Feine Linien (1/1)

Людвиг медленно приоткрывает левый глаз, а затем и правый, ожидая полновесной боли от сна на диване, но вместо этого его глазам предстаёт мягкий полумрак, разрезаемый таким же мягким светом ночника. Да, Германия не боится признавать, что в спальне ночник установлен по причине его ночных кошмаров, оправдывать он это не будет потому что незачем. Сам ночник, как выяснилось после установки, вполне неплохо выполнял функции ламп, даже лучше, он не резал по глазам сразу же после включения. И он даёт неплохую... романтизацию к атмосфере спальни.Кстати, а как он оказался в ней?С этим немым вопросом Людвиг привстаёт на локтях, отмечая, что голова больше не болит и его не тошнит, значит пролежал он достаточно долго. Сон сморил его быстрее, чем успели сделать чай, и будить его не стали, так что он даже время сказать не может — будильник-то они выключили ещё на выходных и больше бедные электронные часы не включали, а жаль, сейчас бы пригодились.В просвете между тяжёлыми портьерами не видно ровно ничего, что информирует о ночном времени. Об этом также сообщает тихое сопение сбоку и горячая рука на талии. Спящий Иван вызывает смесь умиления и дрожащего возбуждения, в особенности последнее вызывают расслабленные мышцы пресса и рук. Германия даже немного завидует: сколько бы он не занимался физическими упражнениями таких мышц он попросту не смог добиться; но потом это пропадает. А смысл ему завидовать, если это всё равно его? Россия полностью и безоговорочно принадлежит ему, и от этих мыслей вдоль всего позвоночника пробегает табун мурашек. Нет, так он точно не протянет неделю и сам сдастся на ?съедение? Брагинскому, а это уже не одобрит вечно довольная гордость, сидящая на пуховой подушечке где-то на границе разума. Людвиг немного сдвигается на кровати, переворачиваясь на другой бок, вызвав таким действием тихое недовольное бормотание со стороны своего русского, а затем осторожно привычно укладывается на горячей груди. Так удобнее и теплее, да и спящему Ивану нравится, судя по тому, как он сразу же прижал немца к себе здоровой левой рукой.Мысли в голове гудят бешеным роем, не желая пропадать и дать хозяину возможность доспать до утра, вместо этого они хотят очередной провокации, но не обычной, а с игристым вином угрозы обнаружения. Эта борьба в голове длится ровно минуту, после чего Германия выдыхает — не уснёт. Не хочет спать, хочет... любви. Чёртова нехватка. Именно из-за неё он нависает над своим русским, а не потому, что он извращенец.Он осторожно проводит ладонью вдоль колючей — а об этом нужно будет сказать чуть позже, Людвигу не очень нравится подобная колкость — щеки, медленно сползая на шею, пока губы — сердце на этом моменте начинает панически шататься в груди — касаются чужих в целомудренном поцелуе. Брагинский продолжает спать: дыхание всё такое же ровное и глубокое, глаза почти не двигаются под веками, и стук в грудной клетке размеренный и неторопливый, и это позволяет чуть-чуть ослабить самоконтроль, чтобы поцелуй сполз с губ, плавно сдвигаясь в сторону и по носогубной складке вниз, пока руки исследуют самое желанное — чётко прорисованные кубики пресса.Огладить, очертить кончиками пальцев, немного надавить, чтобы ощутить твёрдость мышц, и от этого тихо простонать, потому что стон сам прорывается сквозь преграду в виде губ и зубов. Германия точно одержим, нельзя захотеть человека так сильно от одних лишь прикосновений к его телу. Но эта мысль отлетает прочь, когда Россия тихо стонет, а после, немного сменив позу на кровати, снова уходит в глубины сновидений.Будь они обычными людьми, Иван бы не смог сохранить мышцы в таком виде, те бы просто исчезли без огромной физической нагрузки, правильного питания и прочего, что мешает нормально жить. Ещё один маленький плюс в копилку того, что они Страны. Наверное, не будь они такими их отношения продлились ровно пару лет, а после... К чёрту такие мысли, не до них сейчас, не тогда, когда рядом тело греческого русского бога.Людвиг слишком забывается в лёгких поцелуях и касаниях, напряжение и страх уходят на задний план, уступая место возбуждению и желанию, из-за которых руки ползут в самый низ живота Брагинского, массируя мышцы там, едва удерживая пальцы выше резинки штанов. Губы в это время изучают невидимые морщинки лица, иногда срываясь поцелуями на шею и ключицы.Очередное лёгкое касание чужих губ собственными неожиданно прерывается прикосновением ладоней России, который, мягко уложив их на бёдра своего немца, после тихо, едва слышно шепчет:— Людвиг... нет...Германии от этого даже немного смешно становится. Иван соблюдает правила даже находясь во сне, что очень радует, хотя, возможно, Брагинскому просто не нравятся подобные ласки. Но эту идею немец отбрасывает прочь: его Ване нравятся любые ласки, если они сделаны им. Да даже сам вид Людвига способен заставить Россию делать что угодно. Кроме сдачи своих заначек; вот тут немецкие чары, почему-то, не работают.Он на несколько секунд прерывается, резко отсаживаясь в сторону и быстро поправляя растрёпанные волосы, лезущие в глаза. Внутри, в самой глубине живота, давно образовался тянущий отдалённой болью ком возбуждения, который ещё чуть-чуть и проявит себя эрекцией. Очень болезненной эрекцией, от которой придётся избавляться руками и холодным душем, чего он точно не хочет. Воздержание себе на зло, а это только второй день. Желание отпихнуть гордость и снять эти санкции возрастает с каждой секундой, но приходится остановиться и заняться более важными делами: глубоким дыханием. Во-первых, если он не прекратит думать — и смотреть! — на лежащего рядом с собой мужчину, то он может попросту сорваться, встать и уйти, а он... не хочет. А во-вторых, картинка перед глазами не пропадёт, пока он не успокоится.Людвиг точно одержимый. Это ненормально. Лучше бы вообще ему сейчас отвернуться, улечься, закрыть глаза и уснуть, чтобы всё потом списать на эротический сон, но это нечестно. Это обман, а Германия ненавидит самообман, ненавидит до зубного скрежета и сломанных костей. Так что нет.Только вдох и выдох.Внутренности немного успокаиваются, и Людвиг продолжает незатейливые ласки, пробегаясь кончиками пальцев по мышцам рук, задерживая их у суставов. Он знает, что очень часто его русский страдает из-за них. Германия мог бы пошутить про старость и развал, он это и делает, но причину всего этого тоже знает. Но никому не говорит. Это один из их маленьких секретов, правда, они его не скрывают — любой умный человек может догадаться, если подумает и сопоставит некоторые вещи.Германия вновь довольно устраивается на чужих бёдрах, игнорируя заинтересованность тела России. Это льстит, но он занят другими вещами. Губы ласково тыкаются в висок, пока пальцы, интереса ради, пытаются обхватить запястье: между указательным и большим остаётся довольно-таки широкий просвет. Любопытно. Но становится не так любопытно, когда уже запястье Людвига обхватывают пальцы, а по лицу немного сонно ползёт заинтересованный взгляд голубых глаз.— И что мы делаем, м?Немец вздрагивает, но резко расслабляется, пытаясь придать себе незаинтересованный вид. Не очень-то получается.— А ты как думаешь? — задаёт Германия встречный вопрос, млея от того, что Иван делает: медленно притягивает запястье к лицу, едва ощутимо проводит тонкую линию по сухожилию кончиком носа и целует видимый букет вен.— Ты попытался меня возбудить, чтобы потом заняться со мной сексом, а я бы этого и не узнал, — очередной поцелуй, но уже в центр ладони. — Хитрая ящерица.— Ты всё не так понял, — заезженной фразой отвечает Людвиг, потому что не знает как сказать правильно. Ну нельзя же просто выдать: ?Ты спал, а я решил тебя потрогать?! Это странно. И... немного стыдно за это.— Я знаю, — улыбается Брагинский, свободной от удерживания запястья рукой ведя вдоль немецкого бедра. Ему нравится ощущение временной вседозволенности. Да, секса не будет, но никто не мешает ласкать, тискать и нежить свою пару, тем более если это нравится им обоим. — Спать будем?— А сколько сейчас времени?— Четыре утра, mein Eindringling. Или ты всё же хочешь закончить свои тёмные планы?— Спать, — тихо смеётся Германия, позволяя России поменять их местами. Он осторожно сцепляет пальцы в замок, удерживаясь за шею своего русского, находя более удобную позу в таком лежании. — Знаешь, ты очень сексуален.Иван на это выгибает бровь: Людвиг редко говорит подобное, обычно всё показывают его жесты и поведение, а тут такое. За семью печатями Германия позволяет себе больше свободы, чем в те моменты, когда их может кто-то увидеть. Привычка, въевшаяся под кожу и оставшаяся там с самого начала их отношений. Страны, подобные им, не имеют права на отношения. Они не должны встречаться, любить, но запретный плод всегда сладок, верно?— А ты постоянно удивляешь меня. Ты непредсказуем, — Брагинский медленно приближается ближе, — невероятен, очарователен и—— Ты сейчас пытаешься комплиментами развести меня на секс?— И всезнающ, — русский нежно целует своё сокровище в губы. Комплименты в отношениях необходимы, но иногда их смысл теряется в общей гамме чувств, уступая место жестам. Комплименты можно говорить каждому, но любовь это намного большее, чем просто приятные слова. — Я люблю тебя.— Я тоже люблю... себя.Они оба смеются. Немного эгоизма не так уж и опасно для человека, тем более если это простое подобие шутки.— Точно-точно? — интересуется Иван. Людвиг кивает, и Брагинский просто перекатывается на свою половину кровати, поворачиваясь к своему немцу спиной. Тот сразу же упирается руками ему в бок, недовольно пихая.— Ты обиделся? — в ответ ровно ничего. — Это из-за того, что я не сказал, что люблю тебя? — молчание. — Ну ладно. Хорошо. Я подожду, — Германия уже собирается приподняться, отвернуться и пойти спать, как резко опора под его руками пропадает, а он сам падает в чужие объятия.— Дождался, — улыбаются немцу, позволяя в объятиях принять более удобную позу, чтобы потом плечевые суставы не ныли. — Liebe dich.— Ich liebe dich auch, — Людвиг наконец-то находит нормальное положение, но затем он вспоминает об одной... небольшой детали, которая упирается ему в бедро в паре миллиметрах от шрама. Оу. — Вань...— Я знаю. Полежим и я пойду или полежим и я никуда не пойду?— Полежим и пойдёшь, иначе будет болеть или того хуже, — фыркает Германия. Слова брата он запомнил, и теперь каждая фраза, отдалённо напоминающая об этом, вызывает смех.— Хочешь пойти со мной? — низким, интимным голосом спрашивает Россия, опуская руки на поясницу своего немца, после медленно поглаживая.— Извращенец. Вуайеризм — это тоже секс, так что нет. Сам справишься, без моей помощи.Взгляд Ивана показывает такую щенячью разочарованную печаль, что его даже немного жалко, но он сам виноват. Как там однажды Гилберт говорил ему? А, да. "Иногда нужно думать головой, а не головкой". Хороший совет, только его, почему-то, постоянно игнорируют. Особенно один русский любит это делать.— Ну хоть влажными мечтами можно о тебе помечтать?— Если только чуть-чуть, — щурится Людвиг. Он очень хорошо скрывает, но его собственное возбуждение неприятно колет низ живота. Повезло, что Иван не заметил. Небольшая тренировка выдержки катится к чёрту. Нет, он точно не протянет ещё пять дней и точно сделает что-то не так. Например, он может просто довести Россию до грани, и тот просто выебет его на кухонном столе, или в ванной, или в гараже, или в гостиной, или... да хоть на потолке (!), но точно сделает так, если не придумает, как успокоить безудержного кролика внутри себя. Сдавать позиции и сказать, что санкции отменяются, он не может, потому что... Потому что ему нравится дикость его русского: грубые поцелуи с укусами, жадные ласки и поведение настоящего самца, пытающегося показать своей самке, что он хороший, сильный, самый-самый лучший, ну пожалуйста. И это приятно видеть, это утоляет голод внутреннего садиста, и полностью показывает, что в их семье бал правит* Людвиг, полностью и безоговорочно. Приятно.После пары минут нежных объятий Россия всё же встаёт, коротко целует своего немца в лоб и покидает спальню, направляясь в ванную комнату, снимать напряжение. Если бы он знал, чем его очередной фокус закончится, он бы его не исполнял, чтобы не страдать. Он чувствует себя павлином с огромным великолепным хвостом на которого не обращает внимание самка, которую он сильно любит и бросать не собирается. Нужно терпеть. Пять дней осталось, не так много, но и не так мало. А он уже, вообще-то, соскучился. По ласковой нежности, тихим стонам, красивому румянцу на тонких скулах и такому доверчивому взгляду.В голове мысли бешено строят мосты, связываясь друг с другом, придумывая, что произойдёт, когда срок санкций истечет. Немного ресторан — обязательно, потому что Германия любит подобное — немного прогулок по парку, как раз в городе есть один неплохой, и совсем немного секс-шоп, для того, чтобы наверстать упущенное время. Что-нибудь... экстравагантное. Очень экстравагантное. И ещё пару часов на эксплуатацию будущих покупок.Нужно будет точно убедиться, что звукоизоляция детских комнат очень хорошая, а замки невозможно открыть без ключа, иначе ?праздник? может закончится чуть раньше, чем планировалось.С этими мыслями он включает чуть тёплый душ, скидывая ненужную одежду. Такой план ему нравится. Людвигу понравится тоже, тем более они хотят одного и того же. Это по немецкому пожирающему взгляду понятно, ну и по заметному возбуждению, показавшему себя небольшой выпуклостью на штанах.Брагинский очень хорошо умеет замечать большинство деталей, притворяясь, что не заметил.