Unsichtbar und vertraut (1/1)

Разговор не задался сразу. Это было понятно и по резко-агрессивной стойке студентов, и по обилию нецензурных слов в предложениях, и по стойкому запаху палёного алкоголя. Драки было не избежать, что Людвигу очень не нравилось. После войны он ступил на путь пацифизма, решая свои конфликты добычей компромата на особо упёртых противников, но сейчас пацифизм мог только навредить. Во-первых, рядом был не такой уж и бессмертный брат, а во-вторых... Во-вторых, от вбитого в голову навыка атаковать первым он не смог избавиться.Особо резвый парень оказался ближе всех, за что и поплатился довольно сильным ударом в скулу, от которого он чуть не упал, но его вовремя подхватили свои же. Агрессия усилилась, и Германия почувствовал до боли знакомый запах пороха — обострённые в разбавляемом светом тусклого фонаря полумраке чувства подсказали, что пистолетов всего два. Даже марку он мог угадать по всё тому же ощущению. Ветераны своего времени. Пистолеты 640*. Кажется, у него в старом доме валялся такой. Трофей из Бельгии.Пистолеты были не самым страшным — слишком маленькая дистанция и слишком большая доза алкоголя для прицельной стрельбы из огнестрельного оружия весом в почти килограмм, ножи представляли большую угрозу. Но это даже было интересно. Особенно, когда один из пьяниц попытался пырнуть Людвига холодной сталью в живот и не смог, едва не напоровшись на собственное оружие после захвата. Выкрученное запястье оказалось почти фатальным, и только реакция немца удержала рефлексы от перелома попавшихся в хватку костей. Внутри всё довольно вывернулось, всколыхнулось и засветилось счастьем. Кажется, это ощущение превосходства. Тотального превосходства.Маленький шаг в сторону и чужой кулак пролетает в нескольких миллиметрах от лица. В голове проходит холодный и отстранённый расчёт: шесть человек, у двоих пистолет, у одного нож. Всё равно это бесполезно, тем более по тихому обилию жеванных матов становится понятно, что Гилберт одного идиота уже обезвредил привычным ударом по колену. Его любимая тактика, которой он даже попытался обучить брата, но не получилось: другой характер.Нецензурную лексику в большом количестве в свою сторону Германия игнорирует, отражая очередную атаку, вывернув нож из чужой хватки. Немного криво — сталь царапает кончики пальцев, но вполне удачно, так, что холодное оружие теперь в его руках. Один из студентов всё же включает разум и быстро убегает прочь, не желая больше участвовать в драке. — У вас всё ещё есть возможность уйти, — предупреждает Людвиг, правильно перехватив нож. На всякий случай. Кажется, всё же они первыми устроили драку, но это не волнует. Совсем. Экс-Пруссию это не волнует тоже: он доволен тем, что хоть как-то выплеснул скопившуюся агрессию. Мог бы её вызволить дав кому-то — не нужно указывать кому именно — по роже, но это бы не одобрили.В ответ доносится ещё больше грязи, и пьяница поднимает пистолет. У немца возникают сомнения насчёт того, что выстрел произойдёт, но выпивший все же выстреливает, на секунду ослепляя болью Людвига. Германия отшатывается назад, едва не падая, и прижимает свободную ладонь к пострадавшему виску, который тут же заливает кровь. Больно. Настолько, что инстинкты сами решают проблему с угрозой целостности — просто заставляют немца кинуть нож в студента. Тот попадает ему в плечо, входя по самую рукоять. От громкого крика становится ещё хуже. Из-за выстрела до студентов доходит, что дело пахнет жареным, и они пытаются убежать, но тут им уже мешает мечущий гром и молнии Гилберт, который утягивает их обратно к месту, где те пили. Кто-то, более-менее трезвый, пытается оправдаться, извиниться, сообщить, что его мать прибьёт, если он опоздает, но холодный убийственный взгляд прерывает бесполезную тираду.— Людвиг? — на зов тот дёргано кивает, пытаясь проморгаться, чтобы избавиться от белой пелены перед глазами. Кровь перестаёт литься будто из фонтана, превращаясь в тонкую струйку. Повезло, что пуля пролетела вскользь, а не застряла в кости. — В полицию нельзя звонить.— Знаю, но отпускать их тоже нельзя.— Есть идея, — ухмыляется область и пинает одного из студентов. — Номер родителей. Все вы.Те сразу же начинают просить не звонить их родителям, но прусс отмахивается от этого, изымая — раз уж не дают по просьбе приказу — телефоны и набирая те номера, которые подписаны как ?мама? и ?папа?. Людвиг на это фыркает, а затем тихо стонет. Неприятно, даже уж слишком, но жить можно. Скосившая пуля ничтожна по сравнению с советским танком весом в двадцать шесть тонн. Экс-Пруссия постоянно косится в сторону брата, не прекращая что-то говорить.— Скоро за вами приедут, дебилы, — он подходит к Германии, осторожно трепля его за плечо, для привлечения внимания. — Ты как?Немец на это прикрывает глаза, делая несколько глубоких вдохов и выдохов, а после пытается проявить свой ?ящеричный? характер:— Жив, почти цел, почти орёл. Рану бы промыть, но это подождёт.— Гангрену лечить не умею, а Родерих в России, — предупреждает Гилберт.— Что бы ты делал, если бы он не был врачом? — устало тянет Людвиг, игнорируя головную боль. Неудивительно. Во-первых, это было громко, во-вторых, это, всё же рана головы, пускай и не такая страшная, чтобы вывести его из нормального состояния хотя бы на минуту.— Ходил бы с культяпкой вместо левой руки, не страшно! — на самом деле экс-Пруссии было бы страшно. Первая встреча с английским танком оставила после себя небольшую психологическую травму — она была у всех, кто видел эти современные на тот момент машины, — и с десяток шрамов разной глубины и кривизны. Не будь тогда рядом Родерих, вряд ли бы рука смогла сохраниться в нужном состоянии. Может, они и Страны, но конечности у них отрастают обратно веками, и как в фильмах срастаются достаточно быстро, если их приложить обратно. Немного глупо и странно, но таков мир. Правда, никто ещё не делал второй вещи: осторожность никто не отменял, как и инстинкт самосохранения. — Стал бы, как Англия, пиратом. Пил бы пиво, бороздил моря и веселился!— Ха-ха, — в голосе Германии ни капли смеха. — Идиот.Несколько машин подъезжают спустя десять минут. И тут же раздаются крик, гам, куча извинений с почти что плачем, наравне с оплеухами за украденные из сейфа дедушкины пистолеты. Пара матерей даже рыдать начинают, вслух говоря о том, что они воспитали таких плохих сыновей. На братьев никто не обращает внимания, кроме отца того парня, который стрелял.— Извините, ребят. Глупого воспитал, — мужчина смотрит на Людвига, точнее, на его рану, медленно затягивающуюся прямо на глазах, что не особо заметно за светло-бурой коркой подсохшей крови. — Я могу как-то уладить это недоразумение?— Можешь своего сыночку на цепь и в подвал, чтобы перестал по людям стрелять. Ладно мы, а если бы он серьёзно кого-нибудь убил или покалечил? Тут уже деньги проблемы не решат. Тут кровь за кровь, смерть за смерть, — область понижает голос на пару интонаций, — и это сейчас я не шучу.— Я... тебя понял, — Гилберт фыркает ?бескультурье?, недовольно подпинывая валяющийся рядом камушек. Воспитание у него такое: к незнакомым людям нужно обращаться на ?вы?; или этот мужик посчитал их младше себя? Смешно, потому что экс-Пруссия только выглядит на свои приблизительные сорок — тридцать девять с хвостиком, потому что сорок лет — это уже диагноз, как двадцать пять.— Вот и вали, с такими не о чем говорить, — мужчина чуть опускает голову и уходит, принимая совет к сведению. Не первый, о цепи, а более предупреждающий о возможном будущем. — Пойдём домой.— Ну, пока мы на улице... Сколько времени?Область выгибает бровь, но телефон достаёт:— Почти одиннадцать. Без двадцати минут.— Как думаешь, успеем сбегать в ларёк? — интересуется Людвиг. Именно в ларёк, потому что это старое как мир немецкое правило: покупать пиво можно только там, в других местах выйдет дороже**.— Твоё состояние позволит тебе это сделать?— Задал бы лучше вопрос от обратного, но я скажу, что позволит.Оба тихо смеются, направляясь к ларьку с желанием выпить.Домой они возвращаются с парой двухлитровых бутылок светлого и парочкой поменьше тёмного, что очень радует область, который светлое не особо терпит по вкусу, но это уже почти привычка — пить, что дают, есть, что дают, и делать, что позволяют. Но последний пункт он очень часто нарушает в угоду первым двум. Немцу хватает ровно литра, чтобы понять, что время поджимает, и если он не пойдёт спать, то на саммите будет клевать носом, что будет очень сложно не заметить. Особенно одной придирчивой особе, в чьей стране встреча и проводится.Германия осторожно заходит в спальню, ожидая многих вариантов развития событий, потому что вряд ли Иван не слышал выстрела: у него хорошие рефлексы, и на стрельбу он реагирует почти мгновенно, так, что иногда даже пугает. Но картина, которая предстаёт его глазам, разительно отличается от фантазий.Брагинский спокойно спит, захватив вместо своего немца подушку.Людвиг тихо смеётся, укладываясь на кровать. Удивительно даже, только непонятно, хорошо ли это или плохо, что Россия не проснулся. Он всё же считает, что хорошо. Иван тоже восстанавливается после войны, немного медленно, но всё же уверенно. — Ммм... — тянет Брагинский, заменяя подушку на немца, немного грубо обхватывая за талию.— Мы кальмаров купили, — радуется Германия, устраиваясь поудобнее. — Сушёных. К пиву.— Всё съели..? — всё так же сонно интересуется Россия. Он спит, как-то остальное, исключая лежащего рядышком Людвига, не особо важно до того момента, как он проснётся.— Нет, — лёгкая смена положения, и теперь русское сокровище лежит на груди Ивана. — Мы оставили вам с Машей пачку. А ещё купили сухарики. Их Гилберт сгрыз.Брагинский на это бурчит что-то отдалённо похожее на ?хорошо? и продолжает дальше спать, едва слышно посапывая. Людвиг бы тоже отправился в царство Морфея, но есть одно ?но? — нужно проверить брата, иначе тот может напиться и начать буянить. Хотя немного иначе, чем те студенты. Обычно он превращается в пьяную гусеницу, и, по словам России, это у них семейное. Интересно, Родерих как же себя ведет? Нужно будет когда-нибудь проверить.— Ваня, пустишь?— М... — это распознаётся как ?нет? при условии более крепкой хватки и лёгкого поцелуя в макушку. Приятно, но это не то, что нужно.— Пусти, — просит Германия. — Там Гилберт и пиво — это очень опасная ситуация.— Спи. Ничего с ним не случится.Людвиг фыркает, хмурится и немного печально выдыхает, укладывая голову на чужую грудь. Ну ладно. Похоже, его раскусили даже в сонном состоянии. Не за экс-Пруссию он волнуется, а за пиво. Просто потому что области ничего не будет, даже если он выпьет весь алкоголь в квартире, максимум — сильное опьянение, но сознание останется даже при таких действиях. Всё же есть плюс в том, что Страны не могут заболеть чем-то на постоянной основе, и цирроз печени откладывается в небытие.Мысли резковато обрезаются на этом моменте, заменяясь на совершенно другие, связанные с близко лежащим Иваном. Тело на эти мысли реагирует лёгкой невидимой заинтересованностью, которую Германия обзывает грустной.Брагинского хочется.Даже не так, Брагинского очень хочется.Здесь и сейчас, чтобы до звёздочек перед глазами и сорванным из-за криков голосом. Но это невозможно. Правда, только пока они в Англии, а дома...Дома Людвиг в полной мере покажет смысл слова ?затрахать?.&&&Германия просыпается от немного грубых поцелуев в плечо и прохладных ладоней под тонкой хлопковой футболкой, мягко массирующих кожу, иногда задевая шрамы. Фыркнуть бы о том, что никакого секса не будет, но немец решает, что его и так не будет. Россия не домогается, а просто ласкает, показывая свою безграничную любовь, которую и жесты-то вместить не могут. Даже сам Иван не может полностью вместить всю свою любовь к своему сокровищу.Людвиг переворачивается на спину, поворачивает голову и смотрит в искрящиеся довольством синие глаза с едва ощутимым вопросом ?и что дальше??. Ответом ему служит поцелуй в шею с лёгким укусом и мощное сердцебиение. Понятно.— Чеши меня, — командует Германия, и приказ исполняют, почёсывая кожу на затылке. Приятно, и шрамы больше не гладят, что ещё лучше. Ему всё пока что нравится: ласковые и аккуратные пальцы в волосах, нежные поглаживания бедра и тёплая грудь под спиной, дающая полную уверенность и безопасность, наравне с бьющимся в ровном темпе сердцем.— Ich liebe dich, — шепчет Брагинский, довольно выдыхая эти три слова. Людвиг в его руках великолепен, добр и слегка ехиден, но после сна это мягкая, кошачья ехидность с лютой долей любви.— Kratz mich weiter, — отвечает немец, подставляясь под ласку. Почему он раньше не пробовал такое? Это очень хорошо, он, кажется, даже начинает понимать животных. — Я тоже тебя люблю.— Знаешь... — улыбается Иван, заметив одну вещь. Очень... очаровательную. Да, именно очаровательную. Людвиг выгибает бровь, упираясь затылком в ключицу русского. — Нет, нет, это не так важно, — поспешно уводит Россия нить разговора в сторону, вызывая у Германии подозрения.— Скажи.— Kratz***, — тихо смеётся Россия, на что его ударяют по ладони на немецком бедре. — Прости-прости.— Издеваешься? Не люблю тебя больше, ты противный. Надо было выйти за другого.— М? — удивляется русский. — И за кого?— Да за кого угодно! Хоть за обычную девушку. Они постоянно ищут немцев на сайтах для знакомств, почему бы собственно и не я? Будет у меня адекватная жена, которая не будет тыкать в слова, отдалённо похожие на мою фамилию!Иван на это едва слышно рычит, прижимая своего немца ближе к себе. Людвиг только его, как и он принадлежит только Людвигу. Все остальные могут катиться по всем известной дорожке. Никакой ревности, просто констатация факта: никто никуда не уйдёт. Не смогут пойти против сердца, а оно мышца умная.— Не пущу.— Собственник, ревнивец, садист, извращенец и просто противный, омерзительный и гадкий.— Ммм... — тянет Брагинский, лаская попавшую под пальцы кожу, правой ладонью задрав футболку, после сжав самыми кончиками подушечек сосок до тихого судорожного выдоха, — Какой я ещё?— Заросший, страшный, груб-бый, — Германия жадно сглатывает на умело двигающиеся пальцы, оттягивающие чувствительную горошину, легонько её потирая, отчего немца едва ли не выгибает, — монстру-монструозный и... и... Herr, mach weiter.— Продолжай, — просит Россия, освобождая вторую руку, чтобы ласкать эффективнее. От реакции Людвига всё тело вытягивается по струнке, сбивая в животе клубок, медленно ползущий в самый низ, покалывая нервные окончания. Такую отзывчивость на прикосновения хочется всегда и без остатка.— Глупый, громкий, — он задыхается, давясь словами. Ему совершенно не до них, когда всё тело превратилось с послушный кисель от простых касаний к груди! — G-ge... Мх!— Тише, тише, — Иван убирает руки, осторожно выползая из-под своего немца. Тот недовольно хрипит ?schei?e?, а после пинает своего русского по ноге, садясь на кровати, оттянув футболку на положенное место.— Eines Tages wirst du mich ver?rgern und ich werde dich vergewaltigen, — предупреждает Людвиг, делая акцент на последнем слове. Немного пугает, но это можно даже проигнорировать. — Ich werde deine Schreie voller Schmerz genie?en.— Хорошо, — кивает Брагинский. — Как хочешь, как пожелаешь. Почесушки?— Иди к чёрту, — обижается Германия, вставая с постели. — Завтрак готовишь ты, я в душ.Россия вновь кивает, а после обращает внимание на висок своего немца, на который не обращал внимания до этого.На тонкой почти белой коже виднелась розово-красная полоска, и даже не нужно было понимать, что поврежденное место представляет собой небольшую ?ямку?. Это когда Людвиг успел получить такое повреждение? Неужели до того, как уснуть, он ведь вставал, Иван это точно помнит, правда, не помнит когда это было, но это произошло.Нужно будет спросить Германию, но чуть позже.&&&— Утро, разукрашенный, — приветствует Брагинский сидящего на кухне Гилберта, который спокойно растягивал бутылку пива, недовольно глядя на дылду перед собой. — Что случилось?— Драка, а что ещё ты ожидал? Что я глазом ударюсь о горлышко бутылки, чтобы получить это? — экс-Пруссия чуть поворачивает голову, чтобы показать не особо большую гематому под глазом. Ночного зрения у него нет, а слух уже достаточно давно его подводит, так что это было ожидаемо.— Ну, знаешь, мы спокойно можем экономить свет с таким фонарём. Удобно.— Чё-то ты слишком гиперактивный, нарвёшься, нахер пойдёшь, — область довольно скалится, — или уже маршрут прописан? Точно прописан.— Иди ты.— Да я вот не пойду — некуда, а вот ты уже неизбежно попал. Лошара.— Почему у Людвига рана на виске? — меняет тему Иван, зная, что Гилберт ответит. Ну, несмотря на характер, отвечать на вопросы он любит.— По той же причине, что у меня гематома, гений. Драка. Правда, в Запада стреляли, но не смертельно. Жить будет, сейчас вот он живёт.— Подожди... Когда была драка? — внутри поднимается волна недовольства, которая спустя пару секунд пристыженно опускается. Германия не маленький беззащитный ребёнок, он Страна, которая пережила несколько войн, и вряд ли бы он позволил пустить себе пулю в голову, так что это простая случайность.— Я ебу? Ночью. Ты дрых, а под квартирой бесновалась группа пьяных студентов. Мы с Людвигом согласились пойти и дать им пиздюлей, при условии первоочередного диалога, а после пошло-поехало. В итоге, у меня на морде синяк, у брата рана от пули, а один из дебилов отправился в больницу, для изъятия из плеча ножа. Все остальные получили пизды от родителей. Идеально. Россия уже хочет задать ещё пару вопросов, но тут на кухню вбегает Маша, утирающая крохотные слёзки и слегка заикающаяся. Ребёнка успокаивают почти сразу, а затем узнают причину её плача:— Саша пропал.— Как пропал?— Я перед сном открыла дверцу, чтобы погладить его. Кажется, я её плохо закрыла, и он убежал. Я всю комнату обыскала, Саши там нет. — Маша тихо всхлипывает. — А если он убежал?— Найдём мы твою крыску, пойдём, — Гилберт спокойно направляется к комнате Марии. Да, она там искала, но одно дело искать по-человечески, а другое, искать как Страна. Второе не так уж и сложно, просто нужно продумать маршрут животинки от самой клетки до возможного выхода. Может, Саша был голоден и поэтому сбежал, чтобы найти себе перекус.В комнате крысу не обнаруживают, как и на кухне, в спальню проникнуть Саша вряд ли бы смог, из-за плотно закрытой двери, так что решают осмотреть оставшиеся помещения, периодически успокаивая девочку. Та считает себя виноватой за то, что её питомец, за которым ей поручили следить, убежал. Поиски оканчиваются спустя шесть с половиной минут, под громкий грохот из ванной и недовольный крик Германии:— Was ist das?! Wie bist du hier gelandet?!Укутанный в халат Людвиг высовывается из ванной, вытянув перед собой подхваченного за шкирку Александра. На лице немца тотальное недоумение и лёгкое омерзение.— Прошу забрать, — Иван кивает, забирая мокрое создание из чужих рук, после передавая счастливой Маше. — Ratten Voyeur.— Спасибо, папа, — благодарит ребёнок, убегая с питомцем в комнату, чтобы вернуть его в клетку. — Не пугай меня так, Саша.— И когда ты успел заметить крысу? — интересуется Брагинский под тихое хихиканье экс-Пруссии.— Вот представь: моешься ты в душе, всё хорошо, тебе приятно, ты намокаешь, а потом ты открываешь дверь кабинки, а на тебя пялится мокрый пушистый шар с глазами, сидящий на твоей спальной одежде, — Германия цокает языком, добавляя едва слышимое, — повезло, что не паук.— Думаю, если бы вместо Саши был паук, весь дом бы поднялся на крик, — довольно сипит область, получая в ответ уничижительный взгляд. — Нужно будет как-нибудь тебе подарить товарища Австралии.— Тогда в Австралии ты и останешься, я тебе обещаю, — Людвиг широко улыбается, — или я подарю тебе улей. Тебе же нравятся пчёлы, да?Гилберт на это только что-то бурчит. Германия знает все его страхи, предпочтения и фобии, включая апифобию****. Хотя она вполне логична — в Африке водятся огромные смертельно опасные пчёлки, чей укус для человека смертелен, а для Страны очень и очень болезнен. Экс-Пруссия однажды нарвался на такой ?подарок?, после чего расхотел общаться с любыми полосатыми созданиями навсегда. Ну, это не страшно. У всех есть фобии. Это жизнь.— А ты боишься врачей и пауков, — по-детски отвечает область. — Куплю тебе паука в костюме врача и буду радоваться, смотря, как ты от него бегаешь.— Как дети маленькие.— Сказал мужик, который боится сифилиса, — парирует Гилберт, — и при этом не может им заболеть!— То есть ты сейчас решил вспомнить и про меня? — удивляется Иван, но настолько театрально, что Людвиг едва сдерживает смешок.— У тебя лоховская фобия. Нафиг бояться того, чего у тебя не может быть? Сифилис там, чесотка, туберкулёз... Мы же лечимся от этого за пару минут пока чистим зубы.— Тогда у меня такой же вопрос: зачем боятся пчёл и ос, если они тебе ничего не сделают, тем более на территории Европы и России. Ммм?— Всё-всё, хватит, — просит Германия, — потом припомните друг другу всё, а сейчас кое-кто будет готовить омлет, пока кое-кто второй уберёт всё алкогольное со стола и под столом. Ясно?— Да, товарищ обергруппенфюрер, — синхронно отвечают Россия с экс-Пруссией.— Сделать всё за десять минут.— Да, товарищ обергруппенфюрер.— И чтоб всё было сделано правильно. В особенности омлет, он должен быть со шпинатом.— Да, товарищ обергруппенфюрер, — в третий раз говорят они, и Людвиг спокойно уходит переодеваться. Халат халатом, но в нормальной одежде всё же удобнее. Да и не хочется ловить очень... открытый взгляд Ивана, которому его немец в пушистом халатике очень нравится. Настолько, что он готов скупить все халаты в мире, лишь бы Германия ходил только в них. Комплект ?радуга? — названный так в честь всех семи цветов — всё ещё висит в шкафу, представляет собой очаровательные цветные халаты, из которых выбор всегда падает на жёлтый. Людвиг любит жёлтый цвет.После быстрого надевания всего самого необходимого — футболки и спортивных штанов, потому что он уже привык так ходить, — влияние России — он посещает Машу, которая наблюдает за бегающей в колесе крысой, что после пробежки бежит к поилке. Почти как человек, хотя крысы и есть почти люди. Слишком умные звери, раз уж умеют смеяться.— Как дела?— Всё хорошо. Спасибо, что нашёл Сашу.— Это он меня нашёл, маленький наблюдатель, — Саше наплевать на такое обращение. Занятый кормом, его ничего кроме еды не волнует. Сейчас поест, снова попьёт, немного побегает и пойдёт поспит. И так до бесконечности.— Он ведь хороший?— Конечно. Животные не бывают плохими, — Маша на это улыбается, не отрываясь от наблюдения за питомцем. Саша выполняет несложный план.— Ему не станет скучно? Он ведь один и клетка у него маленькая.— Мы можем дать ему кусочек омлета с завтрака. Крысы всеядны, так что я не думаю, что ему станет плохо от такого. — А что за омлет у нас на завтрак?— Со шпинатом, — лицо ребёнка искажается неприязнью, и Маша высовывает язык с ненаигранным ?бе?, — шпинат полезен, его нужно есть.— Он невкусный...— А ты его пробовала?— Нет, но я знаю, что он невкусный. Это же трава!— В нём много питательных веществ, которые помогают расти, быть здоровым и сильным, — Людвиг даже задумывается о показе одного мультика, чтобы убедить Марию в этом, но потом вспоминает, что девочка умна не по годам, и вполне способна понять, что есть мультик, а что — правда.— Ну... ладно. Но только чуть-чуть, и если мне не понравится, то конфету.Германия тихо смеётся на такое заявление, но соглашается. Омлет со шпинатом ей точно понравится, Иван умеет его правильно готовить, довольно-таки давно он ?сотрудничает? с кулинарией, в чьих рецептах указана странная трава: от лука со шпинатом до брокколи и щавеля. Последнее, кстати, немцу не нравится. Слишком уж кислое и вовсе является кормом для скота, а не ингредиентом для щей.От таких мыслей он отвлекается, продолжая общаться с дочерью и смотреть на свернувшегося в пушистый клубок Сашу. У Брагинского с Гилбертом осталось всего четыре минуты.&&&— И зачем Вы нас всех здесь собрали, оторвав от дел?— По очень важной причине, — отвечает на вопрос мужчина, а после показывает фото, сделанное с камеры аэропорта в Екатеринбурге. — Наша Держава состоит в омерзительных отношениях, которые могут навредить его статусу, или того хуже — нашему.По залу проходятся шепотки, среди которых достаточно громко слышится ?гомосексуалист?. На это мужчина улыбается, ожидая нужный вопрос.— И что же Вы предлагаете?— Предлагаю разрушить эти отношения до того, как СМИ заметят их. Это не так сложно, хотя я не уверен в благоразумности нашей Державы. Но предполагаю, мой план вам понравится.Все переглядываются несколько секунд, а затем слегка склоняют голову, позволяя продолжить.— Когда Держава вернётся, мы пригласим его на... деловую встречу, подтолкнём к правильному выбору, и наша проблема исчезнет.— А если нет?— То мы будем действовать по радикальному плану ?Б?.Снова множество шепотков, тихих вопросов и более громких негодований, которые прекращаются спустя несколько минут.— Мы согласны. Все и безоговорочно. Только не подведите нас, иначе... — мужчина прерывает говорящую лёгкой улыбкой.— Я знаю. Всё будет выполнено строго по плану.