Ппппп ппппппппнГЛ ннн н нннннннА (1/1)

Дальше все было и очень однообразно, и невероятно странно одновременно. Жан-Люк переходил от одной двери к другой, заглядывал в комнаты и видел то обычный кабинет, то непонятные механизмы, то неизведанные миры: целые планеты, на которых он никогда не бывал и вряд выжил бы. Несколько раз он натыкался на склады археологических находок: скульптуры, барельефы, керамика цивилизаций, о которых он никогда не слышал. За одной из дверей обнаружился солнечный дворик рессиканского дома, где Жан-Люк когда-то провел воображаемую жизнь. Он поспешно вышел. Когда двери закончились, Жан-Люк поднялся еще на этаж. Он обошел десяток комнат, когда обнаружил свою детскую спальню. Она была темной и мрачной: пожалуй, более мрачной, чем в реальности. На игрушках, в беспорядке разбросанных на полу, лежал толстый слой пыли. Жан-Люку здесь не понравилось: в комнате не было спокойствия, даже наоборот: атмосфера казалась давящей и пугающей. Отсюда хотелось выбежать и запереть за собой дверь. Конечно, Жан-Люк этого не сделал. Он вошел внутрь и огляделся, подозревая, что именно здесь может быть искажение: осмотрел письменный стол, за которым делал домашнюю работу, когда учился в школе, старенький компьютер, выглянул в окно на бескрайние виноградники, залитые солнечным светом и, наконец, подошел к маленькой кровати, которая пережила не одно поколение. На ней сидел двойник: подтянув к себе колени, обхватив их руками и уткнувшись лицом. — Ты уже осмотрел мое сознание? — спросил Жан-Люк. Двойник поднял взгляд, в его глазах читался вызов. — Скажи, а если бы стать кью предложили тебе, то ты согласился бы? — спросил он нагло. — Ты презираешь меня только потому, что сам хотел получить доставшееся мне! Жан-Люк хотел возмутиться, возразить, что никогда не желал стать кем-то другим, но это была бы неправда. Да, он никогда серьезно не размышлял на эту тему, но, если быть честным, то мысль о выходе за привычные рамки казалась ему привлекательной. И не удивительно: зачем бы ему вообще поступать в Академию Звездного флота, служить в дальнем космосе, если не для того, чтобы увидеть то, что не видел никто из людей, познать то, что было недоступно никому на Земле? — Отчасти это так, — признал Жан-Люк, решив отнестись к вопросу серьезно, несмотря на тон. — И я не презираю тебя. Ты раздражаешь меня тем, что похож на меня в молодости. В тебе снова видны черты, от которых я предпочел избавиться. — И это кажется тебе признаком будущего падения? Полного отказа от морали и этики? — двойник понизил голос, в котором теперь чувствовалась только усталость. Жан-Люк задумался: — Возможно, я не уверен. Я еще не успел разобраться в своих чувствах и мыслях. — Конечно, я прав, я же кью, все знающий и все понимающий. Жан-Люк усмехнулся: — Уж ты лучше всех должен знать, что континуум прав далеко не всегда. — Может быть, с точки зрения человеческой морали. А ведь я теряю ее, не забыл? Она облетает с меня, как шелуха! Разве, будучи человеком, я когда-нибудь позволил бы себе такое? Взгляд двойника стал жестким; таким же, как у Кью, когда тот собирался начать одну из своих игр. Жан-Люк попятился. Двойник стремительно переместился к нему, опустив несколько необходимых элементов движения — одно мгновенье он сидел на кровати, а в следующее уже стоял рядом — и легонько толкнул в грудь. Жан-Люк упал на кровать, которая услужливо перенеслась из угла комнаты к нему за спину. — Да, я уже не человек. А кто ты? — зло произнес двойник. — Ты думаешь, что став синтом, внутренне не изменился? Тело такая же часть тебя, как и разум! Ты действительно считаешь, что остался прежним? Я — нет! Я стал другим, и не вру сам себе. И ты только посмотри, до чего я докатился! Он щелкнул пальцами, и Жан-Люк вдруг почувствовал прикосновение. Будто любовник вел по его телу опытной рукой, гладил и ласкал везде сразу. Жан-Люк задрожал от неожиданного шквала сексуальных ощущений. Невидимый язык лизал руку, пальцы касались бедра прямо под брюками, невидимая рука обхватила член. — Прекрати! — сказал Жан-Люк. — Прекрати сейчас же! Он хотел встать, но наслаждение было таким всеобъемлющим, таким нестерпимым, что Жан-Люк не мог пошевелиться. Он застонал. Двойник запрыгнул на него одним плавным движением, схватил за запястья и прижал к кровати, а затем поцеловал: грубо, решительно, нагло. Экстаз проникал глубже, проползал внутрь, под кожу. Жан-Люк чувствовал совершенно невозможное, нелепое наслаждение от прикосновения к мышцам, к печени, к сердцу, к костям. А затем ощущения проникли в мозг, и Жан-Люк словно начал получать экстаз напрямую. Он закричал двойнику в рот: одновременно от нестерпимого наслаждения, ярости, ужаса. Перед глазами возникла панель. ?Перегрузка системы, автоматическое снижение чувствительности до 20% процентов. Будьте осторожны! Низкая чувствительность опасна для вашего здоровья! Внимательно следите за окружающей средой! Обычный уровень восстановится автоматически после исчезновения угрозы.? Ужасающий экстаз отступил, двойник тоже. Он медленно поднялся с кровати, посмотрел на Жан-Люка со странным выражением лица и вдруг оказался у окна. Там он опустился на подоконник и уткнулся лицом в собственные колени. Жан-Люк медленно сел, пытаясь прийти в себя. И что теперь? Он посмотрел на двойника. Было ли это искажение? Он не чувствовал нарушений реальности или аномальности. — Ты в порядке? — спросил он у двойника. — Очевидно, что нет, — ответил тот и поднял голову, чтобы искоса посмотреть на Жан-Люка. Жан-Люк вздохнул, не очень понимая, что делать дальше. Уйти и проверить остальные комнаты? Вместо этого он поднялся на ноги и направился к окну, где молча сел рядом. Воцарилось молчание. — Прости, — наконец, сказал двойник. — Я не должен был, но… но ты прав. Я уже не человек, и это пугает. Как быть тем, кем никогда не был? К тому же я был в континууме и видел там… — он вздрогнул. — То, что вряд ли захочу увидеть еще раз. Нет, это точно было не искажение, Жан-Люк это чувствовал. Просто двойник боялся того же, что и сам Жан-Люк и решил… приблизить опасность, потому что неизвестность пугала даже больше? — Думаю, мы оба как-нибудь разберемся. — Ты уверен? Кажется, это был тот самый момент, когда Жан-Люку должно было пригодиться многолетнее общение с Деанной Трой. — Я знаю себя, знаю тебя. Ты не зря загнал эту часть в дальнюю комнату, правда? — сказал Жан-Люк увереннее, чем чувствовал. Двойник посмотрел на него с сомнением. — Прости, — повторил он тихо. — Я — реальный я — не подумал, когда отправил тебя исследовать собственное сознание. Здесь есть не очень приятные вещи. — У каждого есть не очень приятные вещи, главное, чтобы они не вырывались наружу, — ответил Жан-Люк. — К тому же, я уверен, что ты справишься. Я же справляюсь. — Возможно, ты прав. Жан-Люк похлопал двойника по плечу и направился к выходу.— Удачи! — тихо пожелал тот. Выйдя в коридор, Жан-Люк задумался, не бросить ли поиски: ему вовсе не хотелось познакомиться с прочими сомнениями двойника, особенно такими же агрессивными. Впрочем, сомнения длились лишь миг. Жан-Люк сразу же вспомнил, что в сознании двойника скрыт ответ на вопрос, как справиться с раем. Но, с другой стороны, не нарушит ли он темпоральную директиву? А если нарушит, то допустимо ли это в условиях, когда континуум (и вся вселенная заодно) заражен вирусом безумия? И имеет ли рай отношение к искажению? Жан-Люк не знал, так что решил просто действовать так, как может и считает разумным, не видя полной картины. Следующие несколько дверей ничего не дали. Жан-Люк закончил проверять этаж и поднялся выше. Там комнат было всего шесть. Жан-Люк толкнул первую дверь, и оказался в спальне, залитой солнечным светом. Он подошел к окну и выглянул наружу, удивляясь, что здесь нет вездесущей грозы. Затем он услышал тихий шорох и обернулся. У стены стояла широкая кровать, а на ней, лицом друг к другу, соприкасаясь телами, — Кью и Жан-Люк. Оба были обнажены; оба застыли, не шевелясь. Казалось, что ничего не происходит, но каким-то образом Жан-Люк чувствовал, что это не так. Он знал, что в эту самую минуту фигуры обменивались мыслями, эмоциями, чувствами. Он и сам почти ощущал их на вкус. Это было странное ощущение; непривычное, но завораживающее. Сам того не желая, Жан-Люк сделал шаг вперед и провалился: он как будто соединился с этим Жан-Люком, стал пассажиром в его теле и разуме. Он чувствовал желание, привязанность, радость — все то, что сопровождает секс с приятным тебе человеком. Или не человеком, как происходило здесь. Оба Жан-Люка бережно проникали в сознание Кью, касались его в самых чувствительных местах, оба ощущали, как Кью ласкает их общий разум. Жан-Люк сделал шаг назад, и связь тут же пропала. Он выскочил из комнаты и несколько секунд пытался отдышаться, а затем продолжил обход. В следующей комнате стоял белый туман, который прорезали слепящие лучи света. За спиной Жан-Люка, вместо обычной деревянной двери, медленно закрывались золотые ворота, а впереди стояли три человекоподобные фигуры, объединенные общим сияющим нимбом, похожим на амебу в процессе деления. — Добро пожаловать в новый мир! — в унисон произнесли они и подняли руки. Нет, не руки, скорее отростки, щупальца, такие же нематериальные и светящиеся, как и все вокруг. Те потянулись к Жан-Люку, одно обхватило за талию, одно коснулось лба и легко прошло сквозь череп. Жан-Люк не почувствовал боли, только легкую щекотку, а затем его поглотило чувство общности с единым целым. Это единое было совсем близко, стоило только погрузиться в него и можно уже никогда ничего не решать, быть лишь частью, элементом, долей. Жан-Люка накрыло воспоминаниями о борге. Там чувство единства ощущалось не так, коллектив был холодным и безразличным, а не теплым и зовущим, но Жан-Люк все равно ощутил сходство, а с ним и ужас. — Кто вы? Что происходит? — спросил он, пытаясь не погрузиться, удержаться на поверхности. — Мы — человек. Люди, — ответили трое в унисон. — Мы — то, чем когда-нибудь будете вы. Мы — смотрители прошлого. Люди? Жан-Люк уставился на фигуры, пытаясь разглядеть их получше, но чем дольше смотрел, тем меньше видел. Фигуры будто расплывались, превращаясь в безличных амеб. Человекоподобность была поверхностной, оказалась всего лишь условным подобием, достаточным для того, чтобы человеческий глаз привычно достроил знакомую картину. — Вы не похожи на людей, — с подозрением сказал Жан-Люк. За время службы в Звездном флоте он успел насмотреться на множество пришельцев, которые желали выдать себя не за тех, кем были. Наверняка и здесь происходило то же самое. — Конечно, мы не похожи на вас. Вы едва обрели разум и из шкур и палок соорудили свои первые лодки, чтобы выплыть в космос. Для нас вы то же, что для вас примитивные мартышки. — Вы хотите сказать, что человечество превратится в вас в будущем? — спросил Жан-Люк недоверчиво. — Именно! И памятуя о том, что вы наши предки, мы создали для вас рай! — И ад, как я понимаю? — И ад, — согласились трое единым голосом. — Вы сами вольны выбирать, что будете чувствовать. — Но зачем? Чего вы хотите? — Создать новое из того, что никому не нужно, — на этот раз говорил только один голос. — Развить новую жизнь, вырастить то, что никому еще не удавалось, — добавил второй. — Соединить отходы в единое целое, взрастить и наблюдать! — пропел третий. — Всегда так приятно следить за новым! Интересно! Не скучно! — Так это для вас эксперимент? — возмутился Жан-Люк. — Вы создаете что-то из человеческих душ? Выращиваете новую жизнь? — У нас с вами одни желания. Вы ведь тоже любите опыты. — На обезьянах. — Крысах. — Мы прекратили их века назад! — возмутился Жан-Люк. — И я вовсе не хочу… — Мы желаем добра. Мы едины, вы нет. Мы хотим дать единство. Пусть у созданного целого пока нет разума, но когда-нибудь он возникнет! Он зародится, мы уверены! — Но какое право… — Ты очень крикливый, — сказали все три голоса, и Жан-Люк потерял себя. Физического тела у него больше не было. Он висел в бесконечности, окруженный миллиардами светящихся точек, собранных в единую цепь. Каждая соединялась с соседними с помощью жгутов света, и от каждой точно такой же жгут уходил вверх, в далекую высь, где парило три огромных сферы, связанные между собой. По жгутам, соединяющим Жан-Люка с остальными, текла песня. Поначалу она была едва различима и ненавязчива, но постепенно начинала звучать все громче и громче. Жан-Люк прислушался. Слов в ней не было, смысла тоже, зато было полно удовольствия. Звук нарастал, становясь все громче и громче, постепенно заполняя все вокруг радостью узнавания, восторгом существования, экстазом бытия. Пели все, каждая точка вносила свой вклад. Жан-Люк чувствовал, как его захватывает, уносит внутрь, растворяет в мелодии. Он хотел остановиться, оторваться от остальных, но не мог, песня была слишком сильна, чтобы перед ней устоять. Жан-Люк полностью погрузился в нее и тут же почувствовал себя частью сети, частью единства. Это было прекрасно, совершенно невероятно, восхитительно. В человеческом языке не было слов, чтобы описать чувство, который пробуждало погружение в песню, да Жан-Люку уже и не хотелось описывать происходящее словами: те были слишком примитивны, слишком грубы для того, чтобы передать тонкий экстатический восторг. Вместо этого он запел, присоединив свой голос к остальным. Последней мыслью Жан-Люка как отдельной личности было воспоминание о коллективе борга, а затем он полностью соединился с сетью. Но только воспоминание оказалось неудачным: оно влилось в единство вместе с Жан-Люком и отравило его. Экстаз скукожился, перемололся, обратился ужасом ненавистью, невероятным и бесконечным горем. Теперь сеть не пела, она выла, орала от страха и билась в конвульсиях. Жан-Люк в ужасе отшатнулся и вывалился в коридор, с силой захлопнув за собой дверь. Там он без сил прислонился к стене, пытаясь отдышаться. Несколько минут он находился в одиночестве, а затем кто-то высокий встал рядом. Жан-Люк обернулся. — Кью? — Ты же не думал, что этот дом сможет обойтись без меня? — спросил тот, повернувшись к Жан-Люку и улыбнувшись: не так, как обычно, цинично и театрально, а искренне и открыто. Улыбка изменила Кью, сделав его привлекательнее, чем обычно, смягчив черты. Этот Кью выглядел моложе: никаких морщин под глазами, линия волос ниже, фигура стройнее. Жан-Люк всмотрелся в его лицо, пытаясь понять, почему вдруг чувствует себя в компании Кью таким... спокойным, почти расслабленным. — Конечно, нет! Я знаю, что от тебя так просто не избавиться! Но ты же не настоящий? Ты тоже воспоминание того Жан-Люка? Но почему тогда ты не в комнате, а в коридоре? Кью засмеялся: — О, мне разрешено бродить везде, где я захочу! Этот Кью казался до странного приятным: ни насмешек, ни полунамеков. С ним не было необходимости держаться настороже, каждую секунду ожидая подвоха. Он будто смягчился под влиянием второго Жан-Люка, а тот, наоборот, стал резче, циничнее. — Вот как! — Но не ревнуй и не расстраивайся, хорошо? Тебя я люблю не меньше, чем моего Жан-Люка. И, я надеюсь, когда-нибудь вы снова соединитесь. — Он сделал паузу и шагнул к Жан-Люку, встав вплотную. Даже это привычное движение не несло в себе угрозы или желания показать превосходство, подавить. Скорее, оно было полно привязанности и теплоты. Кью интимно понизил голос: — Ты ведь обдумаешь эту возможность, правда? Жан-Люк уже догадывался, что сейчас произойдет. Сегодняшний день был полон неожиданных поцелуев, сексуальных сцен и намеков. Реальность будто решила выплатить разом все долги за время отшельничества и воздержания. Он не ошибся. Кью склонился к нему, очень медленно, давая возможность отойти, а затем поцеловал в губы. Поцелуй вышел легким, едва ощутимым, но Жан-Люка вдруг затопило потоком сумбурных чувств. Будто бы все, что копилось у него в душе долгие годы, собиралось сейчас излиться наружу. Он поспешно отошел, опасаясь, что не сможет совладать с порывом схватить Кью, прижать к стене и довести поцелуй до логичного конца. Жан-Люк почти физически ощущал чужое разгоряченное тело под своими пальцами. — Мне нужно идти! — пробормотал он. — Я еще не осмотрел все комнаты! Кью облизнул губы. — Мне нравится, о чем ты думаешь, — произнес он осипшим голосом. — Надеюсь, когда-нибудь ты покажешь мне свои фантазии подробнее. Удачи в поисках искажения! И извини за эту небольшую вуайеристичную демонстрацию, — он указал на комнату с кроватью. — Ты должен был увидеть ее, чтобы потом помочь. Не забудь о ней, когда снова начнется трансляция из рая. — Я должен был увидеть секс? Ты шутишь? — Совсем нет! Секс — прекрасный якорь для того, чтобы зацепиться за реальность. — Подожди! Но ведь рай — твое прошлое, а сюда я попал только сейчас. И как я тогда могу изменить прошлое? — Какая разница? Для нас, кью, время условно. Мы не живем во вселенной, забыл? Adieu, mon Capitaine!Кью щелкнул пальцами и растаял, оставив Жан-Люка в одиночестве.