит, это они спасли нас? Две ноги подходят ко мне, а я от боли даже слова не могу вымолвить.—?Жив,?— говорит он,?— но одной ногой в могиле, если не успеем доставить его в больничное крыло.В коридор входят ещё люди, но я уже ничего не слышу, не вижу даже сквозь щели между веками. Тьма и могильный холод охватывают меня плотным кольцом, перекрывая оставшийся кислород. Я куда-то падаю, меня подхватывают, и тело своё я более не чувствую. Вокруг тишина и мрак, и лишь где-то в дальних закоулках сознания витает постепенно угасающая мысль: неужели это моя смерть?..***Сперва я чувствую тяжесть, будто бы на мою грудь опустили какой-то вес. Вдохи и выдохи делать трудно и больно, и поначалу я даже стараюсь не дышать. Но подобное должного облегчения не приносит. Я чувствую больничный запах. Ох уж этот специфический больничный дух, который психологически подавляет и внушает мысль о бренности бытия даже у здоровых людей, что же про меня говорить! Поначалу даже радуюсь, что чувства возвращаются ко мне, однако долго радость не длится: вместе с осязанием ко мне возвращается и боль. Сперва она поверхностная, но чем больше я прихожу в себя, тем сильнее она становится. Болит всё тело, по мне словно сперва проехался асфальтоукладчик вперёд и назад, а после меня подвесили на манер боксёрской груши и нещадно били, пока окончательно не превратили мои кости в пыль. Чудится даже, что мои лёгкие и другие органы сдавливают невиданной силы тиски, и в скором времени даже от моих внутренностей ничего не останется.Бинты, игла в вене и носовая канюля1??— именно с таким набором люди в фильмах лежат при смерти. Хочется раскрыть глаза и осмотреться, но мешают повязки. Руки поднять кажется невозможным, даже просто сжать кулак?— и то великое дело. Но у меня получается: когда подушечки пальцев касаются основания ладони, меня наполняет детская слепая радость. Не удивлюсь, если и ходить предстоит учиться заново.—?Ты меня слышишь? —?вдруг шёпотом вопрошают откуда-то со стороны. —?Костя, ты…Вместо ответа я выдаю стон. Странно, что и говорить мне больно. Даже шевелить мышцами лица! Но неизвестный собеседник расценивает это как согласие, поскольку продолжает уже несколько громче:—?Тебе очень больно? —?хочется вскочить и ударить со всей силы этого простофилю, и лишь бинты вкупе с адской болью останавливают меня. Что за глупый вопрос?! Если я ощущаю себя мумией, то и внешне, должно быть, похож! —?Извини, я задал глупый вопрос,?— кажется, собеседник улыбается. —?Ты так напрягся, что я даже испугался: вдруг швы разойдутся. Тебя недавно перевели из реанимации.Реанимации… Это слово гулким эхом отдаётся в голове, и я понимаю, что меня вытащили с того света! Говорить я не могу, могу только слушать?— мой собеседник понимает это, поэтому продолжает свой монолог:—?Ты, может, меня не помнишь, но меня зовут Влад. Я… То есть мы… В общем, Сова был и мои другом…—?Не… смей… —?последние силы, которые вдохнули в меня злоба и ярость, тратятся на два несчастных слова, и вот меня снова окружает чернота.Когда я прихожу в себя, то замечаю, что часть бинтов уже убрана с моего лица. Всё ещё опухшие веки не позволяют мне раскрыть глаз, но даже это не омрачает того факта, что я уже чуть сильнее сжимаю руку в кулак. Силы возвращаются ко мне?— этого нельзя отрицать. И всё же чувствую я себя на редкость паршиво. Сейчас тут пусто, насколько я могу судить. В моей руке стоит периферический венозный катетер11, аппарат подачи кислорода убрали, но бинты на теле ещё есть. Повязка, судя по моим ощущениям, служит мне верхом вместо одежды: от самых ключиц до пояса я туго перевязан, так, что дышать мне, в общем-то, довольно тяжело.—?Костя,?— хриплый голос, который я узнаю из сотни хриплых голосов,?— Костя, ты слышишь меня? —?Гора присаживается на край моей кровати и несильно стискивает мою правую руку.—?При…вет… —?едва выдавливаю из себя, радуясь при этом, что вообще смог произнести это вслух. —?Ты… жив?..—?Жив-жив,?— он смеётся. —?И ты жив! Хотя, конечно, покоцали тебя основательно, что и говорить. Я должен был предвидеть подобный исход: Рома ведь тем ещё сучонком был. Снюхался с Волком и докладывал ему, с кем ты общаешься и вообще как ведёшь себя в лагере.?Был?.События того вечера всплывают в памяти и заставляют окончательно вспомнить, что же произошло. Их всё-таки застрелили. Хладнокровно, спасая наши жизни. Смогу ли я отнять чью-то жизнь вот так, не моргнув и глазом?—?Ты… как?.. —?мой голос становится всё тише, но я из последних сил цежу слова, чтобы… Даже и не знаю, зачем. Просто не хочется снова лежать в молчании и жалеть себя.—?Если бы к нам пришли несколько позже, то я бы умер от потери крови, да и ты бы не выжил. У тебя трещины в рёбрах, куча синяков. Удивительно, как ты остался в сознании после того, как Рома тебя начал пинать. И если бы всё было так просто! После пинков он достал небольшой перочинный ножик и потыкал тебя им. Раны неглубокие, до органов не достали. Но зашивать всё равно пришлось. Так что нам повезло. В какой-то мере,?— Гора встаёт и отсаживается куда-то в сторону. —?В меня стреляли, но перед этим тоже попинали и побили кулаками. —?Да, повезло нам. Трещины, синяки, швы на животе?— удивительно, что я нахожу себе врагов быстрее, чем товарищей. Даже не просто врагов, а людей, который хотят как можно более изощрённым способом отнять мою жизнь. И торчать здесь мне точно месяца два.Два месяца. А ведь именно столько дал мне Волк на подготовку к бою. И столько отнял у меня работающий на него Рома. А не связано ли это? Может, поэтому Рома и сам не спал в комендантский час, чтобы подкараулить меня и избить до полусмерти? Чтобы я не смог участвовать и не смог выбраться? Горько и обидно осознавать, что единственный, возможно, шанс был бездарно упущен. Будь я сильнее, то выиграл бы, непременно выиграл!?А будь ты умнее, вообще бы из комнаты не вышел!??— ехидно замечает голос в моей голове. Ну, да, или так.—?Судя по тому, как ты напрягаешься, ты всё понял,?— замечает Гора. —?Ты не успеешь восстановиться к боям, Костя…—?Знаю,?— выдыхаю я и сглатываю ком. —?Знаю…Никогда я не чувствовал себя таким бездарным и ненужным, как сейчас. Надеюсь, что и впредь больше никогда не буду себя таким чувствовать. Гора сидит ещё немного, а после уходит. Вскоре я проваливаюсь в зыбкий лекарственный сон.***Просыпаюсь я ночью: об этом свидетельствует неестественная чернота за больничным окном и спящий в кресле юноша, заботливо укрытый кожаной курткой, на спине которой красуется эмблема волка с красными, горящими в темноте глазами. Меня это пугает, я вздрагиваю и тут же морщусь: боль всё ещё даёт о себе знать, пусть и не так сильно.Стоит сказать, что и бинтов на мне уже меньше. Впрочем, грудную клетку всё равно что-то стягивает. Катетер у меня ещё стоит?— это говорит о не самом лучшем моём положении, хотя я уже начинаю думать о скорейшем побеге и возобновлении тренировок. Дурак ли я? Ещё какой. Не раз и не два мне приходилось наблюдать за людьми, которых в операционной спасали даже в таких ситуациях, в которых ни один не выжил бы. Врачи делали невозможное, и после я созерцал перекошенные от боли лица, когда люди отходили от наркоза. У них тоже были бинты, искусственная подача кислорода, катетер в вене и в других не самых приятных местах. И как же я был рад в такие моменты, что не нахожусь на их месте! И вот, лёжа в постели, понимая, что жизнь успешно катится под откос только из-за того, что какой-то властный хмырь не захотел играть по правилам, я осознаю, каким идиотом был.Мне всё ещё плохо, я с трудом дышу, а когда стараюсь сменить положение, от боли темнеет в глазах. Сколько я буду восстанавливаться?— неизвестно. Трещины так просто не исчезают, последствия всё равно останутся, даже если и лечат меня первоклассные врачи?— в это мне хочется верить. Что-то ведь колют они мне такое, от чего я моментально улетаю в далёкие дали?— пробовали, знаем. Но поганая мыслишка не даёт мне покоя. Что, если они специально держат меня здесь? Я помню условия сделки с Волком, и уж шибко мне не хочется разговаривать с этим человеком. Да вообще с кем бы то ни было. Но проснувшийся юноша, которого я надеялся не замечать, думает иначе.—?Ты извини,?— он зевает,?— но нам надо поговорить.—?Говоришь так, будто бы ты моя подружка, а я тебя бросил,?— говорить тоже больно, но фразы даются мне легче. Может, виной тому ненависть и злоба, разжигаемая внутри меня этим человеком. Влад. Это имя станет скоро для меня не собственным, а нарицательным. —?Говори, чего тебе надо, и проваливай.—?И так ты относишься к человеку, спасшему тебе жизнь? —?странно, но его интонация немедленно пробуждает во мне старые воспоминания. —?Между прочим, мы с тобой знакомы со школы. Дружили даже, пока ты не уехал.Теперь начинаю вспоминать. Нас было порядка полудюжины парней. Целая банда, начиная с детского сада и заканчивая университетом. Долгие годы дружбы и взаимоуважения?— я влился в эту банду на последнем этапе её формирования, хотя Сову и Влада я знал ещё, как последний верно заметил, со школы. Лишь Савелий был моим настоящим другом, остальные?— приятное дополнение, с которым можно выпить, подраться и хорошо провести время. Когда я сбегал, ситуация в нашем круге накалялась. Почти никому не нравилось устройство власти в городе, но нашлись и сторонники, который позже уйдут к Тиранам под крыло и подставят других, а после попадут в могилу по собственной глупости. Но это будет потом. А пока что я сбегаю из города, прекрасно осознавая, что у Совы проблемы, из тёмной пучины которых он не сможет выбраться самостоятельно. ?Я приеду. Я тебе обещаю?. Но так и не приехал. И сейчас человек, который, вероятно, повинен в смерти Савелия, сидит в расслабленной позе в кресле, а мне, как никогда, хочется вскочить и вырвать ему сердце из груди. Я жесток, не отрицаю этого. Возможно, не так жесток, как хотел бы, но достаточно, чтобы оттолкнуть от себя людей.—?Спасибо за краткий экскурс,?— язвлю и чуть привстаю, чтобы сесть выше. Боль сковывает, но, когда Влад встаёт, чтобы помочь, волшебным образом отступает. Даже картинка перед глазами проясняется и становится более чёткой. —?Только тронь, и я не посмотрю на свои раны?— встану и…—?…и рухнешь у кровати от болевого шока,?— он говорит вполне серьёзно, что не может не настораживать. Или у меня начинается паранойя? —?Просто послушай, что я тебе скажу. О большем и не прошу.—?Да на кой ты мне сдался вообще? С чего ты взял, что я хочу тебя слушать? —?Задетый буквально за живое, я покорно складываю руки на животе и смотрю на стену перед собой, стараясь не встречаться взглядом с собеседником, сидящим справа. —?С чего ты взял, что хочу обсуждать сложившуюся ситуацию?—?Потому что ты друг Совы. Он никогда не ошибался в людях. Те, кто по незнанию его предали, в компанию пришли не с руки Савелия.—??Предали по незнанию??— ты сам себя-то слышишь? —?разговор кажется мне крайне нелепым, но не продолжать его нельзя?— Влад не оставит меня в покое, пока мы не решим, что делать. О да, я начинаю импонировать идее расставить всё по полочкам и зажить нормальной жизнью, хотя с последним пунктом есть определённые трудности. —?Какая нелепость. Быть может, Сова и в самом деле не ошибался в людях, но тот факт, что предатели были среди нас долгое время, не меняет главной сути: Савелий мёртв.Влад молчит, а после выдаёт с ироничной ухмылкой:—?Ты и вправду хочешь поговорить о предателях и их присутствии в нашем кругу?А вот это уже явно камешек в мой огород. Это уязвляет, конечно, но и он сам отнюдь не зайка пушистый! Те, кто был верен Сове и его идеям, уже давно покрыты пластами земли, как и сам Сова. Тех, кто придерживался иного мнения, постигла аналогичная участь. И лишь немногие смогли остаться в этом мире, лелея какую-то свою великую мысль. Влад относится к последним. А я… А я уже давно никуда и ни к чему себя не отношу. Как узнал о смерти друга, так вообще перестал себя видеть в компании давно позабытых парней. Но теперь вспомнил с кое-чьей лёгкой руки.—?Ты за этим пришёл? —?спрашиваю я тихо, признавая, что он прав. Да он, в общем-то, и сам это знает.—?Нет,?— его голос становится таким же тихим, как и мой. —?Ты же понимаешь, что всё произошедшее вовсе не случайно? Понимаешь, ради чего это всё было организовано?—?Драка у раздевалки? Да.—?Тогда ты помнишь, что последует, если ты не сможешь выиграть бой,?— он наклоняется к моей кровати, а я, кажется, даже двигаюсь чуть ближе к её краю. —?Но не всё так просто. Волк вовсе не собирается доверительно разговаривать с тобой по душам. Он будет допрашивать. Если понадобится, с применением соответствующих средств, которые развяжут твой язык. Так что в твоих интересах покинуть лагерь.—?Интересно, как, умник? В чёрном пакете? —?снова язвлю, хотя на самом деле мне становится страшно.Только в первые мгновения я верил, что у нас с Волком состоится разговор. Но потом начал понимать, что этим вовсе не ограничится. Если вообще данное условие будет иметь место. На подсознательном уровне я ожидал, что мне скажут об истинных мотивах Волка. Я догадывался о них, но никак не хотел признавать. И что же выясняется? Я всё-таки был прав. Вернее, я прав и сейчас, полагая, что с Саладином у меня общее не только имя, но и пресловутые двадцать три хромосомы.—?Нет, поэтому я и пришёл к тебе. Извиниться, что предал память Совы, и узнать о твоих соображениях, касаемо твоего пребывания в Волчатнике.Извинения меня не трогают, что я и хочу сказать Владу прямо, но вместо этого тихо спрашиваю:—?Скажи мне предельно откровенно: какие надежды люди возлагают на меня, как на сына Саладина?Только идиот после общения со мной и после известия о моём отце не станет строить своих собственных планов относительно меня. Я уверен, что все чего-то ждут. Свержения, разрушения, свободы?— чего-то такого, что кардинально изменит их жизнь. У Марка одна цель, у Горы?— другая. А чего хотят жители Волчатника?Влад молчит. Или собирается с мыслями, или думает, как скрыть от меня очевидную, на первый взгляд, правду, или… или я не знаю. Я устал уже додумывать за остальными. Лучше просто подождать и узнать наверняка, чем путаться в собственных домыслах.—?Откровенно? Это можно. —?Он смотрит на меня в упор и твёрдо говорит:?— Люди разделились на два лагеря: те, кто хотят тебе отомстить за свершения твоего отца,?— это я уже знаю, поэтому никак не реагирую и жду, что Влад скажет дальше,?— и те, кто хочет с твоей помощью сломать устоявшуюся систему.Приплыли… Получается, я во всём был прав? Моими руками хотят сделать всю грязную работу и, между тем, отплатить Саладину. Собственно, почти то же самое заявил мне Гора тогда, в раздевалке. А теперь вот ещё один человек говорит про этом. Но я уже выбрал. Я не буду делать ничего из того, что хотят от меня. Я хочу одного: выжить. И жить после этого кошмара как нормальный человек.—?Судя по твоему выражению лица, Америки я тебе не открыл,?— замечает Влад, и я возвращаюсь в свою палату, выныривая из омута горестных мыслей. —?Тем лучше. Подумай,?— он встаёт и надевает куртку.Когда последние кнопки защёлкнуты, а парень собирается уходить, я бросаю:—?Тут и думать нечего,?— но говорю это тихо, почти про себя. Влад это явно замечает, но никак не реагирует на мои слова. Он просто молча уходит. И всё же, перед тем, как скрыться за дверью, до меня доносятся его последняя реплика:—?Савелий никогда не ошибался в людях. Не ошибся он и в тебе. Просто ты сам не хочешь признать, что был достоин дружбы с ним. Да, нашего друга уже нет, но он никогда не сомневался в своём выборе. Так не сомневайся же и ты. Хотя бы ради памяти о нём.И палата снова погружается в тягостное безмолвие.***Моё восстановление длилось чуть больше месяца. Таблетки, капельницы, уколы, снова таблетки, физкультура, активное поведение?— всё это сопровождалось адской болью и бесконечными мыслями о суициде. Но я выдержал. Выдержал общество Влада, разговор с которым с каждым днём сводился ко всё большему минимуму. Выдержал наставления и беседы, в основном в формате монолога, от Горы. Даже одиночество и заточение в палате выдержал! Но в общую комнату мне вернуться не позволили.Как оказалось, по всему Волчатнику разнёсся слух о застреленных парнях и моём участии в драке. Теперь те, кто хотел мне отомстить, загорелись этим желанием ещё больше, а те, кто хотел добавить меня к себе в друзья, не давали мне проходу.Меня возвели едва ли не в какой-то культ личности, сделав из меня идола. История о драке разлетелась со скоростью света. И, как это обычно бывает, она изрядно обросла слоями домыслов, нелепых фактов и выдумками тех, кто её рассказывал. Я сам услышал её в нескольких вариантах, в одном из которых пистолет я держал у собственного виска, и только потом, когда увидел, цитирую, ?искалеченное тело Георгия?, решил, что так нельзя, и почти что одной пулей расправился со всеми врагами, после чего эпично упал в обморок,?— от вида крови, не иначе! —?а когда нас нашли, не хотел отдавать пистолет. Иными словами, истинного содержания истории не знал никто, за исключением её участников, поэтому чувствовал я себя не в своей тарелке, пока адаптировался после своего лежания в госпитальном крыле.Первый свороченный нос из-за, скажем так, неточностей рассказчика, который благополучно себе жил и здравствовал, случился на исходе шестой недели от данного мне Волком срока. Ко мне подошёл какой-то парень и начал расспрашивать о том побоище?— я называю теперь его исключительно так,?— не забывая обращаться к своим дружкам. И я вспылил. Правда, сильно навредить не успел: меня оттащили и отвели в палату, где заперли на целый день, как будто я был душевнобольным. Это уязвляло, но между тем я понял, как себя следует вести. И это понимание мне не нравилось, хотя за думами я провёл всё время, начиная от момента закрытия двери за моей спиной и до момента её открытия. Тогда я возжелал временно поселиться в этой палате.Проблем не возникло: госпитальное крыло находилось недалеко от жилого корпуса охраны, так что все необходимые мне нужды я смог соблюдать: благо, охрана собиралась два раза в сутки в этом корпусе?— утром, перед работой, и вечером, после неё. И ночью, но по ночам я туда не ходил.Так я и жил в ненавистной мне палате, читал книги, занимался с Горой, ничем серьёзным не промышлял и ничего подобного не делал. Вскоре история начала забываться, внимание ко мне несколько утихло, но между тем приблизился тот самый день: день, когда мне предстояло встретиться с Волком.