Ode an das Essen (1/1)

До секса в машине дело не доходит. Во-первых, врач говорит, что мягкие ткани ещё не восстановились после происшествия, а во-вторых, Людвиг попросту засыпает, едва усаживается в салон. Его самочувствие легко объяснили тем, что стреляли в него необычными патронами. Если классика оставляла дыры и застряла бы в мягких тканях, то разрывные оставили в животе месиво, которое пришлось регенерации кропотливо складывать во что-то полноценное.Зато Иван понял, что его немца хотят убить. Только вот хорошо, что этим убийцам не хватило мозгов на что-то получше, а Германия является Страной. Если бы не эти два факта, то чёрт его знает, что бы произошло. Теперь вряд ли Брагинский успокоится, пока не найдёт тех, кто это придумал. А он найдёт. Найдёт и... Честно, Людвиг не знает, что может произойти дальше. Россия может просто устроить им Ад на земле или самосуд. Вот последнее он применяет редко и нехотя. Если, конечно же, это не касается его немца. За Германию он готов устроить Кровавое воскресенье, длящееся неделю или больше. Это даже немного пугает.Россия смотрит на недовольно хмурящегося во сне Людвига и стягивает с себя пальто, чтобы укрыть его. Ещё бы обогрев включил, но Германии, судя по тому, как он свернулся под бежевой тканью, и так хорошо. По крайней мере тепло. От умильной картины спящего немца его отвлекает телефонный звонок, мелодию которого Иван сразу определяет. Гилберт звонит.— Вот же ж чёрт, — шепчет Брагинский, но звонок не сбрасывает. — Да?— Верни мне моего брата и кормильца семьи. Тут дети без него впадают в депрессию, — на фоне раздаётся громкий младенческий плач. — Максим в слезах. А ну быстра* вернул Людвига на место!— Я скоро приеду. Людвиг со мной. Подожди, — спокойным голосом отвечает русский. На это ему шипят:— И живым его принеси! — звонок сбрасывают. Иван выдыхает, тряхнув головой. Живым принесёт, он уверен в этом. Его больше беспокоит тот факт, что с Германией всегда что-то происходит, когда его нет рядом. Логично, что так и должно быть. То есть... Нет, не должно быть, Людвига вообще никто даже пальцем не должен трогать. Просто при России ничего не смогут сделать. Хотя он удивлён, что его немец так просто попался в эту ловушку.— Ладно. Хорошо. Едем домой.— Я есть хочу, — шмыгает носом Германия, кутаясь в пальто. Брагинский на это вздрагивает, не ожидая, что Людвиг так скоро проснётся.— А что именно ты хочешь? — Иван неудобно разворачивается на водительском сидении, ласково касаясь чужой щеки кончиками пальцев. Немец на это щурится, фыркает, а затем, слишком ловко пересаживается на переднее кресло, под выгнутую в удивлении бровь.— Шаурму и молочный коктейль.Брагинский кивает. Так или иначе, но до дома им ехать минимум час. Минутой больше или меньше значение не имеет, Гилберту придётся ждать их вместе с детьми. Не ясно, кого жальче: экс-Пруссию или младенцев. Скорее всего, последних. Гил достаточно разумен, чтобы не сотворить то, о чём потом можно пожалеть. Уж что что, а с детьми он обращаться умеет, одного уже вырастил во вполне идеальное — для Ивана точно — создание.В голове на радостях пролетает фраза ?валить и трахать?, но из-за скорости она разбивается о чувство заботы. Вот ?трахать? сейчас нельзя. Приносить боль своим близким Россия ненавидит, и делать это в сознании не хочет. Особенно вредить Людвигу. Он и так многое не заслужил. Так что...— И кекс. Фруктовый кексик, — жмурится Германия. Очень хочется есть. Желудок от голода крутит — настолько хочется. Чего-нибудь даже покрупнее, чем шаурму, кекс и коктейль. Быка, например. Целого, зажаренного. Может даже с костями — они не проблема, по крайней мере, не для его зубов.— Можем после проверки и успокоения детей свозить тебя в ресторан. Наешься, — немец даже задумывается на этот счёт. Он мог бы... Но дома у него запрятаны пара пакетов печенья с шоколадной крошкой и целый мешочек сухариков домашнего приготовления. Немного, но достаточно, чтобы после еды свернуться в счастливый сытый комок под одеялом. Может даже вдвоём. Или втроём, Маша же тоже захочет сидеть с ними.— Посмотрим. Может Гил и вовсе сотворил что-нибудь страшное, и сейчас Максим и Софа висят на стене, приклеенные скотчем, — тихий смех был бы более счастливым, если бы не была реальная вероятность такого.— Надеюсь, такого не произойдёт. Я так долго клеил эти обои.В итоге они не заезжают за кексом и шаурмой, потому что достаточно близко находится Макдональдс, на который, после недолгого обдумывания, Людвиг соглашается. К купленной еде он принюхивается, но никаких посторонних для бургеров запахов не находит. И делиться своими двумя шедеврами фастфуда не собирается, попросту проглатывая самый крупный чикенбургер, едва пережёвывая. Ну и что, что не самое полезное? Они и мел без последствий есть могут. Единственный минус — это отсутствие вкуса у мела. А тут хоть что-то и вкусное, и сытное. Брагинский на это лишь смотрит краем глаза, но не комментирует. Спокойно выпивает кофе — всё же, нехватка сна и нервотрёпка сказываются на несуществующей шкале усталости, — и ещё более спокойно зевает. Второй чикен Людвиг съедает чуть медленнее, потроша зубами куриную котлету. С любым подобием мяса у него странные отношения. Это иногда пугает самого Ивана. Есть некоторые части тела, чья участь быть разодранными острыми клыками не привлекает.— Всё ещё хочу есть, — грустно и в некоторой степени печально выдыхает Германия, проглатывая последний кусок, чтобы после запить его молочным коктейлем. Желудок недовольно бурчит. Регенерация бурчала бы тоже. Ей приходится замедлять восстановление, пока не найдётся достаточно питательных веществ. Можно и без них, но это потребует ещё больших затрат энергии и времени. Людвиг не Иван, чтобы и без всего восстановиться из пыли.Россия ничего не говорит на это. Он и так нарушил наставление врача, что запретил кормить немца ещё, как минимум, пару часов. Поджелудочная приняла на себя одну из пуль, и на данный момент она разорвана на три асимметричных куска. А это не то повреждение, при котором можно есть, но... Иван думает, что всё более-менее стабильно, раз уж прошло чуть больше пары часов после диагностики повреждений. Людвига не тошнит, живот у него не режет, так что всё стабильно.— Всё хорошо? — всё же спрашивает русский. В ответ он получает ухмылку:— Исключая то, что в меня стреляли? Всё великолепно. Только дай мне еды, пару часов сна и... — Германия задумывается. — И объятия. А ещё лучше будет, если дома, после того, как мы разберёмся с Гилом и детьми, ты меня покатаешь.— Да, хорошо, я согласен, — улыбается Брагинский. Всё из списка он в состоянии дать без неожиданных поездок и заказов. В конце концов, Людвиг мог смеха ради попросить индийского павлина. Мог, но не решился. Потому что Иван может выполнить почти любое пожелание. Разве что Луну не притянет к Земле.— Хочу цимес**, — по-детски выдыхает немец. Мысль о павлине не отпускает, желая оформиться в что-то большее.— Сделаем. На всех. Нужно Машу приучать к хорошей кухне и еде. А то одни дошираки. Мне страшно даже подумать, что произошло с её желудком от такой "еды", — Россия двигает пальцами в кавычках. Германия и сам недоволен этим. Нет, изредка можно это есть, но не на постоянной основе. Мало питательных веществ, много химии, да и само по себе это не еда. Закуска. И то, Людвиг приукрашивает. Ему не нравится даже мысль о том, что Машу этим кормили. Она же растущий организм! Ну, ничего. Теперь всё хорошо. Точно хорошо, раз они выиграли суд.Теперь осталось ещё выиграть процесс о Максиме и Софии, чтобы забрать их у идиотов, которые их бросили. Одумались, твари, едва полицию вызвали. На деньги с двух детей можно продолжать пить и размножаться, а если их отнимут вместе с родительскими правами? Только им не позволят оставить младенцев. Они часть их с Иваном семьи. Маленькой, странной в критериях России, но семьи. Где этих малышей воспитают великолепные Страны. С доброй руки Людвига они станут теми, кто вполне сможет занять титулы Мирового Зла. И мучить Америку. Ну, это так, к слову.До дома они доезжают без каких-либо казусов. Германия всё ещё не особо довольно смотрит в окно, наблюдая чуть смазанный пейзаж, который ближе к знакомой дороге домой превращается в сплошной лес. Иван для большего удобства заказал себе на свои же деньги укладку дороги по европейским стандартам. Никаких ям и всего того, что могло бы хоть как-то трясти автомобиль. Немцу это нравится. Часовая дорога почти без тряски, можно даже немного поспать. Спать Людвиг не хочет, потому наблюдает пейзаж медленно затухающего лета. А уже холодно. Но это из-за близости болота.— Спишь? — тихо интересуется Иван, едва машина заворачивает в открывшиеся ворота. Германия отвечает ему звуком, означающим отрицание. — Пойдём тогда. Посмотрим, что твой наворотил.— Не мой, а общий, — на автомате отвечает Людвиг, фыркнув. — По советским стандартам.— Посмотрим, как он им соответствует.Тишина в доме на секунду пугает, но громкое ?не просыпь муку, нас за неё убьют? успокаивает. Молчаливые переговоры заканчиваются тем, что Россия идёт проверять младенцев, а Людвиг — Гилберта. Тот тыкает пальцем в рецепт, наблюдая за своими действиями и действиями помогающей ему Маши. Та очень аккуратно сыплет муку в большую миску.— Что вы делаете?— Мы готовим еду! — радостно отвечает Мария. — Курник!— А, — многозначительно произносит Германия. Пирог с курицей. Ладно. Неплохой вариант для первой ?серьёзной? готовки. — И как?— Мы не нашли линейку, — пожимает плечами экс-Пруссия. — Будем мерить на глаз. Хрен его знает, что получится. Я тебе не повар. Я просто захотел сделать что-то заеб... кхем, вкусное, чтобы отпраздновать то, что Маша останется с нами.— Откуда ты узнал?— Я дылде твоей звонил, он сказал. Ещё сказал, что ты пролежал несколько часов в больничке из-за какого-то мудилы. Я бы дал ему, — указывать не нужно, кому именно Гилберт решил вредить, — шваброй по хребту, но меня отговорили. А желание трофея — закон.— Дядя Гил, я не трофей.— Ладно, будешь принцессой, которую мы отобрали у дракона. Согласна? — девочка кивает. — Во-о-от. Кстать, ты как себя чувствуешь?— Хочу есть и немного устал.— Ну, пожрать скоро будет готово. Только я не еб, — прусс вновь обрывает себя на полуслове, — я не в сердцах, как работает ваша дичь на электричестве. У неё нет ручек, которые нужно крутить и конфорок. Как их включать?— Я всё покажу и помогу. Только мы с тобой не будем отнимать радость у Маши в готовке.— Это весело! А можно потом мы что-нибудь ещё сделаем? Например... Например, желейных мишек?Гил глохнет в странном смехе. Если они с ней попытаются, то вот его точно накажут за испорченную кухню. Технические нормы кухни он никогда не учил, а при какой температуре готовится желе и как оно должно в этот момент выглядеть, он не знает. Веселье будет обеспечено. Ну, Маше. А ему может быть обеспечена путёвка в угол. Если повезёт.— Можем попробовать. Но все вместе, — Маша понимающе кивает. Вместе веселее.— Что вы тут задумали без меня? — интересуется Брагинский, упершись боком о дверной косяк.— Мы задумали твоё убийство и жертвоприношение курицам во славу нашего курника! — Иван на это кивает и почти безэмоционально спрашивает.— А точнее?— Курник делаем. Он на стадии зародыша, не мешай.— Как дети? — немного беспокоится Людвиг, на что Россия улыбается.— Спят в своих кроватках. У них всё хорошо. Правда, у меня возникли пара вопросов...— Австрийская рожа и твоя сестра свалили на свидание куда-то, Максима и Софу я покормил, подгузники им поменял, спать уложил, одеялком накрыл. Всё нормально, это не мои первые дети. Их только два, — Германия на это как-то подозрительно задумывается, заставляя Гилберта добавить. — Если ты придумал впихнуть ещё пятнадцать детей, то я сразу тебе скажу, что я не нянька. Тут у тебя и так вон, один ребёнок, — он указывает на Машу, — двое ещё наверху, — ладонь поднимается под углом в потолок, — и четвёртый, который уже скоро приблизится к возрасту, когда нужно вызывать трактористов***. Дылда! — Гилберт показывает Ивану язык, заставляя племянницу и брата тихо засмеяться.Брагинский показывает язык в ответ.— Кажется, Гил, ты забыл про пятого.— Каво?— Про себя, — отвечает Людвиг. Экс-Пруссия на это недовольно пыхтит, а затем вновь обращает внимание на курник.— Нужно делать его, иначе он сдохнет. И тогда точно будем приносить в жертву твоего дылду. Дважды. Или трижды. Брагинский, какой у тебя гарантийный срок на случай неудачного приношения тебя курицам?— Ты его упустил пару сотен лет тому назад. Раньше надо было думать.— Ай, бля. Ну ладно, — отмахивается Гил, а затем громко, но осторожно произносит. — Идите, мы с Машей сами всё сделаем. Позовём, если случится что-то предвиденное.— Хорошо, — кивает немец, покидая кухню. Иван следует за ним, едва Людвиг касается его плеча. В любом случае они сюда вернутся. Может, даже тогда, когда пирог будет почти готов. Плиту и, тем более, духовку доверять Гилу, несведущему в технике, нельзя, как и Маше. Так что да, они придут сюда, когда от них потребуется включить и разогреть духовку.— Пойдём грызть сухарики? — на вопрос своего немца Россия задумывается. Недолго, на самом деле. Долго думать о таком ни к чему.— Пойдём. Будем грызть твои шедевры случайного эксперимента.Германия на это довольно щурится и улыбается.Неплохой день получился. Вечер обязан стать ещё лучше.