Erwartungen (1/1)

— Гиперактивные сволочи, — констатирует Гилберт, жуя бутерброд с колбасой в сухую. Кофе уже кончился, но настроение не вернулось в свою норму. Разбудили рано, так ещё и ?обрадовали? тем, что он с ними поедет — точнее полетит — в Лондон, какое тут настроение? Ему бы дальше спать, после выпить пару бутылок чего-нибудь приятного и уже можно думать, а здесь сразу ?вставай, ешь, собирайся?.— А в Лондоне интересно? — спрашивает сидящая рядом Маша. Она не много путешествовала. Из дома в Екатеринбург и обратно. Одна дорога и совсем немного новых видов. Было не очень, это путешествие подкреплял лишь интерес к ранее неизвестному родственнику.— Часто дождь, часто слякоть. Люди хреновые, туман постоянно. Но там есть на что посмотреть, — экс-Пруссия проглатывает последний кусок, а после, как-то подзабывшись, добавляет, — их-то не взрывали.— А почему?— Месть, наверное, — он пожимает плечами. — Я-то откуда знаю? Мне ничего не сказали, когда выселили.— Ты жил один? — область на это фыркает. Ага, как же. Кто же ему мог позволить жить одному? Великой Пруссии, которого боялся весь мир. Добоялись. И взорвали в итоге всё, что можно было взорвать, остатки крепости в особенности, несмотря ни на какие просьбы от архитекторов, историков и простых людей. Превратили некогда великое в совершенное ничто, даже коренных немцев депортировали. С тех пор он город не посещал. Совсем. У Гилберта иногда в голове крутится один вопрос: за что? Что он такого сделал, чтобы заслужить полное уничтожение?— Маш, ты помнишь, куда твой отец перепрятал кремовые пирожные?— Угу. Принести?— Какое же ты сокровище. Хоть какое-то счастье на мою седую голову.— А потом ты расскажешь мне о Лондоне?— Расскажу-расскажу. Неси, Лапа, съедим всё в тайне.Маша кивает и убегает в погреб. Там, за немного выступающим кирпичом в декоративной кладке, есть потайное место, куда Россия положил прозрачный пакет с пирожными. Она видела, правда, никому не сказала. И не скажет, её же просили этого не делать. Но Марии не говорили не доставать лакомство оттуда.Всё-таки, хорошая память даёт некоторые преимущества. Например, благодаря ей Маша знает, куда положила несколько игрушечных солдат, когда настала пора идти спать. Один лежит возле ножки кровати, а другой прямо на тумбе, под лампой в виде кошки. Ну, ещё она знает, куда родители спрятали всё невкусное, которое очень нравится экс-Пруссии. Правда, непонятно почему.После тихого прокрадывания и возвращения Маши обратно с вкусностями ей очень занимательно рассказывают про Лондон и его прошлое, настоящее и возможное будущее. Гилберт кратко, но ёмко описывает достояния английской столицы, не забывая и про некоторые детали, которые не встретишь в туристических буклетах. Всё-таки девочке очень повезло, что у неё такой дядя, знающий всё и немного больше.— Собираться-то будете? — интересуется Брагинский, оставляющий чемодан возле входной двери. Всего чемодана четыре, самое важное и необходимое, так что придётся проследить за тем, чтобы кое-кто не впихнул к вещам пару бутылок крепкого алкоголя. Людвиг тоже за этим проследит, а пока что он ищет место, куда успел поставить баночку таблеток, которую ещё не вскрыл. Без них он вряд ли спокойно вытянет саммит и удержится от убийства пары личностей.— А что нужно взять с собой? — спрашивает Маша. Она честно не знает, что необходимо брать при таких путешествиях. Никогда такого в её жизни не было, хотя ей очень нравится сама мысль о перелёте в другую страну.— Принадлежности для чистки зубов и личной гигиены, сменную одежду для походов куда-нибудь, нижнее бельё, медикаменты и какую-нибудь игрушку. Всё. Гил, у тебя паспорт с собой?— Тупой вопрос. Конечно же. Привык уже мотаться по всему свету, — фыркает область. Паспорт и загранпаспорт у него всегда с собой, на всякий случай. Очень удобно, особенно при таких вот ситуациях, когда тебе рано утром говорят, что нужно в далёкие дали лететь, хотя ты ещё не поел.Брагинский кивает, а после помогает Германии спустить чемодан. Не то чтобы Людвиг сам не мог это сделать, просто это небольшое проявление заботы, и Россия обожает так делать.— Таблетки я не нашёл, так что попользуюсь оставшейся половиной. На саммит должно хватить, — немец как-то странно смотрит на чемодан и переводит взгляд на всё ещё сидящих родных. — Почти два часа нам нужно, чтобы добраться до аэропорта, а вы тут сидите. Давайте, топ-топ, театр должен явить миру шокирующее представление.Экс-Пруссия устало зевает и встаёт, медленно шаркая ногами по полу, направляясь в комнату. Ему только в общих чертах объяснили план, но и этого достаточно. Посмотреть на лица этих старых и заносчивых идиотов очень хочется, особенно при условии, что они боятся и Россию, и Германию, а если уж они объявят союз... Америка точно застрелится или придумает какой-нибудь гаденький и туповатый способ этот союз захватить или ввернуть себе. Хотя вряд ли он покажет это всем: не каждый захочет огрести от двух Стран и одной достаточно самодостаточной области.Маша быстро почти что залетает к себе в комнату, чемодан, ярко-жёлтый, с огромными цветами и кучей красивых насекомых, уже давно её дожидается. Чемодан она выбрала сама, когда ей сказали, что они будут путешествовать. Не так часто, чтобы мотаться по всей планете не посещая дом, но достаточно, чтобы ребёнок посмотрел мир и узнал что-то новое. Особенно Марии нравится последнее — узнавать новое ей очень интересно. В особенности, об этом нужно будет сказать, ей нравится математика и сложные задачи, которые она иногда видела по телевизору. И не важно, что она маленькая, что ей всего шесть, ей нравится — вот что важно.— Посмотрим, как там маленькие? — спрашивает Иван, довольно обнимающий своего немца. Максима и Софу они уже покормили, немного поласкали, порадовали и уложили спать. Дети стали выглядеть более здоровыми и перестали пугаться открывающейся двери, что делали раньше, теперь начиная подавать все признаки месячных детей, дёргая маленькими конечностями и постоянно бурча на своём непонятном.— Как думаешь, может купить что-нибудь для них в Лондоне?— Почему бы и нет. Главное, чтобы мы их не разбаловали. Иначе это будет наше с тобой проклятие.— Не разбалуем. У нас есть помощь в виде ?родителей? со стажем, — фыркает Людвиг. Хотя небольшая паника по этому поводу есть. Деньги развращают, но можно научить человека иметь даже в богатой семье хороший самоконтроль. Они ему научились, даже несмотря на то, что Германия крупных денег в своей жизни не особо видел, слушаясь брата, а после узнал какой у него капитал. И первой же его покупкой были нормальные перья для письма и качественная бумага. А потом он как-то забыл об этом, были и другие дела.Россия и вовсе в советское время работал на заводе в несколько смен, не учитывая нажитые деньги.Так что дети в полной безопасности от ?тёмной магии? крупных сумм. Если что, можно научить их старой русской тактикой — работой. Тем более собаки постоянно находят грязевые лужи. Несложно и очень полезно, потому что после таких выходок очень надоедает мыть полы. Кто-то может начать бурчать о том, что дети — это дети, и их нельзя принуждать к труду. Ну, если не родители научат их нужным вещам, которые пригодятся в жизни, то кто? Правильно, сама жизнь. Но вариант с родителями намного — намного — лучше.— После саммита... — задумчиво тянет Брагинский, аккуратно оглаживая спрятанные под свитшот бока. Ещё немного осталось ждать, нужно лишь слегка потерпеть. Точнее, перетерпеть.— Сначала саммит, тут ты прав, — отвечает с игристой радостью Германия, немного дёргаясь от щекотных прикосновений. Он тоже не может дождаться, когда эти проклятые ими двумя санкции кончатся. Людвигу уже страсть как не хватает постельных отношений, этой смеси грубости, нежности, обожания и какого-то даже ужасающего желания поглотить, стать единым и неделимым целым, хотя последнее проявлялось крайне редко. — Как мы скажем Артуру о том, что нашему Союзу всего шесть, м?— Легко. Объясним, что ребёнок у нас с тобой появился спустя несколько десятков лет после войны. А дальше... импровизация. Тем более, нам ли не знать, как сохранять спокойное лицо, неся полнейший бред, м? — они оба тихо смеются на это. Да, такой навык очень полезен в жизни, не только для того, чтобы пугать Америку захватом его страны, пока он смотрит свои любимые сериалы.— Если что, то ты на какую-нибудь мадам залез, понятно?— Не ревнуй меня к воображаемым женщинам, — просит Россия.— Я не умею ревновать, — напоминает немец. — Я о том, что ребёнок был зачат тобой, а не мной. Ты всемирное Зло, а я просто маленькая жертва. Не рушь столпы* мироздания в угоду чистоте души, ладненько?— Ладно, — быстро соглашается Иван, уютно выдыхая. Как же его достал этот стереотип о том, что он — Зло, постоянно пьёт водку, ездит по дорогам на ниве с запряженными в неё медведями в шапках ушанках, которые к тому же умеют играть на балалайке. Во-первых, это беспросветная ложь, во-вторых, в России нет дорог, что только укрепляет первый пункт. А так он любит вино, подсолнухи, читать, балет и Людвига. В обратном порядке, если по приоритету.— Бабник, — как-то невзначай произносит Германия, на что Брагинский мог бы что-то ответить, но зачем? Ну, да, до признания в любви у русского были несколько пассий женского пола, но всё это в прошлом, теперь он безоговорочно принадлежит одной Стране, которую очень и очень любит. — Люблю тебя.Был бы у России хвост, он бы с радостью им завилял.&&&— Позвоните мне, когда прилетите, хорошо? — просит Украина, обнимая всех. Особенно она переживает за племянницу, для которой такое происходит впервые. — Будь умницей, Маша.— Я буду, тёть Оль. Обещаю. И дядя Гилберт тоже будет хорошим, — экс-Пруссия на это только что-то очень тихо бурчит, всматриваясь в экран телефона.— Позвоним едва сядем. А пока нас не будет, устраивай свою личную жизнь, — Иван подмигивает сестре, на что та слегка краснеет. — Только не переустрой.— Я попробую, — улыбается Ольга. Они с Родерихом и детьми останутся одни на почти четыре дня. Почему бы и не попытаться? — Теперь все собираются посидеть пару минут в тишине, да? — Гилберт убирает телефон в карман. В России же есть такой обычай.— Зачем, если мы уже всё собрали и проверили? Если чего-то нет — купим уже там, — интересуется Людвиг, стоявший чуть в сторонке и подсчитывающий в уме количество таблеток. Придётся снизить дозу с трёх до двух, но ничего страшного. Три дня — ничего не произойдёт.— Расточительство, — качает головой Австрия. По его мнению, таковым это и является. Полным расточительством средств и ресурсов, зачем покупать новое, если ты просто забыл про старое? Именно по этой причине ему претит современная мода, когда новый и рабочий телефон выкидывают, потому что появилась его новая версия.— Вообще-то нет, — встревает в намечающийся обвинительный диалог Брагинский, — будет у нас два мыла вместо одного или три полотенца вместо двух — не очень-то и важно, пользоваться ты мы ими всё равно будем. Опаздываем? — спрашивает он у Германии, на что тот слегка склоняет голову к плечу. Жест, обозначающий, что ещё пару минут и точно начнут опаздывать.— Вань, ты только не забудь, что нужно позвонить.Россия кивает. Знает он, не забудет. Ему ещё адвокату позвонить нужно, договориться и придумать, как его привезти из... где он там в последний раз проживал? В Питере? Кажется, да. Как бы далеко он не находился, он один из лучших по большинству вопросов, частыми из которых были семейные дрязги, что как нельзя лучше.До аэропорта они добираются спокойно, проходят обязательный досмотр — очень условный, потому что на трубу и ТТ в чемодане охране было наплевать — и спокойно устраиваются в самолёте, где Гилберт засыпает, едва усаживается в кресло. Слушать бортпроводницу ему не интересно да и Ивану с Людвигом тоже, но вот Маша вслушивается, запоминая что и как. Правда, она не поняла функцию бара в самолёте, но зато узнала, что можно заказать практически что угодно. Маленькое удивление сменилось большим после этой фразы.Недолгий немой вопрос к отцу, а затем и тихая просьба выполняется почти тут же. От этого Мария едва не подпрыгивает на кресле. Всё чаще и чаще она понимает разницу между своей прошлой семьей и настоящей. Ночь и день — совершенно разные. Если тогда девочке приходилось быстро научиться включать — хоть на том спасибо — чайник, а после заливать лапшу быстрого приготовления кипятком, то теперь она могла попробовать то, о чём мечтала достаточно долго, но что ей не покупали даже на праздники — мармеладных мишек.На детскую радость Брагинского едва не пробивает на смех, и в то же время берёт достаточно сильная злость. Это как так можно? Нет, он понимает, что в некоторых ситуациях эти желатиновые зверушки могут оказаться очень дорогими, но не купить ребёнку их хотя бы раз? Один чёртов раз? Всё же хорошо, что они забрали Машу у той идиотки и не отдадут её отцу. Нет уж. Встречаться они могут, общаться тоже, но о передаче никакой речи. Россия даже не может быть уверен в том, что этот Сергей не окажется таким же, как и Светлана. Поэтому он доверяет в этом плане Людвигу, который на данный момент снова ушёл в себя, глядя в иллюминатор.— Что-то не так? — спрашивает он немца, на что тот только выдыхает.— Я думаю.— О чём-то серьёзном, страшном и пугающем или смешном? — О том, что будет дальше. Ну, после того как мы шокируем всех, после вернёмся домой и поебёмся, а полиция найдёт мать-идиотку Максимилиана и Софии, — Германия расплывается в улыбке, довольно прикусывая большой палец.— Ну снова ты используешь эти слова. Я же учил тебя хорошему, откуда ты плохое-то подцепил?— Я не знаю, — честно отвечает Людвиг, меняя интонацию голоса на самый мурлычущий тембр, такой, что лишь самоконтроль — шаткий и не очень-то работающий — удерживает русского от проявления возбуждения. — Но тебе нравится, верно ведь? Особенно, когда я говорю это в постели, умоляя тебя трахать меня сильнее, глубже и быстрее.Как же хорошо, что Маша этого не слышит, иначе бы краснеть пришлось им обоим, пытаясь увести тему в другое русло; при условии, что девочка гений, а значит сделать это очень трудно.— Если будешь провоцировать, то я просто утащу тебя в туалет, где ты будешь всё это исполнять. Громко, вперемешку со стонами и криками, — не угроза и не предупреждение, просто констатация факта. Россия не железный и вечно выдерживать провокации не может, оттого готов даже наплевать на последствия таких финтов. Он просто не может придумать худшего наказания для себя.— Ммм... — задумчиво тянет Германия, уложив руку своему русскому на бедро, легко сжимая. Мысли уже подставляют ему готовые картинки того, как это будет происходить: неудобно, стыдно и очень, очень громко. Возможно, он даже раздерёт ногтями свою опору и выплатит компании за ущерб, но это не волнует от слова совсем. Он мысленно желает завершить фразу, но натыкается на блок в виде мыслей о санкциях. Больше он не будет их накладывать, к чёрту. Лучше он найдёт более действенные методы, чем так страдать каждый раз, когда Иван игнорирует презервативы.— Сволочи, дайте поспать, — шипит со своего места Гилберт, недовольно пихая сиденье Брагинского. И так самолёт терпеть — а он их недолюбливает после некоторых событий, — так ещё и брат с этим идиотом ведут себя как озабоченные кролики, для которых секс важнее жизни. А тут ребёнок, вообще-то, рядом. — Schwule.Людвиг бы ответил, но не нет. Область даже понять можно, правда, не в трезвом рассудке и не с первого раза, но можно. У немца это получилось, поэтому он затихает вместе с Россией. Экс-Пруссия снова что-то бурчит, как-то странно выворачиваясь на кресле и засыпая. Маша к тому моменту успевает съесть половину мишек. Не потому что тарелка большая и мармеладок на ней очень много, просто она растягивает удовольствие. На всякий случай. Даже если есть ещё — это первый раз, когда она их ест, а значит самый ценный.Весь долгий полёт она запоминает почти весь, не включая мелкие и ненужные детали.&&&Лондон встречает их темнотой, ярким серпом луны и множеством людей, которые спешат на работу, домой и по делам. Ничего необычного для города в восемь — почти девять — миллионов разномастного населения. Машины под ключ уже стоят на нужном месте вместе с теми, кто этот ключ и должны отдать. Такси в Лондоне всё же лучше игнорировать по причине отношения к туристам — обдирают втридорога, особенно русских, которых они легко выясняют по акценту, поведению и внешности. Не в оскорбление городу, но такси всё же не метод перемещения, когда есть деньги на аренду или транспортировку машины. На последнее у них просто нет времени.— А куда мы поедем? — спрашивает Маша у своего отца, загружающего чемоданы в багажник.— В квартирку поближе к зданию проведения саммитов, чтобы не мучиться с долгими поездками туда-обратно. Саммиты ведь в часов шесть утра начинаются, — Иван смотрит на свернувшего в клубочек прусса на заднем сидении. Ровно половину занял, причём расположился так, чтобы Маше было удобно. Вот она, тевтонская забота. Суровая, немного злая, прям как у настоящего дракона, только вместо кучи золота у огромной рептилии —маленькая девочка. Удивительно.— Ещё в магазин за продуктами, — тянет Людвиг, напоминая об этом важном действии. Универмаг, который работает все двадцать четыре часа, их ждёт. Но лучше уж так, чем в отель, где персоналу очень не хочется доверять. Особенно это противно ощущать в дорогих отелях: там подсматривают, следят, а если ты кто-то известный, то можешь быть готов к настоящему аду. Это негласное правило распространено по всему миру, кроме стран бывшего Союза. Там уже совершенно другие приоритеты.— А можно ещё мишек? — интересуется девочка, глядя на родителей попеременно. — И с вами в магазин?— Почему бы и нет, — пожимает плечами Россия. Проблему языкового барьера решить не так уж и сложно, да и хоть какое-то знание английского может помочь в жизни. Какие-нибудь названия товаров, сленговых слов, фраз, которые часто употребляются в Великобритании. — Людвиг?— Согласен. Только Гилберта отвезём, потому что я не думаю, что он обрадуется, проснувшись в запертой машине совершенно один, — немец фыркает, представляя это. Правда, скорее всего, злой как чёрт экс-Пруссия просто выбьет дверь или стекло. — Да и вещи неплохо было бы оставить.Маша радостно прыгает вокруг, а после усаживается в машине, не задевая дядю, ожидая момента, когда они приедут. Как оказывается позже, квартирка не особо отличается от дома: обычные однотонные обои, простой паркет и недорогая мебель хорошего качества, которую, если она сломается окончательно, не будет жалко выбросить.Гилберта быстро укладывают на диван, накрывают сверху лёгким одеялом, черкают записку о походе в магазин, оставляют чемоданы и уходят, вернее, уезжают в универмаг, где набирают всё, что нужно для спокойного и сытного существования на неделю. Да, именно на неделю, потому что в квартире спит сущность, вмещающая в себя пять обычных человеческих порций еды, но пальцем никто не тыкает.В огромном магазине с непривычки глаза разбегаются, но все быстро сосредотачиваются, по крайней мере, Германия и Брагинский; Марии же позволено шокировано разглядывать огромное здание, не выпуская ладонь папы из своей, чтобы не потеряться. Мишек они находят почти сразу, и Иван, щедрая русская душа, берёт сразу пять пачек, объясняя дочери, что это на весь срок пока они в Англии. Маша и не собирается съедать всё сразу, даже лучше — она спрячет несколько пакетиков в чемодан, чтобы по приезде съесть лакомство. Также в магазине ей берут на ночной перекус бутылку какого-то непонятного напитка — она не понимает эти странные буквы, ориентируясь только на внешний вид, что тоже не помогает — и крекеры в форме зверей. Остальное — это обычный будничный список закупок в их доме, исключая картофель.Уже стоя в очереди на кассу, Маша слышит чьи-то непонятные крики и плач, только речь разобрать не может, оттого и дёргает родителей за рукава, спрашивая, что случилось.— Мать отказалась купить ребёнку дорогую игрушку, — среди криков и визгов разбирает Брагинский, — очень капризному ребёнку, как я погляжу.— А я тоже могу такой быть?— Нет, это от воспитания зависит. Да и умненькая ты у нас, понимающая, что всему своё время. Тебе ведь не нужен огромный пони прямо сейчас?— За пони ухаживать нужно, он же тоже живой. К врачу водить, кормить, любить и ухаживать, — отвечает Мария. На пони хочется покататься, но это того не стоит, так что можно подождать Дня рождения, заранее попросив на него поездку на пони. — Вот, ты понимаешь. Умное ты моё солнышко, — Маша на это смеётся, а Людвиг закатывает глаза, стараясь их всё же не закрывать. Спать хочется, даже несмотря на сон в самолёте. Ночь, возможно, в этом виновата или же усталость с нервотрёпкой из-за саммита и всего остального. — Meine Liebe?— В порядке я, спать просто хочу. Покупки пробьём и поедем. Завтра всё равно рано вставать.На русскую и немецкую речь кто-то немного взволнованно даже оборачивается, смотрит пару секунд и резко отворачивается, обращая внимание на свои ?интересные? покупки. Туристы, потому и не удивительно, но это всё равно совсем чуть-чуть неожиданно, большинство людей всё же разговаривают на английском, иногда проскальзывает американский вариант этого языка, но остальное — редкость. Так что их небольшое волнение даже понятно: предрассудки никуда не делись; русские — алкоголики со стажем в ушанках и на медведях с балалайками, а немцы — такие же алкоголики, трудоголики и извращенцы, желающие захватить мир. И на чём это всё держится? Ах, да, точно. На недопонимании и страхе. Немного даже обидно.Из магазина они уходят под едва слышимый для человека шепот и переглядывания, но это Иван с Людвигом полностью игнорируют. Для них всякие разные фразы за спиной — почти что норма: родились и жили-то они во времена балов, дворцов и переворотов, с отравленными ножами за спиной. Благо, им подобная смерть не угрожала из-за отсутствия близких родственных связей с правящими домами.В снятую квартирку они заваливаются с тихим грохотом и детским смехом. Россия утаскивает пакеты на кухню, чтобы разложить продукты в холодильник, Маша усаживается в гостиной, в кресле рядом с диваном и тихо наслаждается мармеладками. Германия же думает, как сделать так, чтобы брат уснул у себя в комнате. Попытка перенести его может оказаться достаточно неприятной, потому как прусс обожает пинать всех, кто пытается его сместить.— Гилберт, — он аккуратно трясёт экс-Пруссию за плечо, — вставай.— Ммм... — сонно тянет тот и дёргает плечом, натягивая одеяло выше, до уровня глаз, — мам, у меня выходной.Мария, слыша это, тихо хихикает, прикрыв ладонью рот.— Гил, просыпайся. Я тебя переносить не буду. Ты уже взрослый.Полное игнорирование.— Пап, а можно я попробую? — Людвиг кивает. Почему бы и нет. — Дядя, дядя, дядя! — Маша прыгает рядом с диваном, тормоша область. Тот бурчит, шипит, а после всё же открывает глаза, мысленно подготавливая долгую речь, но затем понимает, что перед ним его племянница.— Was ist los?— Я понимаю, что тебе очень понравилось спать на диване, но всё же я предложу тебе сон в комнате на кровати, — отвечает Германия, немного ехидно улыбаясь.— Так на кой меня будить? Могли и перенести, твоя дылда спокойно заполненные шкафы тягает, а я легче их в десятки раз.— В прошлый раз, когда Ваня так сделал, ты его со всей силы пнул в живот, — напоминает немец. Было такое, даже синяк проявился, правда, исчез спустя пять минут, но был же. Будь экс-Пруссия менее сонным, то мог и вовсе что-нибудь повредить. Не смертельно, но больно и слегка обидно.— Сам виноват, — фыркает Гилберт, но всё же встаёт, вытягивается до громкого хруста в позвоночнике и выдыхает. — Лапа, сказку тебе сегодня будут читать твои родители.Маша на это смотрит грустным щенком, которому не дали лакомство. Ей понравилось, как область читает сказки, и она хочет ещё больше подобного. Но ладно, тем более она не слышала, как родители читают сказки, может, они умеют это даже лучше.— Хорошо. Спокойной ночи, дядя Гилберт.— Спокойной ночи, лапа, — кивает экс-Пруссия, а затем поворачивается к брату. — Постарайтесь не заниматься своими извращениями, хорошо?Людвиг чуть наклоняет голову и моргает, что можно легко расценить как согласие. Да и какие тут извращения, когда на вас обоих наложены санкции. Максимум поцелуи с объятиями, никакого секса. А хочется.— Пойдём, Маш. Спать пора, — девочка угукает и следует за своим папой в комнату.Там её укладывают, укрывают одеялом и достают книгу сказок, из которых она выбирает сказку ?Конёк-Горбунок?. Людвиг читает очень вкрадчиво, достаточно тихо, но в то же время так, что Маша слышит. Некоторые непонятные моменты он объясняет, если понял сам, а когда приходит Брагинский, то всё становится понятно. И Маше это нравится, настолько, что она незаметно для себя засыпает.Иван на это улыбается, обнимает своего немца, и бесшумно целует дочку в лоб. Германия тихо фыркает, носом утыкаясь России в шею. Он обожает такую тихую, спокойную и обаятельную атмосферу, когда всё остальное вне комнаты.— Она очаровательна.— Мгм, — соглашается Людвиг. Он тоже хочет спать. Не то чтобы очень сильно, но было бы неплохо полежать хотя бы час.— Mein Schatz, — Германию берут на руки, осторожно утаскивая его в спальню. Он бы мог что-нибудь сказать по поводу того, что его несут как принцессу, но Брагинский слишком тёплый и сильный, чтобы пытаться освободиться. На кровать его укладывают как самое настоящее сокровище, после верно ожидая рядом. Очередная игра, на которую немец лишь хитро ухмыляется. Любит он такое, немного неожиданное и глуповатое, но от того более занимательное.— Ich will dich, — Людвиг прикусывает нижнюю губу, расставляя ноги. Иван легко улыбается на это, быстро — немец обожает это, — стягивая футболку и откидывая её в сторону. — Komm zu mir, — вот тут Россия действует медленно, чувственно и очень жадно. Опускается на кровать, устраивается между разведённых ног и грубовато целует своего немца, ощущая прохладные руки на своей шее. Одежду с манящего тела он стягивает под проницательным взглядом, смешивая действие со множеством поцелуев куда придётся: в губы, щеки, шею или ключицы.— Liebe dich, — Германия под касаниями плавится, позволяя себе издавать тихие стоны. Если бы мог, он бы урчал от удовольствия, но человеческая анатомия не позволяет этого. — Glaubst du mir?— Ja, — на выдохе, после чего Брагинский, довольно прикусывает место на стыке плеча, падая на свою половину кровати и укрывая немца одеялом на подобии кокона. — Fürsorglich, — улыбается Людвиг, кутаясь в тепле. — Люблю тебя. Спокойной ночи.— Спокойной ночи, — шепчет в ответ Иван, выключая лампу на тумбе.&&&Утром приходится быстро вставать под громкий треск будильника, принимать водные процедуры; так же быстро, как и вставать, приходится завтракать омлетом — Гилберт как обычно на завтрак ел всухомятку бутерброды, просто потому что привык, — и кофе. Маша вместо него пьёт сок с непонятными для неё буквами, которые переводятся как ?апельсиновый?, ну и ладно.— Получается, что нам надо зайти, показать Машу и посмотреть на реакцию сидящих там тупиц? — интересуется экс-Пруссия. Ему объяснили немного иначе, а сейчас как раз есть время всё точно просчитать. — И всё?— А зачем думать сложные схемы? Тем более, Маша может и умница, но не мастер актёрского мастерства.— Угу. Я — ОРГФ, Объединённая Российско-Германская Федерация. Всё правильно?— Jemand wird sicherlich sterben, — констатирует область. Это смешно, но всё же немного боязно за самого ребёнка. Мир не очень по-доброму настроен к России, а тут его союз, — как раз неплохая возможность захватить манящие многих земли. Только вот ни у кого не получится. Гилберт никому не позволит.— Полностью согласен, Гил. Кто-то точно случайно сляжет с сердечным приступом. Я ставлю на Артура.— Ну так что, исполняем план? — Людвиг оставляет кружку с кофе в сторону, сцепляя пальцы в замок. — Мы все заходим в зал, извиняемся за опоздание, нас спрашивают, кто это, Маша представляется, и все в шоке. Кратко и понятно, я надеюсь.Все кивают. Повторение — мать учения, так что всё хорошо. Правда, опаздывать как-то не хочется, но для большей концентрации внимания нужно поступить именно так. Да и вряд ли им прилетит от Англии за такие фокусы. Тут уже иначе пойдут дела.Маше помогают надеть красивое платьице, купленное специально для какого-нибудь делового вечера, — правительство России особенно банкеты любит, тем более ещё чаще они любят приглашать Ивана, — и Германия заплетает ей очень красивую косу в виде пшеничного колоска, что девочке очень нравится. Сами Страны не особо мучаются с вариантами одежды, надевая обыкновенные костюмы, и тут возникает прусская проблема. Гилберт отказывается соблюдать нормы приличия, продолжая утопать в своём ?мешке картошки?, который технически называется свитер, купленный на два размера больше, судя по виду области.Мысленные терзания заканчиваются тем, что всё же решают не трогать экс-Пруссию и позволяют ему пойти, как он хочет. Да и не Страна он, чтобы соблюдать эти кривые правила для саммитов, поэтому он может идти как хочет: в огромном худи, драных джинсах и пошарпанных кедах. Очень... современно. Настолько, что у Людвига едва заметно дёргается нижнее веко. Обычно его брат выглядит более... более, но на этот раз он, видимо, решил всех убить своим модным чувством стиля.До здания собраний они добираются за двадцать минут, немного опаздывая, ровно и строго по плану.— Прошу простить за опоздание, — извиняется Россия, первым зайдя в просторный кабинет. Недовольный временным просчётом Артур недовольно хмурит брови. — Пробки.— Ладно. Заходите. Машу они предусмотрительно прячут за спиной, но затем Людвиг делает пару шагов в сторону, и девочку успевает углядеть Америка.— А это с вами кто?— Я — ОРГФ, Объединённая Российско-Германская Федерация, — чётко и достаточно громко отвечает Мария, наблюдая шок на лице американца. — Можно и просто Мария Ивановна Брагинская.— What? What the heck?! Брагинский!— Что я? — интересуется русский, галантно пододвигая стул сначала дочери, а затем и своему немцу. Экс-Пруссия сам падает на свободный стул. Их всегда больше двадцати в этом кабинете, потому что не только собрание главной двадцатки здесь проходят. — Да, это моя дочь.— Она...?!— Да, Амэ, она Страна. Наш с Россией союз, если тебе так проще, — спокойно отвечает Германия, расплываясь в сытой улыбке. Англия сидит в шоке, даже не трогает чашку своего чая, пряча руки под столом. Не нужно иметь рентгеновское зрение, чтобы понять, что они дрожат, и он скрыл их, для того чтобы никто не увидел этого.— Но вы же оба мужчины!— Есть множество способов завести ребёнка. Можно нанять женщину, которая выносит и родит ребёнка за деньги, — спокойствие как у удава. Никаких лишних жестов, движений и взглядов. Это пугает большинство, если не считать Китай, Японию и Францию. Бонфуа больше пугает присутствие рядом Великобритании, чем Российско-Германский союз. В особенности его напрягает очень горячий чай и его тонкие брюки, которые кипяток вряд ли выдержат.— И что ваша Объединенная Федерация собирается делать? — спрашивает Артур, стараясь успокоить пальцы.— Ich werde das Gebiet Preu?ens zurückgeben! — радостно отвечает Маша, отчего Иван с Людвигом удивляются, переводя взгляд на смеющегося экс-Пруссию. Они с Машей выучили эту фразу, специально для такого момента. Специально, чтобы напугать до дрожи в коленях.Англия бледнеет на пару тонов. Будь здесь Польша с прибалтами, они бы тоже побелели от ужаса. Если Германию бояться можно не сильно, всё же экономически он уступает Америке, а Россия может угрожать, но не действовать, то вот поведение его ребёнка Кёркленд не может предсказать от слова совсем. В особенности после слов о возвращении земель Пруссии.— А сколько тебе лет, ma chérie? — миролюбиво интересуется Франциск.— Мне шесть лет. Но это не значит, что я глупенькая маленькая девочка. Я подрасту и стану очень сильной! Как мой папа!— А затем и ещё двое вырастут, — мечтательно тянет Брагинский. — Вот веселье-то будет.У Артура резко темнеет в глазах.