Глава 33 (1/1)

Вечерняя прогулка по Москве оставила штабс-капитана в смешанных чувствах. Отсутствие слежки ее, бесспорно, скрашивало, а вот образовавшаяся ограниченность во времени однозначно вынуждала торопиться. С Пушечной, на которую выбрался со двора ?Савоя?, Овечкин свернул на Неглинную, но почти сразу снова повернул налево, побрел по Кузнецкому мосту, а потом и Камергерскому переулку, невольно подмечая привнесенные изменения. Вот здесь раньше было кафе ?О. Надэ?, славное вопиющим скандалом вокруг одного поэтического вечера ?Музыкальной табакерки?. А на Камергерском, нынче снова переименованном, на сей раз в проезд Художественного театра, знакомого-незнакомого и вовсе оказалось в разы больше. Склад торгсектора на месте бывшего доходного дома, поэтическое кафе ?Десятая муза? с приятной глазу башенкой и крышей-теремком, издательство и книжная лавка вместо гостиницы и ресторана ?Шевалье?, тревожный горельеф с поднимающейся волной, венчающий вход на малую сцену театра… Там Петр Сергеевич замер в задумчивости на недолгую минуту, спрашивая себя, чего же все-таки в этом неоднозначном горельефе* было больше: скорой и торжественной победы пловца вопреки всему или же необратимости стихии, уже почти сомкнувшей волны над его вихрастой головой. Ответа не было.Аптека на улице Огарева нашлась на удивление легко: примостилась рядом с некогда красивейшим зданием церкви**, конечно, теперь уже не функционирующей. Колокольни оказались разрушены, кресты сорваны, окна звонницы наглухо заложены досками, сама звонница остроконечной шляпой с небрежно снесенным шпилем потерянно упиралась в небо. На одним из фасадов кокошник с барельефом и вовсе оказался сбит подчистую. В самом деле, зачем размещенному здесь историческому архиву барельеф с библейской сценой? Петр Сергеевич раздраженно потянул на себя дверь аптеки, проваливаясь в благословенный полумрак. Воссоединение с родиной, которое так любят воспевать поэты, выходило у него на редкость противоречивым. Раздражение, всплывшее не к месту и не ко времени, не подумало угасать, потому что, к вящей досаде Овечкина, не он один решил посетить аптеку аккурат перед закрытием. Впрочем, оставалось еще с полчаса. Но немногочисленная очередь, увы, по роковому стечению обстоятельств состоящая сплошь из словоохотливых товарищей, продвигалась крайне медленно. Однако подошел и его черед.– Добрый вечер, – Петр Сергеевич мельком посмотрел на табличку с именем. Арсений Федорович Кошкин. Фамилия показалась отдаленно знакомой. Но по долгу службы Овечкин знал стольких людей (половину из которых с радостью бы вычеркнул из памяти), что их перебор занял бы не один час. Поэтому желание откопать в памяти ассоциацию пришлось до поры до времени отложить. – Добрый, – дежурно отозвался аптекарь, смерив штабс-капитана коротким взглядом. Расшаркиваться с незнакомым посетителем ему было некогда. – Чем обязан? – Мне бы по вот этому списку пройтись, – Овечкин достал из-за пазухи загодя сложенный лист, расправил его будто в задумчивости. – Долгая дорога, знаете ли, предстоит. Вряд ли у вас найдется все, конечно... – Посмотрим, – аптекарь вроде бы даже оскорбился. Еще один профессиональный гордец, ну надо же. И, разумеется, гордец заинтересовавшийся. – Давайте сюда свой список. Список, конечно, был тем еще. Скорее, произвольный набор лекарств, где в середине листа, припорошенное с двух сторон хаотичной скорописью на латыни, находилось то, что и имело значение: пароль из книги. Ряд приобретенных навыков, среди которых особенно заметны умение быстро оценивать обстановку и принимать решения, очень четко разделяет тех, кто хлебнул лиха за годы войны, по волоску пройдясь, и тех, кому в благостном неведении повезло больше. Потому говорить о важном там, где есть лишние уши, опытный человек не будет, сколь бы ни оказался удивлен. Арсений Кошкин среагировал по-военному точно. Свернул список текстом внутрь, взглядом почти неуловимо указал Петру Сергеевичу в направлении черного хода, сетуя уже вслух:– Милейший, даже не берусь предположить, куда с таким набором вы собираетесь отбыть. Из феноло-салициловых есть только аспирин. За остальным вам лучше наведаться послезавтра.Овечкин показательно вздохнул, мол, я же говорил. И расплатился за совершенно ненужный аспирин. Иронично усмехнулся собственной мелочности: не самая великая жертва на алтарь планируемой операции, не так ли.Меж тем Кошкин продолжал удивлять своей невозмутимостью. Он вообще никак не выказывал волнения. Грамотно обслужил еще одного посетителя, до того стоявшего за штабс-капитаном, и непререкаемым тоном заявил, что аптека заблаговременно закрывается на ревизию и переучет товара. Оперативно водрузил на дверь табличку соответствующего содержания и под возмущенные роптания припозднившихся покупателей закрыл главный вход.Петр Сергеевич выждал пять минут и зашел внутрь через неприметную дверь, которая оказалась предупредительно открытой изнутри. – И к чему такие предосторожности? – проворчал аптекарь, тем не менее настороженно выглядывая за дверь и оправдывая этим свою фамилию. Занятный субъект. – Пришли бы как обычно, ваши постоянно сюда захаживают: удостоверение в зубах, непримиримость в глазах. А я старый человек, я уже не могу из ничего делать ?срочно необходимо к вечеру?, хоть подстегивай корочкой, хоть нет... Так что привело вас? – Дело чрезвычайной важности, – Овечкин, крайне заинтригованный такой реакцией, взглянул на Кошкина почти одобрительно. Подпольщик в прошлом или нет, но на побегушках у новой власти тот явно не был. – Интересуют ваши умения по… побочному профилю. – И вы туда же! – всплеснул руками аптекарь. Резко обернулся, прищурился. – Надеюсь, хотя бы вам нужен не динамит. – А если и так? – сдержанно отозвался штабс-капитан, по привычке не обозначая явно своих намерений, потому как доверительный разговор с человеком, который не видит в тебе угрозы, даст куда больше, чем прямые расспросы. – Это сколько угодно, но, как я уже обозначил вашим коллегам, после поставки нормального сырья. Как только, так сразу, – с сарказмом заметил Кошкин, фыркнул презрительно. – То, что есть, никуда не годится: привезенный из-под Дмитрова трепел можно пустить разве что на кирпичи. Но нет, заказанную поставку диатомита было ?слишком долго дожидаться?. Овечкин напряг память. Горная мука? Где там кремнезем добывают, да еще в промышленных масштабах… – Из Симбирской губернии? Да, неблизко. Аптекарь странно посмотрел в ответ.– Из Ульяновской. Уже несколько месяцев как.Петр Сергеевич мысленно чертыхнулся. Оправдать рассеянность было нечем. И читал ведь в мае о целой серии переименований, а вот поди ж ты, забыл уже.– Привычка, – развел руками Овечкин, но эта пантомима не произвела на Кошкина ровным счетом никакого впечатления, он лишь заметил назидательно: – Отвыкайте, любезный. А то неровен час вас поймут не так. Штабс-капитан только кивнул на в общем-то справедливое замечание, продолжая лихорадочно размышлять. Хорошо, пусть не кизельгур. И не чистый жидкий нитроглицерин, с ним он, пожалуй, не управится. Но существует же другая разновидность динамита, еще в германскую в ходу была. Кустарно ее делали и того раньше, что-то там с колбой ртути в качестве детонатора и гвоздями вместо картечи... – А если нетвердый динамит? – аккуратно намекнул Овечкин, рассчитывая, что углубляться в детали, в которых, признаться, был не силен, не придется.Не пришлось. – Гремучий студень я делать не возьмусь. Тем более в таких условиях, когда камфору обещались подвезти только к концу недели, – с Кошкина слетел налет досужей ворчливости, под которым обнаружился профессионал, жесткий и категоричный, впрочем, не лишенный сардонической иронии. – А без камфоры гуманнее будет предложить вам застрелиться сразу, не сходя с места. Уж больно чувствительный механизм и неустойчивое соединение, пары кварталов не пройдете, взлетите – и безо всяких крыльев.Богатое воображение живо нарисовало штабс-капитану замаячивший в перспективе третий в жизни взрыв и его же вероятные последствия. Овечкин аж скривился, лениво прикидывая, что тот мог бы усугубить, и от аптекаря это не укрылось: – Вижу, перспектива вас необычайно вдохновила.В тоне Кошкина, помимо понятной ехидцы, звучало что-то еще, сухое, практичное. Почему-то Овечкин легко мог представить себе этого аптекаря в декорациях Петербурга начала века: мрачным, строгим, совершенно несловоохотливым техником боевой организации. Скрупулезно возящимся с запалами, въедливо проверяющим спайку стеклянных трубок, бережливо высушивающим ртуть на горелке до светло серой пыли. И, уж конечно, методично штампующим заготовки сразу, как только возвращается с явочной в свою совершенно нелегальную мастерскую. Вероятно, этот Кошкин был бы даже далек от политической подоплеки и романтики революционного террора. Но вот о том, чего может стоить неаккуратная, небрежная работа, он все также знал бы абсолютно точно. – Возможно. Но не настолько, чтобы проверять лично, – как Петр Сергеевич ни старался, улыбка все равно вышла нервной. – Что же, нужна действительно взрывчатка. Не мощная, скорее для отвода глаз. Светошумовая завеса подойдет, это страховка, а не военная операция, – в голосе штабс-капитана прорезалось раздражение делового человека, которому совершенно некогда разбираться, почему поставленная задача раз за разом оказывается невыполнимой. – Полагаю, хотя бы это можно организовать? – А вы, однако, пацифист, – оценивающе смерил его взглядом аптекарь, прикинул что-то. – Видел несколько лет тому назад такого же, правда, юнца совсем. Светлого, скромного, порывистого, все на эмоциях как один день... Потом такие уже не попадались. Петр Сергеевич только хмыкнул, тоже припомнив такого вот юнца. Хотя из Валерочки и сомнительный пацифист выходил, после его-то премьеры в бильярдной. Так, отвлекая себя принявшими уже привычное направление мыслями, штабс-капитан наблюдал, как Кошкин увлеченно роется в подсобном помещении. В каморку за ним лезть не стал, зато, потакая собственному любопытству, вовсю отыгрывался на оставшемся без присмотра зале аптеки. Что-то смущало его, вынуждая пристально осматривать помещение, витрины, инвентарь, маскируя подлинный интерес за вынужденной скукой, вызванной ожиданием. Однако в интерьере ничего подозрительного обнаружить не удалось, да и вернулся аптекарь слишком быстро, неся в руках неприметный сверток. Замешкался, прикрывая дверь в подсобку, и сбил с гвоздя, приколоченного возле двери, клетчатую кепку. Суетливо отряхнул ее, прилаживая обратно, и педантично проверил, чтобы висела ровно. Овечкин зацепился взглядом за эту кепку, чувствуя, что смотрит на недостающий кусок головоломки. Об этом же твердило и чутье, как правило не дававшее осечек. Кепка не вписывалась. Точнее, она не вписывалась в эту аптеку, если не сказать больше. В Москве в таких не ходят, здесь мода диктует другие правила и менее броские атрибуты, а вот в южных регионах да под жарким солнцем, скажем, в Крыму…Картинка в голове Петра Сергеевича сложилась окончательно. Вот почему фамилия показалась ему знакомой: еще один крымский условный знакомый. Случай ли занес в Москву аптекаря Кошкина, о котором тогда в Ялте вскользь упоминал филер, или нет, но шанс встретить его здесь был не слишком велик. Можно было даже предположить ошибку. Но взрывник только что подставился сам, ударившись в сентиментальные воспоминания. Хотя про пацифиста все равно странным было. Или это у Кошкина юмор такой? Что еще он, интересно, расскажет, если не прерывать? Может, что и бильярдная сама на воздух взлетела, и карта своими ногами из кабинета ушла? Будто услышав Овечкина, аптекарь охотно продолжил тонуть в прошлом:– Впрочем, времена тогда были иные. Но все же удивительно, как среди этой горячей молодежи, чьи сердца горели лозунгами перемен, попадались такие вот... экземпляры. Им бы героями становиться. – Ну тут уж кому бесславие, а кому бессмертие, – веско заметил Петр Сергеевич. И на пробу поинтересовался. – Но, позвольте, это где же такие кадры встречались? Да еще и в гражданскую? Кошкин будто почуял, что сболтнул лишнее. Отложил покамест в сторону принесенное из подсобки, протер и без того чистую мензурку, рассеянно принялся полировать вторую. Штабс-капитан терпеливо ждал, по опыту зная, что именно его молчания имеют обыкновения не выдерживать партнеры по диалогу. Перов как-то говорил, что оно у штабс-капитана выходит не давящим, а вежливо-ожидающим, так что отвечать все же приходится. Вот и аптекарь не стал исключением. – Кажется, в начале войны, в Севастополе, – Кошкин неуловимо напрягся, но старательную задумчивость на лице демонстрировал исправно, равно как и не выпускал инвентарь из рук. – Точнее уже не припомню.Ну конечно, не припомнит он. Еще и город явно в последний момент подменил. Соблазн высказаться напрямую и посмотреть, как от брошенного слова станут расходиться круги, был велик. Но минута удовлетворенного тщеславия и трудно скрываемого торжества шла по слишком дорогой цене. И явно не стоила столь же много, как возможность повременить с разоблачением, обождать, узнать больше. К тому же за то, что выверенный диалог вызывал лишь стылое раздражение вместо удовлетворения игрой, следовало бы упрекнуть – себя. Овечкин невольно прикинул, откуда оно взялось, ведь торопливость давно ему не присуща... а вот пылким чекистам как раз весьма и весьма свойственна. Интересно, и когда только чужих привычек нахвататься успел?– Ну да бог с ними, с юными героями былых времен, – благодушно отозвался Петр Сергеевич, теряя к поднятой им теме всяческий интерес, и кивнул в сторону неприметного свертка, принесенного Кошкиным из подсобки. – Вы с запросом-то подсобите, я вас и без того задерживаю. Аптекарь моргнул, на сей раз и впрямь растерянно, но послушно подвинул сверток ему под нос, откидывая тряпицу. – Пожалуйте, все что есть. Остальное под заказ. Минимум сутки, а вернее всего послезавтра.Овечкин, прищурившись, продолжал выжидательно смотреть в ответ, удостоив сверток едва ли взглядом. Трюку, который он вероломно пытался провернуть, лет было столько, что впору записывать в классику. Вот сейчас Кошкин нахмурится. Поймет пытливый взгляд штабс-капитана совершенно неправильно – будто бы это не исключительно деловой визит, а проверка исполнительности некоего аптекаря и его же кристально честной готовности помогать всеми силами, не тая ничего за душой. Так что Кошкин прикинет в голове нехитрый расклад, в который разгром столь любимой им аптеки совершенно не вписывается, и, выбрав из двух зол меньшее, нахмурившись, вытащит из-под прилавка... – Вот, разве что. Заготовка, но рабочая. Петр Сергеевич посмотрел на то, что протягивал аптекарь в качестве лелеемого им неприкосновенного запаса, и почувствовал, что у него совершенно не по-интеллигентски глаза лезут на лоб. У этого Кошкина что, какой-то особый пунктик на бильярдных шарах? Не с собой же через моря тащил да трепетно хранил почти четыре года, точно здесь слепил. – А что так мало? – задал Овечкин во всех отношениях безопасный вопрос вместо того, который действительно хотелось. Взгляд от шарика, однако, отвести не мог, хотя честнее было и вправду назвать это заготовкой: ни изящества, ни красоты, да сходства с бильярдным шаром, по сути, практически никакого. От работы так и веяло допотопной кустарщиной. То ли своевременно избавиться было жалко, то ли хранится подобное такими вот Кошкиными-Плюшкиными на всякий случай, как и прочий хлам. – А это вы у коллег своих спросите, которые смели все подчистую из старых запасов, им посрочнее вашего было. И бумага за подписью самого Смирнова имелась, – аптекарь хмыкнул, впрочем, маскируя это под покашливание. – Если время терпит, приходите все же послезавтра. Какие-то пожелания?О, у Овечкина крутилось сейчас в голове одно совершенно определенное пожелание, которому хотелось потворствовать: мрачно поглумиться. Он не мог отказать себе в небольшом развлечении, даже если оно и рисковало привнести ненужные последствия в виде чужой осведомленности. Сейчас уже можно. – Восемь штук, – усмехнулся Петр Сергеевич, посмотрев на Кошкина с явным интересом. – И, если позволите, весьма необычного исполнения. В продолжение вечера воспоминаний.Наган привычно покоился рядом, только руку запустить в предусмотрительно открытый саквояж. Но штабс-капитан отчего-то был уверен, что оружие ему не потребуется. Кошкин сощурился, безошибочно ощутив угрозу, но пока что не поняв ее соли. – Душа, знаете ли, требует напомнить давнюю историю, а, значит, просит и взрывчатки в форме бильярдных шаров. Настоящих, из слоновой кости. Можете даже изобразить на них пятнадцатый номерной знак... Хотя не будем доводить повтор событий до фарса, про номер, пожалуй, лишнее.Овечкин точно уловил момент, когда аптекарь понял, кто перед ним. Сам же продолжил опираться на прилавок, пряча за небрежной насмешкой внутреннюю собранность. Присматривался к человеку напротив, взгляд которого разом стал острым, колючим. В остальном Кошкин держал себя в руках: не отшатнулся, как от призрака, не побледнел даже.– Да вы не дергайтесь, Арсений Федорович, это все дело прошлое. Хотя я лично, можно сказать, прочувствовал ваш шар с сюрпризом, – он дернул плечом, да и контузия, милостиво дремавшая раньше, дала о себе знать. – Встреча была теплой, даже, можно сказать, жаркой, но короткой. – Штабс-капитан врангелевской армии, скучающий за бильярдом, – вслух признал Овечкина аптекарь, не сводя взгляда с его рук. Смотрел настороженно, натянутой струной замерев, ну еще бы, взрывчатку-то на прилавок уже выложил, а тут такие подробности выяснились. Мести боялся от недобитого белогвардейца. Правильно, в общем-то, боялся. – Неожиданно, – прокряхтел Кошкин, не дождавшись какой-либо реакции на свои слова. – И неузнаваемо, особенно с этими шикарными, хоть и накладными, усами. Справа, к слову сказать, скоро оторвется. – Привычка, – любезно согласился Петр Сергеевич, с усмешкой пристраивая обратно и вправду отклеившийся ус. То ли в гостинице небрежно приладил, то ли клей отсыреть успел. – Когда полжизни-то маскарад. Шутки обоим удавались через силу: один напряженно ждал, что выкинет противник, второй же не спешил выкидывать ничего. Овечкин кожей чувствовал вежливое недоумение по поводу своего бездействия, быстро перетекающее в неподдельную панику. Больше всего мы боимся непонятого, так ведь? Непредсказуемого. То, что не просчитать, а, значит, и не предупредить. Штабс-капитан с сожалением констатировал, что нервировать аптекаря ему наскучило. Он определенно старел, раз решил успокоить Кошкина уже сейчас, а заодно и попробовать договориться полюбовно, хотя и не особо верил в такой исход. – Спешу разочаровать: в стране я вполне легально. К вам, разумеется, придут по мою душу. Завтра, а вернее всего послезавтра, – вернул он аптекарю набившую оскомину формулировку. Ощерился в недоброй ухмылке. – Возможно, не придут вовсе, хотя и навряд ли. Дотерпите до этого момента и не побежите на Лубянку сразу, как я уйду – очень меня этим обяжете. Кошкин вежливо молчал, догадываясь, что Овечкин высказал еще не все. – Впрочем, меня куда более устроит, если вы, Арсений Федорович, обо мне забудете вовсе, как о мороке былых времен, – спокойно предложил Петр Сергеевич. – Но я так понимаю, этот вариант идеологически недостижим. Жаль, он бы изрядно упростил ситуацию. Аптекарь под взглядом штабс-капитана чуть ссутулился. Овечкин милостиво позволил ему обдумать и собственные сомнения, и весьма прозрачный намек, вторично оглядывая тусклое помещение уже безо всякого поиска тревожащих моментов и скрытых загадок.Обычный стандартный зал рядовой аптеки. Стеклянные шкафы, пузырьки, колбы. На окне – мерила, старые весы с латунными чашками, скорее дань прошлому, чем действительно использующиеся. Интересно, что-то из интерьера было скрупулезно привезено из Ялты, или Кошкин побросал там все, как было? Вряд ли побросал, конечно, это штабс-капитану пришлось бежать, чтобы уцелеть, а этому-то зачем такая спешка?Тряпица с колбами, занимавшими аптекарю руки во время их странного разговора, поблескивала забытым стеклом. А сбоку, у шкафчика, примыкающего к прилавку, сиротливо притулилась фотография.Петр Сергеевич чуть переменил позу, чтобы получше рассмотреть изображение. Свет был недостаточно ярким, но опознать лысоватого аптекаря трудов не составило. Вопросов не вызвала и женщина на фотографии, стоявшая рядом с ним и обнимавшая девочку со смешными хвостиками. Лет семь. Или даже пять, просто высокая, в отца. Штабс-капитан, глядя на этот чужой снимок чужой условно-счастливой жизни, отчего-то вспомнил рассказ ?Случай на мосту через Совиный ручей?***, написанный непосредственным участником гражданской войны в Америке, и то, чем там все кончилось. Злую иронию автора про ?тело с переломанной шеей, подвешенное на крепкой веревке, которой всегда награждается рвение штатского патриота в военное время?, помнил тоже: не всем надеждам суждено сбыться, не всякой справедливости настает время. Сейчас перед ним стоял такой же патриот, и Овечкину вполне по силам было устроить аптекарю свой собственный ?ручей?. Уж у него-то герой не окажется сначала криво подвешенным, потом – почти утонувшим и очаровательно избежавшим картечи, остановимся сразу на последнем варианте и поправим концовку на свой лад. Кошкин проследил его взгляд и беспокойно вздрогнул, правильно поняв ход мыслей штабс-капитана. Вот только не до конца. И обреченная безысходность, которую прекрасно бы дополнило иступленное ?я так и знал? по отношению к презренным сволочам да подонкам, от которых ничего другого не ждут, Петра Сергеевича порядком взбесила. Овечкин даже не понял, что его на самом деле разозлило больше – явно просившееся у аптекаря на язык хлесткое ?ни жен, ни детей не щадят? из обоюдных агитационных листовок ушедших лет, или то, что он не собирался разыгрывать приплывшую в руки карту, а собирался ее вопиющим образом проигнорировать. – Я не собираюсь вам мстить, – насмешливо процедил он, осклабившись. Раздражение, выплеснутое наружу, почему-то успокаивало, – это дело хлопотное, а у меня банальнейшим образом нет времени с вами возиться. Кошкин выпрямился. Он был удивлен. До крайности. Ничего, сейчас Петр Сергеевич еще добавит. – Отпускайте, что есть, и разойдемся на этом, забытые друг другом. Ждать заказа, как вы понимаете, я, разумеется, не стану. Не хочу лишний раз соблазнять вас поделиться с управлением деталями некоего ночного визита. Да и, повторюсь, во времени я крайне ограничен. Мы действительно поняли друг друга? Короткий кивок, по аптекарь почему-то не спешил. Вглядывался в него изучающе, будто силился и не мог склеить картинку воедино. А хорошо им там в РККА мозги промыли. Впрочем, не факт, что в Белой армии гражданских похожим образом не обрабатывали. Овечкин вот всегда считал, что давить только и исключительно агитацией, не подбирая к человеку ключика – бездарно и вульгарно, но остальные были менее щепетильными. Куда проще, когда противник – это просто ярлык с бесконечным списком прегрешений, к которым он на деле даже косвенного касательства не имеет, но собирательный образ безопаснее, не правда ли. Безопаснее, чем видеть за образом конкретного человека.– Даже так, – нет, это было не недоумение. Это было приятное удивление, приправленное чем-то еще. Неверием, что ли. – Однако... Значит, прав был тот паренек в Ялте. – Объяснитесь, – Петр Сергеевич снова поймал на себе непонятный взгляд, который не мог расшифровать. – В чем он там был прав? И почему вы назвали Мещерякова пацифистом? Валерия, – пояснил он, уловив недоумение аптекаря. Видимо, знакомились подпольщики только по именам. Разумная предосторожность. – Потому что им и был, – пожал плечами Кошкин, неосознанно поглаживая покоящуюся на тряпице заготовку. – Милый мальчик. К сожалению, рано родившийся: такой внутренний свет не переживает подобных времен, он чахнет под гнетом перемен и уже никогда не воскресает вновь. Овечкин почувствовал, что явно чего-то не понимает. Это было несколько хмельное ощущение зависшей в воздухе неопределенности, но наслаждаться им он не планировал, а вот развязаться поскорее с давним вопросом не отказался бы.– Этот милый мальчик хладнокровно организовал взрыв в бильярдной, чем серьезно ранил нескольких офицеров, вызвал панику, ускользнул и выкрал то, что хотел выкрасть... – А накануне просил у меня вариант с мощностью поменьше, – безучастно перебил его Кошкин, и штабс-капитан умолк, прислушиваясь. – Видимо, чтобы просто вызвать панику и случайно не подорвать... кого-то, кто там точно будет. Расстроился, помнится, очень, ибо предложить ему было нечего. Так и ушел с чем был. У Овечкина Петра Сергеевича как-то разом кончились вопросы. Вот он и узнал, за чем тем утром Валерий понесся к аптеке ни свет ни заря: не приобрести взрывчатку, поменять. А Мещеряков-то оказался отчаяннее, чем ему всегда казалось. И убивать штабс-капитан до последнего не хотел, пока Овечкин самолично не отсек Валере иные варианты. Аптекарь, он же взрывных дел мастер, вежливо кашлянул, намекая, что далее экскурс в прошлое продолжать не намерен. Да и Петру Сергеевичу, по сути, здесь делать было больше нечего: все, за чем пришел, он получил. Ехидный голосок в голове подсказывал, что получил даже больше положенного. Овечкин вытянул из внутреннего кармана бумажник и выложил наличность на прилавок, мысленно продолжая переживать нежданное открытие. Значит, его юность, прожитая вторично так, как не была прожита первая, все же была настоящей, пусть и короткой. Это сейчас не меняло почти ничего – и тем не менее странным образом было чертовски важно. Кошкин цепко оглядел стопку банкнот, уверенной рукой выдернул из нее примерно треть, остальное щелчком отбросил обратно. – Это лишнее, – его голос почти звенел. – Вы, кажется, намеривались обо мне забыть и ожидали ответной любезности. Покупать меня в довесок вот этим, – аптекарь запнулся, подбирая слово поудачнее, но слов не нашлось. – совершенно необязательно и даже оскорбительно.Он даже не взял в руки отложенные банкноты, чтобы обличающе помахать ими в воздухе, просто посмотрел на них, будто на непонятно как оказавшуюся в его аптеке дрянь. Помолчал немного, переводя взгляд с отпихнутых банкнот на недоумевающего Овечкина, и вдруг понимающе усмехнулся. – Если только вы не рассчитываете и впредь обращаться ко мне подобным образом, заблаговременно внося задаток. В таком случае, я буду вынужден вежливо отказаться. Надо же, принципиальный какой. Петр Сергеевич даже не подумал, как могут расценить его расточительность, на эмоциях банкноты вытащил, не пересчитывая толком. Между прочим, это второе или уже третье отклонение от привычной линии поведения за сегодняшний вечер. И ему была известна причина, которой совершенно не пристало влиять на повседневную жизнь: далее Овечкина ждал знакомый сейф и совершенно не ждал начальник ОГПУ, ни к чему менять что-то в этом раскладе. – Это не за товар, – покачав головой, ровно заметил штабс-капитан, – За рассказ, – умолчал, что тот бесценен. Слова вообще давались с трудом, как будто русский язык вдруг стал ему чужим. – И все же, заберите, – непреклонно отказался аптекарь, хотя взгляд его чуть смягчился. ?Старый человек? все же был хорош. Жаль, что их дороги расходятся, но тем лучше для обоих. Петр Сергеевич, более не споря, убрал наличность в бумажник, а взрывчатку – в саквояж. Зачем-то поправил снова отклеивающийся ус, кивнул, посмотрел прямо:– Прощайте, товарищ аптекарь. – Арсений Федорович, – поправил Кошкин, поморщившись на это ?товарищ?, будто у него заломило все зубы разом. Но глаз не отвел, сверля штабс-капитана долгим взглядом, будто решаясь на что-то. Наконец, разомкнул губы. – Вы действительно достойный человек. Вот и он тогда так сказал. Прощайте.Овечкин вышел из аптеки под начинающийся, но покамест неуверенно накрапывающий дождь, чувствуя непонятное облегчение. Оно было сравнимо разве что с застарелым вывихом, о котором помнишь, к которому привыкаешь и который, наконец, между делом вправляют. Так и боль за грудиной, будто жесткая ладонь, в самом деле сжимавшая сердце с той памятной недели в Ялте, дрогнув, отступила, оставляя после себя лишь недолгое эхо. В отеле никаких сложностей не возникло. Петр Сергеевич, чтобы попасть в незанятый номер, для верности воспользовался боковой лестницей, но эта предосторожность, пожалуй, была и вовсе излишней. Уж если в фойе его никто не караулил, по-дилетантски ограничившись вахтой по четвертому этажу... Веревка оказалась на месте, влажная от разошедшегося дождя, но как и прежде годная для марш-бросков между этажами. А вот балкончик едва не подвел: ботинок соскользнул, ногу повело в сторону и приложило о металлическое ограждение. Надо было хоть полотенцем воду смахнуть прежде, чем лезть, но что уж теперь. Он подтянулся на руках, пополз выше. Уцепился правой рукой за перила верхнего балкона, левой просовывая меж ними саквояж, который за новым пополнением для любительской эквилибристики не годился. И рывком перекинул тело через ограждение. Выдохнул. Напряжение на самом деле отпускало только теперь.Номер, обжитый по минимуму, встретил его приятной прохладой и почему-то уютом. Наверное оттого, что здесь дышалось свежестью и, несмотря на фактический июль, осенью. Осень Петр Сергеевич любил, но любил выборочно: только октябрь. Пестрые краски сентября казались ему слишком хаотичным карнавалом, а с ноябрем были связаны такие же промозглые воспоминания. Но от окна сейчас не пробирало до костей, не передергивались зябко плечи, напротив, все было идеально. И пусть дальше хоть на всю ночь зарядит ливень, не станет Овечкин окна закрывать, еще и пошире растворит. Он проспал до пяти утра, когда уже вовсю светало. Наскоро собрал вещи, захватив в том числе изученные газеты, от которых избавится позже, оставил на столике деньги за заблаговременно заказанный завтрак, который все равно не съест. Оставил и свет включенным, чтобы не заставлять почетный караул раньше времени шевелить мозгами в попытках угадать, как, когда и куда подевался штабс-капитан Овечкин. И уже проторенной дорожкой выскользнул на улицу через триста тринадцатый номер. Посмотрел на следы, оставленные с вечера, улыбнулся непонятно чему, оставляя за собой другую цепочку следов, почти незаметную. Что-то подсказывало штабс-капитану, что над этой загадкой кое-кто еще поломает свою заумную голову. ____________________________________________________________* Горельеф "Пловец" над правым входом в здание Московского Художественного театра в Камергерском переулке. Визуализация приложена. ** Храм Успения Пресвятой Богородицы на Успенском вражке (Газетный, 15). В примечаниях есть ссылка на фотографии разных лет. *** ?Случай на мосту через Совиный ручей? – рассказ американского писателя Амброза Бирса (участника гражданской войны в США 1861-1865), датируемый 1890 годом. Рассказ имеет две концовки – та, что была в газетной публикации, и та, что существует в сборниках. Приведена оригинальная. Трек: Abel Korzeniowski, "Table For Two".