Глава 29 (1/1)

*** От автора: нетипичное явление, но в этой выкладке две главы, а не одна, не пропустите вторую. ***1924 год, июль, неделю спустя.Такси лавировало по улицам Парижа, считая перекрестки, пропуская запоздавших пешеходов, сбавляя скорость то здесь, то там. Но его пассажирам не было до этого никакого дела – лишь бы ехало вперед, с остановками или без оных. Им обоим было, о чем поразмыслить в дороге. Петр Сергеевич вспоминал свой короткий разговор с мсье Дюком. Странный то был разговор, будто сценка в посредственной пьесе. Этому прохвосту было все равно, кто станет короноваться: совершенно очевидно, что ни двум авантюристам, ни каким-либо иным возможным героям газетных новостей короны не видать. А уж в том, что касалось рекламы и настроений прессы, сей провокатор разбирался, надо признать, неплохо, весьма неплохо. В самом деле, отвлечь внимание на шумную борьбу за престол – и в то же время похитить корону. Дерзко, смело. Кроме того, мсье Дюк изволил допытываться о разрешении на въезд в Россию – что ж, тогда оно еще не было получено – и рассматривал нелегальный путь: без документов, в товарняке. Хорошо, что утром Перов все же принес визы. На всех четверых. Плохо было другое – состав фигурантов с начала планирования операции успел поменяться не раз, неизменным осталось только участие в этом фарсе Овечкина. И именно ему раз за разом приходил отказ. Безукоризненно вежливый, официальный и – безусловный. И тут вдруг – одобрили. Причем разом всем четверым, хотя они осторожничали, чтобы не привлекать излишнего внимания, и в посольство заявились с разницей в сутки. Такой переменившийся расклад настораживал. Чутье разведчика подсказывало этому вполне логичное объяснение: их пустили затем, чтобы проследить, к кому потянутся господа белогвардейцы, каким давним знакомым, которым пока что было нечего предъявить, нанесут компрометирующий визит… И уж конечно затем, чтобы не выпустить обратно. В подвалах ЧК, по слухам, оборудована прекрасная допросная, из которой и до расстрельной стены доходят далеко не все. – О чем задумались, Петр Сергеевич? – небрежно так бросил поручик, и Овечкин от этого тона разом насторожился: подвалы чекистов маячили в перспективе и далеко, а вот Перов был рядом. – Вас волнует свидание с родиной?– Слишком легко они дали разрешение на въезд, – заметил Овечкин вслух, устав перебирать в голове вероятные причины, почему именно сейчас ему это свидание разрешили. Повернул голову к собеседнику, заинтригованный тем, как это объяснил бы поручик. – Мсье Дюк считает, что вас забыли в России, – только и сказал Перов, то ли не разделяя переживаний штабс-капитана, то ли предпочтя свои соображения оставить при себе.– Поручик, он не знает чекистов, – ухмыльнулся Петр Сергеевич. Вышло отчего-то горько. Он вот тоже в свое время не знал, не учел.– Вы сомневаетесь в успехе? – задумчиво вопросил Перов.– Нисколько, – ответил Овечкин с большей убежденностью, чем чувствовал, и тому были причины. Операцию с короной оставили планировать Нарышкину: князь, граф, а на самом деле – просто предприимчивый вор, о котором царская охранка была наслышана еще до революций, вознамерился показать им, как надобно управляться с делами. Поэтому Петр Сергеевич там предполагался скорее для подстраховки. Во всяком случае, Нарышкин и Бурнаш были в этом свято убеждены. Не стоило разочаровывать подельников раньше времени.Его самого же куда больше волновали бумаги в сейфе Смирнова, чем кража короны из музея. – Мсье Дюка беспокоит кандидатура Кудасова, – через минуту осторожно признался Перов. – То есть? – повернул Овечкин голову в сторону собеседника и успел поймать интригующее явление: заметно нервничающего поручика, который на штабс-капитана старательно не смотрел, деловито излагая факты. – Его близость к барону Врангелю. Мсье Дюк считает, что Кудасов слишком заметная личность для чекистов, – все так же ровно проинформировал Перов. Петр Сергеевич мысленно присвистнул: ?Ай да поручик, ай да адъютант, сам, значит, поспособствовать не спешит, чужими руками управиться хочет?.– Я все понял, – кивнул Овечкин, уже прикинувший, что перед отъездом надо бы договориться с Бурнашом и еще тем ретивым молодчиком, что сейчас ведет их такси, и достопочтенного полковника у ?Корнилова? встретить… нет, убивать его, разумеется, не требовалось, скорее, временно нейтрализовать, чтобы тот точно не сел на поезд до Москвы. Ну и визу, само собой, изъять, чтобы наверняка. – Теперь относительно вознаграждения, – все нудел Перов, впрочем, он добросовестно озвучивал договоренности, интересные всем участникам операции. – Мсье Дюк просил передать, что в случае успеха… – Передайте мсье Дюку, что я это делаю не ради денег, – решительно оборвал Петр Сергеевич заготовленную поручиком речь. Он не хотел знать ни сумм, ни прочих деталей. Ни к чему было. Перов непроизнесенное резюме Овечкина на самого себя по части неуместности озвученного предложения вежливо проглотил. Помолчали.— Я часто задаю себе вопрос, Петр Сергеевич, – все же посмотрел на штабс-капитана поручик, задумчиво так посмотрел, будто уже знал ответ, но хотел в том убедиться, – а зачем это мы все делаем, если не ради денег? Во имя убеждений? Овечкин с внезапным интересом взглянул на проносившийся за окном вечерний Париж. Завтра в это же время за окном будут сменяться совсем другие пейзажи. Зачем? О, он точно знал, зачем. Со времен вынужденной эмиграции сначала в Турцию, потом – во Францию, минуло четыре года. И если тогда, в Константинополе, Перов, не таясь, говорил о тоске по родине, грызшей по вечерам, когда уже было не отмахнуться, легко представить, что за это время она не только не ослабла, но и в разы усилилась. Это был вполне достойный повод, чтобы хоть одним глазком взглянуть на то, что стало с родной страной – а после уехать, дав тоске новую почву для вечерних мытарств. Впрочем, была у Овечкина и другая, не менее важная причина стремиться в Россию. Хотя о ней он старался не думать. Одиночество всегда было профессиональной издержкой и ожидаемым риском, а редкие попытки его разбавить только подтверждали неписанные догмы. — Мои убеждения, поручик, как, впрочем, и все самое святое, остались в прошлом. Вот во имя этого прошлого. Перов понятливо кивнул, потом заметил на полтона ниже: – Вы, Петр Сергеевич, просили узнать насчет некоего циркового номера с горящими факелами, – поручик выразительно покосился на таксиста. Пусть и знал наверняка, что это свой человек – не вчерашний офицер, вынужденно крутящий баранку, не какой-нибудь юнец, упорхнувший искать лучшей жизни, и уж точно не птица поважнее, пристально следившая за пассажирами и ловившая каждое сказанное ими слово – лучше было все же не рисковать. То, о чем человек не знает, он не проронит случайно, достанься ему в поездку компаньоны вроде Бурнаша и Кудасова, осведомленные лишь о короне. – Да, все верно, – Овечкин намек понял. – Найдутся там такие умельцы на момент нашего приезда или всех уже разогнали предприимчивые товарищи из наркомпроса? Не хотелось бы увидеть банальную игру и впустую потратить время, у меня его и без того немного. – Есть там один человечек. Разносторонне одаренный товарищ, в свободное от фокусов время держит аптеку в городе. Вот только к нему просто так не подойдешь. – Что так? – Он всегда был приверженцем официальных настроений в труппе и не слишком расположен к новичкам с радикальными подходами, – пространно намекнул Перов. – К тому же, спрос на игры с огнем сейчас невелик, все больше в моде шпагоглотание. Петр Сергеевич хмыкнул. Этот, с позволения сказать, подпольный активист, значит, красноармейцев поддерживал и в гражданскую. Ну, это поправимо. – Пустое. Если уж у них и дети участвовали в любительских… цирковых номерах, профессионал тем более сможет организовать достойное представление. – Кстати, о детях, – вспомнил вдруг поручик. – Помните наших старых-добрых мстительных знакомых? Их всех в Москву перевели. Петр Сергеевич помнил, конечно. Чистильщика вскользь – русые волосы, упрямый взгляд вначале, разбитая губа потом. У Кудасова обычно били, не оставляя следов на лице, но, видимо, чем-то их этот босяк тогда разозлил. Девчонку Перов как-то охарактеризовал как пацаненка в юбке, ни грации, ни гармонии, а цыгана… ну, как цыгана, разве что глаза льдисто-острые, а не просто цепкие, характерные для этого народа. Вряд ли бы Овечкин признал юных мстителей по такому описанию, конечно, но все может быть. Валерий закономерно пришел последним. Его бы штабс-капитан узнал в любом обличье. – Растут, значит. По-прежнему четверка оголтелых мушкетеров? – такси подъехало к ?Корнилову?, где у поручика в семь вечера намечалась встреча с мсье Дюком. Овечкин же предпочел на ней не присутствовать. К тому же, ночью у него был поезд на Москву, потому здесь их пути расходились. Но закончить разговор хотелось, и уже напрямую, без эвфемизмов о цирке. Перов терпеливо подождал у входа. До условленного времени оставалось чуть больше пятнадцати минут, что ж, Овечкин управился бы и за три. – И чем же они там занимаются, в управлении? – поинтересовался он, не удержавшись. Маска осторожной безразличности была им отброшена на несколько мучительно долгих секунд, когда ответ был предпочтительнее гордости, потому что… – Ловят контрреволюционеров и недобитую оппозицию, – засмеялся Перов, показательно кивнув сначала на себя, потом – в сторону штабс-капитана. – Словом, мы их клиенты, – понимающе протянул Овечкин. В груди что-то слабо шевельнулось, наверное, такая же, как оппозиция, недобитая надежда. Если допустить мысль, что неуловимая четверка была в курсе их планируемого визита в Москву, ОГПУ ведь в том числе курировало визовый отдел… Потом весь чертов вечер мысли то и дело возвращались к одному. Как там в простонародье говорилось, особенно перед массовой отправкой на фронт, что разлука укрепляет чувства? Да и у этого моралиста житейской философии Ларошфуко* в его ?Максимах? тоже было нечто похожее: ?Разлука ослабляет легкое увлечение, но усиливает большую страсть, подобно тому как ветер гасит свечу, но раздувает пожар?. Впрочем, то была не совсем верная мысль, потому что заканчивалась оптимистичным, но вряд ли реальным ?только разлука учит любви родного человека?. Да и такой подход вовсе не имел никакого смысла: если чувства крепнут и вблизи, и вдали, как тогда распустить пряжу на нитки, которым никогда уже не собраться в единое целое? Почему, черт возьми, об этом нигде не было? – И вот еще что, Петр Сергеевич, – добавил поручик, выразительно посмотрев на свой брегет. Овечкин перехватил этот взгляд, уточнил:– Без четверти?– Без десяти, – поручик покачал головой, а штабс-капитан невольно подумал, что ни он сам, ни Перов уже не перестроятся на вольное довоенное обращение со временем, не смогут позволить себе беспечную неточность. – На случай, если вы не знали, Иван Федорович Смирнов, которому вы вознамерились нанести деловой, но явно неожиданный для него визит, на квартире практически не бывает, дела управления просматривает прямо в кабинете, говорят, там даже стоит кровать для отдыха. Это может существенно осложнить… дело. А аптека того мастера взрывных дел, о котором я вам говорил, находится на улице Огарева*. Там всего одна аптека, не перепутаете. Есть, правда, некоторая тонкость: обратиться к нему можно по старым каналам, военным, но мне нужно время, чтобы узнать пароль. Надеюсь, к вашему прибытию в Москву управлюсь. В общем, это все. Поезд отходит ночью в два тридцать от вокзала Гар дю Нор, но вы это и так знаете, и все же рекомендую прибыть туда заранее. – Благодарю вас, поручик, – кивнул штабс-капитан и направился было к такси, но Перов его остановил, ненавязчиво придержав за рукав.– Петр Сергеевич, подождите, – он достал из коричневого портфеля какую-то черную папку, навскидку там было листов двадцать, не меньше, и протянул замершему Овечкину. – Возьмите. Мне кажется, вам будет интересно. Ну же, откройте.Штабс-капитан, изрядно удивленный, раскрыл первый лист. С него на Овечкина смотрело серьезное, но все еще узнаваемое юное лицо на снимке, который не отражал ни пшеничность кудрявой челки, ни цвета глаз оттенка невских вод в особо пасмурный день. Освещение у ресторана было недостаточным для вдумчивого чтения, и все же Петр Сергеевич бегло просмотрел остальное, так, по верхам. Подозрение, закравшееся было от слишком любезного вида поручика, оправдалось: вся информация была только о Мещерякове В.М.– Любопытное досье, объемное, – осторожно резюмировал Овечкин. – А где же похожие папки по остальным из этой четверки?– Можно подумать, вас они и вправду интересуют, – фыркнул Перов и перебил штабс-капитана, уже открывшего было рот для возражений. – Я знаю, что вы недавно наводили справки о гимназисте и не особо в том преуспели. Здесь – все, что удалось собрать, включая последние четыре года... главным образом потому, что ровно столько же и собиралось. Как раз изучите, пока поезд будет ехать до Москвы. С собой только не тащите, лучше избавьтесь от папки еще в тамбуре. Думаю, на вокзале всех вас уже будут ждать. Готов поспорить, что как раз неуловимый эскорт, недаром же они в московском ОГПУ отираются, а тут такой авантаж, возможность свести старые счеты… – Спасибо, поручик, – сдержанно поблагодарил штабс-капитан, – но это лишнее.В ответ Перов одарил его очень интересным взглядом, как смотрят на несносного упрямца, которому проще уступить, чем донести, почему тот неправ. Овечкину даже на секунду показалось, что поручик сейчас протянет ему желанные семь лир, и он снова пойдет метать ножи, чтобы никогда не выиграть того удивительного коня.– Петр Сергеевич, – щелкнул Перов крышкой брегета. – У меня действительно крайне мало времени. Поэтому давайте мы пропустим ту часть, где вы заверяете меня, что содержимое этого досье вам якобы совсем неинтересно, а я с вами якобы не спорю. Берите и распоряжайтесь, как сочтете нужным. Если угодно, этим вот я расплатился за Константинополь, как и обещал. Весьма ценю ваше благородство, вы о том за четыре года не напомнили ни разу. Но по своим долгам все же предпочитаю платить сам, тем более по тем, что насчитывают несколько лет. Впрочем, этот ваш герцог-моралист**, чьи афоризмы вы так любите, был прав в том, что чрезмерная поспешность в расплате за оказанную услугу тоже своего рода неблагодарность, не меньшая, чем нерасплата вовсе. По счастью, это больше не предмет теоретических размышлений. Прозорливости поручика можно было позавидовать, и Овечкин в который раз уже задумался, когда тот умудрился изучить его настолько хорошо и зачем это было нужно. Ведь началось-то не в Париже и даже не в Константинополе, в Ялте еще. Но тогда он списывал чуткость Перова на невольно плотное общение и общее дело. Сейчас… сейчас он был вынужден сделать странный вывод, что никакой особой необходимости за поступком поручика не стояло. Похоже, тот и впрямь тщательно подошел к вопросу закрытия долгов, а еще в самом деле пытался стать ему другом безо всякой корысти. Это мысль была даже куда непривычнее, чем те, другие. – Было бы куда проще, если бы вы сами назвали цену, – цепко смерил его взглядом Перов, предсказуемо задержавшись на папке, – но не думаю, что эта вам не по душе. А сейчас извините, но меня ждут. И – удачи там, в Москве. В свои тридцать семь лет Петр Сергеевич имел завидное терпение и хорошую выдержку, а от давней порывистости в нем к этому времени уже почти ничего не осталось. Потому Овечкин встретил, как и полагается, Кудасова у ресторана, не отказал себе в удовольствии назвать полковника в лицо идиотом, вскорости оставив его Бурнашу и уже знакомому ?таксисту?. Выкурил две сигары прямо на улице, после чего вернулся домой, спокойно собрал вещи, проверил дипломатический паспорт, заказал такси и ровно в два двадцать сел на поезд на северном вокзале Парижа. Обустроился в вагоне, познакомился с соседями по ближайшим купе, подымил в тамбуре с такими же, как он, любителями подпитывать мыслительной процесс перестуком колес и сигарой – и только тогда раскрыл папку. _______________________________________________________________________________________** улица Огарева – так в 1920-1993 годах назывался Газетный переулок в Москве* Франсуа де Ларошфуко – французский писатель-моралист, в числе прочего автор сборника философских, хоть и весьма ядовитых афоризмов ?Максимы?. Сборник издан в 1665 году во Франции. Альтернативное название книги - ?Максимы и моральные размышления?. На русском языке ?Максимы? Франсуа де Ларошфуко впервые появились в XVIII в. и публиковались как отдельными изданиями, так и в журналах. Текст их был далеко не полным. В 1908 г. афоризмы Ларошфуко были изданы Л. Н. Толстым. Опять-таки, бывают песни, написанные настолько точно, что даже не верится, что авторы никогда не видели контекста. Our Ceasing Voice, "Monochrome".