VII (1/1)
—?Надо было палатку брать. —?Палатку! В палатке звезд не видно. Как же романтика? —?В гробу я видала такую романтику, Фрэнк! —?Вот молодежь пошла… Звонкий смех Ханны. До плеча дотронулись. Тихонько. Тепло. Серебряные черепа, кельтская вязь. —?Джим, ты как? —?М… —?Поможешь мне вытащить одеяла? —?М?.. А… Да. Да, помогу, конечно. —?Джим… ты извини, если я лезу… Что-то случилось там, на заправке, да? Когда ты пошел в кафе? —?Я… —?У тебя бита была в крови. Толстая шерсть скользнула из пальцев. И сам вдруг пополз следом. Вниз. На траву. —?Джим, что бы ты ни сделал, это было правильно. Трава зеленая. Больно глазам. Больно. —?У тебя не было выбора. —?Откуда… —?Что? —?Откуда ты знаешь, что не было? —?Джим… —?Он был совсем ребенок. Лет двенадцать, не больше! —?Джим. —?Когда мне было двенадцать, я катал одноклассницу на велосипеде. И он?— тоже мог бы катать кого-нибудь. Может, и катал… Раньше… Совсем недавно. А потом… потом?— я. Битой… —?Джим. —?Оно хрустело… Что там хрустит, когда?— по голове? —?Джим! Рядом худенькое плечо?— черные кружева. —?Ты защищал свою жизнь. —?А зачем? Зачем вообще?— все это? Помолчала. —?Я не знаю. —?Вот Фрэнк?— другое дело. У него дочка. Он должен ее защищать. А я… Порылся в кармане, вытянул. Черно-белая. Кудрявый малыш в клетчатом пальтишке с большим плюшевым зайцем. Перевернул. На обороте?— ровным почерком.?Джим,С бесконечной любовью мы оставили тебя спящим. Теперь и мы спим вместе с тобой.Не просыпайся.? —?Я это нашел… тогда. Дома. Мама держала в руках. Они… они надеялись, что я не проснусь, понимаешь? —?Джим… —?Сначала я думал, они это сделали, чтобы не заразиться… не стать такими. А сейчас понимаю. Они это сделали?— чтобы не убивать. Черно-белый кудрявый малыш улыбался, прижимая к себе зайца. —?Если б они знали, что я… битой… —?Джим… —?Знаю, Селена бы сказала, что зараженные обречены… что они вообще уже как бы не люди… но… —?Я понимаю, Джим. Смотреть не мог. Только чувствовал. Худенькое плечо?— черные кружева. Теплое. Живое. —?Эй, голубки! Вы есть-то собираетесь? И принесите одеяла уже!* * * Лягушки испуганно заквакали. —?Бр-р, холодновато! —?И грязновато. Но, не знаю, как вы, а я уже не могу в потной майке ходить. —?Селена, дай мыло… —?Сейчас… Твою мать! Хлоя, ты рехнулась?! —?Я голову две недели не мыла. —?Холодно же! —?Ничего. —?А, ладно! Простудится?— нянчиться с ней не будем! Воды, дай Бог, по колено. Хлюпнуло. Ноги застряли в иле?— вязко и противно. —?Шампуня нет, уж прости, красавица! —?Ничего. Обмылок замелькал в худеньких пальцах?— серебряные черепа, кельтская вязь… —?Ты эту бодягу вообще когда-нибудь снимаешь? —?М? —?Кольца эти. —?А… нет… Я привыкла… —?Ух ты! У тебя и на спине татуха! —?Ну… на ногах тоже есть… —?Класс! —?Все, кто делают татуировки, больны гепатитом. —?Селена! —?Ханна ткнула в бок. —?Даже если они об этом не знают. Худенькие пальцы размотали спутанные черные пряди. Сзади, от макушки?— красная прядь. —?Сейчас это уже неважно. Селена взглянула на тощие лопатки?— причудливый узор похож на здоровенный синяк. Нагнулась, полощет волосы, как белье. —?Головастиков не наглотайся! —?Фу-у! —?Что, не любишь головастиков? —?Селена! Ханна взвизгнула, но в долгу не осталась. Плеснуло запахом тины, с короткой стрижки закапало на лицо. —?Ах, так?! Ну, держись! —?А-а! —?Я тебе сейчас! —?Хлоя! На помощь! Ноги застряли в иле. Вязко и противно.* * * Зашуршало?— пальцы ухватили дубинку. —?Ох… —?Извините. —?Ты всегда так подкрадываешься? —?Я не хотела. Выдохнул. Отпустил дубинку. —?И чего опять не спишь? —?Волосы. —?Что? —?Не высохли еще… —?А… Интересно, как мокрые волосы могут мешать спать? —?Эм… Можно? —?Садись, чего уж. Села. Но не рядом. В сторонке. Поближе к костру. Искры хрустели и летели вверх, в черное небо. Длинные черные пряди. Посередине?— красная. —?Фрэнк, я… я хотела вам сказать. Вы зря беспокоитесь… насчет Ханны… —?В смысле? —?Ну… Я понимаю, вы думаете, что я танцую голая на могилах и пью кровь христианских младенцев… Поперхнулся. —?Но вы не переживайте. Я даже на кладбище ни разу не спала. —?Господи, Хлоя… В голубых глазах?— смешинки. Задорные. Детские почти. —?Я просто ношу черное и слушаю определенную музыку. Слушала… —?А ошейник зачем? —?Что? Проследила за взглядом. И вдруг рассмеялась. Тихо, но звонко. По-детски. —?Это? Это бархотка! —?Чего?.. —?Бархотка. Ленточка из бархата. Украшение такое. Его еще в восемнадцатом веке придумали. —?О Господи… —?Если я вас шокирую, могу снять. —?Нет… нет, что ты… Худенькие пальчики потянулись к шее. Даже неловко сделалось. И как ей теперь… —?Нет… —?сделал в воздухе глупый жест. —?Нет, верни… Тебе идет. —?Спасибо. От костра искры. —?А что за музыка? —?М? —?Расскажи про музыку. —?Ну… Bauhaus, The Cure, Siouxsie and the Banshees…* Это классика, с них все начиналось. Еще в семидесятые. —?Про них даже я слышал. Думал, это панки. —?Нет! Siouxsie and the Banshees даже одну песню битлов перепели. —?Да? Какую? —?Dear Prudence**. —?Ничего себе… Почему-то захотелось?— напел тихо, почти под нос: —?The sun is up, the sky is blue, it's beautiful, and so are you, dear Prudence…*** И понял, что хрупкий голосок подтянул. —?Да… Хорошая песня. Искры вверх, в черное небо. —?Вам надо поспать, Фрэнк. —?Ничего. —?Нет. Так нельзя. Вы за рулем уснете. —?Хлоя… —?Я посижу, все нормально. О Господи… —?Ладно. Если вдруг что подозрительное… что угодно, слышишь? Сразу буди меня! —?Да. —?Сразу! —?Я поняла, Фрэнк. Не беспокойтесь. Неловко, конечно, но лег поближе. И сразу полетел в темноту. Там было уютно, тепло. И улыбалась Лорен.