Blood and Ink (Глава 2-3) (1/1)

Снова предо мною предстает та старая женщина. Эрина. Теплое, урчащее имя. Прямо как кошка, честное слово. Только вот на лице её нет того доброго выражения лица, которое видела ранее. Она… Плачет?Да, плачет. В этом я нисколько не сомневаюсь даже. Плачет искренне, так, как можно плакать только в минуты тяжелейших испытаний, посылаемых на наши головы кем-то там, наверху, вечно скучающим и свято верящим в то, что нам, тем, кто живет на земле, никогда нельзя немного расслабиться и пожить обыкновенной, совершенно спокойной и не предвещающей никаких глобальных изменений жизнью. - Матушка… - голос Генри звучит так… Непривычно. ?Он сдерживает свои эмоции…? Он хочет уже осторожно накрыть своей ладонью чужую, лежащую на столе и периодически превращающуюся в кулак – так больно этой сильной женщине, что потеряла многих дорогих ей людей. Но не успевает: она обнимает его крепко-крепко, так, что создается ощущение, что ребра сейчас хрустнут под такой силой её нежных рук с тонкими пальцами, как у пианистки или просто у той, что занималась в свое время музыкой. И через несколько минут обнимает её в ответ, не так сильно, как мать, но вкладывая в эти объятия всю свою душу. - Я потеряла мужа… Сына… Дочь… - в её голосе охрипшем столько боли, столько горечи, что на глаза мои, будь всё это реально, навернулись бы слезы – чернильные, но слезы. И внезапно осознаю, почему Генри ушел – он в тот день толком ничего не объяснил. Он ушел не потому, что нужен был ему перерыв. Он просто не мог бросить свою мать – слабую, беззащитную, оставшуюся без опоры в этой жизни, остро чувствующую себя одинокой и оставленной всеми. Эрина всхлипывает, не сдерживая своих эмоций. А Генри держится молодцом. Он – мужчина. Он – защитник своей семьи. Он – надежда и опора для самой дорогой и родной женщины на всем белом свете, что подарила ему жизнь, что воспитала его, учила его всему, что знала сама, и вырастила просто замечательным человеком. Женщины, которая заботилась о нем в прошлом и которой теперь он должен отплатить тем же теплом и добром. - Мама… Никогда не будешь одна… - берет её лицо в свои руки и смотрит ей прямо в глаза, ласково, тепло, нежно, - На твоей стороне всегда буду я. И Джозеф. И мистер Спидвагон с мастером Страйзом. Мы всегда будем рядом. Генри вытаскивает белый кружевной платок из кармана своего пиджака темно-коричневого и вытирает слёзы с её лица. Женщина же в конце концов не выдерживает, берет платок из рук его и высмаркивается. - Я знаю… Но мне страшно всех вас потерять…- Ты нас не потеряешь, обещаю тебе. ?Я стану ради тебя сильнее, мама?, - внезапно звучит в моей голове голос Генри, так четко, словно он стоит прямо напротив меня и говорит это вслух, в то время как женщина смотрит мне прямо в глаза и вымученно, слабо, не веря до конца в слова своего сына, улыбается. По крайней мере, пытается – не похоже на улыбку. Но уже один тот факт, что она начинает потихоньку успокаиваться и приходить в себя, вероятно, после тяжелого разговора, радует. Она не должна плакать. Она слишком много познала на себе, чтобы судьба посылала ей подобные горести и печали, ломала её снова и снова до тех пор, пока не разобьется вдребезги, как хрустальная или фарфоровая статуэтка – одна из таких стояла в кабинете Предателя, и тот постоянно отгонял меня от этой прелестной фигурки, вызывавшей у меня искреннее восхищение и которую я сохранила до сих пор в целости и сохранности, несмотря на уверенность Дрю в том, что я её уничтожу одним неловким движением, что вполне могла сделать, кстати. Не должна. ***- Эй, малышка, ты чего плачешь? – Генри смотрит на меня обеспокоенно. В глазах моих чернильные слезы, и я просто подбегаю к нему, обнимаю его крепко за руку и плачу, уткнувшись в плечо его, окрашивая ткань в неестественный цвет. Он осторожно гладит меня по волосам в ответ на подобное действие – это всегда меня успокаивало, давало таким образом понять, что всё будет хорошо, что не надо мне так расстраиваться и огорчаться. - Создатель… Ты правда уходишь?..Он замолкает на несколько секунд, словно обдумывая что-то очень важное – и так действительно было на самом деле, а затем отвечает: - Да. Этот момент, видимо, мы оба слишком хорошо помним. Навеки он отпечатался в нашей памяти, и ничто — ни годы, ни новые, возможно, более яркие и знаменательные события — не способно вычеркнуть его из памяти. И, наверное, потому все те эмоции, что мы испытывали в тот момент, я ощущаю еще сильнее, чем раньше. В том числе и боль — не физическую, душевную, хотя она ощущается и на физическом уровне так, словно выворачивают наизнанку. Генри держится очень хорошо, не могу этого не признать. Ему тоже больно, ему тоже обидно. Ему тоже не хочется уходить из студии, потому что с ней связано множество воспоминаний, приятных и не очень, именно здесь он достиг совершенства в деле, которым хотел заниматься с детства, и раскрыл в себе новый талант, о существовании которого не подозревал ранее. Здесь у него появились хорошие друзья: лентяй и просто не особо жалующий свою профессию Сэмми Лоуренс; подозрительный и вредный в плане характера, но всё понимающий и порою просто гениальный Уолли Фрэнкс, которому часто составлял компанию обладавший такими же личностными качествами Томас Коннор (правда, последний частенько хмурился и вообще был тем еще пессимистом); добродушный и очень чуткий к изменениям в душевном состоянии окружающих Норман Полк; эмоциональная и мечтающая о становлении известной актрисой Сьюзи Кэмпбелл; Джек Фейн, любивший тишину и компанию умных людей, к которым того же Сэмми не относил, но к которым относил Джостара; привередливый, но в то же время самый спокойный и рассудительный из всех работников студии Грант Коэн. Здесь у него, в конце концов, появилась вторая семья — творение его рук и стенда ?Свет прожектора?*, его маленький Дьявол, посланный с Небес, Джоанна, то есть я. Но еще у него была семья — первая и единственная, семья, которую он должен был защитить во что бы то ни стало, а, оставшись в студии, он сделать бы этого не смог. А вот у меня слезы текли ручьями. Не могла просто сдерживать своих эмоций, рвущихся наружу. Потому даже прикосновение Генри к волосам моим чернильным не оказывало на меня должного эффекта. - Зачем? Зачем ты уходишь? Зачем ты нас бросаешь? - Там сейчас я больше нужен...- Но как ты можешь судить о том, где ты нужен больше? - Просто, если я сейчас не уйду на какое-то время, то, возможно, будет уже слишком поздно. Тяжело вздохнула — мне не необходим жизненно кислород для того, чтобы нормально существовать, просто так оно само получается, почему, не знаю, может, по той причине, что в те минуты, когда мой рисунок возникал на бумаге, Создатель хотел, чтобы я была максимально похожа на человека — как внешне, так и характером. - А ты точно вернешься?.. - говорю неуверенно, но продолжаю смотреть прямо в чужие то ли серо-голубые, то ли серо-зеленые глаза, не прерывая зрительного контакта, ожидая ответ на свой вопрос. Потому что в тот момент безумно хочу увидеть его снова. Потому что в тот момент понимала, что, если он не вернется в студию, я её покину, несмотря на запрет Дрю, и отправлюсь на поиски брюнета. И облегченно улыбаюсь, когда слышу его ответ. - Обязательно вернусь, малышка, - он улыбается в ответ и взъерошивает мои волосы, что всегда вызывало у меня бурю эмоций — и положительных, и отрицательных, ибо такой жест одновременно смешил и раздражал меня. А вот его только смешил, - А пока меня не будет, слушайся Джоуи и других работников студии, хорошо? Они смогут позаботиться о тебе во время моего отсутствия. А ты позаботься о себе. И о своем старшем братике, хорошо?- К-конечно!***Генри стоит прямо перед входом в студию. Вывеска уже поломалась, половина надписи на ней уже стерлась под силой времени. Стены снаружи покрыты вьющимся плющом, скрывающим, из какого материала здание сделано. Причем внешне студия выглядит крайне маленькой, скромной и непримечательной, если бы не вывеска, то можно было бы, наверное, мимо неё совершенно спокойно пройти, не обратив должного внимания, хотя на самом деле у студии имелось большое количество этажей, на которых работали раньше люди. Студия раньше была очень яркой и красочной, её можно было заметить издалека. Но теперь... Теперь она выглядела очень жалко и убого, вызывала в глубине души не самые приятные ощущения, не предвещавшие ничего хорошего. Однако мужчина, в чьих волосах уже наблюдалась седина, не собирается отступать и идти прочь, куда-нибудь подальше от этого, признаемся честно, жутковатого местечка, ассоциировавшегося с домом, в которых, по рассказам людей, живут призраки и прочая нечисть. Он крепко сжимает в руках какой-то предмет, на который после переводит взгляд, чтобы прочитать, что там написано. И в этом предмете узнаю свою записку. Пришлось постараться над тем, чтобы она покинула студию и не попала в руки Предателю или его приспешникам. А еще постараться над тем, чтобы подчерк был максимально похож на подчерк Дрю — мало того, что я не умею толком ручку в руках держать и писать, мой подчерк по своим характеристикам полностью противоположен подчерку Предателя. ?Дорогой Генри, Такое чувство, что мы вместе работали над мультфильмами всю жизнь. 10 лет прошли незаметно, да? Если ты вернёшься в город, загляни в старую мастерскую. Мне нужно кое-что показать тебе. Твой лучший друг Джоуи Дрю.?Бумага уже давным-давно пожелтела и потерлась, но особого выбора у меня не было — радовалась даже такому обрывку, потому что один индивидуум всё остальное прибрал к себе и делиться со мной уж точно не будет. Да и Джостара это не особо волнует. Гораздо важнее ему узнать, что случилось со студией за эти десять лет, пролетевшие для него незаметно, но для меня являвшиеся целой вечностью в ожидании чуда или малейшего намека на него. Потому дверная ручка медленно поворачивается, и мужчина заходит внутрь, не догадываясь о том, что реальностью становятся не только хорошие сны, дарующие душе радость и облегчение, но и зловещие кошмары, после которых просыпаешься в холодном поту и долго сидишь на кровати, пытаясь прийти в себя и хоть немного успокоиться...***Рука вообще не ощущается, онемела от холода. В горле стоит ком, потому говорить если не невозможно, то очень трудно. Даже малейшее движение вызывает невероятно сильную боль во всём теле, а еще очень мало кислорода — вентиляция в студии закрыта. Потому дыхание прерывистое, тяжелое. Силы покидают это тело. Тело Генри. Ему очень, очень плохо. Он смотрит на меня с улыбкой слабой, такой теплой и родной, что я тоже испытываю боль — не физическую, правда, душевную, ибо ничего не могу поделать, ничем не могу помочь самому дорогому человеку на всем белом свете. Не могу помочь своему Создателю, что вдохнул в чернила, из которых создана, жизнь. Но он не теряет присутствия духа, несмотря ни на что. Он не теряет веры в лучшее. Это очень странно. Необъяснимо. Не поддается моему пониманию в полной мере. Но он действительно, находясь в столь тяжелом положении, когда вот-вот преодолеет грань между жизнью и смертью, и душа его умчится в далекие и, наверное, наполненные светом края, до которых лично мне никогда не добраться, не сожалеет ни о чем и верит в то, что история еще не закончилась. По крайней мере, он не хочет, чтобы эта история закончилась так печально. - Ты же будешь счастлива, правда?..Видит, как я киваю головой в ответ... И улыбается еще шире. И вся его душа, частички которой он вложил в меня и Джошуа**, переходила ко мне вместе с Хамоном — солнечной, жизненной энергией, что есть в каждом (ну, или почти в каждом) живом существе в этом большом прекрасном мире. Он не мог использовать Хамон для того, чтобы заставить собственный организм регенерировать, укрепить те кровеносные сосуды и ткани, которые не были повреждены, или уничтожить покрывавший одну его руку толстый ледяной покров. Но он мог использовать его с другой целью. Чтобы я жила дальше...Воспоминания — мои и его — накладываются друг на друга, возникают в голове так же быстро, как и исчезают, оставляя, однако, после себя неизгладимый след. И безумное желание заставить Предателя заплатить за всё. ***Дрю медленно, но верно шагал в сторону двери, являвшейся единственным входом и единственным выходом из ?Силливижен?. Он так долго ждал момента, когда здесь, в этом злополучном месте, всё, что должен был сделать, будет сделано, прежде чем полноценно вернется в мир и наконец-то отомстит за своего названного отца — братом назвать его язык не поворачивался, хотя на самом деле они были ровесниками на момент становления детьми ночи. Момента, когда все работники студии получат то, что хотели — остаться здесь навсегда. Момента, когда это чернильное создание, каким-то таинственным образом вызывавшее в нем множество эмоций, начиная искренним восхищением и заканчивая неимоверным желанием отправить его, а точнее её, в мир мертвых, будет разбито и не сможет более представлять из себя угрозы. Когда он останется один. Странное желание, правда? Одиночество ведь на самом деле — одно из величайших наказаний для человека. Проблема только в том, что Джоуи отрекся от всего человеческого, в том числе и от человеческих привязанностей, потому сразу же после открытия студии и начала её функционирования просто мечтал о том, чтобы избавиться от этого роя назойливых и требующих к себе внимания людишек, которые вместо того, чтобы заниматься делом, закидывали его вопросами и просьбами помочь там, где сами бы справились спокойно, главное — мозги включить, а затем приступить к исполнению главной части плана. К уничтожению рода Джостаров. Хотя за то время, что провел в ?Силливижен?, он успел таки привязаться к чернильному творению своего заклятого врага, который и о вражде многие годы даже не подозревал. И даже сожалел о том, что такое прелестное создание не отправится с ним в путешествие по миру и не поможет в охоте на пользователей Хамона...Чернила везде. На полу, на стенах, даже с потолка капают прямо на костюм. Бесят уже. Хотя чего он жалуется на свою судьбинушку-то, пусть и мысленно? Сам же предложил установить чернильную машину, вот и расплачивается за это сполна. ?Надо будет подумать над тем, где можно будет себя привести в божеский вид. Снова?. Однако только-только касается дверной ручки, как вдруг чувствует, что его кто-то хватает за ногу. Поворачивает голову и не видит никого из живых, чему, с одной стороны, безумно радуется — не хватало ему еще с дурачком Генри столкнуться, зато, с другой стороны, поводов для радости мало, потому что его очень крепко держит чья-то чернильная рука. Хотя почему же чья-то? Обладателя этой ручки знает слишком хорошо. Резкий рывок, и вампир падает на пол. Белоснежный костюм окончательно и бесповортно портится, а уровень жидкости в помещении поднимается. Поверить в то, что девчонка сумела запустить машину и использовать её по назначению, сложно — только он да еще несколько человеку вроде Фрэнкса знали, как машина работает. Но поверить придется, потому что отрицать очевидное не может. ?Сообразила-таки... Или ей кто-то помог?..?Нет, быть того не может! Он знает каждый темный уголок студии, и из по-настоящему живых в студии оставались только он да Генри, Джоанну в расчет не берет, но сейчас Генри мертв, мертвы и другие сотрудники студии, а это значит, что монстр — а она была именно монстром, сколько бы ни отрицала — сама додумалась, как открыть трубы и какие нажать кнопочки. Пытается встать на ноги, но его хватает вторая рука, что тянет вниз, в чернила. Вампирам не нужен воздух, однако умереть столь жалко не хочется. Но у него разрешения никто спрашивать не будет. И уж тем более это не будет делать чудище, скопировавшее у него улыбку-оскал, из-за чего невольно усмехается, и жаждущее мести — в последнем пунктике сомнений не возникало. Мести за Создателя. Мести за родного человека. И не только за него. Уже полностью погрузился в чернила, из-за которых ничего не видит. Ощущение, словно все границы пространства и времени стерлись, есть лишь плотная жидкость, которую ни в коем случае нельзя глотать, потому что даже простому человеку доставит огромное количество хлопот, что уж говорить и о кровопийце. Чувствует, как на его шее смыкается кольцо, и внезапно начинает хохотать, пусть это более похоже на самоубийственное булькание. Да, безрассудно. Да, может умереть — ну, или застыть в чернилах пару-тройку десятилетий или сотен лет. Но позволить сейчас этому наглому чернильному созданию ликовать, восторжествовать победу... Нет уж, он, Джоуи Дрю, ?сын? Дио Брандо, познавший на себе силу Каменной Маски, не даст этому случиться!..Однако судьба решает иначе, так как в следующую же секунду оба зажмуривают глаза из-за невероятно яркого золотистого сияния, исходящего от небольшого предмета, который был спрятан во внутреннем кармане костюма ?Предателя? и которому тот не придавал особого значения…