Abenteuer (1/1)

Людвиг давит зародившуюся внутри агрессию, отбивая незатейливый ритм кончиками пальцев по кружке, как-то даже не замечая, что пальцы выстукивают песнь немцев. Не так важно, как незваный гость, который пришёл не просто так. Германия довольно-таки быстро понимает, что не он один скалится внутри: Гилберт смотрит выжигающим взглядом, и если бы мог — этот... Сергей был бы уже мёртв, едва переступил порог. Украина внешне выглядит все так же мягко и смотрит с присущим ей ласковым спокойствием, но в её глазах бесятся маленькие искры пламени, и лишь Иван спокоен как внешне, так и внутренне. Это его территория, его семья, его ребёнок, и никто ничего не сможет сделать, чтобы это изменить.— И зачем же Вы пришли, Сергей? — Брагинский оглядывает посетителя с ног до головы. Чем-то с Машей они и правда похожи: светло-русые волосы, зелёные глаза и едва заметные веснушки на носу, но внешность ещё не признак родства.— Я хотел встретить свою дочь. Света не говорила мне о ней, хотя должна была.— И почему же она этого не сделала?Кружка в руках натужно скрипит керамикой под сильным давлением. Некоторые мысли шепчут в голове, что труп в болоте не найдут никогда, да и людей рядом нет на расстоянии несколько километров — никто не найдёт и не обратит внимания. Другие же подначивают вырвать кадык зубами, разодрать живот от последней пары рёбер до лобковой кости и методично вырвать все пять метров кишечника, доведя их до девяти*, а после обмотать их вокруг его шеи и повесить на ближайшем дереве, для облегчения веса оторвав ему ноги и руки. От этого даже немного подташнивает, но Людвиг сдерживается.—... После длительного запоя я познакомился со Светой в одном из баров, где выплачивал свои долги. Мы разговорились, ну и... сами знаете. Общение мы продолжили, но через какое-то время она сказала мне, что ей нужен нормальный мужчина, и ушла. Больше я её не видел, трубку она не брала, переехала из квартиры — в общем, исчезла с концами. Спустя почти семь лет мы снова с ней встретились и я узнал, что, оказывается, она от меня забеременела, сама растила дочку шесть лет, а потом у неё, цитирую, ?проклятые пидоры забрали её солнышко?. После недолгого расспроса я узнал у неё ваш адрес и, собрав всё необходимое, приехал из Ставрополя.— И всё ради того, чтобы увидеться с дочкой? — в голосе России сквозит самый настоящий скепсис. Огромный путь ради такого? Как-то не верится. Совсем не верится.— Понимаете, — начинает Сергей, странно приопустив взгляд вниз, — Маша единственный мой родной человек. Отца я не видел, он спился ещё до моего рождения, мать у меня недавно скончалась, а других родственников у меня нет. Только она.Германия не выдерживает. Он чувствует сквозящую в чужих словах ложь, чувствует не самые хорошие вещи и просто срывается, ставя почти сломанную кружку на стол перед собой с оглушительным звоном, и уходит. Ему нужно успокоиться где-нибудь подальше от этого... этого. Без него разберутся и объяснят идиоту, что Маша уже юридически записана, как их дочь. Всё. Точка. В свидетельстве о рождении указаны другие данные, другая фамилия и другие цифры, да и сама девочка уже привыкла к тёплой и любящей семье и точно не отправится с каким-то темнящим мужчиной в Ставрополь.Уже находясь на балконе — как-то незаметно ноги привели его именно туда, пока разум был полностью поглощён мыслями, — Людвиг более-менее приходит в норму, правда, всё ещё не может адекватно воспринимать происходящее. Пальцы сами тянутся к лежащей в заднем кармане пачке сигарет. Это больше... привычка их носить, чем важная необходимость, можно даже сказать, что мода. Рядом с ней лежит и зажигалка, внешний вид которой, парадоксально, не напоминает о войне, несмотря на орла со свастикой в лапах. Она перестала её означать, пройдя весь долгий путь со своим хозяином, ни разу не предав, давая огонёк для раздумий.Тихий щелчок и первая затяжка позволяют немного отпустить себя, и Людвиг упирается локтями в перила балкона. Резковато он распереживался, слишком уж, так, наверное, нельзя. Хотя, может, это просто последняя капля — им и так придётся ехать в суд, когда найдут дуру-мать Максима и Софии, она ведь точно захочет остаться безнаказанной, а тут они: двое мужчин, которые состоят в браке — греховно, неправильно и это болезнь. Если такое кто-нибудь скажет в лицо, то болезнь очевидна, и она точно не у них с Иваном. Но всё равно страшно. Афишировать страшно, потому что... Людвиг привык скрывать их отношения, правительству не нужно знать, а если это всё же произойдёт... Он всё ещё боится воображаемой цепи, которой его за горло прикуют к стране, лишив свободы и любви.Его сзади обнимают, очень аккуратно и осторожно, чтобы не напугать, но Германия несмотря на это вздрагивает, едва не выронив сигарету и поперхнувшись дымом.— Ты— кха!.. т-ты совсем...— Прости, — искренне просит Брагинский, осторожно похлопывая своего немца по спине. — Я поговорил с этим Шерченко и...— Суд? — безэмоционально спрашивает Людвиг, уже заранее зная ответ. Точно суд, там докажет с помощью экспертизы, что он отец, а там, может, и судья с тараканами в голове скажет что-нибудь занимательное.— Ага, — Россия по смене характера затяжки узнаёт, что Германию это беспокоит. Если загса он не боялся — тайна усыновления и подобное, нельзя рассказывать кто и почему посторонним, — то суд может привести к огласке. От таких мыслей и самого перекашивает в неудовольствии; найдутся ведь те, кому камнем обязательно в кого-нибудь или куда-нибудь, а лучше вообще в комплекте, кинуть. — Курить, знаешь ли, вредно, — старается он сместить тему, на что немец фыркает, выдыхая дым через нос.— В наших с тобой жизнях много чего вредного было. В моей больше, так что сигареты — это, — он делает очередной вдох никотина, после отстраняя сигарету от губ, — минимум.— Возможно, — кивает Иван, нашаривая в кармане пачку сигарет, но не находя там же коробки спичек. Забыл, что выкинул пустой коробок, когда спичек в нём не осталось. Немного неприятно, но это не проблема, потому он спокойно прихватывает губами кончик незажжённой сигареты, после недолгой встряски и отстука о перила. — Прикурить не найдётся?— Сам же говорил, что это вредно, — Людвиг улыбается, но после очередного вдоха сигарету изо рта не вынимает, вместо этого он поворачивает голову, горящим кончиком утыкаясь в сухой табак чужой сигареты. Тот почти сразу начинает медленно тлеть. Это похоже на странного вида поцелуй, от которого Брагинский даже слегка смущается.— Я знаю. Меня последствия не пугают. Любые.— Я бы мог сказать подобное, но не могу, — Германия сутулится, устало опираясь на ограду балкона. — Судьба издевается над нами, верно? После всего, что произошло с нами, она не может успокоиться на достигнутом, подкидывая нам всё больше и больше...— Это не так страшно. Пускай кидает любые вызовы — мы преодолеем. Веришь? Пусть хоть по миру растягивает, это не остановит нас.— Тебя точно ничто не остановит. Ни горы, ни моря, ни цепи. Я вышел за какое-то чудовище.— Ты любишь это чудовище, — улыбается Иван, подходя и осторожно приобнимая своего немца, чтобы не обжечь и не обжечься самому. — А чудовище любит тебя. Зависть сотен людей тебе обеспечена.— Знаю, почти привык, — сгоревшая до фильтра сигарета отправляется на затухание в пепельницу, после чего Людвиг довольно разворачивается в объятиях, глядя в родные синие глаза. — Но отдавать тебя я не собираюсь. Du geh?rst zu mir.— Звучит немного жутко, но оспаривать это я не буду, — Брагинский слегка наклоняется, целуя нежные губы, ласково и беззвучно прося открыть рот. Германия просьбе внемлет, медленно касаясь своим языком чужого, привстав на цыпочки.Сигарета отправляется к чёрту, когда Россия слышит тихий стон, срывающий внутренние блоки, из-за которых он не удерживает себя от того, чтобы поднять Людвига и усадить его на перила для более страстных поцелуев. Немец это одобряет, прикусывая кончик ловкого языка, пальцами впиваясь в светлые волосы своего русского на затылке.— Кхем-кхем, голуби, мне что делать с нелюдем в доме? — Иван выкидывает назад руку, не отрываясь от важных действий, жестом показывая, что ему не важно. Гилберт это понимает, он же не глупый. — Если его сожрут собаки, я не виноват.Экс-Пруссия исчезает, мысленно негодуя. Ну, как мысленно — пару раз пнув стену коридора. Хотя, тут нечему удивляться.— В-ваня... — шепчет Германия, ощущая, как рука Брагинского заползает под верх одежды, жадно оглаживая впалый живот. — Не здесь и... — мысли не хотят последних слов, тело тоже, но нужно остановиться, потому что... к чёрту причины, — не сейчас.— Хочу тебя, — рычит в ответ Россия, стискивая тонкую кожу до намечающихся синяков. — Здесь. Сейчас.— Мгх—! — Людвиг тихо стонет от нескольких поцелуев в шею и откидывает голову, раскрываясь ещё больше. От уверенного и голодного голоса в низу живота концентрируется комок возбуждения, а разум плывет в густом мареве, забыв обо всём. — Vanya... Ах!Пальцы пытаются разобраться с неподдающейся молнией джинс вслепую, потому что от поцелуев Иван даже не думает отвлекаться. Поцеловать, погладить, слегка прикусить, а после ласково нежить тёплые и чуть влажные от слюны губы, чтобы добиться очередного стона и сильной хватки в волосах. Наплевать на то, что санкции никуда не делись, наплевать на то, что кто-то пытался и будет пытаться разлучить их семью, наплевать на всё, что происходит вне балкона.— Отец, папа... — дверь тихонечко приоткрывается, и в тонкой щели виднеется Маша, — скоро спать. Тётя Оля просила вас покормить маленьких. Пойдёте?— Д-да, М-маш, — Германия чуть приходит в себя от голоса дочери, пытаясь вместе с головой успокоить и шатающееся в груди сердце. — Сейчас, через пару минут, — девочка угукает и закрывает дверь. — Чёрт тебя дери, Брагинский.— Прости, — просит Россия, едва удерживая себя от того, чтобы спрятать голову в плечи. Не удержался. Повезло ещё, что Маша пришла раньше, чем застала бы раздетых родителей. — Продлишь?— Радуйся, что нет, — Людвиг спускается с перил, оправляя одежду. В джинсах ощущается тянущий дискомфорт, который сам уже не успокоится. — Нужно в душ.— Совместно? — с надеждой спрашивает Иван.Взгляд, которым его награждают, говорит о многих вещах, что с ним могут сделать, когда он отвернётся или моргнёт. Если он, конечно, осмелится это сделать.— Я всё понял. Ты первый.&&&Младенцев кормят на этот раз быстрее: Макс не сопротивляется и не пытается стянуть соску, а Софа стойко переносит отнятие бутылочки, за что её аккуратно качают на руках, до тихого сопения. Максим же спокойно засыпает после еды через пару минут тишины. Кроватки должны привести в обед следующего дня, а они уже сами соберут их, уложив после всё необходимое для детского сна.Маша в это время готовится ко сну, даже книжку со сказками укладывает на прикроватную тумбу. Взбив подушку до состояния мягкости и опустив одеяло в изножье кровати, она быстро переодевается в пижаму, после чего быстро прыгает на матрац, ожидая. Мама ей сказок не читала; максимум, что она делала, — был поцелуй в лоб перед сном и всё, больше ничего, вряд ли мать знала, что от этого у её дочери бывала бессонница.Сейчас же всё хорошо. Мария в любой момент может встать и пойти к родителям в комнату, где её точно утешат и успокоят, особенно это важно из-за пришедшего дяди, который говорил, что он её отец. У неё только один отец — Иван, да, может, он и не родной по крови, но это ведь не важно. Он хороший, вот что главное. Вся её семья хорошая, немного странная, но это даже весело.— Мря, — раздаётся рядом, и Маша опускает взгляд на пол. Возле коврика рядом с кроватью сидит Бисквит, умывающий мордочку лапкой.— Бисквит, ты пришёл спать? — кот не отвечает, продолжая вылизывать белую шерстку. Тогда девочка берёт его на руки и укладывает рядом с собой. Яванезу как-то всё равно, поэтому он сворачивается в клубок, прикрыв мокрый нос кончиком хвоста, и громко урчит. Настолько громко, что урчание раздаётся по всей кровати вибрациями. — Пушистый урчун.На чесание спинки кот усиливает свои очаровательные звуки, довольно вытягивая мягкие лапы.— Ну что, Маш, спать? — дверь негромко открывается, и на пороге комнаты оказывается Гилберт. — Твои за детьми наблюдают, говорят о чём-то, так что к тебе пришёл я.— Дядя Гилберт, почитаешь мне сказку? Пожалуйста?— Я... не особо умею это делать, — пытается оправдаться экс-Пруссия, но его племянница только головой качает, сдвигаясь на другую половину кровати.— Я покажу. Почитаешь?Область выдыхает. Почему бы и нет?— Ладно. Двигайся, мелочь, я слишком стар, чтобы ютиться на половине кровати, — Маша смеётся, всё же уступая ещё немного места, после чего ложится впритык, обнимая прусса. — И что тебе читать?— Гадкого утёнка, пожалуйста.— Gut, — Гилберт находит нужную сказку в книге, быстро пробегается глазами по тексту и начинает читать. — Хорошо было за городом! Стояло лето. На полях уже золотилась рожь, овес зеленел, сено было смётано в стога; по зеленому лугу расхаживал длинноногий аист и болтал по-египетски — этому языку он выучился у своей матери...&&&— Засиделись мы, нужно Машу уложить, — Людвиг аккуратно открывает дверь, а затем расплывается в улыбке, когда обнаруживает дочь и брата спящих в обнимку на кровати. Очаровательная картина, на самом деле, они оба выглядят очень умиротворёнными, да и уснули они не так давно, видимо, зачитались сказкой — книга вон на полу валяется — и не заметили такой важный момент. — Вань, подойди.— М? Что там? — Брагинский заглядывает в комнату и едва удерживается от смеха. — О, Боже. Это мило. Что будем делать?— Оставим их, — Гилберт осторожно двигается, затаскивая племянницу на себя, сдвигая зафиксированную в одной позе руку. — Главное не разбудить. Пойдём.— Спать или... завершать то, что мы начали на балконе?— Во-первых, спать, — Германия по-кошачьи щурится, — а во-вторых, ты начал. Я жертва.— Ты так жесток, — голос России полон печали. Нужно ждать. Он так зарплату на заводе не ждал, как возможность коснуться своего немца, Хатико молча завидует в сторонке. — Целовать на ночь спящих не будем?— Неа. Даже пытаться не будем. Гилберта лучше не трогать, когда он спит.Иван плечами пожимает. Если уж так, то лезть бесполезно. Он уже понял, что несмотря на свою ?старость? бывший Пруссия очень даже неплохо держит удар и знает куда бить. Это может кончиться очень даже плохо. Для них обоих.— Lass uns schlafen gehen, — Людвиг тянет своего русского в спальню, потому что уже поздно. Почти все уже спят, кроме Ольги и Родериха, но они объяснили это просмотром интересного фильма. Германия рад, что его брат наконец-то сделал пару шагов навстречу любви, так что пускай смотрят фильмы, пьют чай, ходят на свидания — времени очень много, их никто не торопит.— Идем-идем, — Брагинский послушно следует, почему бы и нет. Это даже немного весело выглядит, как достаточно хрупкий немец тянет за собой, как говорит Гилберт, дылду ростом под два метра. Только вот немец чуточку сильнее, чем кажется на первый взгляд — особенности организма; наверное, люди даже с долгим опытом тренировок вряд ли смогут сделать то, что Людвиг делает, когда его выводят из себя. Редкое, но очень ужасающе-красивое явление.В спальне Германия быстро переодевается в спальное и заползает под огромное одеяло, потому что если начать медлить, то можно замерзнуть, хотя утепление в доме — и внутри, и снаружи — сделано на самом высшем уровне, даже пол с подогревом, чтобы некоторые личности не морозили ноги, но это не помешало притащить толстое одеяло из овечьей шерсти, впихнув под шкаф упаковку с ещё одним, но зимним, чтобы укрываться двумя, когда наступит холод.— Ящерица, — на это в коконе фыркают, а после недолго шебуршат, принимая более удобную позу. — И тебе не жарко?— Нет. Мне уютно и тепло. Ложись быстрее.Иван команду выполняет, устраиваясь на своей половине кровати на боку. Почти сразу ему дают кусок одеяла и устраиваются уже на нём, обнимая. Людвиг, может, и кажется суровым и холодным, но на самом деле он любит спать в объятиях на груди своего русского и, как плату, даёт немного одеяльного тепла. Небольшая цена, тем более он всё равно как-то вернёт себе эту половину, откатившись на свою сторону. Чудеса.— Свет, — Россия тянется к прикроватной тумбе, щёлкая выключателем лампы. В почти полной темноте усталость даёт о себе знать, немного сковывая веки желанием их закрыть. — Gute Nacht.— Спокойной ночи, Meine Liebe.&&&Посреди ночи Брагинский просыпается от колющей боли под ребрами и раздающегося рядом неравномерного дыхания. Долго думать ему не нужно, чтобы понять, что его немцу снится очередной кошмар. Приходится приподняться, очень осторожно отцепить руки Людвига, чтобы тот не сжал пальцы и не вырвал пару кусков кожи с мясом, и аккуратно уложить его на спину. Германия всхлипывает во сне, от закрытых глаз идут незаметные в темноте дорожки слёз, а губы искажает горечь.Тихая встряска за плечи не помогает, как и просьбы проснуться. Чёртовы таблетки в этом виноваты, они избавляют от большинства кошмаров, но разбудить, когда они всё же происходят, не дают. Сменить бы их, но у большинства похожих лекарств ещё более плохие последствия. ПТСР** не лечится так просто и легко, оно редко проходит даже через десятки лет.Людвиг просыпается резко, вскакивая на кровати, тяжело дыша и уложив руку поверх бешено бьющегося сердца. Взгляд сразу бегает по комнате, помогая осознать, что он не там, а у себя дома, рядом с Иваном.— В-вань..?— Я здесь, всё хорошо. Тебе приснился кошмар, — Россия пытается ободряюще улыбнуться, но затем понимает, что Германия смотрит не на него, а чуть выше. — Людвиг, там ничего нет, — немец не двигается, не отрывает взгляд, но Брагинский видит, как напрягаются его мышцы. Такое несколько раз уже было, Людвиг попытается убежать, когда решит, что настал нужный момент. Однажды Иван слишком поздно среагировал и догнал своего немца у ближайшего болота, где тот остановился.Для того, чтобы побега не случилось, русский делает самую неожиданную для Германии вещь — накрывает, а затем и вовсе укутывает его в одеяло, укладывая рядом с собой. Из такого кокона он точно не сбежит, и его не придётся ловить.— Ваня? — звучит очень тихо, но Брагинский слышит это. Не может не услышать.— Тебе приснился кошмар, но теперь всё хорошо. Веришь? — немец тихо угукает, всё ещё пытаясь успокоиться. — Что тебе снилось?— Поезд. Тот... тот самый поезд, только я там был, — он осторожно выпутывается, беззвучно прося объятий, которые почти тут же получает. — Было очень страшно. И больно. А потом я тонул, и это тоже было адски больно, как и слышать сотни криков.*** Это что-то значит, да?— Это просто кошмар. Сны ничего не значат, особенно такие. Прошлое — это прошлое.— Хорошо если так, — Людвига, несмотря на попытки расслабиться, ощутимо трясёт. Иногда хочется вырвать себе объёмный кусок памяти, оставив только нейтральные и хорошие воспоминания, потому что даже после стольких лет и жертв кровь он не отмыл. И не знает, как это сделать.— Принести воды? — Германия качает головой. Вода сейчас плохая идея, от неё после сна иногда тошнит. — Сок?— Угу. Морковный. Из баночки.Иван на это улыбается. Наплевать, что придётся лезть в погреб за консервированными соками, которые они совместно делали из огородного достояния, главное, что Германия медленно приходит в себя. Всё же надо будет разобраться со всем этим бесовским царством и судами, взять всю семью в охапку и уехать куда-нибудь да надолго, чтобы отдохнуть. Тем более, вряд ли Маша видела пляжи, лазурную воду и пальмы с кокосами.— И чипсы! — слышит сзади Россия, когда встаёт с кровати, мысленно построив маршрут до нужного помещения. Теперь точно понятно, что немец в порядке, раз уж решил использовать тактику ?мне плохо, дай вкусность?. А раньше-то он вёлся и давал, и только спустя четыре месяца до него дошло. Нужно будет Гилберту деньги за предсказания давать, потому что половина его фраз и слов в сторону Брагинского оказываются правдивыми. Кажется, не только Англия обладает волшебными фокусами.Под ноги, едва он спускается с лестницы, прыгают собаки, желающие ночной пробежки по участку. Обилие собачьих звуков, виляющих, как моторчики, хвостов и цокота когтей Иван старательно игнорирует, после всё же убирая задвижку на входной двери, позволяя собакам выскочить из дома. Будет очень плохо, если они вернутся от кончика хвоста до кончика носа грязными, влетит ведь ему, но это не так страшно. Единственное умное животное лежит на специальной кроватке на холодильнике — своём любимом месте, где он любит спать. Понять Бисквита можно: собаки очень любят донимать его, так что это почти единственное место, где достать его не могут.В погребе он быстро нащупывает выключатель, щёлкая небольшой кнопкой. Старые традиции, конечно, хорошо, но новое не так уж и плохо. Погреб не особо изменился, но сейчас он почти как огромный холодильник: свет, наружная теплоизоляция и пара кондиционеров, а не яма в паре метров под землёй. Сюда можно и летом залезть, посидеть, когда на улице и в доме слишком жарко. Удобно.Шкаф с соками он находит быстро, как и трёхлитровую банку с морковным соком. А донести нетяжелую ношу на кухню не составляет труда, как и вскрыть её голыми руками, чтобы налить в кружку с серпом и молотом. На звуки переливания просыпается Бисквит, громко мрякающий и тянущий лапку. Обычно с таким звуком ему в специальную мисочку наливают молоко, которое он любит.— Прости, но ещё рано. На завтрак получишь молоко, — кот падает на спину, очаровательно прижав передние лапки и показав пушистый животик. У Блэки научился, тот так же просит собачьи лакомства, которые можно получить лишь за правильное выполнение команды. — Нет, — очередное ?мря? прерывается громким урчанием. — Эх... ладно. Маленький эксплуататор, — русский открывает холодильник, находит бутылку с молоком и идёт к миске. Бисквит оказывается с ней рядом почти мгновенно, ожидая еды. Наливать приходится очень осторожно, чтобы не разлить молоко по всему полу, и было бы легче, если бы кот не пихал морду под струю, пытаясь начать пить не оказавшееся в мисочке молоко, но Брагинскому всё же удаётся налить достаточно.По возвращению в спальню он обнаруживает тихо сопящего в подушку Германию, который устроил небольшой хаос на кровати, заграбастав все подушки себе, укутавшись с ними в одеяло, став похожим на огромную гусеницу. Будить Людвига он не решается, поэтому ставит стакан на тумбу и ложится рядом, осторожно обнимая свою гусеницу. После недолгих объятий, он сползает на свою половину, рукой нащупывая под кроватью полиэтиленовый пакет, из которого достаёт готовую подушку. Всё же иногда полезно оставлять готовыми такие вещи, чтобы можно было нормально поспать.На появление третьей подушки немец реагирует однозначным недовольством, вслепую пытаясь её найти и ликвидировать к себе, выпутав из-под одеяла руку.— Злая ящерица, — шепчет Иван, пододвигаясь и обнимая Германию. Тот успокаивается, удобно устроив руку на шее России. Одеяло немного сползает с головы Людвига, превращая более-менее нормальную причёску в пушистое гнездо с торчащими прядями. Выглядит очень даже очаровательно, по мнению Брагинского. Спящий Людвиг вообще сам по себе очаровательное создание, пока не знает о том, что на него смотрят пока он спит.Но он об этом вряд ли узнает.&&&Маша осторожно выпутывается из объятий дяди так, чтобы он не проснулся, и очень тихо бежит в комнату родителей. У неё есть несколько вопросов, и уже пора завтракать.Приоткрыв дверь, она просовывает голову, наблюдая. Родители спят, обнявшись и свалив на пол подушку с половиной одеяла. Значит, можно подойти ближе.— Пап, пап, папа, пап! — она трясёт Германию, пытаясь разбудить, но просыпается Россия.— Meine Liebe, твоя дочь проснулась, — шепчет он, громко выдыхая. Людвиг медленно просыпается, пару секунд лежит с открытыми глазами, а затем садится на кровати, зевая.— Что случилось? — сонно тянет немец, растирая чуть влажные веки.— Завтрак. Уже пора есть, а вы всё ещё спите, — следом на кровати садится Брагинский, обнимает своего немца поперёк живота, утыкаясь носом в пушистые вихры, целуя их, а после и чувствительное ухо. — А меня тоже поцелуют?— И тебя поцелуют, иди сюда, — Маша лезет на кровать, получая счастливый поцелуй в макушку от отца. — Моё солнышко.— Итак, планы на сегодня? — желание ответить прерывает зазвонивший телефон, информирующий о пришедшем сообщении. — СМС от Англии, — после короткого прочтения у Германии появляется желание сломать телефон, которое он едва сдерживает. — Планы на сегодня неожиданно меняются.— Только не говори, что Артур...— Да. Саммит в Лондоне. Завтра. И мы не можем его пропустить.— А что такое ?саммит?? — интересуется девочка, не полностью осознавая масштаб ситуации. Она знает, что Лондон — это далеко и это столица Великобритании, но что такое саммит — нет. Что-то плохое, судя по реакции.— Это деловая встреча такая, собираются представители стран или сами Страны и обсуждают мировые вопросы.Людвиг во время объяснений пытается продумать всё. Из Екатеринбурга ни один самолёт не идёт без пересадок, всего есть два города в которых они совершаются: Рига и Москва, второй город не вариант сразу, потому что это Москва — загруженная храбрецами и идиотами столица, в которой багаж нельзя доверить никому. Но всё равно лететь тринадцать — почти четырнадцать — часов и быть у здания проведения саммита. С пересадками добраться вовремя просто невозможно. Спасибо, Кёркленд.— Похоже, нам придётся использовать запрещённые методы.— Ладно. Пойду позвоню, закажу нам самолёт, — Иван стаскивает с тумбы телефон, встаёт с кровати и выходит из комнаты. Привычка такая, не звонить в спальне. Для них это место успокоения, мира и любви, где работе нет места, но иногда всё же приходят СМС.— А можно мне с вами в Лондон? Пожалуйста-пожалуйста.— Что же ты там будешь делать, маленькая? — спрашивает Германия, утягивая ребёнка на себя, а после падая на кровать под радостный визг. — Почти три дня.— Всё, что можно. Гулять, в магазины ходить, на аттракционы. Ну можно? — Маша пытается пародировать взгляд кота из мультфильма, сверкая яркими зелёными глазами.— Ох. Ладно. Гилберта возьмём с собой, чтобы он за тобой следил, пока мы будем заняты. Максима и Софу оставим дома, нельзя им ещё на такие приключения отправляться. Да и дадим твоим дяде и тёте немного свободного пространства.— У меня будет сестрёнка или братик, если так сделать?Людвиг фыркает, а после тихо смеётся. Правильный вопрос. И именно этот вопрос и спровоцировал желание отомстить Англии за такое своевременное предупреждение. Даже план уже нарисовался в голове.— Маша, хочешь побыть маленькой страной?— Хочу. А как это?— Мы полетим в Лондон, возьмём тебя на саммит и представим как наш с Ваней союз. Ты же девочка умная, гений. Заодно посмотришь на дядь и тёть с которыми твои родители работают, — план почти идеальный. Только имя нужно придумать, но это не так сложно. Хм... — Как тебе имя... ОРГФ? Объединённая Российско-Германская Федерация, — на последнем слоге смех снова вырывается наружу. — Мне нравится. А дядя Гилберт будет там с нами? — Маше всё нравится. Она даже не знает, что там происходит, но её ведь защитят, если что-то вдруг случится? Точно защитят, они же её любят. Особенно Гилберт, который, читая сказку, коротко комментировал каждый второй абзац, но читал, пока они оба не уснули.— И его возьмём. Если уж мстить, то мстить изысканно.— Итак, самолёт я заказал. Falcon 7X будет в аэропорту через час с половиной, — Брагинский входит в комнату, опирается на дверной косяк и наблюдает за смеющимся немцем. — И почему смеёмся?— Папа предложил отомстить, выдав меня за Страну на саммите. Я — ОРГФ, — радостно отвечает Мария, раскрывая руки.— Уфф. Англия точно такое не переживёт. Гил с нами? — в ответ следует кивок и ещё больше смеха. — Бедняги, им точно всем хана. Ну, раз уж мы всё решили, побежали завтракать, одеваться, кое-кого нужно причесать и заплести, а после собираем всё необходимое и поедем. Солнце, пойди разбуди своего злого дядю.— Хорошо. Я заодно ему всё расскажу. Он порадуется.Маша слезает с кровати и вприпрыжку выходит из спальни, напевая себе несложную песенку под нос. Иван качает головой на такой замечательный план. Выдать ребёнка за союзное государство... Интересно, как отреагирует Америка, дрожащий от мыслей, что Россия и Германия когда-нибудь объединятся и захватят весь мир? Предложение, кстати, неплохое, но Людвиг постоянно отказывается, а зря. От таких счастливых мыслей можно даже забыть о Сергее, его ощутимой лживости и угрозе забрать Машу. Нужно всё же будет связаться с адвокатом, чтобы окончательно уверовать в то, что её не отнимут. Да и про младенцев не следует забывать — на них тоже может претендовать агрессивная и глупая мать. Почему-то именно такой образ родительницы рисуется в голове: злая, ругающаяся матом сплошь и рядом, пьющая и с самым дрянным характером, с которой ни один умный человек не станет связываться.Да уж, Судьба-судьбинушка подкинула им приключений на головы. Но ничего, справятся, столько всего пережили, так что вряд ли их остановит несколько судебных процессов. Да и — нелюбимая немецкая часть — денег у них достаточно, чтобы, в крайнем случае, подкупить нужных людей. Так нельзя, но... Отдавать детей не хочется в такие руки.Но пока что нужно разобраться с саммитом. Как раз в самолёте он и позвонит своему адвокату.