2. (1/1)

2.Дэниэл заносчивый, гордый, грубый, тщеславный, непокорный! Илай готов был по списку оглашать список грехов молчаливого нефтяника, дни напролет пропадавшего на вышках, что виднелись на холмах. Насмешливый, взрослый, самодостаточный. Таким он казался 19-летнему Илаю, всю жизнь прожившего среди людей, мягко говоря, отличавшихся от Дэниэла. И это отличие и играло главную роль, делило их, разносило по непримиримым полюсам: терпеть или действовать, прощать или мстить, просить или быть причиной. Они были абсолютно разными, и раз за разом к друг другу тянулись. И тут же-кто первый- срабатывало внутри что-то, заставляющее выставить вперед иголки, защищаться, язвить, укорять, а потом расходиться по разным углам, пока не сойдутся вновь. И лишь уходя потом, успокаиваясь, оставаясь в безопасности, Илай корил себя:да что ты! Где твое терпение?!И только потом он понял, почему не может относиться к Дэй-Льюису так, как к остальным прихожанам. Почему не мог быть благодушно- терпеливым, кротким и вдохновляющим, хотя всеми силами старался не выделять никого из своей паствы. Он понял и ужаснулся, тут же спрятав это понимание глубоко, в самый темный угол, как нечто постылое и греховное. Он его любит. Смешное слово, что встречалось в книгах, слово великое, с большой буквы, что каждый день читал он в Библии. Слово, которое мало кто понимает. Чувство, которое является величайшим даром Всевышнего человечеству. Неужели же это и есть оно- когда в груди рождается сияющее солнце, и тепло это разливается по телу, не оставляя ни единого темного уголочка, ни единой лишней тяжелой мысли. Чувство, которым Бог благословляет, награждает, милует, делает той спасительной веревкой, которая способна стать спасительной для тонущего?...Но что, если оно не взаимно? Что, если эти световые сияющие волны, что рождаются в нем при мыслях о Дэниэле... Если они встретят холодность? Что будет с ним?.. Останется ли что-то от него, когда Илай весь и был одним лишь этим светом?..И он предпочел молчать. Стал мягче, спокойнее, мудрее, перестал гневаться на себя в непонимании. ...А каждая исповедь кончалась одним и тем же, и что с этим делать, Илай не знал: хриплый низкий голос, проникающий до самых потайных уголков души, и милость Господня, что решетчатая ширма отделяет их друг от друга, иначе ничем бы не скрыть вспыхивающих в смятении щек. Это чувство ширилось внутри, росло день ото дня, и нужно было срочно что-то с собою делать. Впору бы сразу окрестить это искушением, да только на роль Дьявола Дэниел никак не тянул.На исповеди он становился совсем другим- притихшим, досадливо проглатывающим слова, даже здесь боящимся показаться даже самому себе слабым или чего-то не знающим. Илай пытался представить себе его взгляд, и непременно убеждался- он смотрит в пол, смятенно и порывисто, и с каждым разом голос его звучал все глубже и смиреннее. Что творилось в душе священника, лучше было не знать никому. За Дэниелом он готов был броситься в любое пламя, лишь бы вытащить его, спасти, защитить, укрыть тем белоснежным, что билось в сердце... Но Илай знал,что это невозможно. Что из того черного болота, вязкого и тянущего вниз, Дэниела никто не выведет кроме него самого. Никто не сможет спасти,как бы не желал, от удушающей копоти и дыма, которой полны его легкие, который не выдохнуть и не выскрести. И все,что было возможно- это вести его по тем тропам, что известны каждому богослову, по тем венам дорог, что светом начертаны на страницах священных писаний. "Слушай мой голос"- молил про себя он, когда в конце исповеди зачитывал молитву. "Верь мне, ради всего святого. Иди на свет".